Текст книги "Исход. Том 2"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)

Глава 5

К северу от Лас-Вегаса находится Долина эмигрантов, и в ту ночь в ее замершей тишине вспыхнул огонь костра. Перед ним сидел Ренделл Флегг, угрюмо поджаривая тушку кролика. Он поворачивал ее на самодельном вертеле, наблюдая, как та поджаривается, брызгая жиром в костер. Дул легкий ветерок, донося до пустыни запахи моря, и пришли волки. Они сидели за двумя барханами от его костра, воя на почти полную луну и чуя залах жареного мяса. Время от времени Флегг бросал на них взгляд, и тогда двое или трое затевали свару, кусаясь и отбиваясь мощными задними лапами, пока слабейший не оказывался поверженным. Затем остальные снова принимались выть, |задрав морды, на раздутую, красноватую луну.

Но теперь волки надоели ему.

Он надел джинсы, стоптанные ботинки и куртку с двумя картинками на нагрудных карманах и надписью: «КАК ТВОЯ СВИНИНКА?» Ночной ветер трепал его воротник.

Ему не нравился ход событий. Его преследовали дурные предзнаменования, дьявольские предзнаменования, как летучие мыши, носящиеся в темноте заброшенного сарая. Старуха умерла, и сначала он подумал, что это хорошо. Несмотря ни на что, он боялся старой женщины. Она умерла, и он сказал Дайане Юргенс, что та умерла в состоянии комы… но было ли это правдой? Теперь он уже не был столь уверен в этом.

Заговорила ли она в самом конце? А если заговорила, то что она сказала? Что они задумали? У него развилось некое подобие третьего глаза. Это было как способность к левитации; нечто, что он умел и принимал, но чего по-настоящему не понимал. Он мог заставить глаз поработать, увидеть… почти всегда. Но иногда глаз оказывался мистически слеп. Он смог заглянуть в комнату умирающей женщины, увидел собравшихся вокруг нее… но затем видение расплылось, и он снова оказался в пустыне, завернутый в спальный мешок, глядя вверх, но не видя ничего, кроме Кассиопеи в звездном кресле-качалке. А внутри него раздался голос: «Она умерла. Они ждали, что она заговорит, но она не заговорила».

Но он больше не верил этому голосу. К тому же его волновала проблема шпионов. Судья, голова которого была разбита вдребезги. Девушка, которая ускользнула от него в последнюю секунду. И она знала, черт побери! Она знала:

Неожиданно он бросил яростный взгляд на стаю волков, и почти полдюжины их бросились в драку. В тишине их рычание напоминало звук рвущейся одежды.

Он знал всех их посланцев, кроме… третьего. Кто был этот третий? Он снова и снова подключал Глаз, но тот предлагал ему загадочное, идиотское обличье луны. Кто же третий?

Как же эта девчонка смогла ускользнуть от него? Он был захвачен врасплох, в руках у него осталась только ее шелковая блузка. Он знал о ее ноже, это была детская игрушка, но только не о внезапном прыжке в окно. И замораживающий душу способ, которым она ушла из жизни, не колеблясь ни секунды. Секунда, и она была мертва.

Его мысли метались, как ласки в темноте. Края событий размывались. И ему это не нравилось.

Лаудер, например. Был еще Лаудер.

Он управлял им так великолепно, как заводной игрушкой с ключиком в спине. Иди сюда. Пойди туда. Сделай это. Сделай то. Но бомба унесла жизни только семерых – весь план, все усилия были испорчены возвращением умирающей старой негритянки. А затем… после того как Гарольд был отстранен… он чуть не убил Надин! Он до сих пор чувствует поразительный прилив ярости, когда вспоминает об этом. А эта придурковатая сука стояла с открытым ртом и ожидала, когда он выстрелит снова, как будто она хотела быть убитой. И кто бы довел это дело до конца, если бы Надин умерла? Кто, если не его сын?

Кролик был готов. Он снял его с вертела на жестяную тарелку.

– Ладно, чертовы пехотинцы, идите сюда!

От этих слов он рассмеялся. Был ли он когда-нибудь морским пехотинцем? Он считал, что был. Там еще был один парнишка, дефективный по имени Бу Динкуэй. Они…

Что?

Флегг нахмурился, глядя на походный котелок. Вбили ли они его в землю палками? Свернули ли ему шею? Кажется, он припоминает что-то о бензине. Но что?

В приступе внезапной ярости он чуть не швырнул приготовленного кролика в костер. Он обязан помнить о таких вещах, трах-тиби-дох! – Идите сюда, бродяги, – прошептал он.

Он утрачивал свои способности. Прежде он мог оглядываться назад в шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые. Теперь же он помнит события начиная только с периода эпидемии. За этим не было ничего, кроме полога, который иногда чуть-чуть приподнимался, чтобы он успел смутно вспомнить что-то (Бу Динкуэя, например… если такой человек вообще существовал когда-либо), прежде чем снова опуститься.

Самое раннее по времени воспоминание, в котором он был более-менее уверен, было то, как он шел на юг по дорогe № 51, направляясь в Маунтин-Сити, к дому Кита Бредентона.

О том, что он родился. Родился заново.

Теперь он уже не был только человеком в прямом смысле этого слова, если он и был таковым когда-либо. Он был подобен луковице, с которой медленно снимали слой за слоем, только это были человеческие уловки, врожденные рефлексы, память, возможно, даже свободная воля… если таковая вообще существовала когда-либо.

Он принялся есть кролика.

Однажды, он был вполне уверен в этом, он сможет мгновенно растаять, когда ситуация полностью вырвется из-под контроля. Но не сейчас. Это было его место, его время, и он примет свою битву здесь. Неважно, что пока он не может обнаружить третьего шпиона, как неважно и то, что в самом конце Гарольд отбился от рук, проявил неслыханное нахальство, пытаясь убить его невесту, обещанную и нареченную, мать его сына.

Где-то в пустыне находился Мусорщик, вынюхивая оружие, которое уничтожит тревожную и беспокойную Свободную Зону навсегда. Его Глаз не мог следовать за Мусорщиком; Флегг считал того в какой-то мере более странным, чем он сам, кем-то вроде блад-хаунда в человеческом обличье, который вынюхивает кордит; напалм и прочее с точностью радара.

Через месяц или даже раньше реактивные самолеты Национальной гвардии будут летать, неся под своими крыльями полный комплект ракет. А когда он будет абсолютно уверен, что суженая его зачала, они полетят на восток.

Он задумчиво глянул на круг луны и улыбнулся.

Была еще одна возможность. Он думал, что Глаз покажет ему – в свое время. Он может отправиться туда, возможно, под видом вороны, а может быть, волка или насекомого, например богомола, чего-нибудь достаточно маленького, способного проскользнуть через клапан вентиля, скрытого под высохшей травой пустыни. Он сможет пробраться по темным щелям и проскользнуть через вентиляционную решетку.

Место это находится под землей. Как раз рядом с границей Калифорнии. Там много пробирок, целые ряды пробирок. Каждая со своей собственной этикеткой: суперхолера, суперсибирская язва, новые, усовершенствованные версии бубонной чумы, все основанные на способности к мутации, что и сделало супергрипп почти универсально смертельным. В том месте их целые сотни; на любой вкус. Как насчет такой прибавки к воде, Свободная Зона? А как насчет отравленного воздуха? Какая-нибудь миленькая болезнь на Рождество, а может быть, вы предпочтете улучшенный вариант свинки?

Ренделл Флегг, темный Санта-Клаус, спешащий на своем самолете, чтобы подбросить в каждый камин немного вирусов? Он будет ждать, и он поймет, когда настанет время действовать. Что-то подскажет ему. Все будет хорошо. Никакой спешки на этот раз. Он на вершине, и он собирается удержаться на ней.

Кролик был съеден. Насытившись горячей пищей, он снова почувствовал себя самим собой. Он встал, держа тарелку в руке, и швырнул кости в темноту ночи. Волки бросились за ними, добывая их в драке, ворча и кусаясь, глаза их пусто сверкали в лунном свете.

Флегг стоял, уперев руки в бедра, и его грохочущий смех взмывал к луне.

Рано утром следующего дня Надин выехала из городка под названием Глендейл и поехала по шоссе № 15 на своей «веспе». Ее распущенные снежно-белые волосы развевались, словно фата невесты.

Ей было жаль столь верно служившую ей «веспу», которой приходил конец. Количество пройденных ею миль, трудный переход через Скалистые горы, нерегулярный уход – все это сыграло свою роль. Мотор кашлял и чихал. Стрелка количества оборотов в минуту прыгала, вместо того чтобы оставаться на отметке 5x1000. Но все это было неважно. Если мотоцикл сломается прежде, чем она доберется до места, она пойдет пешком. Теперь ее никто, никто не преследовал. Гарольд был мертв. И если ей придется идти, он узнает об этом и направит кого-нибудь подвезти ее.

Гарольд стрелял в нее! Гарольд пытался убить ее!

Мысли ее, несмотря на все старания, постоянно возвращались к этому. Так не должно было произойти. Флегг пришел к ней во сне в первую ночь после взрыва, когда Гарольд наконец-то решился сделать привал. Он сообщил, что оставляет Гарольда с ней до тех пор, пока они не доберутся до Западного Склона, почти до Юты. Затем Гарольд будет устранен в результате быстрого и безболезненного несчастного случая. Масляное пятно. И все, никаких проблем. Но это не было быстро и безболезненно, и Гарольд чуть не убил ее. Пуля пролетела в дюйме от ее щеки, а она не могла даже пошевелиться. Она застыла, удивленная тем, как он посмел сделать такое, как ему позволили даже попытаться убить ее.

Она пыталась убедить себя, что это была манера Флегга запугать ее, напоминая, кому она принадлежит. Но в этом же не было смысла! Это было безумием! Даже если в этом и был какой-то смысл, то внутри нее сидел настойчивый, знающий голосок, твердивший, что случай со стрельбой был тем, к чему Флегг не был готов.

Надин попыталась оттолкнуть этот голос, захлопнуть перед ним дверь, как захлопывает ее разумный человек перед тем, чьи глаза горят жаждой убийства. Но она не могла сделать этого. Голос нашептывал, что она осталась жива лишь по счастливой случайности. Что пуля Гарольда вполне могла пройти между ее глаз, и это не имело бы никакого отношения к Ренделлу Флеггу. Она назвала голос лжецом. Флегг знает все на свете… Даже где упадет малейшая пушинка…

«Нет, знать все – удел Бога, – непримиримо отвечал голос. – Бога, а не его. Ты осталась в живых по счастливой случайности, а это значит, что все долги оплачены. Ты ничего не должна ему. Ты можешь повернуться и пойти назад, если хочешь».

Вернуться назад, вот так пошутил. Вернуться куда? Голосу нечего было сказать по этому поводу, да и Надин бы удивилась, если бы он ответил. Если темный человек – колосс на глиняных ногах, то она несколько запоздала с подобным открытием.

Надин попыталась сосредоточиться на холодной красоте утренней пустыни, чтобы не слышать этот голос. Но голос остался, тихий и настойчивый: «Если он не знал, что Гарольд способен бросить ему вызов и напасть на него, то чего же еще он не знает? И не окажется ли это чистой промашкой на следующий раз?».

Но, Боже праведный, уже слишком поздно. Опоздание равняется дням, месяцам, возможно, даже годам. Почему же этот голос молчал до того момента, когда говорить что-либо уже бесполезно? И как будто найдя такой довод справедливым, голос наконец-то замолчал, оставив ее наедине с утренней тишиной. Надин бездумно ехала, сосредоточенно глядя на дорогу. Дорогу, ведущую в Лас-Вегас. Дорогу, ведущую к нему.

«Веспа» заглохла в тот же день. Внутри что-то затарахтело, а потом замер мотор. Из него донесся запах чего-то горящего, вроде горелой резины. Скорость упала с постоянных сорока миль до пешеходной. Надин откатила «веспу» на обочину и несколько раз выжала сцепление, зная, что это бесполезно. Она погубила мотоцикл. Она погубила многое на пути к своему суженому. На ней лежала вина за уничтожение всех членов Комитета Свободной Зоны и всех приглашенных в тот вечер, когда произошел взрыв. А затем еще и Гарольд. А еще, не к месту будь помянуто, не следует забывать нерожденного малыша Франни Голдсмит.

От этих мыслей ей сделалось дурно. Ноги стали ватными. Надин наклонилась над бордюром и выпустила на волю свой легкий завтрак. Ее бросило в жар, она была как в бреду и чувствовала себя паршиво – единственное живое существо среди кошмара раскаленной солнцем пустыни. Было жарко… так жарко.

Повернувшись назад, она вытерла рот. «Веспа», словно испустившее дух животное, лежала на боку. Несколько мгновений Надин смотрела на нее, а затем двинулась в путь. Она уже миновала Сухое озеро. Это означало, что сегодня она будет спать у дороги, если никто не подвезет ее. В любом случае она доберется до Лас-Вегаса только утром. Внезапная уверенность зародилась в ней: темный человек заставит ее идти пешком. Она придет в Лас-Вегас голодная, умирающая от жажды и знойного, иссушающего жара пустыни, который выжжет из нее всю ее прошлую жизнь до последней капли. Женщина, обучавшая детей в частной школе в Новой Англии, исчезнет, она будет мертва, как Наполеон. Если ей повезет, то голосок, беспокоящий и тревожащий ее, останется последней частью прежней Надин. Но со временем и он тоже исчезнет.

Она шла, пот градом струился по ее лицу. Как всегда, ртутью сверкала линия горизонта, где шоссе переходило в выцветшее небо. Надин расстегнула блузку, потом сняла ее, продолжая идти в белом бюстгальтере из хлопка. Солнечный ожог? Ну и что? Честно говоря, на это было плевать.

Когда начал розоветь закат, ее плечи и ключицы приобрели красно-лиловый оттенок. Вечерняя прохлада пришла внезапно, заставив ее задрожать, и она вспомнила, что все свои спальные принадлежности оставила рядом с «веспой». Надин задумчиво огляделась, рассматривая машины, наполовину погребенные в песках. От мысли укрыться в одной из них ей сделалось плохо – даже хуже, чем от ожогов.

«У меня бред», – подумала она и решила, что лучше будет идти всю ночь, чем заночует в одной из этих машин. Если бы это случилось на Среднем Западе! Она нашла бы сарай, стог сена или поле клевера. Чистое, мягкое место. А здесь была только дорога, песок, высохшая под жарким солнцем, бесплодная пустыня.

Надин откинула длинные волосы с лица. У нее промелькнула смутная мысль, что лучше бы она была мертва.

Теперь солнце скрылось за горизонт, день замер между светом и тьмой. Ветер, овевавший ее, отдавал смертельным холодом. Внезапно испугавшись, Надин огляделась вокруг. Было слишком холодно.

Скалы стали темным монолитом. Песчаные дюны превратились в зловещих колоссов. Даже колючие заросли кактусов были похожи на пальцы мертвецов, тянувшиеся сквозь песок из своих неглубоких могил. А над головой космическое колесо неба.

Ей припомнилась строка из песни Дилана, холодная и неуютная: «Загнанный, как крокодил… уничтоженный во ржи…» А затем строка другой песни группы «Иглз», неожиданно пугающая: «И я хочу спать с тобой сегодня ночью в пустыне… а вокруг нас будут миллионы звезд…»

Внезапно она поняла, что он где-то рядом.

Она знала это прежде, чем он заговорил.

– Надин. – Нежный голос его доносится из сгущающейся тьмы. Бесконечно нежный, уносящий прочь ужас. Это было, как возвращение домой. – Надин, Надин… как я люблю любить мою Надин.

Она обернулась, и он был здесь, она всегда знала, что однажды это произойдет, и все будет именно так просто. Он сидел на капоте старого «шевроле-седан» (был ли он здесь всего секунду назад? Наверняка она этого не знала, но вряд ли он был здесь), скрестив ноги, руки его легко касались колен, обтянутых потертыми джинсами. Нежно улыбаясь, он смотрел на нее. Но в глазах его вовсе не было нежности. Глаза его говорили о том, что вряд ли в этом человеке есть место нежности. В них она заметила пляшущие огоньки мрачного ликования.

– Привет, – сказала она. – Я пришла.

– Да. Наконец-то ты здесь. Как и обещала. – Улыбка его стала шире, он протянул к ней руки. Она взялась за них, а когда подошла ближе, то ощутила его обжигающее тепло. Он излучал его, как разгоревшаяся кирпичная печь. Его гладкие руки без каких-либо линий скользнули по ее рукам… а затем плотно, словно наручники, замкнулись на запястьях.

– О Надин, – прошептал он и склонился, чтобы поцеловать ее. Она немного повернула голову, глядя вверх на холодный звездный пожар, и его поцелуй скорее пришелся в щеку, чем в губы. Но он не обманулся. Кожей она ощутила его насмешливую гримасу.

«Он внушает отвращение», – подумала она. Но отвращение было всего лишь накипью над чем-то еще, и это что-то еще было намного хуже – давно подавляемым вожделением, похотью; вневременной прыщик поднял свою головку, вот-вот готовый изрыгнуть зловонное семя, скисшее от долгого хранения. Его руки, скользящие по ее спине, жгли сильнее солнца. Она прижималась к нему, и внезапно тонкое седло между ее ногами стало как-то толще, полнее, более отзывчивым, более осознанным. Рубец ее брюк неприлично тер ее самое деликатное место, и Надин хотелось почесаться, отделаться от этого непреодолимого желания, избавиться от этого раз и навсегда.

– Скажи мне одну вещь, – попросила она.

– Все что угодно.

– Ты сказал: «Как обещано». Кто обещал меня тебе? Почему именно меня? И как мне тебя называть? Даже этого я не знаю. Почти всю свою жизнь я знала о тебе, но не знаю, как звать тебя.

– Зови меня Ричард. Это мое настоящее имя. Зови меня так.

– Это твое настоящее имя? Ричард? – с сомнением в голосе спросила она, и он хихикнул ей в щеку, заставляя ее поежиться от отвращения и желания. – А кто обещал меня?

– Надин, – произнес он. – Я забыл. Пойдем.

Он соскользнул с капота машины, все так же держа ее за руки, и ей захотелось вырваться и убежать… но какая от этого будет польза? Он догонит ее, поймает и изнасилует.

– Луна, – сказал он. – Она полная. И я тоже. – Он провел ее ладонью по ширинке своих линялых джинсов. Там было нечто ужасное, живущее своей собственной жизнью под холодными зазубринами молнии.

– Нет, – пробормотала она и попыталась отдернуть руку, думая о том, насколько не похоже это на ту, другую лунную ночь, как невозможно далеко. Это было на другой стороне радуги.

Но он прижал ее руку к себе.

– Пойдем в пустыню, ты станешь моей женой, – сказал он.

– Нет!

– Слишком поздно говорить «нет», дорогая.

Она пошла с ним. Там был спальный мешок и почерневшие кости костра, отдающие серебром в лунном свете.

Он положил ее.

– Хорошо, – выдохнул он. – Хорошо. – Пальцы его расстегивали ремень, затем пуговицы, затем молнию.

Она увидела то, что он приготовил для нее, и закричала.

Его улыбка стала шире от этого крика – огромной, мерцающей и непристойной в ночи, а на них смотрела жирная, сочная луна.

Надин, издавая крик за криком, попыталась отползти прочь, но он схватил ее, и тогда она что есть силы сжала ноги, а когда одна из этих пустых ладоней проникла между ними и рассоединила их как воду, она подумала: «Я буду смотреть вверх… Я буду смотреть на луну… я ничего не буду чувствовать, и все это закончится… все закончится… я ничего не почувствую…»

А когда его смертельный холод проник в нее, из ее груди вырвался крик, она стала сопротивляться, но это было бесполезно. Он пробивался в нее – завоеватель, разрушитель, в ней все похолодело, а затем он был в ней, проникая до самой матки, а в ее глазах отражалась луна – холодный, серебряный огонь, а когда он кончил, то это было расплавленное железо, расплавленный чугун, расплавленная медь, и она тоже кончила, крича от непередаваемого удовольствия, кончила в страхе, ужасе, проходя через чугунные, медные ворота в пустынную землю безумия, втянутая, вбитая внутрь, как лист, его громовым смехом, наблюдая, как лицо его тает, теперь это было отвратительное лицо демона, качающееся совсем рядом с ее лицом, лицо демона с горящими желтыми фонарями вместо глаз – окнами в ад, в них плясала та ужасная радость, это были глаза, взиравшие сверху на изогнутые аллеи тысяч мрачных ночных городков; и глаза эти были свирепо сияющи и бесконечно тупы. Он начал снова… и снова… и снова. Казалось, он просто неисчерпаем. Холод. Он был смертельно холоден. И стар. Старше, чем человечество, старше земли. Снова и снова он наполнял ее своим потомством и диким хохотом. Земля. Свет. Оргазм. И снова оргазм. Последний крик, вырвавшийся из нее, подхватил ветер и разнес по самым дальним закоулкам ночи, туда, где тысячи орудий ждали, чтобы новый хозяин пришел и оживил их. Отвратительная голова демона, извивающийся раздвоенный язык. Его мертвое дыхание окутало ее. Теперь она находилась в земле безумия. Железные ворота закрылись.

Луна!..

Луна почти растаяла.

Он поймал еще одного кролика – дрожащий маленький комочек – голыми руками и свернул ему шею. Он развел новый костер на костях старого, и вот уже кролик распространял сытный аромат. Волки ушли. В эту ночь они оставались в отдалении – и это было правильно. В конце концов, это была его брачная ночь, а ошеломленное, апатичное создание, безразлично сидевшее по другую сторону костра, было его смущенной и раскрасневшейся суженой.

Подавшись вперед, он поднял ее руку с колен. Когда он отпустил ее, рука осталась на месте, поднятая на уровне губ. Он несколько мгновений наблюдал за этим феноменом, а затем опустил ее руку на колени. Там ее пальцы слабо зашевелились, как умирающие змеи. Он резко взмахнул двумя пальцами перед ее глазами, но она даже не моргнула. Ее взгляд был абсолютно пуст.

Он был искренне озадачен. Что он такого сделал с ней? Он не мог припомнить. Да это было и неважно. Она была беременна. Если она к тому же еще и сошла с ума, то какое это имеет значение? Она была прекрасным инкубатором. Она выносит его сына, родит, а потом может умереть, сделав свое дело. В конце концов только ради этого она здесь.

Кролик съеден. Он разделил его на две части. Маленькими кусочками он скормил ей половину. Он кормил ее, как маленького ребенка. Некоторые кусочки непрожеванными выпадали у нее изо рта на колени, но большую часть она все же проглатывала. Если она останется в таком состоянии, тогда ей понадобится нянька. Возможно, для этой роли подойдет Дженни Энгстром.

– Все было очень хорошо, дорогая, – мягко произнес он.

Она тупо взглянула на луну. Флегг нежно улыбнулся ей и доел свой свадебный ужин. Хороший секс всегда пробуждал в нем зверский аппетит.

Проснулся он почти под утро и сел в своем спальном мешке, смущенный и испуганный… испуганный инстинктивно, не понимая причин; так пугаются животные, предчувствуя беду, – хищник, учуявший, что следующей жертвой может стать он сам.

Было ли это сном? Видением?…

«Они идут».

Пугаясь, он попытался понять мысль, разобрать ее в некоем контексте. Но не смог.

«Теперь они уже ближе».

Кто они? Кто теперь ближе?

Шепот ночного ветра, казалось, донес до него запах. Кто-то шел и…

«Кто-то идет».

Пока он спал, кто-то прошел мимо его лагеря, направляясь на восток. Невидимый третий? Он не знал. Было полнолуние. Неужели третий ускользнул? Паника охватила его от этой мысли.

«Да, но кто же идет?»

Он посмотрел на Надин. Та спала, свернувшись, как зародыш в утробе матери, в положении, которое через пару месяцев примет ее сын.

«А есть ли в моем распоряжении эти месяцы?»

И снова возникло чувство, что края становятся слишком расплывчатыми. Он снова лег, считая, что в эту ночь уже не заснет. Но он уснул. И когда утром он въехал в Вегас, то снова улыбался и почти забыл ту ночную панику. Надин покорно сидела рядом с ним – огромная кукла с заботливо укрытым в ее утробе семенем.

Он отправился в Гранд-отель и там узнал, что случилось, пока он спал. Он увидел новое выражение в их глазах – обеспокоенное и вопросительное – и почувствовал, как его снова влажными крыльями коснулся страх.