Текст книги "Исход. Том 2"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)

Глава 9

Весь следующий день Стью провел на электростанции, копаясь в моторах. Вечером, по дороге домой, в небольшом парке напротив Первого Национального банка он увидел Ральфа. Стью припарковал велосипед и подошел к эстрадной площадке, возле которой сидел Ральф.

– А я разыскивал тебя, Стью. У тебя есть пара свободных минут?

– Только одна. Я опаздываю на ужин. Франни будет волноваться.

– Вижу. Задержался на электростанции, где разбирал моторы, судя по твоим рукам. – Вид у Ральфа был отсутствующий и озабоченный.

– Да. Даже рабочие перчатки не помогли. Руки у меня так и ноют.

Ральф кивнул. В парке человек шесть разглядывали старинный поезд, некогда курсировавший между Боулдером и Денвером. Трое молоденьких женщин устроили ужин на траве. Стью было приятно просто сидеть здесь, держа ноющие руки на коленях. Возможно, его новая должность начальника полиции будет не столь уж хлопотной, думал он.

– Ну и как там дела? – спросил Ральф.

– Откуда же мне знать – я ведь только помощник, как и все остальные. Брэд Китчнер говорит, что все не так уж плохо. По его словам, свет можно будет дать в конце первой недели сентября, может, даже раньше, а к концу месяца будет и отопление. Конечно, он еще очень молод…

– Я ставлю на Брэда, – сказал Ральф. – Я верю ему. Он многому научится в процессе работы. – Ральф попытался рассмеяться, но смех превратился в тяжелый вздох.

– Почему ты такой грустный, Ральф?

– Я услышал кое-какие новости по радио, – ответил Ральф. – Некоторые хорошие, некоторые… некоторые не очень, Стью. Я хочу, чтобы ты знал, потому что их нельзя удержать в секрете. У многих жителей Зоны есть коротковолновые передатчики, настроенные на нашу постоянную волну. Думаю, кто-то мог слышать, как я переговаривался с прибывающими.

– Сколько их?

– Больше сорока. И среди них доктор, зовут его Джордж Ричардсон. Производит неплохое впечатление. Умный.

– Отличные новости!

– Он из Дербишира, штат Теннесси. Большинство людей этой группы со среднего Юга. С ними была беременная женщина. Ее время подошло десять дней назад, тринадцатого. Этот доктор принял роды, родилась двойня, и с ними все было в порядке. Вначале. – Ральф замолчал, кусая губы.

Стью резко притянул его к себе.

– Они умерли? Дети умерли? Именно это ты пытаешься сказать мне? Что они умерли? Скажи же мне, черт побери!

– Они умерли, – тихо ответил Ральф. – Один через двенадцать часов. Закашлялся до смерти. Другой два дня спустя. Ричардсон не смог спасти их. Женщина сошла с ума. Бредит о смерти, уничтожении, о том, что в мире больше не будет детей. Лучше бы Франни не присутствовала, когда прибудет эта партия, Стью. Это я и хотел сказать тебе. И о том, что ты должен как-то сообщить ей о подобной возможности. Потому что если не ты, это сделает кто-то другой.

Стью медленно отпустил Ральфа.

– Этот Ричардсон хотел знать, сколько беременных женщин находится у нас, и я сказал, что, насколько нам известно, только одна. Он спросил, на каком она месяце, и я ответил, что на четвертом. Правильно?

– Уже на пятом. Но, Ральф, он уверен, что дети умерли от супергриппа? Он уверен?

– Нет, это ты тоже должен рассказать Франни, чтобы она поняла все. Он сказал, что причин множество… диета матери… что-то наследственное… респираторная инфекция… или, может быть, они были просто недоразвитыми. Это мог быть и резус-фактор. Доктор не может точно сказать, ведь они родились просто в поле. Он сказал, что он и трое дежурных по лагерю обсуждали эту проблему вечером. Ричардсон объяснил им, что это может означать, если это действительно супергрипп убил этих детей, и насколько важно для них выяснить все наверняка.

– Мы с Гленом уже обсуждали эту тему в первый день нашей встречи, – мрачно заметил Стью. – Это было четвертого июля. Кажется, так давно… в любом случае, если детей убил именно супергрипп, значит, лет через сорок или пятьдесят все вокруг достанется крысам, мухам и тараканам.

– Ричардсон сказал им почти то же самое. Тогда они находились в сорока милях западнее Чикаго, и он настоял, чтобы они вернулись и доставили тела в большой госпиталь, чтобы он мог произвести вскрытие. Он сказал, что наверняка сможет выяснить, супергрипп ли это. Он достаточно часто сталкивался с ним в конце июня. Как и многие другие врачи. Но утром тела детей исчезли. Та женщина захоронила их и отказалась сообщить, где именно. Они два дня занимались раскопками, считая, что она не могла уйти слишком далеко от лагеря или закопать их слишком глубоко, ведь она еще не вполне оправилась после родов. Но они ничего не нашли, а она не захотела говорить, несмотря на все их попытки объяснить, насколько это важно. Бедная женщина так страдала.

– Я могу понять это, – сказал Стью, думая о том, как сильно Франни беспокоится о ребенке.

– Доктор сказал, что даже если это и супергрипп, то двое иммунных людей могут произвести на свет иммунного ребенка, – с надеждой произнес Ральф.

– Шансы, что отец ребенка Франни был иммунен, один к биллиону, – сказал Стью. – Его ведь здесь нет.

– Да. Извини, что пришлось взвалить это на тебя, Стью. Но я подумал, что тебе лучше знать. Чтобы ты мог сообщить ей.

– Это будет очень тяжело, – вздохнул Стью.

Но когда он пришел домой, оказалось, что кто-то уже сделал это за него.

– Франни?

Тишина. Ужин на плите – почти сгоревший, в квартире темно и тихо.

Стью прошел в гостиную и огляделся. На кофейном столике стояла пепельница с двумя окурками, но Франни не курила, и это была не его марка сигарет.

– Детка?

Он вошел в спальню. Франни лежала на кровати в сумерках, глядя в потолок. Лицо ее опухло от слез.

– Привет, Стью, – тихо произнесла она.

– Кто рассказал тебе? – гневно спросил он. – Кто это не удержался и поторопился сообщить? Кто бы это ни был, я сверну ему шею!

– Сьюзен Штерн. Она узнала от Джека Джексона. У него есть радио, он слышал разговор Ральфа с доктором. Сьюзен подумала, что уж лучше она расскажет мне, прежде чем это сделает кто-то другой. Бедняжка Франни. Какая забота. Не кантовать. Не открывать до Рождества. – Из ее груди вырвался смешок. И столько безутешного горя прозвучало в нем, что Стью захотелось плакать.

Он лег рядом с ней и убрал волосы с ее лба.

– Милая, еще ничего не известно наверняка. Это же не окончательный приговор.

– Я знаю. Возможно, у нас даже могут появиться наши собственные дети. – Франни повернулась к Стью, глаза у нее были красными и несчастными. – Но сейчас я хочу именно этого. Разве это плохо?

– Нет. Конечно, нет.

– Я лежала здесь и ждала, когда он пошевелится. Я не чувствовала его движений с того самого вечера, когда Ларри разыскивал Гарольда. Помнишь?

– Да.

– Я почувствовала, как шевельнулся ребенок, но я не разбудила тебя. Теперь я жалею об этом. Я должна была разбудить. – Франни снова расплакалась, прикрыв лицо рукой.

Стью убрал ее руку, обнял и поцеловал. Франни, с силой прижавшись к Стью, забормотала ему в шею:

– Неясность только ухудшает положение. Теперь мне остается только ждать. Кажется, что ждать придется целую вечность, и лишь потом можно узнать, проживет ли ребенок хоть день, покинув твое тело.

– Ты будешь ждать не одна, – сказал он.

Она еще теснее прижалась к нему, и они еще очень долго лежали так, боясь пошевелиться.

Надин Кросс уже почти пять минут собирала вещи в гостиной своего дома, когда заметила его – сидящего на стуле в углу, одетого только в плавки, сосущего большой палец, его странные сине-зеленые глаза восточного разреза внимательно следили за ней. Она была настолько поражена – скорее осознанием того, что он сидел здесь все это время, чем неожиданностью встречи с ним, – что сердце замерло у нее в груди, и она вскрикнула. Пакеты, которые она намеревалась сложить в рюкзак, упали на пол.

– Джо… то есть Лео…

Она приложила руку к груди, словно пытаясь успокоить бешеное биение сердца. Но сердце Надин еще не готово было успокоиться. Ужасна была эта неожиданная встреча с ним; но видеть его одетым и поступающим так, как он вел себя при их первой встрече в Нью-Гэмпшире, было еще хуже. Слишком многое повторялось, как будто некий сумасбродный божок неожиданно провел ее сквозь ворота времени и приказал ей прожить последние шесть недель заново.

– Ты до смерти напугал меня, – тихо пробормотала она.

Джо ничего не ответил.

Надин медленно подошла к нему, почти ожидая увидеть огромный кухонный нож, зажатый в его руке, как во время оно, но рука, которую он не держал во рту, невинно лежала у него на коленях. Его загар побледнел. Старые шрамы и следы комариных укусов исчезли. Но глаза были теми самыми… глаза, которые могут преследовать тебя. Все, что было в них, появлявшееся день за днем после того вечера, когда он пришел к костру послушать, как Ларри играет на гитаре, теперь полностью исчезло. Глаза его были такими же, как в тот день, когда она впервые встретила его, и Надин охватил ужас.

– Что ты здесь делаешь?

Джо ничего не ответил.

– Почему ты не с Ларри и не с мамой-Люси?

Никакого ответа.

– Ты не можешь оставаться здесь, – сказала Надин, пытаясь уговорить его, но вдруг остановилась, подумав, сколько же времени он уже сидит вот так.

Сегодня утро 24 августа. Две предыдущие ночи она провела в доме Гарольда. Мысль, что он сидит здесь и сосет палец уже часов сорок, промелькнула у нее в голове. Конечно, это была безумная и смешная мысль, ему же нужно было есть и пить (ведь так?), но эта мысль (видение), появившись, не хотела уходить. Ужас снова нахлынул на нее, и с отчаянием Надин вдруг поняла, насколько сильно изменилась за это время: когда-то она безмятежно спала рядом с этим дикарем, не испытывая страха, а ведь тогда он был вооружен и опасен. Теперь у него не было оружия, но она испытывала ужас перед ним. Она-то думала

(Джо? Лео?),

что его прежняя сущность исчезла навсегда. Теперь он вернулся. И он был здесь.

– Ты не можешь оставаться здесь, – повторила Надин. – Я вернулась только затем, чтобы забрать кое-какие вещи. Я здесь больше не живу. Я живу с… с мужчиной.

«О, разве это то, чем является Гарольд? – издевательски заметил внутренний голос. – А я-то думал, что он только орудие, средство для конца».

– Лео, послушай…

Голова его слабо, но достаточно заметно качнулась. Его глаза, неумолимые и сверкающие, уставились на нее.

– Ты не Лео?

Снова слабое покачивание.

– Ты Джо?

Кивок, такой же слабый.

– Ладно, пусть будет так. Но ты должен понять, что не имеет значения, кто ты есть, – сказала она, пытаясь быть спокойной. Безумное ощущение, что время повернулось вспять, усиливалось. – Та часть нашей жизни – когда мы были вместе – та часть ушла. Ты изменился, я изменилась, и мы не можем вернуть этого назад.

Его странные глаза по-прежнему смотрели на нее, казалось, отрицая сказанное.

– И перестань глазеть на меня, – взорвалась она. – Это невежливо смотреть на людей в упор.

Теперь в его глазах появилось слабое обвинение. Казалось, они говорили, что так же невежливо бросать людей на произвол судьбы, но еще более невежливо отвергать любовь людей, которые все еще зависят от тебя и нуждаются в тебе.

– Ты же не один, – сказала Надин, отворачиваясь и начиная собирать оброненные вещи. Она стала лихорадочно засовывать книги в рюкзак поверх салфеток, упаковки аспирина и нижнего белья – простого хлопчатобумажного белья, столь отличающегося от того, которое она надевала для извращенных развлечений Гарольда.

– У тебя есть Ларри и Люси. Ты любишь их, а они любят тебя. Ларри любит тебя, а это главное, потому что Люси нравится все, что он делает. Она как листок копирки. Для меня же все изменилось, Джо, и в этом нет моей вины. Это вовсе не моя вина. Поэтому перестань обвинять меня.

Надин попыталась застегнуть рюкзак, но пальцы у нее так дрожали, что она с трудом справилась с этим. Тишина становилась все более гнетущей.

Наконец она встала, закидывая рюкзак на плечи.

– Лео! – Надин пыталась говорить спокойно и рассудительно, так, как она разговаривала с трудными детьми в своем классе, когда они закатывали концерт. Но это оказалось просто невозможным. Голос ее дрожал, а легкое покачивание головы, которым он приветствовал ее обращение к нему как к Лео, только ухудшило ситуацию. – Это не из-за Ларри и Люси, – зло произнесла Надин. – Я бы поняла, если бы дело было только в этом. Но дело в этом старом мешке. В этой старухе, раскачивающейся в кресле и улыбающейся всему миру вставными зубами. Но теперь она исчезла, и ты снова прибежал ко мне. Но это не игра, понимаешь? Это не была игра!

Джо ничего не ответил.

– И когда я попросила Ларри… стала на колени и попросила его… он даже не стал утруждать себя. Он слишком занят ролью великого человека. Так что в этом нет моей вины! Я не виновата!

Мальчик продолжал безучастно смотреть на нее. Страх стал возвращаться к Надин, заглушая ее злобу. Она попятилась от него к двери и стала шарить рукой в поисках дверной ручки. В конце концов она нащупала ее, повернула и распахнула дверь. Прохладный воздух улицы был более чем приятен.

– Иди к Ларри, – пробормотала Надин. – Пока, детка.

Она неуклюже попятилась назад и на мгновение задержалась на верхней ступеньке крыльца, пытаясь собраться с мыслями. Неожиданно ей показалось, что все происшедшее было лишь галлюцинацией, порождением ее чувства вины… вины перед брошенным мальчиком, вины за слишком долгое ожидание Ларри, вины за то, чем они занимались с Гарольдом, и за те более ужасные вещи, которые еще предстояло сделать. Возможно, в этом доме вообще не было никакого мальчика. Он был не более реален, чем фантазии Эдгара По – биение сердца старика, звучащее, как часы, завернутые в кусок ткани, или карканье старого ворона.

– Стучится, всегда стучится в мою дверь, – прошептала Надин и рассмеялась от этой мысли, высказанной вслух, только смех ее больше напоминал глухое карканье того самого ворона.

И все же – ей необходимо знать наверняка. Надин подошла к окну и заглянула в гостиную здания, некогда служившего ей домом. Не то чтобы он когда-нибудь по-настоящему был ее домом, нет. Если живешь в каком-то месте и все, что хочешь взять из него, помещается в одном рюкзаке, значит, этот дом никогда не был твоим. Заглянув внутрь, она увидела ковер, принадлежавший умершей хозяйке, шторы и обои, подставку для трубок умершего хозяина и номера журнала «Спорт в фотографиях», беспорядочно разбросанные на кофейном столике. Фотографии умерших детей на каминной полке. А в углу – сидящего на стуле малышка какой-то умершей женщины, одетого в одни лишь плавки, сидящего, по-прежнему сидящего так, как он сидел прежде…

Надин отшатнулась и, споткнувшись, чуть не упала через ограду, окружающую цветник. Она села на свою «веспу» и помчалась вперед на бешеной скорости, объезжая застывшие на дороге машины, но, проехав несколько кварталов, немного успокоилась. К тому времени, как она добралась до дома Гарольда, ей удалось взять себя в руки. Но она знала, что подошел конец ее жизни в Свободной Зоне. Если она хотела сохранить здравый рассудок, ей необходимо было поскорее выбраться отсюда.

Собрание в зале «Манзингер» прошло хорошо. Они снова пели Национальный гимн, но глаза присутствующих были сухи; теперь это было частью того, что вскоре снова станет ритуалом. Комитет по переписи населения был избран путем прямого голосования, с Сэнди Дю Чинз во главе. Она и четверо ее помощников немедленно стали обходить зал, пересчитывая присутствующих и записывая их данные. В конце собрания под оглушительные одобрительные возгласы Сэнди провозгласила, что теперь в Свободной Зоне проживают 814 человек, и пообещала (как позже выяснилось, несколько поспешно), что к следующему собранию предоставит полную «адресную книгу» – она собиралась пополнять ее каждую неделю, размещая всех в алфавитном порядке, указывая возраст, адрес в Боулдере, предыдущее место жительства и прошлое место работы. Как оказалось позже, поток прибывающих в Зону был настолько велик и беспорядочен, что Сэнди всегда запаздывала со своими данными на неделю или две.

Срок функционирования Комитета Свободной Зоны обсуждался долго, и после нескольких экстравагантных предложений (десять лет, пожизненно, так что Ларри вынужден был заметить, что это звучит скорее как судебный приговор) назвали один год. Гарри Данбартон помахал рукой, и Стью дал ему слово.

Напрягая голос, чтобы быть услышанным, Гарри сказал:

– Возможно, и один год – слишком долгий срок. Лично я не имею ничего против членов Комитета и считаю, что они выполняют просто непосильную работу (одобрительные возгласы), – но подобная форма перестанет функционировать слаженно по мере увеличения численности населения.

Глен поднял руку, и Стью дал ему слово.

– Господин председатель, этого не было в повестке дня, но я считаю, что мистер Данбартон затронул очень важный вопрос.

«Конечно, именно так ты и считаешь, – подумал Стью, – ведь еще неделю назад ты сам говорил об этом».

– Предлагаю создать Правительственный Комитет Представителей, чтобы мы действительно действовали на основе Конституции. Считаю, что Гарри Данбартон сможет возглавить этот комитет, да и сам я готов работать в нем, если по этому поводу не возникнет недоразумений.

Снова возгласы одобрения.

В последнем ряду Гарольд, повернувшись к Надин, прошептал ей на ухо:

– Леди и джентльмены, народ выражает свою любовь и признательность.

Она ответила ему мрачной улыбкой, и Гарольду стало не по себе.

Стью единогласно был избран начальником полиции Свободной Зоны.

– Я попытаюсь сделать все, что в моих силах, – сказал он. – Некоторые из вас, приветствующие меня сейчас, позднее, возможно, изменят свой тон, если я поймаю их за недостойным занятием. Ты слышишь меня, Рич Моффет?

Взрыв смеха. Рич, пьяный в стельку, тоже рассмеялся.

– Но я не вижу причин для возникновения особых проблем. Основная работа полицейского, как я представляю ее себе, заключается в том, чтобы не допустить кровопролития. Да и это желание любого человека. И так уже погибло слишком много людей. Думаю, это все, что мне следовало сказать.

Зал одарил его овациями.

– И еще один вопрос, касающийся работы полиции. Нам нужно человек пять для формирования Юридического комитета, иначе я не буду уверен, стоит ли изолировать человека и на какой срок. Есть какие-нибудь кандидатуры?

– Как насчет Судьи? – крикнул кто-то.

– Да, конечно же, Судья! – завопил кто-то еще.

Головы завертелись в ожидании, что вот сейчас поднимется Судья и примет возложенную на него ответственность в обычном для него стиле рококо; шепоток пробежал по залу.

Стью с немой досадой посмотрел на Глена: Комитет должен был предвидеть такую возможность.

– Его здесь нет, – произнес чей-то голос.

– Кто-нибудь видел его? – спросила встревоженно Люси Суэнн. Ларри недовольно посмотрел на нее, но она по-прежнему искала глазами Судью.

– Я видел его.

Шепоток интереса, пока Тедди Вейзак вставал, заметно нервничая и протирая носовым платком очки в стальной оправе.

– Где он был, Тедди?

– Это было в городе?

– Что он делал?

Тедди Вейзак поежился от обрушившегося на него шквала вопросов.

Стью опустил свой молоток, призывая к тишине.

– Я видел его два дня назад, – произнес Тедди. – Он ехал на «лендровере». Сказал, что направляется на денек в Денвер. Но не сказал зачем. Мы еще пошутили над этим. Казалось, он в очень хорошем настроении. Это все, что мне известно. – Тедди сел, пылая и все так же протирая очки.

Стью, снова призвав присутствующих к порядку, сказал:

– Очень жаль, что Судьи нет с нами. Думаю, он очень подходил для этого дела, но так как он отсутствует, есть ли другие кандидатуры?

– Нет, нельзя оставлять этого просто так! – вскакивая, запротестовала Люси. Одетая в облегающий спортивный костюм, она приковала к себе взоры всего мужского населения. – Судья Фаррис пожилой человек. А что, если он заболел в Денвере и не может вернуться?

– Люси, – произнес Стью. – Денвер очень большой город.

Странная тишина повисла в зале. Люси села, побледнев, и Ларри положил ей руку на плечо. Он переглянулся со Стью.

Предложение отложить вопрос о комитете до возвращения Судьи было отклонено после двадцатиминутного обсуждения. Среди присутствующих оказался еще один юрист, молодой человек двадцати шести лет по имени Эл Банделл, только прибывший в этот день вместе с партией доктора Ричардсона. Он согласился возглавить комитет, выразив надежду, что в ближайший месяц не произойдет ничего ужасного, потому что приблизительно столько времени понадобится на выработку новой правовой системы. Судью Фарриса заочно включили в состав комитета.

Брэд Китчнер, казавшийся бледным, беспокойным и немного смешным в костюме и галстуке, забыл все заранее подготовленные слова, перепутал фразы, но все-таки сказал, что, как они надеются, электричество появится второго или третьего сентября. Это сообщение было встречено таким шквалом одобрения, что он смог даже достойно сойти со сцены.

Следующим выступал Чед Норрис, и позже Стью сказал Франни, что у Чеда правильный подход к вещам: то, как они хоронят мертвых, – вполне приятно, никто не сможет чувствовать себя хорошо, пока этого не будет сделано, и жизнь сможет продолжаться дальше, а если они закончат свою работу до осенних дождей, то это будет просто замечательно. Чед попросил еще парочку добровольцев и смог бы набрать таковых дюжины три, если бы в этом была потребность. Закончил он обращением к своему Лопатному взводу (как он называл их) встать и раскланяться. Гарольд Лаудер едва привстал и сразу же снова сел, и многие, покидая собрание, отмечали, какой он отличный, скромный парень. На самом же деле Надин такое нашептывала ему на ухо, что он просто боялся выпрямиться в полный рост. Его Чудачок чуть не разрывал брюки, стремясь на свободу.

Когда Норрис сошел с трибуны, его место занял Ральф Брентнер. Он сообщил, что у них наконец-то появился врач. Джордж Ричардсон встал (бурные аплодисменты; Ричардсон попытался успокоить присутствующих знаком, и аплодисменты перешли в возгласы приветствий), а затем сообщил, что, насколько ему известно, через пару дней к ним прибудет еще человек шестьдесят.

– Повестка дня исчерпана, – сказал Стью. Он посмотрел поверх голов собравшихся. – Мне бы хотелось, чтобы Сэнди Дю Чинз вышла сюда и сказала, сколько же нас. Кроме того, есть ли еще вопросы, которые следует решить сегодня?

Стью ждал. Он заметил напряженные лица Глена и Сьюзен, Ларри, Ника и, конечно, Франни. Если кто-нибудь захочет поднять вопрос о Флегге, спросить, что Комитет предпринимает в этом направлении, то сделает это именно сейчас. Но было тихо. Секунд через пятнадцать Стью предоставил слово Сэнди, она и закончила собрание. Когда люди начали выходить, Стью подумал: «Что ж, мы снова избежали этого». Несколько человек подошли поздравить его после собрания, одним из них был вновь прибывший доктор.

– Вы отлично справляетесь, начальник, – сказал Ричардсон, и Стью даже оглянулся, чтобы посмотреть, к кому обращается Ричардсон. Затем он понял, и внезапно его охватил страх. Законник? Да он же самозванец. «Год, – сказал он себе. – Всего лишь год, и не больше». Но он все равно испытывал страх.

Стью, Франни, Сьюзен и Ник вместе возвращались в центр города. Их обгоняли, мирно переговариваясь, спешащие домой люди. Время приближалось к полуночи.

– Прохладно, – поежилась Франни. – Надо было надеть хотя бы свитер.

Ник кивнул. Ему тоже было зябко. Вечера в Боулдере всегда были прохладными, сейчас было не больше пятнадцати градусов. Это послужило напоминанием, что это странное, ужасное лето близится к концу. Уже не раз он испытывал сожаление, что Бог матушки Абигайль или Дух, или чем бы это ни было, не избрал для своих дел Майами или Новый Орлеан. Но тогда это не было бы мудрым решением. Высокая влажность, дожди… и множество тел. В Боулдере, по крайней мере, пока сухо.

– Они чуть душу не вытрясли из меня, требуя включить Судью в комитет, – сказал Стью. – Мы обязаны были предвидеть это.

Франни кивнула, а Ник быстро набросал в своем блокноте: «Конечно. Люди потеряют Тома и Дайану тоже».

– Ты думаешь, они начнут что-то подозревать, Ник? – спросил Стью.

Ник, кивнув, написал: «Люди начнут задумываться, а не подались ли они на запад. По-настоящему».

Пока все размышляли над этим, Ник достал спички и поджег исписанный лист.

– Вот так проблема, – наконец произнес Стью. – Ты Действительно так считаешь?

– Конечно, Ник прав, – глухо ответила за него Сьюзен. – А что же им еще думать? Что судья Фаррис отправился в горы, чтобы взобраться на самую высокую вершину?

– Нам еще повезло, что сегодня мы обошлись без продолжительной дискуссии насчет того, что происходит на Западе, – заметила Франни.

Ник написал: «Конечно, повезло. В следующий раз нам следует все обдумать на шаг вперед. Вот почему следовало бы отложить следующее городское собрание. Может быть, недели на три. Скажем, на 15 сентября».

– Мы сможем это сделать, если Брэду удастся пустить электростанцию, – сказала Сьюзен.

– Думаю, он сделает это, – ответил Стью.

– Я пойду домой. – Сьюзен остановилась. – Завтра очень важный день. Дайана уходит. Я отправлюсь с ней до Колорадо-Спрингс.

– Ты думаешь, это безопасно, Сью? – спросила Франни.

Девушка пожала плечами:

– Более безопасно для нее, чем для меня.

– Как она отнеслась к этому? – спросила ее Франни.

– Видишь ли, Дайана чудная девчонка. В колледже она была просто сорванцом. Увлекалась теннисом и плаваньем, хотя и в других видах спорта была хороша. Поступив в какой-то маленький колледж в Джорджии, первые два года обучения она продолжала встречаться со своим школьным приятелем. Такой огромный верзила в кожаной куртке типа «я Тарзан, а ты Джейн, так что убирайся на кухню греметь тарелками». Затем она посетила несколько собраний Общества женского самосознания со своей подружкой по комнате, этакой свободомыслящей девицей.

– И в результате оказалась большей либералкой, чем ее товарка, – продолжила Франни.

– Сначала либералкой, затем лесбиянкой, – заключила Сьюзен.

Стью замер, будто громом пораженный. Франни с настороженным удивлением посмотрела на него:

– Пойдем, пойдем, дорогой.

– Одновременно с этим она бросила вызов своему троглодиту, – продолжала свой рассказ Сьюзен. – Это так взбесило его, что он явился к ней с пистолетом. Дайана разоружила его. По ее словам, это стало поворотным моментом всей ее жизни. Дайана сказала мне, что всегда знала, насколько она сильнее и проворнее его. Она понимала это умом. Но теперь знает это и физически.

– Значит, она ненавидит мужчин? – спросил Стью, внимательно глядя на Сьюзен.

Та покачала головой:

– Теперь она бисексуалка.

– Би? – с сомнением в голосе переспросил Стью.

– Она получает удовольствие от общения с обоими полами, Стюарт. Надеюсь, ты не станешь настаивать на введении закона о сексуальных меньшинствах.

– У меня и без того достаточно проблем, не хватает еще выяснений, кто с кем спит, – пробормотал Стью, и все рассмеялись. – Я спросил только потому, что не хочу, чтобы кто-то шел на это дело, как крестоносец. Нам там нужны глаза, а не тайные убийцы. Это работа для ласки, но не для льва.

– Она знает это, – заверила его Сьюзен. – Франни спросила меня, как повела себя Дайана, когда я спросила, не пойдет ли она туда по нашей просьбе. Она восприняла это предложение нормально, но заметила, что если бы мы остались с теми мужчинами… помнишь, как вы нашли нас, Стью? – Он кивнул. – Если бы мы остались с ними, то были бы либо растерзаны, либо все равно оказались на Западе, потому что они шли именно в этом направлении… по крайней мере, когда были достаточно трезвы, чтобы читать дорожные указатели. Дайана сказала, что думала над своей ролью в Зоне, и пришла к выводу, что ее место снаружи. И еще она сказала…

– Что? – спросила Франни.

– Что она постарается вернуться, – довольно резко закончила Сьюзен и замолчала. Остальное, сказанное Дайаной Юргенс, касалось только их двоих, и об этом незачем было знать даже членам Комитета. Дайана отправлялась в разведку с десятидюймовым ножом, который крепился к ладони. Если резко сжать кулак, сработает пружинка – опля! – и у нее внезапно вырастет шестой обоюдоострый палец длиной в десять дюймов. По ее мнению, большинство мужчин там даже не успеют ничего понять.

«Если он суровый диктатор, тогда, возможно, он единственное, что держит его людей вместе. Если он исчезнет, тогда они, возможно, начнут бороться за власть и плести интриги. Если он умрет, возможно, для них это будет означать конец. И если я подойду к нему достаточно близко, Сьюзен, то пусть он зовет на помощь своего дьявола».

«Они убьют тебя, Дайана».

«Возможно. Но, может быть, и нет. Возможно, это стоит удовольствия видеть, как его кишки вылезают наружу».

Возможно, Сьюзен могла бы остановить Дайану, но она даже не попыталась. Она успокоила себя тем, что взяла с Дайаны обещание не отходить от первоначального сценария, если только не представится исключительно удобный случай. Дайана согласилась, а Сьюзен не думала, что такой случай подвернется ее подруге. Флегга хорошо охраняют. И все же три ночи после того, как она предложила своей подруге отправиться на запад в качестве разведчика, Сьюзен плохо спала.

– Вот так, – сказала она остальным. – Я уже пришла. Спокойной ночи, друзья. – И она пошла к дому, засунув руки в карманы куртки.

– Она постарела, – произнес Стью.

Ник что-то быстро написал и протянул всем открытый блокнот. «Как и все мы» – было написано там.

Когда следующим утром Стью направлялся на электростанцию, он увидел Сьюзен и Дайану, едущих на велосипедах по Каньон-бульвару. Он помахал им рукой, и они подъехали. Он подумал, что вряд ли видел Дайану такой привлекательной, как в это утро. Волосы ее были перехвачены ярко-зеленым шелковым шарфом, на ней были утепленный кожаный плащ, джинсы и фланелевая рубашка, к багажнику был прикреплен спальный мешок.

– Стюарт! – Улыбаясь, она помахала ему.

«Лесбиянка?» – с сомнением подумал он.

– Я так понимаю, вы собираетесь совершить легкую прогулку, – улыбнулся он.

– Конечно. И ты сегодня не видел меня.

– Нет, – ответил Стью. – Не видел. Куришь?

Дайана взяла «Мальборо» и прикурила.

– Будь осторожна, девочка.

– Постараюсь.

– И возвращайся назад.

– Надеюсь.

Они смотрели друг на друга в ярком утреннем свете конца лета.

– Позаботься о Франни, приятель.

– Обязательно.

– И хорошо выполняй свои обязанности полицейского.

– Думаю, что справлюсь.

– Ну что, поехали, Сюзи? – Дайана отбросила сигарету.

Сьюзен кивнула, натянуто улыбаясь.

– Дайана?

Она взглянула на него, и Стью нежно поцеловал ее в губы.

– Удачи тебе.

Она улыбнулась:

– Тогда нужно сделать это дважды, чтобы мне действительно повезло. Разве ты не знаешь?

Он снова поцеловал ее, более медленно и основательно. «Лесбиянка?» – снова подумал он.