Текст книги "Исход. Том 2"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 43 страниц)

– ДА! – воскликнула Франни так громко, что Ларри подпрыгнул. – В тот день, когда я пробралась внутрь… и пришла Надин Кросс… я сидела на бортике камина… и я помню этот шатающийся камень. – Она снова взглянула на Ларри. – И вот снова. Как будто нечто вело нас к этому…

– Совпадение, – ответил Ларри, но голос его звучал напряженно.

– Да? Мы оба были в доме Гарольда. И мы оба заметили шатающийся камень. И мы оба здесь сейчас. Это совпадение?

– Не знаю.

– Что было под камнем?

– Дневник, – медленно ответил он. – По крайней мере, на обложке была соответствующая надпись. Я не заглядывал внутрь. В то время я считал, что он вполне может принадлежать бывшему хозяину дома, а не Гарольду. Но если это так, то разве Гарольд не обнаружил его? Мы оба заметили камень. Поэтому, предположим, он находит дневник. Даже если приятель, живший в доме до эпидемии, записал там свои маленькие секреты – сумму укрытых налогов, сексуальные фантазии насчет собственной дочери, не знаю, что еще, – все эти секреты не могут быть секретом Гарольда. Понимаешь?

– Да, но…

– Не прерывай размышления инспектора Андервуда, девчонка. Итак, если эти секреты не принадлежат Гарольду, зачем же ему снова прятать дневник за камнем? Потому что это его тайны. Это был дневник Гарольда.

– Как ты считаешь, он еще там?

– Возможно. Думаю, нам лучше проверить и самим убедиться.

– Сейчас?

– Завтра. Он будет на работе, а Надин обычно помогает днем на электростанции.

– Хорошо, – согласилась Франни. – Как ты думаешь, Стью следует рассказать об этом?

– Почему бы не подождать немного? Не стоит торопить события, пока мы не выяснили все наверняка. Дневник может исчезнуть. Он может оказаться просто перечнем дел, которые нужно сделать. Он может оказаться вполне невинным описанием событий. Или политическим планом Гарольда. Или может оказаться кодированным.

– Я об этом не подумала. А что мы станем делать, если там будет… что-то важное?

– Тогда мы, я думаю, должны предоставить дневник на обсуждение Комитета Свободной Зоны. Еще одна причина, почему все следует сделать быстро. Следующее заседание второго. И тогда Комитет примет решение.

– А сможет?

– Думаю, да, – ответил Ларри, но он также думал о том, что сказал Лео насчет Комитета.

Франни спрыгнула с эстрады.

– Мне намного лучше. Спасибо, что пошел со мной, Ларри.

– Где мы встретимся?

– В сквере напротив дома Гарольда. Как насчет часа дня завтра?

– Отлично, – согласился Ларри. – Увидимся.

Франни с легким сердцем отправилась домой. Уже много недель ей не было так легко. Как сказал Ларри, альтернатива была теперь вполне ясна. Дневник может доказать, что все их страхи беспочвенны. Но если он докажет противоположное… Ладно, если все будет наоборот, то пусть решает Комитет. Ларри напомнил ей, что они встречаются вечером второго сентября в доме Ника и Ральфа, в самом конце Бейзлайн-роуд.

Когда Франни пришла домой, Стью сидел в спальне, держа в одной руке фломастер, а в другой – увесистую книгу в кожаном переплете. На обложке было тиснение золотыми буквами: «Кодекс криминального права штата Колорадо».

– Серьезное чтение, – сказала Франни и поцеловала его в губы.

– Чушь! – Он швырнул книгу через комнату, и она с грохотом приземлилась на платяной шкаф. – Это Эл Банделл принес ее. Он и его Юридический комитет взялись за дело, засучив рукава. Он хочет поговорить с Комитетом Свободной Зоны на нашем заседании послезавтра. А чем занимались вы, прекрасная леди?

– Разговаривала с Ларри Андервудом. Он пристально посмотрел на нее:

– Фран, ты плакала?

– Да, – ответила она, твердо выдерживая его взгляд, – но теперь мне намного лучше. Намного.

– Из-за ребенка?

– Нет.

– Тогда из-за чего?

– Я расскажу тебе завтра вечером. Я расскажу тебе обо всем на свете. А пока никаких вопросов. Ладно?

– Это серьезно?

– Стью, я не знаю.

Он долго, очень долго смотрел на нее. – Хорошо, Франни. Я люблю тебя.

– Знаю. И я тоже люблю тебя.

– В постель?

Она улыбнулась:

– Только с тобой.

Первое сентября могло бы стать серым, дождливым, скучным, ничем не примечательным днем – но ни одному из жителей Свободной Зоны не суждено было забыть о нем., Это был день, когда электричество вернулось в северную часть Боулдера… хотя бы на некоторое время.

В десять часов утра, стоя у пульта управления электростанцией рядом со Стью, Ником, Ральфом и Джеком Джексоном, Брэд Китчнер нервно улыбнулся и произнес:

– Пресвятая Дева Мария, помоги мне выиграть эту гонку.

Он с силой нажал на две кнопки. В огромном воронкообразном зале под ними завыли два генератора. Пятеро мужчин подошли к огромному тонированному стеклу и посмотрели вниз, где собралось около сотни мужчин и женщин, надевших по приказу Брэда защитные очки.

Генераторы завыли громче.

Ник показал бровями Стью в направлении потолка, Стью посмотрел вверх и расплылся в улыбке. За полупрозрачными панелями начали слабо мерцать флюоресцентные лампы. Генераторы издавали высокий ровный гул. Внизу толпа добровольных помощников устроила импровизированную овацию, некоторые морщились – руки у них распухли и саднили после многодневной возни с проводами.

Теперь лампы горели ярко.

Для Ника это было прямо противоположно тому Ужасу, когда в Шойо погас свет – не погребение, а воскрешение.

Два генератора обеспечили электричеством небольшую часть северного Боулдера и Норт-стрит. Многие люди, проживающие в этих районах, не знали о предстоящем испытании, некоторые из них ринулись прочь, будто за ними гнались все силы ада.

Загорелись экраны телевизоров. В доме на Спрюс-стрит ожил миксер, пытаясь взбить сыр с яйцами, которые уже давно засохли. Вскоре мотор миксера перегрелся и сгорел. Электрическая пила завизжала в пустом гараже, выдувая опилки из своих внутренностей. Засветились горелки электропечей. Запел Мервин Гэй через усилитель в магазине старых пластинок; слова казались мечтой о прошлом, воплотившейся в жизнь: «Давайте танцевать… давайте кричать… веселитесь… давайте танцевать… давайте кричать…» На Мапл-стрит загорелся трансформатор, и ярко-красные искры, полетев вниз, осветили мокрую траву и погасли.

Неожиданно один из генераторов начал гудеть на более высокой, отчаянной ноте, а затем задымился. Люди попятились, стараясь не впадать в панику. Помещение начало наполняться запахом озона. Завыла сирена.

– Слишком высоко! – заорал Брэд. – Черт побери! Перегрузка!

Он метнулся через комнату и нажал на оба выключателя. Гул генераторов стал умирать, однако снизу раздались громкие крики, смягченные защитным стеклом.

– Боже праведный, – сказал Ральф. – Один из них загорелся.

Лампы над ними побледнели, затем погасли. Брэд рывком открыл дверь зала управления и выбежал на площадку.

– Залейте его пеной! Быстрее! – закричал он.

Несколько огнетушителей были направлены на генератор, и огонь потушили. Запах озона по-прежнему наполнял помещение. Стью, Ник, Ральф и Джек столпились на площадке позади Брэда. Стью положил ему руку на плечо.

– Сожалею, что все вышло именно так, – сказал он.

Брэд, улыбаясь, повернулся к нему:

– Сожалеешь? Почему?

– Ну, ведь он загорелся, – пояснил Стью.

– Да! Конечно! И где-то на Норт-стрит сгорел трансформатор. Мы забыли, черт побери, мы забыли! Они заболели, они умерли, но они не выключили до этого свои электроприборы! Телевизоры, и плиты, и электрогорелки включены по всему Боулдеру. Огромнейшая электро-нагрузка. Эти генераторы, они устроены так, чтобы перекрывать друг друга, когда в одном месте нагрузка очень сильная, а в другом поменьше. И тот, что внизу, пытался перекрыть, но все остальные были отключены, понимаешь? – Брэд чуть не прыгал от возбуждения. – Гэри! Помните, как Гэри в Индиане сгорел дотла? – Они кивнули. – Нельзя утверждать с полной уверенностью, но то, что случилось здесь, вполне могло произойти и там. Должно быть, электричество отключилось не сразу. Одного короткого замыкания было вполне достаточно при данных обстоятельствах. Генераторы пытались перекрыть, но перекрывать оказалось нечего. Поэтому они перегорели. Нам еще повезло, что случилось только это, уж поверьте моему слову.

– Если вы так считаете… – с сомнением в голосе протянул Ральф.

– Нам придется заново проделать всю работу, но только с одним мотором. Работенки хватит. Но… – Брэд щелкнул пальцами, бессознательный жест волнения. – Мы не рискнем пустить ток, пока не будем полностью уверены. Сможем ли мы набрать еще одну группу рабочих? Где-то около дюжины парней?

– Думаю, да, – ответил Стью. – А для чего?

– Выключательная команда. Группа парней, которая пройдется по Боулдеру и выключит все, что было оставлено включенным. Мы не рискнем включить электричество, пока такая работа не будет проделана. У нас ведь нет пожарников, приятели. – Брэд нервно рассмеялся.

– Завтра вечером состоится заседание Комитета Свободной Зоны, – сказал Стью. – Приходи, объяснишь, зачем тебе нужны люди, и получишь помощников. Но ты уверен, что перегрузки больше не будет?

– Конечно, уверен, черт побери! Ее не случилось бы и сегодня, если бы такое огромное количество приборов не было оставлено включенными. Кстати, кто-то должен отправиться в северный Боулдер и посмотреть, не сгорел ли он.

Никто не был уверен, шутит Брэд или нет. Как выяснилось, там действительно возникло несколько небольших пожаров, в основном от обогревательных приборов. Но ни один из них не причинил особого вреда благодаря моросящему дождю. И позже жители Свободной Зоны вспоминали первое сентября 1990 года только как день, когда вернулось электричество, – хотя длилось это не более тридцати секунд.

А через час Франни катила на велосипеде к скверу напротив дома Гарольда. В северной части сквера, за столиками для пикников, журчал ручеек. Утреннюю морось сменил густой туман.

Франни огляделась в поисках Ларри, не увидела его и прислонила свой велосипед к дереву. Когда она шла по мокрой траве к качелям, мужской голос произнес:

– Сюда, Франни.

Застыв от страха, она посмотрела на здание, в котором располагались туалеты. Высокая фигура скрывалась в тени узкого прохода в центре этого здания, и на какое-то мгновение ей показалось… Затем фигура выдвинулась вперед и оказалось, что это Ларри в джинсах и рубашке цвета хаки. Франни облегченно вздохнула.

– Я напугал тебя? – спросил он.

– Да, немного. – Она села на качели, биение ее сердца понемногу успокаивалось. – Я увидела фигуру, стоящую в тени…

– Извини. Я подумал, что так будет безопаснее, хотя отсюда и не видно дома Гарольда. Я видел, как ты подъезжала. Свой велосипед я спрятал вон там. – Он указал головой на низкое строение возле игровой площадки.

Франни провела свой велосипед между качелями туда же. Внутри помещения стоял затхлый, неприятный запах. Везде валялись банки из-под пива, окурки, в углу белели дамские трусики, а у входа виднелись следы костра. Франни, поставив рядом оба велосипеда, быстро вышла на свежий воздух. В сумерках, да еще при таком запахе очень легко было представить темного человека, крадущегося за ней.

– Всегда открытое веселое местечко, не так ли? – сухо произнес Ларри.

– Но это же была не моя идея. – Голос Франни слегка дрожал. – Что бы у нас ни получилось, Ларри, но сегодня вечером я расскажу Стюарту обо всем.

Ларри кивнул:

– Да, и не только потому, что он член Комитета. Он ведь к тому же и начальник полиции.

Франни встревоженно взглянула на него. Действительно, она впервые подумала о том, что эта экспедиция может окончиться для Гарольда тюрьмой. Да и они собирались тайно проникнуть в чужой дом и обыскать его.

– Ужасно, – проговорила она.

– Да, не так уж хорошо, – согласился Ларри. – Ты хочешь отказаться от нашей затеи?

Франни долго думала, затем отрицательно покачала головой.

– Хорошо. Думаю, нам в любом случае необходимо все выяснить.

– Ты уверен, что они оба ушли?

– Да. Я видел, как Гарольд рано утром ехал на работу. А все работающие на электростанции были приглашены заранее на пробный пуск.

– Ты уверен, что Надин ушла?

– Было бы чертовски забавно, если это не так.

Франни согласно кивнула.

– Да, кстати. Стью говорил, что они надеются обеспечить электричеством большую часть города к шестому сентября.

– Это будет великий день, – сказал Ларри и подумал, как было бы здорово сесть в каком-нибудь зале с огромной гитарой и с еще большим усилителем и сыграть – что-нибудь очень длинное и простое – на полную громкость. Возможно, «Глорию» или «Прогулку с собакой». Все равно что, только не «Детка, можешь ты отыскать своего мужчину?»

– Возможно, – согласилась Франни, – однако нам следует придумать что-нибудь для прикрытия на всякий случай.

– Может быть, – усмехнулся Ларри. – Скажем, что проводим подписку на журнал, если кто-нибудь из них вернется, а?

– Ха-ха, Ларри.

– Можно сказать, что мы пришли сообщить ей то, что ты, только что рассказала мне об электричестве. Если она дома.

Франни кивнула:

– Неплохо.

– Не обманывай себя, Франни. Она не отбросит подозрений, даже если мы скажем, что только что явился Иисус Христос и теперь он прогуливается по гребню плотины.

– Если она чувствует себя в чем-то виновной.

– Да, если ее совесть нечиста.

– Пойдем, – после минутного раздумья сказала Франни. – Пора.

Но истории прикрытия не потребовалось. Продолжительный стук сначала в парадную, а затем и в заднюю дверь убедил их в том, что дом Гарольда Лаудера пуст. Это было отлично – чем больше Франни думала над выдуманной ими причиной, тем неубедительнее она ей казалась.

– Как ты проникла сюда в прошлый раз? – спросил Ларри.

– Через подвальное окно.

Они обошли дом, и Ларри безрезультатно подергал окошечко, пока Франни стояла на страже.

– Возможно, – сказал он, – но теперь оно закрыто.

– Нет, его просто заклинило. Дай я попробую. – Но и она не добилась большего успеха. Вскоре после ее прошлого проникновения сюда Гарольд очень тщательно стал закрывать все окна и двери.

– И что же нам теперь делать? – спросила Франни.

– Давай разобьем.

– Ларри, но он же увидит.

– Ну и пусть. Если ему нечего скрывать, он подумает, что это просто какие-то сорванцы развлекались, разбивая окна в пустующих домах. Дом действительно кажется опустевшим, ведь шторы везде опущены. А если ему есть что скрывать, это очень обеспокоит его, а ведь он заслуживает того, чтобы поволноваться. Правильно?

Франни сомневалась, но не стала останавливать его, когда Ларри снял рубашку, обернул ею руку и выбил подвальное окно. Звякнуло стекло.

– Вот так. – Ларри проскользнул внутрь и повернулся, чтобы помочь ей. – Будь осторожна, детка. Никаких ошибок в подвале Гарольда Лаудера, пожалуйста.

Ларри подхватил ее и опустил на пол. Они вместе осмотрели комнату. Набор для игры в крокет. Настольный хоккей с разбросанными на нем моточками разноцветных проводов.

– Что это? – спросила Франни, подбирая один из моточков. – Раньше здесь этого не было.

Ларри пожал плечами:

– Возможно, Гарольд изобретал мышеловку.

Ларри поднял стоявшую под столом коробку. На крышке была надпись: «ПЕРЕНОСНАЯ РАЦИЯ КЛАССА ЛЮКС. БАТАРЕЙКИ В НАБОР НЕ ВХОДЯТ». Ларри открыл коробку, но уже по весу было ясно, что она пуста.

– Конструировал рацию вместо мышеловки, – сказала Франни.

– Нет, это не нужно собирать. Это ведь продавалось в собранном виде. Возможно, он что-то усовершенствовал. Это так похоже на Гарольда. Помнишь, что говорил Стью о подобных передатчиках, когда он, Гарольд и Ральф разыскивали матушку Абигайль?

Франни кивнула, но все равно эти обрывки проводов продолжали смущать ее.

Ларри опустил коробку на пол и сказал то, что позже он посчитает самым ошибочным утверждением в своей жизни:

– Это не важно. Пойдем.

Они поднялись по лестнице, но на этот раз дверь наверху тоже была закрыта. Франни вопросительно посмотрела на Ларри, и тот пожал плечами:

– Мы и так зашли уже достаточно далеко, правильно?

Он несколько раз толкнул дверь плечом, а затем что есть силы ударил ее. Раздался скрежет металла, щелчок, и дверь с треском распахнулась. Ларри поднял с линолеума выпавшую задвижку.

– Я могу вставить это назад, и он даже не догадается. Вот так-то, если рядом с вами слесарь-умелец.

– Зачем? Он же все равно увидит разбитое окно.

– Это так. Но если дверь будет закрыта, он… почему ты улыбаешься?

– Ладно, привинти задвижку обратно. Но как ты собираешься закрыть ее с той стороны?

Ларри подумал, затем произнес:

– Господи, терпеть не могу сообразительных женщин. – Он сунул задвижку в ящик кухонного шкафа. – Давай-ка лучше заглянем под камень.

Они прошли в затененную гостиную. Волнение Франни усиливалось. В прошлый раз у Надин не было ключей. Теперь же, если она вернется, они у нее будут. И если она вернется, то застукает их на горячем. Какая горькая ирония, если первым делом Стюарта в должности начальника полиции станет арест своей женщины за вторжение со взломом в чужой дом.

– Вот этот? – указывая, спросил Ларри.

– Да. Давай побыстрее.

– Не исключено, что Гарольд перепрятал дневник. – Гарольд так и сделал. Это Надин снова положила его под камень. Франни и Ларри не знали этого, но, когда Ларри отодвинул камень в сторону, дневник лежал в углублении. Они не отводили от него глаз. В комнате неожиданно стало очень душно, жарко, темно.

– Ладно, – наконец выдавил из себя Ларри. – Мы что, собираемся любоваться им или все же прочитаем?

– Читай ты, – сказала Франни. – Я не хочу даже притрагиваться к нему.

Ларри достал дневник из углубления и автоматически смахнул с обложки беловатую пыль. Он полистал его. Записи были сделаны особым фломастером «Хардхед», что позволило Гарольду писать тонким мелким почерком – почерком очень скрупулезного человека. Записи не были разбиты на главы. Но слева и справа были поля, такие ровные, что их, скорее всего, провели с помощью линейки.

– Мне не хватит и трех дней, чтобы прочитать его, – заметил Ларри, продолжая листать дневник.

– А ну-ка подожди, – сказала Франни и через его руку перевернула назад пару страниц. Здесь поток слов прерывался, уступая место очерченному прямоугольнику. Написанное внутри него было, скорее всего, лозунгом:

Следовать за чьей-то звездой – значит признавать власть некой большей Силы, некоего Провидения; и все же – почему сам акт следования обязательно является проявлением еще большей Силы? Ваш БОГ, ваш ДЬЯВОЛ обладает ключом к маяку; я слишком долго и упорно боролся с этим в последние два месяца: но каждому из нас он дает возможность самостоятельного ВЫБОРА КУРСА.

ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛАУДЕР

– Ты поняла? – спросил Ларри Франни медленно покачала головой:

– Думаю, это способ Гарольда сказать, что следование может быть столь же почетным, сколь и лидерство.

Но в качестве лозунга вряд ли он намеревался сказать: «Не терять, не желать».

Ларри продолжал перелистывать страницы, наткнувшись еще на пять или шесть взятых в рамку утверждений.

– Ух ты! – воскликнул Ларри. – Посмотри-ка на это, Франни!

Считается, что двумя величайшими грехами человечества являются гордыня и ненависть. Разве? Мой выбор – считать их двумя величайшими добродетелями. Смирить гордыню и унять ненависть означает стремление измениться к лучшему для мира. Но следовать им, быть движимым ими более благородно, ибо это означает, что мир должен измениться к лучшему для тебя. Я сделал великое открытие.

ГАРОЛЬД ЭМЕРИ ЛАУДЕР.

– Это порождение крайне взбудораженного ума, – заметила Франни. Внезапно ей стало холодно.

– Именно такие мысли и приводят нас к неприятностям, – согласился Ларри. Он быстро пролистал страницы к самому началу. – Теряем время. Посмотрим, что мы можем почерпнуть из этого.

Никто из них двоих не знал, что именно они ожидают найти. Они прочитали только взятые в рамку девизы и случайные фразы, записанные в витиеватом стиле Гарольда (казалось, что сложноподчиненные предложения были специально изобретены для него), ничего особенного не сообщившие им.

Но то, что они увидели в начале дневника, было полной неожиданностью. Запись начиналась с первой лицевой страницы. Она была аккуратно помечена цифрой 1, обведенной кружком. Это была единственная во всем дневнике отметина, кроме рамок девизов. Они прочитали первое предложение, держа дневник так, как двое учеников держат нотную тетрадь на уроке хорового пения, и Франни сдавленно вскрикнула, прижимая руку к губам.

– Фран, нам придется забрать эту штуку с собой, – сказал Ларри.

– Да…

– И показать ее Стью. Не знаю, прав ли Лео насчет того, что они на стороне темного человека, но, по крайней мере, Гарольд очень опасен. Ты же сама понимаешь.

– Да, – снова повторила Франни. Ей стало дурно. Вот так заканчиваются дневниковые дела. Казалось, она знала это, знала все с того самого момента, когда увидела смазанный отпечаток большого пальца, и она продолжала уговаривать себя не падать в обморок, только не это.

– Фран? Франни? Тебе плохо? – Голос Ларри. Издалека.

Два первых предложения из дневника Гарольда:

«Самым великим удовольствием в это великолепное постапокалиптическое лето стало бы для меня убийство мистера Стюарта-Кобеля-Редмена. И возможно, я убью также и ее».

– Ральф? Ральф Брентнер, ты дома? Ку-ку, есть кто-нибудь?

Надин с хозяйственной сумкой в руках стояла на крыльце, заглядывая в дом. Во дворе не было мотоциклов, только пара стоящих рядом велосипедов. Ральф услышал бы ее, но нужно было подумать и о немом. Глухонемом. Можно кричать до посинения, но он не ответит, и все же он может находиться рядом.

Надин подергала дверь, та оказалась открытой. Она вошла в небольшую прихожую, прочь от мелкого сеющего дождика. Четыре ступеньки вели в кухню, и целый пролет уходил вниз, в цокольный этаж, где, как сказал Гарольд, обосновался Андрос. Придав лицу самое доброжелательное выражение, Надин спустилась вниз, придумывая оправдание своему визиту, если Ник окажется там.

«Я вошла сразу, потому что знала – ты не услышишь мой стук. Хотела узнать, будет ли вторая смена, ведь нужно починить эти два перегоревших мотора. Брэд говорил тебе что-нибудь по этому поводу?»

Внизу было только две комнаты. Одна из них оказалась спальней, напоминающей монашескую келью. Вторая служила кабинетом. В ней был стол, большое кресло, корзина для мусора, книжный шкаф. Стол был усеян исписанными листками, Надин быстро просмотрела их.

Большинство не имело для нее особой цены – скорее всего, таким образом Ник принимал участие в разговоре («Я думаю так, но не стоит ли спросить его, нельзя ли сделать это проще?» – было написано на одном листке). Другие представляли собой памятки для него самого, мысли, наброски. Несколько таких листков напомнили ей обведенные рамкой девизы из дневника Гарольда, которые тот с саркастической улыбкой, называл «Ключи к Лучшей Жизни».

На одном из листков было написано: «Поговорить с Гленом насчет торговли. Знает ли кто-нибудь из нас, как начинается торговля? Дефицит товаров, ведь так? Или видоизмененный угол на каком-то рынке. Мастерство. Это может оказаться ключевым словом. Что, если Брэд Китчнер вздумает продавать, а не просто отдавать? Или доктор? Им мы будем платить? Гм-м-м».

Другая запись: «Защита общества – это улица с двусторонним движением».

Еще одна: «Каждый раз, когда мы говорим о законе, меня всю ночь мучают кошмары о Шойо. Вижу, как они наблюдают. Вижу, как Чайлдресс швыряет свой ужин через камеру. Закон, закон, что же мы делаем с этим проклятым законом? Смертная казнь. А теперь более веселая мысль. Когда Брэд снова пустит электричество, интересно, сколько времени пройдет, пока кто-то не попросит его соорудить электрический стул?»

Надин отвернулась от исписанных листков – с отвращением. Увлекательно просматривать бумаги человека, который может выражать свои мысли только в письменной форме (один из профессоров в ее колледже любил повторять, что мыслительный процесс не может быть полным без артикуляции), но цель ее прихода сюда была иной. Ника здесь не было, вообще никого не было. Не стоило испытывать фортуну.

Надин снова поднялась наверх. Гарольд сказал ей, что заседание, скорее всего, состоится в гостиной. Это была огромная комната с камином, на полу лежал пушистый ковер цвета красного вина. Вся западная стена была стеклянной, открывая глазу великолепный вид на Флатироны. Надин почувствовала себя выставленной на всеобщее обозрение, как на витрине. Она знала, что внешняя сторона термоплекса йодирована, так что снаружи можно было увидеть только собственное отражение, но чисто психологическое ощущение оставалось прежним. Она хотела поскорее выполнить задуманное.

В южной стороне комнаты Надин нашла то, что искала, – огромный встроенный шкаф, который Ральф еще не успел убрать. В нем висели пальто, лежали другие теплые вещи, громоздились коробки с обувью.

Проворно орудуя, Надин достала из сумки продукты. Они были всего лишь камуфляжем. Под баночками с томатной пастой и сардинами находилась обувная коробка с динамитом и рацией.

– Если я положу ее в шкаф, – спросила Надин Гарольда, собираясь сюда, – не смягчит ли дополнительная стена силу взрыва?

– Надин, – ответил Гарольд, – если это устройство сработает, а у меня нет причин сомневаться в этом, оно снесет не только этот дом, но добрую половину холма. Положи его в любое укромное место, где оно останется незамеченным до их сборища. Шкаф вполне подойдет для этой цели. Дополнительная стена, взорвавшись, выполнит роль шрапнели. Я доверяю твоим суждениям, дорогая. Все будет, как в той сказке о портном и мухах. Одним ударом семерых. Только в данном случае мы имеем дело с кучкой политиканов.

Надин, отодвинув в сторону туфли и шарфы, засунула коробку поглубже, прикрыла ее вещами и закрыта дверцы шкафа. Вот так. Дело сделано. К лучшему или к худшему.

Она быстро покинула дом, не оглядываясь назад, стараясь игнорировать голос, не желавший умирать, голос, который просил ее вернуться и разъединить провода, связывающие динамит и рацию, моливший бросить все, пока это не свело ее с ума. Потому что разве не это ждет ее впереди, теперь уже недели через две? Разве не безумие будет единственным логическим завершением ее пути?

Бросив сумку с продуктами в багажник, она села на свою «веспу». И все время ее поездки голос вел свое: «Ты же не собираешься оставить это там, ведь так? Ты ведь не собираешься оставить там эту бомбу?»

«В мире, в котором погибло столько людей…»

Надин сделала поворот, с трудом разбирая, куда она едет.

«… самый великий грех отнять человеческую жизнь».

А здесь целых семь жизней. Нет, даже больше, потому что Комитет собирается заслушать отчеты предводителей нескольких подкомитетов.

Надин остановилась на углу Бейзлайн-роуд и Бродвея, намереваясь развернуть «веспу» и вернуться назад. Она дрожала как осиновый лист.

И позже она так и не смогла точно объяснить Гарольду, что же случилось, – по правде говоря, она и не пыталась сделать этого. Ее охватил ужас.

У Надин потемнело перед глазами. Темнота пришла, как медленно опускающийся черный занавес, колышущийся на ветру. Время от времени ветер дул сильнее, и занавес хлопал сильнее, и из-под его покрова она видела проблески дневного света и неясно этот пустынный перекресток. Но занавес неотступно затмевал зрение, и вскоре она затерялась в нем. Она ослепла, оглохла, потеряла всякую чувствительность. Думающее существо, Надин-эго, плыло в темном черном коконе, напоминающем морские волны или некую текучую субстанцию.

И она чувствовала, как он пробирается в нее.

Крик поднимался в ней, но у нее не было рта, чтобы кричать.

Проникновение: превращение.

Она не знала, что означают эти слова, составленные вместе подобным образом; она знала только то, что они – истина.

Она никогда раньше не испытывала ничего подобного. Позднее у нее возникли метафоры, чтобы описать это чувство, но она отвергла все, кроме одной:

Ты плаваешь и вдруг, совершенно внезапно, посреди теплого течения, попадаешь в ледяной поток.

Тебе вводят новокаин, и дантист удаляет зуб. Он вырывается абсолютно безболезненно. Ты выплевываешь кровь в белую эмалированную ванночку. В тебе дыра: ты пробита. Можно засунуть кончик языка в углубление, где еще секунду назад жила часть тебя.

Ты смотришь в зеркало на свое лицо. Смотришь очень долго. Пять минут, десять, пятнадцать. Не моргая. Ты смотришь с каким-то ужасом, как будто твое лицо изменилось, как лицо Лона Чейни-младшего из эпопеи о волках-оборотнях. Ты кажешься себе незнакомцем, этаким смуглолицым Doppelganger[22]22
  Двойник (нем.).


[Закрыть], психом-вампиром с бледной кожей и запавшими глазами.

В действительности не происходило ничего подобного, но очень похожее.

Темный человек вошел в нее, и он был холодным.

Когда Надин открыла глаза, первый ее мыслью было, что она побывала в аду. Ад был белизной, тезис на антитезис темного человека. Она видела белую, цвета слоновой кости, как бы выбеленную хлорной известью пустоту. Белизна, белым-бело. Это был белый ад, и он был повсюду. Она смотрела на белизну (невозможно было смотреть внутрь неё), зачарованная, агонизирующая, когда вдруг поняла, что ощущает сиденье «веспы» и что появился другой цвет – зеленый – на периферии ее видения.

Дернувшись, Надин вывела свой взгляд из ступора. Она огляделась вокруг. Губы у нее дрожали, зрачки расширились от страха. Темный человек находится внутри нее, Флегг был внутри, и когда он входил, то закрыл все пять органов чувств, ее ощущение реальности. Он вел ее так, как человек ведет машину или грузовик. И он привел ее… куда?

Она посмотрела на белизну и поняла, что это полотнище экрана уличного кинотеатра, белеющее на фоне молочно-белого дождевого дневного неба. Повернувшись, Надин увидела здание закусочной, недавно выкрашенное в ярко-розовый цвет. Надпись над входом гласила: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ К ВЕСЕЛЫМ БЛИЗНЕЦАМ! НАСЛАЖДАЙТЕСЬ И РАЗВЛЕКАЙТЕСЬ ПОД ЗВЕЗДАМИ!»

Темнота опустилась на нее на пересечении Бейзлайн-роуд и Бродвея. Теперь Надин находилась на Двадцать восьмой улице, почти рядом с окраиной города, дорога вела в… Лонгмонт, так?

Внутри нее, в глубинах ее разума, сохранился его привкус, как застывший жир. Надин была окружена столбиками, стальными столбиками, как охранниками, каждый высотой футов в пять и на каждом громкоговоритель уличного кино. На площадке перед, кинотеатром сквозь гравий пробивалась трава и одуванчики. Надин подумала, что дела у «Веселых близнецов» вряд ли шли хорошо с середины июня. Можно сказать, что для шоу-бизнеса наступил мертвый сезон.

– Почему я здесь? – прошептала она.

Она разговаривала сама с собой и не ожидала ответа. Поэтому, когда ей ответили, крик ужаса вырвался из ее груди. Все колонки громкоговорителей с оглушительным грохотом упали на поросший травой гравий, как мертвые тела.

– НАДИН! – проревели колонки, и это был его голос, и как она тогда закричала! Руки взметнулись к голове, пальцы зажали уши, но все колонки заработали одновременно, и некуда было спрятаться от этого голоса, полного угрожающего веселья и пугающей до смерти похоти: