Текст книги "Исход. Том 2"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)

Стью налил в стакан воды и отпил немного, стараясь не обращать внимание на ее кипяченый привкус.

– В любом случае мы стоим на этом, – хрипло произнес он. – Теперь нам предстоит следующее: необходимо дополнить численность Комитета до семи человек. Мы не станем делать этого сегодня, но вы должны подумать над возможными кандидатурами… – Заметив поднявшуюся руку, Стью сказал: – Говорите. Только представляйтесь.

– Шелдон Джонс, – представился огромный мужчина в шерстяной рубашке. – Почему бы нам не избрать недостающих двоих сегодня же? Я предлагаю Теда Фремптона.

– Я поддерживаю! – выкрикнул Билл Скенлон. – Прекрасное предложение!

Тед Фремптон вскинул руки и сжал их над головой, вызывая аплодисменты, и Стью снова ощутил непонятное чувство отчаяния и растерянности. Они собирались заменить Ника Андроса Тедом Фремптоном? Это было как дурная шутка. Тед попробовал свои силы в Комитете по электричеству, но ему показалось, что там нужно слишком много работать. Он перешел в Похоронный комитет, там ему понравилось немного больше, но Чед Норрис как-то заметил Стюарту, что Тед один из тех парней, которые превращают перекур в обед, а обед в выходной день. Он поторопился присоединиться к поискам Гарольда и Надин, возможно, потому, что это давало ему шанс. Он и Билл Скенлон наткнулись на рацию в горах по счастливой случайности (и, надо отдать должное Теду, он подчеркнул это), но с тех пор он вел себя дерзко и самоуверенно, а Стью это не нравилось.

Стью снова поймал взгляд Глена и почти прочитал циничную мысль в его глазах: «Может быть, нам попросить Гарольда избавиться и от этого приятеля?»

Слово, использованное Никсоном, неожиданно пришло ему на ум, и Стью ухватился за него, внезапно понимая источник своего отчаяния и чувства дезориентации. Слово это было «мандат». Их мандат исчез. Он погребен два дня назад в огне и грохоте.

Стью сказал:

– Ты можешь и знать, кого ты хочешь, Шелдон, но я думаю, что есть и другие люди, которые хотят обдумать эту проблему. Давайте проголосуем. Те, кто хочет избрать двоих кандидатов в Комитет сегодня же, скажите «да».

Раздалось несколько голосов.

– Те, кто хочет поразмыслить, скажите «нет».

«Нет» прозвучало громче, но не намного. Большинство молчало, как будто эта проблема их не касалась.

– Ладно, – произнес Стью. – Мы планируем провести собрание в зале «Манзингер» через неделю, 11 сентября, и избрать двух недостающих членов Комитета.

«Ужасная эпитафия. Ник. Извини». – А теперь доктор Ричардсон расскажет вам о матушке Абигайль и о здоровье остальных пострадавших во время взрыва. Док?

Ричардсон сорвал солидный куш аплодисментов, вставая и протирая очки. Он сообщил, что в результате взрыва погибло девять человек, трое до сих пор в критическом состоянии, у двоих положение довольно серьезное, восемь в удовлетворительном, состоянии.

– Учитывая силу взрыва, считаю, что удача с нами. А теперь что касается матушки Абигайль.

Люди подались вперед.

– Считаю, что достаточно будет прошлого утверждения: я ничего не могу сделать для нее.

Шепоток, пробежав по рядам, замер. Стью увидел печаль, но не удивление.

– Жители Зоны, прибывшие сюда раньше меня, сказали, что этой даме больше ста восьми лет. Я не могу ручаться за это, но она самый старый человек, которого я когда-либо встречал или лечил. Мне сказали, что она отсутствовала более двух недель, и мое мнение – нет, мое утверждение – таково, что за этот период ее диета вообще не включала в себя приготовленную пищу. Похоже, она питалась корешками, травами и тому подобным. – Он помолчал. – Со времени своего возвращения у нее лишь однажды был стул, он содержал травинки и веточки.

– Господи, – пробормотал кто-то, и невозможно было определить, принадлежал этот голос мужчине или женщине.

– Одна рука носит следы прикосновения ядовитого плюща. Нога покрыты язвами, которые могли бы зажить, если бы ее состояние не было…

– Эй, прекрати! – вставая, крикнул Джек Джексон. Его побелевшее от ярости лицо было несчастным. – Неужели тебя не учили правилам хорошего тона?

– Хороший тон – не моя профессия, Джек. Я лишь сообщаю о ее состоянии. Она в состоянии комы, полное истощение организма, но, самое главное, она очень, очень стара. Я считаю, что она умрет. Если бы это была не она, я с уверенностью утверждал бы это. Но… как и всем вам, она мне снилась. Она и тот, другой.

Снова тихий шепот, как пронесшийся ветерок, и Стью почувствовал, как у него по спине забегали мурашки.

– Лично мне сны столь противоположной направленности кажутся мистикой, – сказал Джордж. – Тот факт, что они снились нам всем, по-видимому, доказывает по крайней мере телепатические способности. Но я не изучал парапсихологию и теософию, так же как и хорошие манеры, по той же самой причине: это не сфера моей деятельности. Если эта женщина от Бога, Он может решить исцелить ее. Я же не могу. Скажу больше – даже тот факт, что она до сих пор жива, кажется мне в некотором роде чудом. Таково мое мнение. Вопросы есть?

Вопросов не было. Люди, застыв, смотрели на него, многие не скрывали слез.

– Спасибо, – произнес Джордж и вернулся на свое место при мертвой тишине в зале.

– Ладно, – прошептал Стью Глену. – Теперь ты.

Глен без представления подошел к микрофону и фамильярно взял его в руки.

– Мы обсудили все, кроме проблемы темного человека, – начал он.

Снова шепоток. Несколько человек инстинктивно перекрестились. Пожилая женщина в левом проходе быстро приложила руки к глазам, рту и ушам, как бы имитируя движения Ника Андроса, а затем опустила их на черную сумочку, лежащую у нее на коленях.

– Мы касались этого вопроса на закрытых заседаниях нашего Комитета, – продолжал Глен, тон его был спокоен и рассудителен, – и у нас возникла проблема, стоит или нет обсуждать этот вопрос на общем собрании. Дело в том, что никто в Зоне, казалось, не хотел говорить об этом, по крайней мере после всех тех кошмаров, преследовавших нас по дороге сюда. Возможно, была необходима передышка. Теперь я считаю, что настало время поднять этот вопрос. Вытащить его на свет. В арсенале полиции было такое приспособление, называемое роботом-художником. Оно использовалось для воссоздания внешности преступника по показаниям свидетелей. В нашем случае речь о лице не может идти, но мы сможем хоть как-то очертить образ Противника. Я со многими разговаривал на этот счет, так что позвольте мне представить вам своего робота-художника.

– Кажется, этого мужчину зовут Ренделл Флегг, хотя некоторые упоминают такие имена, как Ричард Фрай, Роберт Фримонт и Ричард Фриментл. Инициалы Р.Ф. могут иметь определенное значение, но никто из жителей Свободной Зоны не знает, какое именно. Его присутствие – по крайней мере, в снах – вызывало чувство беспокойства, страха, ужаса. И во всех случаях физическое ощущение его ассоциировалось с холодом.

Кивки согласия, снова взволнованный шепоток. Стью подумал, что собравшиеся напоминают мальчишек, только что открывших для себя секс, сравнивающих ощущения и удивляющихся их абсолютному сходству. Он прикрыл улыбку рукой, наказав себе поделиться позднее этой мыслью с Франни.

– Этот Флегг находится на Западе, – продолжал Глен. – Одинаково много людей «видели» его в Лас-Вегасе, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Портленде. Некоторые – и матушка Абигайль среди них – утверждают, что Флегг распинает на крестах тех, кто не с ним. Все они считают, что между ним и нами формируется конфронтация и что Флегг ни перед чем не остановится, чтобы уничтожить нас. А это означает очень многое. Вооруженная сила. Ядерное оружие. Возможно… грипп.

– Я бы хотел сразиться с этим грязным ублюдком! – выкрикнул Рич Моффет. – Я бы выдал ему дюжину таких вирусов!

Взрыв смеха снял напряжение. Глен улыбнулся. Он объяснил Ричу его задачу за полчаса до собрания, и Рич справился с ней великолепно. Плешивый был абсолютно прав, Стью убедился в этом: знание социологии отлично помогает при проведении многолюдных сборищ.

– Итак, я подчеркнул все, что знаю о нем, – продолжал Глен. – Последнее мое заявление, прежде чем открыть дискуссию по этому вопросу, следующее: я считаю, Стью прав, говоря, что мы должны поступить с Гарольдом и Надин цивилизованным образом, если мы поймаем их, но, как и он, я не верю в то, что они попадутся. Как и он, я считаю, что они сделали все это по приказу Флегга. – Его слова прогремели по залу. – И с этим человеком нам предстоит иметь дело. Джордж Ричардсон сказал вам, что мистицизм не входит в область его интересов. Как и в мою. Но я скажу следующее: я считаю, что умирающая старая женщина каким-то образом представляет силы добра, точно так же как Флегг – силы зла. Я думаю, что контролирующие ее силы использовали ее для того, чтобы собрать нас вместе. Не думаю, что эта сила намеревается покинуть нас в данный момент. Возможно, нам следует обсудить это и подчеркнуть важность некоторых сведений, уловить смысл снившихся нам кошмаров. Возможно, нам необходимо решить, что же нам с ним делать. Но он не сможет просто так прийти и захватить Боулдер будущей весной, если вы будете бдительны. А теперь передаю слово Стью.

Последние слова Глена потонули в буре аплодисментов, и Глен, весьма довольный, вернулся на место. Он перемешал их огромной кочергой… или его слова были для них волшебной музыкой? Не важно. Они более безумствовали, чем боялись, они были готовы к переменам (хотя их желание может и поубавиться к апрелю, охлажденное долгой зимой)… но больше всего они были готовы к разговору.

И люди говорили следующие три часа. После полуночи некоторые ушли, но таковых было немного. Как подозревал Ларри, это не предвещало ничего хорошего. Было много безумных предложений: бомбардировка и/или запуск собственной ракеты с ядерной боеголовкой, переговоры на высшем уровне, предложение направить отряд уничтожения. Практических идей было мало.

В последний час люди вставали один за другим и пересказывали собственные сны, казалось, к нескончаемому удивлению присутствующих. Стью это снова напомнило бесконечные мальчишечьи базары о сексе, на которых он присутствовал (в основном в роли слушателя), будучи подростком.

Глен был удивлен и растроган возрастающим желанием собравшихся говорить в атмосфере возбуждения и взволнованности, сменившей тупое безразличие, царившее в начале собрания. Огромный катарсис, требовавшийся давным-давно, наступил, и он тоже напоминал разговоры о сексе, но совсем по-другому. Они говорили как люди, думал он, долгое время хранившие в тайне свою вину, неадекватно оценивавшие собственное поведение и вдруг открывшие, что высказанные вслух эти вещи вполне обычны. Когда внутренний ужас, посеянный во сне, завершился жатвой в этом словесном марафоне, он стал более управляемым… возможно, даже побежденным.

Собрание закончилось в половине второго ночи, и Глен, уходя с него вместе со Стью, впервые после гибели Ника почувствовал себя хорошо. Он уходил с чувством, что они сделали первый важный шаг для самих себя в той битве, которая им еще только предстояла.

Он ощутил надежду.

Электричество включили в полдень пятого сентября, как и обещал Брэд.

Оглушительно взвыла сирена на здании окружного суда, заставив испуганных людей выскочить на улицы и вглядываться в безоблачное небо в ожидании появления самолетов темного человека. Некоторые попрятались в подвалах, где и оставались, пока Брэд не нашел выключатель и не отключил сирену. Тогда они, с пристыженными лицами, выбрались наружу.

На Уиллоу-стрит возник пожар, и дюжина добровольных пожарных быстро потушила его. Крышка люка взлетела в воздух на перекрестке Бродвея и Уолнат-стрит, пролетела почти полсотни метров и рухнула на крышу магазина игрушек, как заржавевшая погремушка великана из сказки.

В этот день, названный Днем Электричества, произошел один смертельный случай. По неизвестным причинам взорвался автомагазин на Перл-стрит. Рич Моффет сидел в это время на крыльце дома напротив с бутылкой «Джек Дэниел» в руках, когда отлетевшая железная боковина ударила его, моментально убив. Теперь он уже не будет бить витрины.

Стью находился рядом с Франни, когда на потолке ее палаты зажужжали флюоресцентные лампы. Он смотрел, как они мигали, мигали, мигали, а потом загорелись нормальным, таким знакомым светом. Стью, не в силах отвести взгляд, зачарованно смотрел на них минуты три. Когда он снова взглянул на Франни, ее глаза блестели от слез.

– Франни? Что случилось? Тебе больно?

– Из-за Ника, – всхлипнула она. – Как это несправедливо, что Ника нет в живых и он не может увидеть. Поддержи меня, Стью. Я хочу помолиться за него, если смогу. Я хочу попробовать.

Он поддерживал ее, но не знал, молится ли Франни. Неожиданно он почувствовал непреодолимую тоску по Нику и ненависть к Гарольду – такую сильную, как никогда прежде. Франни была права. Гарольд не только убил Ника и Сьюзен; он украл у них свет.

– Ш-ш-ш, – прошептал он. – Франни, ш-ш-ш.

Но она еще долго плакала. Когда слезы высохли, он нажал на кнопку, чтобы приподнять верх ее кровати, и включил настольную лампу, чтобы она могла читать.

Стью медленно просыпался – кто-то тряс его за плечо. В уме он медленно перебирал, казалось, нескончаемый список имен людей, которые могли прервать его сон. Его мать, говорящая, что пора вставать, топить печь и собираться в школу. Мануэль, вышибала из публичного дома в Нуэво Ларедо, сообщающий, что время за двадцать долларов истекло и нужно заплатить еще двадцать, если он хочет остаться на всю ночь. Сестра в белом комбинезоне, желающая измерить ему давление. Это могла быть Франни.

Это мог быть Ренделл Флегг.

Последняя мысль была как ушат холодной воды, выплеснутой ему в лицо. Но это были вовсе не эти люди. Это был Глен Бейтмен, рядом с ним вертелся Кин.

– Ну ты и спишь. Тебя из пушки не разбудишь, Восточный Техас, – произнес Глен, показавшийся расплывчатой тенью в почти абсолютной темноте.

– Для начала мог бы включить свет.

– Знаешь, я совсем забыл об этом.

Стью включил лампу, зажмурил глаза от яркого света, затем взглянул на будильник. Было без четверти три.

– Что ты здесь делаешь, Глен? Я спал – это на тот случай, если ты не заметил.

Поставив будильник на место, Стью внимательно посмотрел на Глена. Тот выглядел бледным, испуганным… и старым. Глубокие морщины избороздили его лицо.

– В чем дело?

– Матушка Абигайль, – тихо произнес Глен.

– Умерла?

– Прости Господи, я почти желаю, чтобы это было так. Она очнулась. И зовет нас к себе.

– Нас двоих?

– Нет, пятерых. Она… – Голос его дрогнул, становясь хриплым. – Она знает, что Ник и Сьюзен погибли, и то, что Фран в больнице. Не знаю, каким образом и откуда, но она знает.

– И она зовет к себе Комитет?

– То, что от него осталось. Она умирает и хочет кое-что сообщить нам. И я не знаю, хочется ли мне услышать это.

Ночь была холодной – не просто прохладной, а именно холодной. Куртка, которую Стью вытащил из шкафа, оказалась очень кстати, и он застегнул ее до самого горла. В небе над головой висел морозный месяц, напомнив ему о Томе, который должен был вернуться назад, когда луна станет полной. Сейчас луна была в первой четверти. Только одному Богу известно, в каком месте смотрит луна на Тома Каллена, Дайану Юргенс и Судью Фарриса. Бог знал, что она смотрит и на странные события, происходящие здесь.

– Первым я разбудил Ральфа, – сообщил Глен. – Попросил его пойти в больницу и привести Фран.

– Если бы врач считал, что ей можно вставать, он отпустил бы ее домой, – раздосадованно заметил Стью.

– Но это же особый случай, Стью.

– Для человека, не желавшего прислушиваться к тому, что хочет сказать старая женщина, ты слишком торопишься добраться до нее.

– Я боюсь не успеть, – ответил Глен.

В десять минут четвертого к дому Ларри подъехал «джип». Дом был залит светом – не от газовых ламп, а ярким электрическим светом. Каждый второй фонарь тоже горел, не только здесь, на Столовой горе, но и по всему городу, и Стью всю дорогу, как очарованный, смотрел на них, пока они ехали на «джипе» Глена. Последние летние мошки, вялые от холода, вились вокруг стеклянных шаров.

Они уже выходили из «джипа», когда из-за угла появился старенький грузовичок Ральфа. Стью бросился к дверце, за которой сидела Франни, облокотившись спиной на диванную подушку.

– Привет, милая, – нежно произнес он.

Франни взяла его за руку. Лицо ее казалось бледным диском в темноте ночи.

– Сильно болит? – спросил Стью.

– Не очень. Я приняла обезболивающее.

Он помог ей выбраться из машины, а Ральф взял ее под вторую руку. Оба они видели, как сморщилась Франни от боли, ступив на землю.

– Хочешь, я понесу тебя?

– Я сама. Только поддерживай меня, хорошо? И иди помедленнее. Я не могу быстро идти.

Дойдя до тротуара, они увидели Глена и Ларри, наблюдающих за ними у входа в дом. Стоя против света, они напоминали фигурки, вырезанные из черного картона.

Они поднялись на крыльцо, Франни с трудом преодолевала боль, но с помощью Ральфа и Стью ей удалось войти внутрь. Ларри, как и Глен, был очень бледен и взволнован. На нем были блеклые джинсы, рубашка, нижние пуговицы которой были застегнуты неправильно, и дорогие мокасины на босу ногу.

– Извините, что потревожил вас, – сказал он. – Я сидел рядом с ней. Мы дежурили у ее постели. Понимаете?

– Да. Понимаю, – ответила Франни. По каким-то причинам слово «дежурили» напомнило ей о гостиной ее матери… в более добром, прощающем свете, чем когда-либо.

– Люси пошла прилечь. Я задремал и очнулся, а… Франни, тебе помочь?

Франни покачала головой и натянуто улыбнулась:

– Нет, я сама. Рассказывай.

– … а она смотрела на меня. Она может разговаривать только шепотом, но очень внятно. – Ларри вздохнул. Теперь все пятеро стояли в коридоре. – Она сказала мне, что на рассвете Господь заберет ее домой. Но что ей нужно поговорить с теми из нас, кого Господь не призвал к себе первыми. Я спросил, кого она имеет в виду, и она ответила, что Господь забрал Ника и Сьюзен. Она знала. – Он хрипло вздохнул и пригладил свои длинные волосы.

В конце коридора появилась Люси.

– Я сварила кофе.

– Спасибо, любимая, – произнес Ларри.

Люси держалась несколько неуверенно.

– Могу ли я пойти вместе с вами? Или это тайна, как и заседания Комитета?

Ларри взглянул на Стью, который спокойно ответил:

– Пойдем. Думаю, в этом нет ничего страшного.

Они поднялись в спальню, приноравливаясь к медленным шагам Франни.

– Она скажет нам, – внезапно произнес Ральф. – Матушка скажет нам. Не стоит волноваться.

Они вошли все вместе, и их встретил ясный взгляд умирающей матушки Абигайль.

Франни знала о физическом состоянии матушки Абигайль, но увиденное поразило ее. От тела старушки остались лишь сухожилия и кости, обтянутые пергаментной кожей. В комнате не было запаха разложения и подступающей смерти; здесь стоял сухой запах чердака… нет – запах гостиной матери. Игла капельницы едва входила в вену, потому что ее не во что было втыкать.

Но глаза старушки не изменились. Они были добрыми, теплыми, человечными. Это успокаивало, но Франни все же чувствовала ужас… не совсем страх, но, возможно, что-то более высокое, священное – благоговение. Было ли это благоговением? Чувство угрозы. Не рок, а будто некая ужасная ответственность, словно скала, нависла над их головами.

Человек предполагает – Бог располагает.

– Садись, малышка, – прошептала матушка Абигайль. – Тебе же больно.

Ларри подвел Франни к: креслу, и та с тихим стоном облегчения села, хотя знала, что и в таком положении спина не перестанет болеть. Матушка Абигайль по-прежнему смотрела на нее лучистыми, ясными глазами. Тишина воцарилась в комнате, глубокая тишина. Удивленно, словно в состоянии гипноза, Франни смотрела на умирающую, появившуюся в их снах прежде, чем в их жизни.

– Выгляни в окно, малышка.

Франни повернула лицо к окну, возле которого два дня назад стоял Ларри, разглядывая собравшихся у дома людей. Она увидела не темноту, а ровный свет. Это не было отражением комнаты; это был утренний свет. Она смотрела на слабое, слегка расплывающееся изображение ярко освещенной детской комнаты с кружевными занавесками. Там стояла колыбель, – но она была пуста. Детский манеж – также пустой. Подвешенные пластмассовые бабочки – их колыхал только ветер. Ужас охватил ее сердце холодной рукой. Остальные увидели это по выражению ее лица, но не поняли причину; они ничего не видели в окне – только лужайку, освещенную фонарями.

– Где ребенок? – хрипло спросила Франни.

– Стюарт не отец ребенка, малышка. Но его жизнь в руках Стюарта и Бога. У этого ребенка будет четверо отцов. Если Господь вообще позволит ему дышать.

– Если позволит…

– Господь скрыл это от моих глаз, – прошептала старушка. Исчезла пустая детская. Франни видела только темноту. И теперь ужас сжал свои кулаки, и ее сердце билось между ними.

Матушка Абигайль прошептала:

– Сатана призвал свою невесту, и он собирается иметь от нее ребенка. Разве он позволит жить твоему малышу?

– Замолчи, – простонала Франни и закрыла лицо руками.

Тишина, глубокая, как снег, тишина в комнате. Старое, сморщенное лицо Глена Бейтмена. Правая рука Люси медленно мнет ворот халата. Ральф держит шляпу в руках, машинально теребя перышко. Стью смотрит на Франни, но не может подойти к ней. Не в данный момент. Он вспоминает о женщине, той, которая быстро поднесла руку к глазам, рту и ушам при упоминании о темном человеке.

– Мать, отец, жена, муж, – прошептала матушка Абигайль. – Восстань против них, Царь Небесный, повелитель темных рассветов. Я согрешила в гордыне. Как и все вы, все грешат гордыней. Разве не говорится – не вручать свою судьбу сильным мира сего?… Электричество – это не ответ, Стью Редмен, как и радиопередатчик, Ральф Брентнер. Социология не сможет положить этому конец, Глен Бейтмен. И ты несешь епитимью за прожитое, Ларри Андервуд, хотя не сможешь остановить прихода этого. И твой будущий сын тоже не остановит, Франни Голдсмит. Поднялась плохая луна. Вы ничего не значите для Бога.

Она по очереди оглядела всех присутствующих.

– Господь распоряжается так, как Ему удобнее. Вы не гончары, а лишь гончарная глина. Возможно, что тот человек на Западе окажется колесом, о которое все вы разобьетесь. Мне не позволено знать это.

Слеза, удивительная в этой умирающей пустыне, выступила из ее левого глаза и скатилась по щеке.

– Матушка, что нам следует делать? – спросил Ральф.

– Подойдите все ближе. У меня нет времени. Я с радостью возвращаюсь домой, и у Него не было еще человека более готового, чем я. Подойдите ближе.

Ральф присел на краешек кровати. Глен и Ларри стали в ногах. Франни поднялась с гримасой боли, и Стью подвинул ее кресло поближе, поставив его рядом с Ральфом. Она снова села и взяла Стью за руку своими холодными пальцами.

– Господь собрал вас вместе не для того, чтобы вы создали комитет или коммуну, – сказала матушка Абигайль. – Он собрал вас здесь только затем, чтобы послать дальше, на поиски. Он хочет, чтобы вы попытались уничтожить Князя Тьмы.

Оглушительная тишина. И в ней вздох матушки.

– Я думала, что вас поведет Ник, но Он забрал Ника к себе – хотя Ник ушел еще не полностью, мне так кажется. Нет, не весь. Значит, должен вести ты, Стюарт. И если Он заберет к себе Стью, значит ты, Ларри. А если Он заберет и Ларри, тогда ты, Ральф.

– Похоже, что я в самом конце, – начал было Глен. – Что…

– Вести? – холодно спросила Франни. – Вести? Вести куда?…

– На запад, малышка, – ответила матушка Абигайль. – На запад. Ты не пойдешь. Только эти четверо.

– Нет! – Франни вскочила на ноги, не обращая внимания на боль. – Что ты говоришь? Что эти четверо должны отдать себя ему в руки? Душу и сердце Свободной Зоны? – Глаза ее сверкнули. – Чтобы он мог распять их на крестах, прийти летом сюда и убить всех остальных? Я не хочу приносить в жертву моего мужчину твоему Богу-убийце. Черт с Ним.

– Франни! – выдохнул Стью.

– Бог-убийца! Бог-убийца! – Она плюнула. – Миллионы – возможно, биллионы – погибли от эпидемии. Миллионы после. Мы даже не знаем, смогут ли жить наши будущие дети. Разве Ему мало? Разве это должно продолжаться и продолжаться, пока на земле останутся одни крысы и тараканы? Он не Бог. Он демон, а ты Его ведьма.

– Замолчи, Франни.

– Я все сказала. Я хочу уйти. Отвези меня домой, Стью, Не в больницу, а домой.

– Мы дослушаем то, что она должна сказать.

– Отлично. Ты послушаешь за нас обоих. Я ухожу.

– Малышка…

– Не называй меня так!

Старушка взяла Франни за руку. Та замерла. Глаза ее закрылись. Голова запрокинулась.

– Не Н-Н-Не… О БОЖЕ… СТЬЮ…

– Что ты с ней делаешь? – заорал Стью.

Матушка Абигайль не ответила. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она отпустила запястье Франни.

Медленно, как в трансе, Франни массировала запястье, хотя на нем не было красных пятен. Внезапно глаза у Франни расширились.

– Милая? – встревоженно спросил Стью.

– Ушло, – пробормотала Франни.

– Что… о чем она говорит? – Стью оглядел окружающих. Глен лишь покачал головой. Лицо его было бледным, напряженным, но на нем не было неверия.

– Боль… Боль в спине. Она прошла. – Франни изумленно взглянула на Стью. – Все прошло. Посмотри. – Нагнувшись, она легко коснулась носков своих туфель: раз, второй. Затем, нагнувшись в третий раз, прижала ладони к полу, не сгибая колени.

Выпрямившись, она взглянула в глаза матушки Абигайль:

– Это что, взятка от твоего Бога? Потому что, если это так, Он может забрать ее обратно. Лучше я буду терпеть боль, но не отдам Стью.

– Господь никому не дает взяток, детка, – прошептала старушка. – Он просто посылает знамения и позволяет людям толковать их по своему усмотрению.

– Стью не пойдет на запад, – сказала Франни, но теперь она была столь же смущена, сколь и напугана.

– Присядь, – попросил Стью. – Мы выслушаем все, что она хочет сказать.

Франни села, шокированная, затерявшаяся в море сомнений. Пальцы ее продолжали ощупывать позвоночник.

– Вам следует отправиться на запад, – прошептала матушка Абигайль. – Вам не следует брать с собой ни воду, ни еду. Вы отправитесь в этот же день и в той же одежде, которая сейчас на вас. Пойдете пешком. Я знаю, что один из вас не доберется до цели вашего путешествия, но я не знаю, кому придется пасть. Я знаю, что остальные дойдут до Флегга, который вовсе и не человек, а сверхъестественное существо. Я не знаю, будет ли на то воля Божья, чтобы вы победили его. Я даже не знаю, хочет ли Бог, чтобы вы увидели Боулдер снова. Эти вещи закрыты для меня. Но он в Лас-Вегасе, и вы должны пойти туда, именно там вам предстоит сразиться с ним. Вы пойдете, и вы не дрогнете, потому что длань Всемогущего Господа распростерта над вами. Да. С Божьей помощью вы выстоите. – Она кивнула. – Все. Я свое сказала.

– Нет, – прошептала Франни. – Этого не может быть.

– Матушка, – прохрипел Глен. Он откашлялся. – Матушка, мы не совсем понимаем. Мы… мы не благословлены близостью к тому, что контролирует вас. Провидение не для нас. Франни права. Если мы отправимся туда, нас поймает первый же дозор.

– У вас что, нет глаз? Вы только что видели, как Господь через меня излечил Франни. Неужели вы считаете, что в Его планы входит позволить прислужникам Князя Тьмы убить вас?

– Но, матушка…

– Нет. – Она подняла руки и помахала ими, заставляя его замолчать. – Нет, я здесь не для того, чтобы спорить или убеждать вас, я здесь, чтобы наставить вас на путь понимания планов Господа в отношении вас. Слушай, Глен.

И неожиданно из груди матушки Абигайль раздался голос Глена Бейтмена. Это испугало их всех, а Франни с криком прижалась к Стью.

– Матушка Абигайль называет его пешкой дьявола, – произнес этот сильный мужской голос. – Возможно, он последний рационально мыслящий чародей, собирающий против нас достижения технологии. А может быть, он нечто большее, более злое и темное. Я только знаю, что он есть. И я больше не верю, что социология, психология или любая другая логия может остановить его, я считаю, что сделать это может только белая магия.

У Глена отвисла челюсть.

– Это правда или это слова лжеца? – спросила матушка Абигайль уже своим шелестящим шепотом.

– Не знаю, правда это или нет, но это мои слова, – дрожащим голосом произнес Глен.

– Верьте. Верьте все. Ларри… Ральф… Стью… Глен… Франни. В особенности ты, Франни. Верьте… и подчиняйтесь слову Господа.

– У нас есть выбор? – хмуро спросил Ларри.

Она с удивлением взглянула на него:

– Выбор? Выбор есть всегда. Таков путь Господа, таковым он и останется. Ваша воля по-прежнему свободна. Поступайте как хотите. На ваших ногах нет цепей. Но… именно этого хочет от вас Бог.

И снова эта тишина, глубокая, как снег. Ральф разорвал ее.

– В Библии есть рассказ о победе Давида над Голиафом, – сказал он. – Я пойду, если ты считаешь это правильным, матушка.

Она взяла его за руку.

– И я, – произнес Ларри. – И я тоже. – Вздохнув, он приложил руку ко лбу, будто почувствовал головную боль. Глен открыл рот, чтобы сказать что-то, но тут из-за угла донесся тяжкий вздох и глухой удар падения.

Люси, о которой все забыли, потеряла сознание.

Рассвет прикоснулся к краешку мира.

Они сидели вокруг кухонного стола в доме Ларри и пили кофе. Было без десяти пять, когда в дверях появилась Франни. Лицо ее опухло от слез, но она больше не хромала при ходьбе. Она исцелилась.

– Мне кажется, она умирает. – Франни всхлипнула.

Все вошли в спальню, Ларри обнимал Люси.

Дыхание матушки Абигайль стало тяжелым и хриплым, вызвав у всех ужасные воспоминания о супергриппе. Они молча обступили кровать, смущенные и напуганные. Ральф был уверен, что в момент кончины произойдет чудо, и они узрят стоящего перед ними Господа. Она уйдет во вспышке света. Или они увидят, как ее душа в сияющем облаке уходит сквозь окно и возносится на небеса.

Но она просто умерла.

Был единственный вздох, последний из миллионов. Она вздохнула, задержала дыхание и испустила дух. Ее грудь больше не поднялась. Вот и все.

– Умерла, – пробормотал Стью.

– Господь милостив и к ее душе, – произнес Ральф, больше не испытывая страха. Он скрестил ее руки на сухонькой груди, уронив на них слезу.

– Я пойду, – неожиданно сказал Глен. – Она была права. Белая магия. Единственное, что осталось.

– Стью, – прошептала Франни. – Пожалуйста, Стью, скажи «нет».

Они посмотрели на него – все.

«Теперь ты должен вести, Стюарт».

Он подумал об Арнетте, о старой машине, везущей Чарльза Д. Кэмпиона и его смертельный заряд и разбивающейся о бензоколонку принадлежавшей Биллу Хэпскому станции техобслуживания. Он подумал о Деннинджере и Дейтце, и о том, как он стал мысленно ассоциировать их с улыбающимися врачами, которые лгали, лгали и лгали ему и его жене о состоянии ее здоровья – возможно, они так же лгали и самим себе. Но в основном он думал о Франни. И о словах матушки Абигайль: «Именно этого хочет от вас Господь».