Текст книги "Исход. Том 2"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 43 страниц)

Том очень долго молчал. Стью уже решил, что тот не станет отвечать, и приготовился снова перейти к «сценарию», когда Том произнес:

– Он выглядит, как обыкновенный прохожий. Но когда он усмехается, птицы падают замертво с телеграфных проводов. Когда он по-особенному смотрит на вас, то кровь стынет в жилах. Трава желтеет и засыхает там, куда он сплевывает. Он всегда вне пределов круга. Для него не существует времени. Он не знает самого себя. У него тысячи дьявольских имен. Однажды Иисус загнал его в стадо свиней. Имя ему Легион. Он боится нас. Потому что мы внутри круга. Он владеет магией. Он может повелевать волками и жить среди ворон. Он повелитель пустоты. Но он боится нас. Он боится… внутреннего. – Том замолчал.

Трое мужчин переглянулись, бледные, как могильные изваяния. Ральф конвульсивно мял свою шляпу. Ник прикрыл рукой глаза. У Стью пересохло в горле.

«Имя ему Легион. Он повелитель пустоты».

– Ты можешь рассказать о нем что-нибудь еще? – тихо спросил Стью.

– Только то, что я его тоже боюсь. Но я сделаю то, что вы хотите. Но Том… так боится. – И снова томительный вздох.

– Том, – неожиданно произнес Ральф. – Ты не знаешь, матушка Абигайль… она еще жива? – Лицо Ральфа застыло, как у человека, в отчаянии поставившего все на карту.

– Она жива.

Ральф со вздохом облегчения откинулся на спинку стула.

– Но она еще не примирилась с Господом, – добавил Том.

– Не примирилась с Господом? Почему, Томми?

– Она в пустыне. Господь повелел ей пребывать в пустыне, она не испытывает ужаса, охватывающего в полдень или обволакивающего в полночь… ее не может укусить ни змея, ни пчела… но она еще не примирилась с Господом. Это не рука Моисея, высекающая воду из камня. И не рука Абигайль отправила восвояси ласок с пустыми желудками. Ее можно только пожалеть. Она поймет, но поймет слишком поздно. Наступит смерть. Его смерть. Она умрет не по ту сторону реки. Она…

– Остановите его, – простонал Ральф. – Неужели вы не можете остановить его?

– Том, – позвал Стью.

– Да.

– Ты тот же самый Том, которого Ник встретил в Оклахоме? Ты тот же самый Том, которого мы знаем, когда ты не спишь?

– Да, но я больше, чем тот Том.

– Я не понимаю.

Он слегка пошевелился, спящее лицо его было спокойным.

– Я Том Господа.

Взволнованный до предела, Стью чуть не выронил записи Ника.

– Ты говоришь, что сделаешь то, чего мы хотим.

– Да.

– Но, видишь ли… как тебе кажется, ты вернешься?

– Видеть или говорить, все это зависит не от меня. Куда я должен отправиться?

– На запад, Том.

Том застонал. От этого стона волосы у Стью встали дыбом. На что мы посылаем его? Он, Стью, может быть, понимает это. Возможно, именно Стью и сам побывал там, но только происходило это в Вермонте, в лабиринтах коридоров, где отражалось преследующее его эхо. И настигающее его.

– На запад, – повторил Том. – Да, на запад.

– Мы посылаем тебя смотреть, Том. Смотреть и видеть. А потом вернуться.

– Вернуться и рассказать.

– Ты сможешь сделать это?

– Да. Если они не поймают и не убьют меня.

– Ты пойдешь один, Том. Все время на запад. Ты сможешь найти запад?

– Там, где садится солнце.

– Да. И если кто-нибудь спросит, что ты там делаешь, ты ответишь следующее: они выгнали тебя из Свободной Зоны…

– Выгнали меня. Выгнали Тома.

– … потому, что ты слабоумный.

– Они выгнали Тома, потому что Том слабоумный.

– … и потому что ты мог завести женщину, а у женщины могли появиться дети-идиоты.

– Дети-идиоты, такие как Том.

У Стью подвело желудок. Голова стала как чугунная. Ему казалось, будто он пылает в невыносимой горячке.

– А теперь повтори, что ты скажешь, если кто-нибудь спросит тебя, что ты делаешь на Западе.

– Они выгнали Тома потому, что он слабоумный. Да. Они боялись, что я могу иметь женщину так, как вы делаете это в постели. И она забеременеет еще одним идиотом.

– Правильно, Том. Это…

– Выгнали меня, – печально повторил Том. – Выгнали Тома из его красивого дома, вышвырнули его прочь.

Стью провел дрожащей рукой по глазам. Посмотрел на Ника. Тот, казалось, раздваивался у него на глазах, а затем вообще утратил очертания.

– Ник, не знаю, смогу ли я закончить, – беспомощно произнес он.

Ник взглянул на Ральфа. Ральф, бледнее бумаги, только покачал головой.

– Заканчивай, – неожиданно произнес Том. – Не оставляй меня здесь в темноте.

Сделав над собой усилие, Стью продолжил:

– Том, ты знаешь, как выглядит полная Луна?

– Да… большая и круглая.

– Не пол-луны или не почти полная луна.

– Да, – согласился Том.

– Когда ты увидишь такую большую круглую луну, то вернешься на восток. Обратно к нам. Обратно в свой Дом, Том.

– Да, когда я увижу ее, я вернусь назад, – подтвердил Том. – Я вернусь домой.

– И когда ты станешь возвращаться домой, то будешь идти ночью, а днем спать.

– Ночью идти, а днем спать.

– Правильно. И тебя никто не должен заметить, сделай для этого все возможное.

– Хорошо.

– Но, Том, кто-нибудь может и увидеть тебя.

– Да, кто-нибудь может.

– Если тебя увидит один человек, Том, убей его.

– Убить его, – с сомнением в голосе повторил Том.

– А если их будет больше, беги.

– Бежать, – с большей уверенностью произнес Том.

– Но постарайся пройти незамеченным. Ты можешь повторить все это?

– Да. Возвращаться, когда луна будет полной. Не пол-луны и даже не большая ее часть. Ночью идти, спать днем. Никто не должен увидеть меня. Если меня заметит один человек, то его нужно убить. Если их будет больше – бежать. Но попытаться пройти незамеченным.

– Очень хорошо. Я хочу, чтобы через пару секунд ты проснулся. Согласен?

– Согласен.

– Когда я спрошу о слоне, ты проснешься, да? – Да.

Стью со вздохом откинулся назад.

– Слава Богу, что все закончилось.

Ник согласно кивнул.

– Ты знал, что такое может случиться, Ник?

Ник покачал головой.

– Откуда ему известны все эти вещи? – пробормотал Стью.

Ник жестом попросил свой блокнот. Стью быстро передал ему книжечку – у него так вспотели ладони, что листок с записями Ника промок почти насквозь. Ник что-то написал и передал листок Ральфу. Ральф прочитал, медленно шевеля губами, а затем передал записку Стью: «Во все времена считалось, что безумные и сумасшедшие обладают пророческим даром. Я не думаю, что он сообщил нечто, что может иметь для нас практическое значение, но он перепугал меня до смерти. Магия, сказал он. Как можно бороться с магией?»

– Это не укладывается у меня в голове, – пробормотал Ральф. – Рассказанное им о матушке Абигайль. Я даже не хочу думать об этом. Разбуди его, Стью, и давайте побыстрее уйдем отсюда. – Ральф чуть не плакал.

Стью снова наклонился вперед:

– Том? Ты хочешь увидеть слона?

Том моментально открыл глаза и огляделся по сторонам.

– Я же говорил вам, что это не поможет, – сказал он. – Нет. Том вовсе не хочет спать днем.

Ник передал листок Стью, тот взглянул на него, а затем обратился к Тому:

– Ник доволен тобой, Том, ты все сделал хорошо.

– Я? Я что, снова стоял на голове?

Ощутив укол совести, Ник подумал: «Нет, Том, на этот раз ты проделал более опасный и серьезный трюк».

– Нет, – ответил Стью. – Том, мы пришли просить тебя о помощи.

– Меня? О помощи? Конечно! Я люблю помогать!

– Это опасно, Том. Мы хотим, чтобы ты отправился на запад, а затем вернулся и рассказал обо всем, что увидишь там.

– Хорошо, конечно, – без малейшего колебания ответил Том, но Стью показалось, что он уловил мимолетную тень, скользнувшую по лицу Тома… и секундное замешательство в его голубых, бесхитростных глазах. – Когда?

Стью с нежностью потрепал Тома по шее и подумал: «Какого черта я здесь делаю? Как можно принимать такие решения, не будучи матушкой Абигайль и не имея прямой связи с раем?»

– Теперь уже очень скоро, – мягко ответил он. – Очень скоро.

Когда Стью вернулся домой, Франни готовила ужин.

– Заходил Гарольд, – сообщила она, – я пригласила его поужинать с нами, но он отказался.

– Ох!

Она внимательно посмотрела на него:

– Стюарт Редмен, какая собака укусила тебя?

– Собака по имени Том Каллен. – И Стью рассказал ей обо всем.

Они сели ужинать.

– Что все это значит? – спросила Франни. Она была бледна и совсем ничего не ела.

– Я сам ничего не понимаю, – ответил Стью. – Это нечто типа… типа ясновидения. Я не вижу причин отрицать тот факт, что Том Каллен может прорицать под воздействием гипноза, только не после всех тех снов, которые и привели нас сюда. Если они не были определенным типом ясновидения, тогда я не знаю, чем же они были.

– Но это было так давно… по крайней мере, для меня.

– Да, и для меня тоже, – согласился Стью и поймал себя на том, что тоже перестал есть.

– Послушай, Стью… я знаю, мы договорились не обсуждать дела Комитета на досуге, если на то не будет особых причин. Ты сказал, что мы все время только и делаем, что спорим. Возможно, ты прав. Я ведь и словом не обмолвилась насчет твоего назначения начальником полиции после двадцать пятого, ведь так?

Стью улыбнулся:

– Так, Франни.

– Но я просто обязана спросить, до сих пор ли ты считаешь засылку Тома Каллена на запад отличной, мыслью. После всего, что произошло сегодня днем.

– Не знаю, – ответил Стью. Он отодвинул тарелку. Еда осталась почти нетронутой. Он встал, подошел к буфету, достал пачку сигарет. Стью свел свою норму к трем-четырем сигаретам в день. Он закурил, выпустив сизое колечко дыма. – Преимущество заключается в том, что легенда Тома проста и вполне правдоподобна. Мы выгнали его, потому что он ненормальный. Никто не сможет опровергнуть этого. И если он благополучно вернется назад, мы снова загипнотизируем его – он впадает в транс мгновенно, – и он расскажет нам все, что увидел, и важное, и второстепенное. Вполне возможно, что он окажется наблюдательнее остальных. В этом я не сомневаюсь.

– Если он благополучно вернется назад.

– Да, если. Мы дали ему инструкции идти на восток только по ночам и прятаться днем. Если он увидит более одного человека – бежать. Но если он повстречается с одним, то убить его.

– Стью, вы не могли!

– Могли! – зло воскликнул Стью. – Мы здесь не в бирюльки играем, Франни! Ты должна понимать, что случится с ним… или с Судьей… или с Дайаной… если их поймают! Вспомни – не потому ли ты так рьяно выступала против этой идеи?

– Хорошо, – попыталась успокоить его Франни. – Хорошо, Стью.

– Нет, это не хорошо! – выкрикнул он, раздавливая о пепельницу только что закуренную сигарету, та взметнула в воздух облачко искр. Несколько искринок попали на его ладонь, и Стью стряхнул их резким жестом человека, пришедшего в ярость. – Это не хорошо посылать слабоумного сражаться за нас, и это не хорошо манипулировать людьми, как фигурами на шахматной доске, и это не хорошо отдавать приказ об убийстве, подобно боссу-мафиози. Но я не знаю, что еще мы можем сделать. Я просто не знаю. Если мы не выясним, на что он способен, то существует реальный шанс, что в один прекрасный день он превратит всю Свободную Зону в огромное грибообразное облако.

– Ладно, ладно. Успокойся.

Стью медленно разжал кулаки.

– Я кричал на тебя. Извини. Я не должен был делать этого, Франни.

– Ничего. Не ты первый открываешь ящик Пандоры.

– Я знаю, что мы все открываем его, – глухо ответил он. И достал еще одну сигарету. – Как бы то ни было, когда я сказал, что он должен убить любого, вставшего у него на пути, подобие неодобрения мелькнуло на его лице. И сразу же исчезло. Не знаю, заметили ли это Ник и Ральф. Но я видел. Как будто он подумал: «Ладно, я понимаю, что вы имеете в виду, но я сам приму решение, когда наступит время».

– Я читала, что в состоянии гипноза нельзя заставить человека сделать что-то, чего он не стал бы делать в обычном состоянии. Человек не пойдет против своего морального кода только потому, что ему приказали это в состоянии измененной психики.

Стью кивнул:

– Да. Я думал над этим. Но что, если этот приятель Флегг выставил дозор вдоль всей своей восточной границы? На его месте я бы сделал именно так. Если Том по пути на запад наткнется на такой пикет, у него есть история прикрытия. Но если он будет возвращаться назад, на восток, и повстречает их, он их либо убьет, либо сам будет убит. И если Том не захочет убивать, значит, покойником быть ему.

– Возможно, ты преувеличиваешь эту опасность, – произнесла Франни. – Я хочу сказать, что если там и есть линия дозора, то она довольно-таки призрачна.

– Да. Один человек миль на пятьдесят или около того. Если у него не впятеро больше людей, чем у нас.

– Итак, если у них еще нет мудреного оборудования, разных радаров и других приспособлений, которые можно увидеть в шпионских фильмах, значит, Том сможет пробраться, минуя засаду.

– На это и надеемся. Но…

– Но тебя мучают угрызения совести, – тихим голосом закончила за него Франни.

– Это так называется? Ну… может, и так. Что нужно было Гарольду, дорогая?

– Он оставил целую кипу обзорных карт. Районы, в которых его поисковая группа разыскивала матушку Абигайль. Гарольд с таким же рвением участвует в захоронении останков, как и в поисках матушки. Он выглядел очень усталым, но дело здесь не только в обязанностях, возложенных на него Зоной. Кажется, он работает над чем-то еще.

– О чем ты?

– У Гарольда появилась женщина.

Стью удивленно поднял брови.

– Думаю, именно из-за этого он отказался от ужина. Догадываешься, кто это?

Стью уставился на потолок:

– Итак, с кем бы это мог сойтись Гарольд? Дай-ка подумать… Ладно, сдаюсь. Кто это?

– Надин Кросс.

– Эта женщина с белыми прядями в волосах?

– Она.

– Господи, она же вдвое старше его.

– Сомневаюсь, – сказала Франни, – что это станет препятствием для Гарольда во взаимоотношениях такого рода.

– Ларри известно?

– Не знаю, да и какое мне до этого дело. Надин ведь уже не подружка Ларри. Если она вообще была ею.

– Да, – согласился Стью. Он был рад, что Гарольд нашел себе любовное утешение, но сам предмет его не интересовал. – Что думает Гарольд насчет поисков? Он тебе говорил что-нибудь?

– Ты же знаешь Гарольда. Он много улыбается, но… не слишком-то обнадеживающе. Думаю, именно поэтому он столько времени посвящает захоронению. Теперь они зовут его Хок, ты знаешь об этом?

– Правда?

– Я сама слышала сегодня. Я не знала, о ком они говорили, пока не спросила. – Франни рассмеялась.

– Что тут смешного? – спросил Стью.

Франни приподняла ногу в туфле. На подошве был узор из переплетенных кругов и линий.

– Он отпустил комплимент по поводу моих туфель, – сказала она. – Ну разве это не безумие?

– Ты сама сумасшедшая, – с улыбкой ответил Стью.

Гарольд проснулся перед рассветом от ноющей боли в паху. Вставая, он поежился. Стало заметно холоднее по утрам, хотя было всего лишь 22 августа.

Но внизу живота у него все горело, о да. От одного взгляда на безупречный изгиб ее ягодиц, обтянутых прозрачными трусиками, в которых она спала, ему стало значительно теплее. Она не будет против, если он разбудит ее… ну, может быть, она и будет против, но не станет возражать. Он до сих пор не имел ни малейшего понятия, что скрывают эти темные глаза, и он по-прежнему немного побаивался ее.

Вместо того чтобы разбудить спящую женщину, Гарольд тихонько оделся. Он не должен уступать своей тяге к Надин в такой степени, в какой ему хотелось бы.

Ему нужно где-нибудь уединиться и подумать.

Он замешкался у двери, держа туфли в руках. Пока он одевался в легкой прохладе комнаты, желание покинуло его. Теперь он ощущал запах комнаты, и этот запах не был призывным. Это всего лишь небольшая вещица, говорила она, то, без чего они вполне могут обойтись. Возможно, это было правдой. Она такое выделывала ртом и руками, что это было на грани фантастики. Но если это было такой уж незначительной вещью, то почему же в комнате стоял такой затхлый и кислый запах, ассоциирующийся у него с запретными удовольствиями его прошлых мучительных лет?

«Возможно, ты хочешь, чтобы это было мучительно и плохо». Тревожная мысль. Гарольд вышел, осторожно закрыв за собой дверь.

Надин открыла глаза в тот момент, когда закрылась дверь. Она села, задумчиво посмотрела на дверь, а затем снова легла. Все тело ломило от томительного желания. Это напоминало боли при менструации. Если это такая ничего не значащая вещь, подумала она (даже не догадываясь, насколько ее мысли сходны с мыслями Гарольда), то почему же тогда она чувствует себя так? В какой-то момент прошлой ночью она стиснула зубы, чтобы сдержать крик: «Прекрати это дурачество и ПРОНЗИ меня этой штучкой! Ты слышишь меня? ПРОНЗИ, наполни меня ДО ОТКАЗА собой! Ты думаешь, что делаешь для меня все возможное? Пронзи меня и давай, ради Бога – или хотя бы ради меня, – закончим эту безумную игру!»

Гарольд лежал, зарывшись головой между ее ног, издавая странные похотливые звуки – звуки, которые могли бы казаться комичными, если бы не были столь правдивыми, почти безумными. А она смотрела вверх, эти слова готовы были сорваться с ее уст, и видела (или это ей только казалось?) лицо в окне. И спустя мгновение огонь ее желания превратился в холодный пепел.

Это было его лицо, улыбающееся ей.

Крик застыл у нее в горле… а затем лицо исчезло, лицо было всего лишь колышущимся переплетением теней на темном запыленном стекле. Не более чем пугающим ребенка воображаемым страшилищем, которое притаилось в темной кладовой либо за игрушками в уголке шкафа.

Не больше, чем это.

Но это было более значимым, и даже теперь, в первых холодных рациональных лучах рассвета, она не могла думать иначе. Это был он, и он предупреждал ее. Будущий супруг присматривал за своей собственностью. И суженая, лишившаяся девственности, не может быть желанной невестой.

Глядя в потолок, Надин подумала: «Я занималась с ним оральным сексом, но ведь это не означает потерю девственности. Мы пробовали и анальный секс, но это тоже не то. Я одевалась для него, как потаскуха, но это тоже ничего». Однако этого вполне достаточно, чтобы задуматься, что же за человек этот твой fiance[18]18
  Жених (франц.).


[Закрыть]. Надин долго, очень долго смотрела в потолок.

Гарольд приготовил себе чашку растворимого кофе, отхлебнул глоток с гримасой отвращения и, прихватив пару бутербродов, вышел на террасу. Он сидел и жевал их, пока рассвет медленно крался по земле.

Прокручивая события назад, последние пару дней он представлял себе безумной карнавальной гонкой. Оранжевые пятна грузовиков, Вейзак, похлопывающий его по плечу и называющий Хоком (теперь все они так зовут его), мертвые тела, их бесконечный поток, а затем возвращение домой после бесконечного потока смерти и занятие бесконечным извращенным сексом. Достаточно, чтобы помутился разум.

Но теперь, сидя на ступеньке крыльца, такой же холодной, как могильная плита, с чашкой отвратительного растворимого кофе, застревающего в горле, он мог, жуя бутерброды вкуса древесных опилок, думать. Голова у него была свежей, мыслящей после сезона безумства. Ему показалось, что для человека, всегда считавшего себя мудрецом среди стада воинственных неандертальцев, в последнее время он непростительно мало думал. Его водили, но не за нос, а за пенис.

Он подумал о Франни. Именно Франни была в его доме в тот день, теперь он знал это наверняка. Он пошел к ней, использовав вымышленный предлог, на самом же деле он хотел посмотреть на ее обувь. На ней были туфли, подошва которых полностью соответствовала найденным им отпечаткам. Круги и линии вместо обычных зигзагов или клеточек. И нет вопросов, детка.

Гарольд думал, что может без особого труда связать все вместе. Каким-то образом она выяснила, что он прочитал ее дневник. Должно быть, он запачкал чем-то одну из страниц… а может быть, и не одну. Поэтому она пришла в его дом в надежде отыскать приметы того, как он реагирует на прочитанное. Что-нибудь написанное.

Конечно же, его дневник. Но она не нашла его – Гарольд чувствовал это. В его дневнике вполне ясно говорилось о том, что он собирается убить Стью Редмена. Обнаружив хоть что-нибудь подобное, она рассказала бы об этом Стью. Даже если бы и не рассказала, он был уверен, что Франни не смогла бы вести себя так естественно и непринужденно во время его вчерашнего визита.

Кривясь, Гарольд доел бутерброд. Он решил, что пройдется пешком до автовокзала и не поедет на мотоцикле; Тедди Вейзак или Чед Норрис смогут подвезти его домой в конце рабочего дня.

Он поднялся и застегнул куртку до самого подбородка, борясь с холодком, который уступит место теплу через час-другой. Он шел мимо пустых домов с опущенными жалюзи и кварталов через шесть увидел начертанные мелом крестики на дверях. Это тоже его идея. Похоронный комитет проверил все дома, помеченные крестиком, и убрал все находившиеся там тела. X – перечеркнуто. Люди, жившие в домах, на которых появился этот знак, исчезли навсегда. В следующем месяце этот знак забелеет по всему Боулдеру, означая конец света.

Пришло время думать, и думать хорошенько. Казалось, после встречи с Надин он утратил эту способность… хотя, возможно, это случилось гораздо раньше.

«Я прочитал ее дневник, потому что мне было больно и я ревновал, – подумал он. – Затем она пробралась в мой дом, возможно, разыскивая мой дневник, но не нашла его». Но сам факт вторжения был достаточной расплатой. Это определенно выбило его из колеи. Теперь счет сравнялся, они были квиты.

Он уже больше не желал Франни, ведь так?… Так? Гарольд был полон негодования. Может, и не желал. Но это не меняет того факта, что они отвергли его. Хотя Надин ничего не говорила о причинах, побудивших ее прийти к нему, Гарольду казалось, что она тоже каким-то образом была отвергнута, оттолкнута, отринута. Они были парочкой аутсайдеров – аутсайдеров, вынашивающих план заговора. Возможно, это единственное, что не дает им сойти с ума. («Не забыть записать это в дневник», – подумал Гарольд…) Теперь он дошел почти до самого центра города.

По ту сторону гор находилась целая компания аутсайдеров. А когда достаточное количество отверженных собираются в одном месте, происходит магический осмос[19]19
  Толчок, одностороннее проникновение (греч.).


[Закрыть], и вы оказываетесь внутри. Внутри, где так тепло. Какая маленькая и незначительная вещь – находиться внутри, там, где тепло, но как это важно. Это чуть ли не самая главная в мире вещь.

Возможно, он не хотел поквитаться с ней. Возможно, он не хотел покориться судьбе, вручающей ему лишь бессмысленные письма с благодарностями за его идеи, или ждать пять лет, пока Бейтмен уйдет на пенсию, чтобы он, Гарольд, мог войти в Комитет… а что, если они снова не выберут его? Они могут сделать это, ведь вопрос вовсе не в возрасте. Они выбрали этого проклятого глухонемого, а тот ведь всего лишь на несколько лет старше его.

Волна негодования теперь пылала ярким пламенем. Думать, конечно, думать – легко сказать, иногда это было даже легче, чем делать… но что хорошего в тех размышлениях, если все, чем ты отличаешься от неандертальцев, управляющих миром, чепуха, даже хуже того – благодарственные письма?

Гарольд дошел до автовокзала. Было слишком рано, никто еще не пришел. На двери висело объявление, сообщающее, что двадцать пятого числа состоится общее собрание. Общее собрание? Комедия, да и только.

Зал ожидания был увешан плакатами и объявлениями, призывающими совершить путешествие, фотографиями огромных, комфортабельных автобусов, которые доставят вас в Атланту, Новый Орлеан, Сан-Франциско, Нашвилл, куда угодно. Гарольд сел и стал мрачно рассматривать автоматы, предлагающие пепси и кофе, затем закурил сигарету и бросил обгоревшую спичку на пол.

Они приняли Конституцию. Ха-ха! Они даже распевали гимн – как трогательно! Но представим, что Гарольд Лаудер не встал и не внес несколько конструктивных предложений, а преподнес лишь парочку фактов из первых месяцев жизни после эпидемии. Что тогда?

«Леди и джентльмены, меня зовут Гарольд Лаудер, и я хочу напомнить вам старую истину: все меняется, но великое остается вечно, как теория Дарвина. В следующий раз, когда вы встанете и будете мямлить слова Национального гимна, друзья и соседи, спойте следующее: Америка мертва, мертва, как камень, мертва как Джейкоб Марли, Бадди Холли и Гарри Трумэн, но принципы, провозглашенные мистером Дарвином, по-прежнему живы. Пока вы медитируете на красоту и изящество конституционных прав, потратьте немного времени и помедитируйте на Ренделла Флегга – Человека-с-Запада. Не думаю, что он тратит время на такое дерьмо, как общие собрания, ратификация и обсуждения в лучших традициях демократии. Вместо этого он концентрирует свои усилия на основном, но своем Дарвине, готовясь стереть всех вас с лица земли. Леди и джентльмены, позвольте мне предположить, что, пока мы ждем, когда же появится электричество и в наш счастливый муравейник прибудет доктор, он, возможно, разыскивает летчика, чтобы прибыть в Боулдер на шикарном самолете в лучших традициях былых времен. Пока мы дебатируем по поводу не терпящего отлагательства вопроса о том, кто же будет входить в Комитет по уборке улиц, он, возможно, уже решил вопрос о создании Комитета Стрелков из огнестрельного оружия, не говоря уже о пушках, ракетах и, возможно, бактериологическом оружии. Конечно, он знает, что в этой стране нет биологических или вирусных военных центров, это одна из причин, делающих эту страну великой – какая страна, ха-ха! – но вы должны понять, что, пока мы суетимся по пустякам, он…»

– Эй, Хок, работаешь сверхурочно?

Улыбаясь, Гарольд поднял голову.

– Да, думаю побольше заработать, – сообщил он Вейзаку. – Я отметил, когда ты пришел. Ты заработал уже шесть баксов.

Вейзак рассмеялся:

– Ну и чудак же ты, Хок.

– Конечно, – все так же улыбаясь, согласился Гарольд. – Безумный чудак.