Текст книги "Исход. Том 2"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц)

– Знаешь… – замялся он и рассмеялся.

– Нет, я не знаю, Стюарт.

– Это какое-то безумие.

– Расскажи мне.

– Не знаю, хочу ли я этого.

– Расскажи мне! – Она видела Стью в различном настроении, но эта забавная, смущенная неловкость была нова для нее и незнакома.

– Я никогда никому не рассказывал об этом, – сказал он, – но я действительно думал об этом последние пару недель. Это случилось со мной в 1982 году. Тогда я заливал бензин на станции Билла Хэпскома. Он частенько нанимал меня на работу, если подворачивалась такая возможность, когда временно останавливался мой завод по изготовлению калькуляторов. Я работал у него неполный рабочий день с одиннадцати вечера и до закрытия – тогда станция закрывалась в три часа ночи. Работы было не так уж много после того, как работавшие на бумажной фабрике в Дикси освобождались со смены, длившейся с трех до одиннадцати вечера… чаще всего ни одна машина не останавливалась для заправки с двенадцати до трех. Я сидел и читал книжку или журнал, а чаще всего дремал, понимаешь?

– Да. – Она понимала. Внутренним взором она видела его, мужчину, который станет ее мужчиной при таком особенном стечении обстоятельств, широкоплечего, подремывающего в пластмассовом кресле фирмы «Вулко» с открытой книгой, лежащей вверх обложкой на коленях. Она видела его дремлющим в круге белого света, на островке, окруженном безбрежным морем техасской ночи. Он нравился ей таким, каким рисовало Стью ее воображение.

– В ту ночь время шло уже к трем часам, я сидел, положив ноги на стол Хэпа, и читал какой-то вестерн – то ли Луиса Ламура, то ли Элмара Леонарда, и тут подъехал огромный старый «понтиак» с опущенными стеклами, в салоне бешено грохотала музыка – пел Хэнк Уильяме. Я даже помню песню – «Двигаясь вперед». Парень в машине, ни молодой, ни старый, был один. Это был симпатичный мужчина с густыми вьющимися волосами, но было в нем что-то пугающее – я хочу сказать, что выглядел он так, будто может совершить нечто ужасное, даже не задумываясь. Между коленями у него была зажата бутылка вина. Он сказал: «Высшей марки», – я ответил: «Хорошо», но еще какое-то время стоял и смотрел на него. Потому что он показался мне знакомым. Я прокручивал в памяти ситуации и лица.

Стью и Франни дошли до угла; дом, где находилась их квартира, был на противоположной стороне улицы. Они остановились. Франни внимательно смотрела на Стью.

– И тогда я спросил: «Я не знаю вас? Вы из Корбетта или из Максина?» Не было похоже, чтобы я встречал его в этих двух городках. Он ответил: «Нет, но однажды я проезжал Корбетт с родителями, когда был еще ребенком. Кажется, ребенком я объездил всю Америку.

Мой отец служил в воздушных войсках». Заправляя его машину, я все это время думал о нем, снова и снова прокручивая в голове всевозможные ситуации и лица, и тут я все вспомнил. Сразу же. И я чуть не обмочился, потому что человек за рулем этого «понтиака» считался мертвым.

– Кто это был, Стюарт? Кто это был?

– Нет, дай мне все рассказать, Франни. Конечно, это безумная история, как ее ни рассказывай. Я подошел к машине и сказал: «Шесть долларов и тридцать центов». Он протянул мне две пятидолларовые бумажки, сказав, что сдачу я могу оставить себе. И я ответил: «Думаю, теперь я знаю, кто вы такой». Он произнес: «Может, и так», одарив меня напряженной, холодной улыбкой, а Хэнк Уильямс все пел о прогулке по городу. Я сказал: «Если вы действительно тот самый, значит, вы должны быть мертвы». Он ответил: «Нельзя верить всему, о чем пишут газеты». Я сказал: «Вы – как и Хэнк Уильямс, правильно?» Это было единственное, что я мог придумать. Потому что я видел, Франни, что, если я ничего не скажу, он просто поднимет стекло и уедет… и я хотел, чтобы он уехал, но я также и не хотел, чтобы он уехал вот так. Не так быстро, оставив меня в сомнении. Тогда я еще не знал, что человек всегда не уверен во многих вещах, несмотря на все свои старания. Он сказал: «Хэнк Уильямс один из лучших. Мне нравится такая музыка». А затем добавил: «Я еду в Новый Орлеан, буду ехать всю ночь, затем весь день спать, а всю следующую ночь проведу в кабаке. Он все такой же – Новый Орлеан?» Я спросил: «Как это?» Он ответил: «Ну, ты понимаешь». И я сказал: «Здесь – как везде на юге, хотя дальше по этой дороге деревьев больше». И тут он рассмеялся и сказал: «Может, мы еще увидимся». Но я не хотел встречаться с ним еще раз, Франни. Потому что у него были глаза человека, долгое время пытающегося смотреть в темноту и, возможно, начавшего видеть, что же там скрыто. Думаю, если я когда-нибудь увижу того человека, Флегга, его глаза будут такими же.

Стью все качал головой, пока они переводили велосипеды через улицу и припарковывали их.

– Я много думал об этом. Я даже подумывал о покупке его пластинок после этого, но я не хотел их. Его голос… хороший голос, но от него у меня мурашки бегали по коже.

– Стюарт, о ком ты говоришь?

– Помнишь рок-группу «Дорз»? Мужчина, остановившийся в ту ночь на автозаправке Арнетта, был Джим Моррисон. Я уверен в этом.

Франни удивленно открыла рот.

– Но он же умер! Он умер во Франции! Он… – И тут она замолчала. Потому что в смерти Моррисона было нечто необычное. Некая тайна.

– Разве? – спросил Стью. – Я сомневаюсь. Возможно, он и умер, а приятель, которого я видел, был просто похож на него, но…

– Ты действительно так думаешь? – спросила Франни.

Теперь они сидели на ступеньках; прижавшись друг к другу, словно маленькие дети, ожидающие, когда мама позовет их ужинать.

– Да, – сказал он. – Да, я так считаю. И до этого лета я думал, что это будет самым странным и невероятным событием, когда-либо происшедшим со мной. Боже, как я ошибался.

– И ты никому не рассказывал, – удивилась Франни. – Ты видел Джима Моррисона годы спустя после его предполагаемой смерти, и ты никогда никому об этом не рассказывал. Стюарт Редмен, Господь дал тебе сложнейший замок вместо рта, когда послал тебя в этот мир.

Стью улыбнулся:

– Что ж, годы шли чередой, как пишут в книгах, и когда я вспоминал об этой ночи время от времени, у меня появлялось все больше уверенности, что это был все же не он. Просто кто-то очень похожий на него. У меня очень ясные представления о многом. Но в последние несколько недель я снова стал сомневаться. И теперь я думаю, что это был все же он. Черт, может быть, он и сейчас еще жив. Вот было бы смешно, правда?

– Если он еще жив, – сказала Франни, – то он не здесь.

– Нет, – согласился Стью. – Да я и не ожидал бы увидеть его здесь. Ведь я видел его глаза.

Франни взяла его за руку.

– Вот так история.

– Да, возможно, в этой стране найдется около двадцати миллионов человек с подобными случаями… например, об Элвисе Пресли или Говарде Хьюджесе.

– Теперь их нет.

– Да, теперь их нет. Гарольд сегодня был великолепен, правда?

– Кажется, это называется сменить тему разговора.

– Кажется, ты права.

– Да, – сказала она. – Гарольд молодец.

Стью улыбнулся, глядя в ее озабоченное лицо, на небольшую морщинку, залегшую между бровями.

– Он тебя немного обеспокоил, ведь так?

– Да, но мне бы не хотелось говорить об этом. Гарольд загнал тебя в угол.

– Ну, не совсем так, Франни. Правда, он заставил меня немного поволноваться. У нас было два подготовительных заседания… мы всё обсудили несколько раз… продумали все возможные варианты… по крайней мере, мы так считали… а тут вдруг этот Гарольд. Он поправляет что-то здесь, что-то там и говорит: «Разве это не то, что вы действительно имели в виду?» А мы разводим руками и отвечаем: «Да. Спасибо, Гарольд. Именно то». – Стью покачал головой. – Голосование одним списком, как же мы не подумали об этом, Фран? Это было очень умно. А мы даже не обсуждали подобной возможности.

– Ну, никто из нас не знал наверняка, как будут настроены люди. Я считала – особенно после ухода матушки Абигайль, – что люди будут мрачны и недоброжелательны. Особенно после россказней Импенинга, предвещающего смерть…

– Я вообще сомневался, можно ли как-нибудь заставить его замолчать, – задумчиво произнес Стью.

– Но все вышло иначе. Они были настолько… переполнены радостью только потому, что собрались все вместе. Ты чувствовал это?

– Да, конечно.

– Не думаю, что Гарольд спланировал все заранее. Он просто уловил момент.

– Не знаю, что и думать, – сказал Стью. – В ту ночь, когда мы разыскивали матушку Абигайль, я действительно сильно переживал за него. Когда Ральф и Глен вернулись, выглядел Гарольд ужасно – казалось, он вот-вот потеряет сознание. Но когда мы только что разговаривали на лужайке и все поздравляли его, он так и раздувался. Как будто снаружи он улыбался, а внутри говорил: «Вот, посмотрите, чего стоит весь ваш комитет, это ваше собрание тупиц!» Он напоминает одну из тех головоломок, которую так и не удалось разгадать в детстве. Как те три железных кольца, которые распадутся раздельно, если правильно потянуть за них.

Франни, вытянув ноги, разглядывала их.

– Кстати, еще о Гарольде. Замечаешь ли ты-что-нибудь странное в моих ногах, Стюарт?

Стью придирчиво посмотрел.

– Ничего. Только то, что ты надела эти смешные туфли фирмы «Эф шуз». И они, кажется, тебе великоваты.

Она шутливо шлепнула его по спине.

– «Эф шуз» – отличная обувь. Так утверждается во всех шикарных журналах. Кстати, у меня всего лишь седьмой размер. Маленький.

– Так какое отношение имеют твои ноги ко всему этому?

– Думаю, никакое. Просто Гарольд все время смотрел на мои ноги. После собрания, когда все мы сидели на траве и разговаривали. – Она покачала головой, слегка хмурясь. – Нет, скажи все-таки, почему это Гарольд Лаудер так заинтересовался моими ногами?

Проводив Лео, который побежал к дому, где он жил с «мамочкой-Надин», Ларри и Люси добрались домой в одиночестве. Когда они уже подходили к двери, Люси сказала:

– Вот это было собрание! Я никогда не думала… – Слова застряли у нее в горле, когда темная фигура выступила из тени крыльца. Ларри почувствовал, как горячий, липкий страх поднимается изнутри. «Это он, – с ужасом подумал Ларри. – Он пришел за мной… Теперь я увижу его лицо».

Позже он удивлялся, как такая мысль могла прийти ему в голову, потому что это была Надин Кросс. На ней было серо-голубое платье, волосы рассыпались по плечам и спине – черные волосы со снежно-белыми вспышками.

«Рядом с ней Люси выглядит как старая разбитая машина», – подумал Ларри, прежде чем смог пресечь эти мысли, а затем возненавидел себя за них. Это было в духе старого Ларри… старого Ларри? С таким же успехом можно было сказать – старого Адама.

– Надин, – с дрожью в голосе произнесла Люси, прижимая руку к груди. – Ты напугала меня до смерти.

Я подумала… я не знала, что и думать.

Надин, не обратив внимания на Люси, взглянула на Ларри:

– Могу я поговорить с тобой? – Что? Сейчас? – Ларри посмотрел на Люси или подумал, что посмотрел… позже он так и не мог вспомнить, как выглядела Люси в тот момент. Как будто ее затмила звезда – скорее черная, чем светлая.

– Сейчас. Именно сейчас.

– Утром было бы…

– Немедленно, Ларри. Или никогда.

Он снова взглянул на Люси и теперь увидел ее, увидел смирение и покорность на ее лице, когда она переводила взгляд с него на Надин. Он увидел боль.

– Я сейчас вернусь, Люси.

– Нет, не вернешься, – глухо произнесла она. В глазах ее блеснули слезы. – О нет, я сомневаюсь.

– Через десять минут.

– Десять минут, десять лет, – сказала Люси. – Она пришла забрать тебя. Ты захватила ошейник и намордник, Надин?

Для Надин Люси Суэнн не существовало. Взгляд ее застыл на Ларри – ее темные огромные глаза. Для Ларри это всегда были самые удивительные, самые прекрасные глаза, когда-либо виденные им, спокойные и глубокие глаза, которые вспоминаешь, когда тебе больно или плохо или когда твоя душа переполняется печалью и тоской.

– Я вернусь, Люси, – автоматически повторил он.

– Она…

– Иди в дом.

– Да, хорошо. Она пришла. А я уволена.

Люси взбежала вверх по ступеням, споткнулась наверху, толкнула дверь и захлопнула ее за собой, отрезая звуки своих всхлипываний.

Надин и Ларри, как очарованные, долго, очень долго смотрели друг на друга. «Вот как это происходит, – подумал он. – Когда случайно встречаешься с кем-то взглядом и уже не в состоянии забыть эти глаза, или увидишь кого-нибудь на дальнем конце платформы в метро и понимаешь, что этот человек тебе очень близок, или услышишь смех на улице, и это может оказаться смех девушки, с которой ты впервые будешь заниматься любовью…»

Но почему же тогда у него на губах горький привкус?

– Давай пройдемся до угла и обратно, – тихим голосом предложила Надин. – Согласен?

– Лучше я пойду к Люси. Ты выбрала чертовски неподходящее время.

– Пожалуйста. Только до угла и обратно. Если хочешь, я стану перед тобой на колени. Если это то, чего ты хочешь. Прямо здесь. Видишь?

И к его ужасу она действительно стала на колени – чтобы ей удобнее было сделать это, она слегка приподняла юбку, обнажая ноги и вызывая у него странную уверенность, что и выше у нее под юбкой ничего нет. Почему он подумал так? Ларри не знал. Надин смотрела на него, и от ее взгляда у него закружилась голова, возникло тревожное ощущение влияния некой силы, силы, поставившей ее на колени перед ним.

– Встань! – резко произнес Ларри. Взяв ее за руки, он рывком поднял женщину, пытаясь не смотреть, как взметнулась ее юбка, прежде чем опасть вниз; бедра Надин были цвета сливок, того удивительного оттенка, который не был бледным и мертвенным, но полным жизненной силы, здоровым, соблазнительным.

– Пойдем, – взвинченно сказал он.

Они пошли на запад, в направлении гор, маячивших, словно негатив пленки, далеко впереди, этих треугольных пятен темноты, закрывающих появившиеся после дождя звезды. Ночная прогулка к этим горам всегда пробуждала у Ларри чувство беспокойства, но и некоего приключения, и теперь, когда он шел рядом с Надин, рука которой покоилась на изгибе его руки, эти чувства обострились до предела. Ему всегда снились яркие сны, а три или четыре ночи назад ему снились именно эти горы; ему снилось, что в них обитают тролли – отвратительные создания с ярко-зелеными глазами, огромными головами кретинов и короткопалыми сильными руками. Руками пришельцев. Идиоты-тролли, охраняющие проходы в горах. Ожидающие, когда наступит его время – время темного человека.

Мягкий ночной ветерок пронесся вдоль улицы, перекатывая бумажный мусор. Надин и Ларри миновали магазин, несколько тележек для покупок застыли на огромной стоянке, словно умершие на посту часовые, навевая воспоминания о туннеле Линкольна. В туннеле Линкольна были тролли. Они были мертвы, но это вовсе не означало, что все тролли в этом новом мире тоже мертвы.

– Трудно, – все так же тихо произнесла Надин. – Люси сделала это трудным, потому что права она. А я хочу тебя сейчас. И я боюсь, что я опоздала. Я хочу остаться здесь.

– Надин…

– Нет! – яростно выкрикнула она. – Дай мне договорить. Я хочу остаться здесь, неужели ты не можешь понять этого? И если мы вместе, то я тоже смогу. Ты мой последний шанс. – Ее голос срывался. – Джо уже ушел.

– Нет, не ушел, – возразил Ларри, чувствуя себя заторможенным, отупевшим, сбитым с толку. – Мы довели его до вашей квартиры, когда возвращались домой. Разве он не там?

– Нет. Там в своей кровати спит мальчик по имени Лео Рокуэй.

– Что ты…

– Послушай, – перебила она. – Послушай меня, неужели ты не можешь выслушать? Пока у меня был Джо, со мной все было в порядке. Я могла… быть такой же сильной, как и прежде. Но он больше не нуждается во мне. А мне просто необходимо быть необходимой.

– Но ты нужна ему!

– Конечно, – кивнула Надин, и Ларри снова испугался. Она больше не говорила о Лео; и он не знал, о ком она говорит. – Я нужна ему. Именно этого я и боюсь. Именно поэтому я пришла к тебе. – Встав перед ним, она смотрела на него снизу вверх. Ларри ощущал ее таинственный чистый аромат, и он хотел ее. Но другая часть его стремилась назад, к Люси. Это была та необходимая часть его, если он собирался остаться в Боулдере. Если же он продолжит все это и пойдет с Надин, они вполне могут улизнуть из Боулдера сегодня ночью. И с ним будет покончено. Старый Ларри-победитель.

– Мне нужно идти домой, – сказал он. – Извини. Ты должна справиться со всем сама, Надин. – «Справиться со всем сама» – не эти ли слова говорил он людям в той или иной форме всю свою жизнь? Почему они всегда возникают в его сознании именно тогда, когда он знает, что прав, и все же они берут его в тиски и буквально выворачивают, заставляя усомниться в самом себе?

– Займись со мной любовью, – прошептала Надин, прижимаясь к нему, и по той особенной свободе, теплу и свежести ее тела Ларри понял, что был прав, что на ней одно только платье. «Абсолютно голая», – подумал он и возбудился от этой мысли неимоверно. – О, как хорошо, я чувствую тебя… – Надин начала тереться о него – в стороны, вверх, вниз, это были нежные, утонченные фрикции. – Займись со мной любовью, и это положит конец всему. Я буду спасена. Спасена. Я буду спасена.

Позже Ларри никак не мог понять, как же он смог сделать это, когда тремя быстрыми движениями и одним резким толчком (именно так она хотела этого) оказался внутри ее тепла, но он все-же каким-то образом потянулся вверх, разомкнул ее объятия и оттолкнул Надин с такой силой, что та чуть не упала. Женщина тихо застонала.

– Ларри, если бы ты знал…

– Ну, а я не знаю. Почему бы тебе не рассказать мне, вместо того чтобы… насиловать меня?

– Насиловать! – пронзительно засмеявшись, повторила она. – Ох, как смешно! Что ты сказал? Я! Насилую тебя! О, Ларри!

– Ты могла иметь от меня все, что хотела. Ты могла бы иметь это на прошлой неделе или на позапрошлой. Тогда я просил тебя принять это. Я хотел, чтобы ты приняла это.

– Тогда было слишком рано, – прошептала она.

– А теперь слишком поздно. – Ларри ненавидел жестокость в своем голосе, но был не в силах контролировать его. Он все еще дрожал от желания обладать ею, так какой же у него должен быть голос? – Что ты собираешься делать?

– Ладно. До свидания, Ларри.

Она медленно отворачивалась от него. В этот миг она была больше чем просто Надин, навсегда поворачивающаяся к нему спиной. Она была «оральным гигиенистом». Она была Ивонн, с которой он делил квартиру в Лос-Анджелесе. – Ивонн надоела ему, и поэтому он ушел, предоставив ей самой расплачиваться за аренду жилья. Она была Ритой Блэкмур. И, что хуже всего, она была его матерью.

– Надин?

Она не повернулась. Она удалялась темной тенью, на миг ставшей отличимой от других темных теней, когда пересекала улицу. Затем она исчезла на черном фоне гор. Ларри еще раз выкрикнул ее имя, но Надин не ответила. Было нечто ужасное и пугающее в том, как она оставила его, в том, как она растаяла в темноте.

Он стоял, сжав кулаки, его лоб, несмотря на ночную прохладу, был покрыт жемчужинами пота. Все его призраки обступили его, наконец он узнал, как приходится расплачиваться за то, что ты вовсе не хороший парень: никакой возможности избавиться от затхлого привкуса сомнения во рту и…

Голова его дернулась. Глаза расширились, чуть не вылезая из орбит. Снова поднялся ветер, таинственно завывая в подворотне, и ему показалось, что где-то далеко раздался стук каблуков, шагами отмеривающих ночь, каблуки приближались к нему в прохладном дуновении предутреннего ветра.

Грязные каблуки, отстукивающие свой путь на могиле Запада.

Люси слышала, как вошел Ларри, и сердце ее бешено забилось. Она приказала ему успокоиться, уверяя себя, что он вернулся только за своими вещами, но сердце не подчинилось ей. «Он выбрал меня, – стучала в ее голове мысль, поддерживаемая триумфальным биением сердца. – Он выбрал меня…»

Несмотря на волнение и надежду, она заставила себя лежать спокойно, ожидая и глядя в потолок. Она сказала Ларри чистую правду, когда призналась, что единственной виной таких женщин, как она и ее подруга Джолин, было то, что они слишком хотели любить. Но она всегда была верной и преданной. Она никогда не вела себя непорядочно по отношению к своему мужу, она не обманывала Ларри, и если бы годы назад она встретила их, то не вела бы себя как монашка… прошлое было прошлым. Невозможно постоянно держаться за то, что уже сделано, но и прошлое невозможно исправить. Возможно, такая сила дана богам, но не дана мужчинам и женщинам, и, может быть, это к лучшему. Если бы все было наоборот, то люди, возможно, умирали бы от старости, по-прежнему пытаясь переписать заново свою молодость. Если знаешь, что прошлое невозможно вернуть, то тогда ты можешь прощать. Слезы текли по ее щекам.

Щелкнув, открылась дверь, и Люси увидела силуэт Ларри в дверном проеме.

– Люси? Ты не спишь?

– Нет.

– Можно я включу лампу?

– Если хочешь.

Она услышала шипение газа, затем вспыхнул свет, освещая его. Ларри был бледен и дрожал.

– Мне нужно кое-что сказать тебе.

– Не надо. Просто ложись.

– Мне необходимо сказать это. Я… – Он прижал руку ко лбу, затем провел ею по волосам.

– Ларри? – Она приподнялась. – С тобой все в порядке?

Он говорил так, будто не слышал ее, и говорил, не глядя на нее:

– Я люблю тебя. Если ты хочешь меня, то бери меня. Но я не знаю, много ли ты получишь. Я никогда не буду твоей выигрышной ставкой, Люси.

– Я попробую. Ложись в постель.

Он лег. И они занимались любовью. И когда все было закончено, она сказала, что любит его, и это правда. Бог свидетель – именно это он хотел услышать, именно эти слова были нужны ему, но Люси чувствовала, как долго он не мог заснуть. Ночью она проснулась (или ей приснилось это), и ей показалось, что Ларри стоит у окна, склонив голову и прислушиваясь, полосы теней и света придавали его лицу вид мученической маски. Но проснувшись утром, она была почти уверена, что это был лишь сон; при дневном свете Ларри снова казался прежним.

И только три дня спустя они услышали от Ральфа Брентнера, что Надин сошлась с Гарольдом Лаудером. При этом известии лицо Ларри напряглось, но только на мгновение. И хотя Люси корила себя за это, после такой новости она вздохнула свободнее. Казалось, что теперь все плохое было позади.

После встречи с Ларри Надин ненадолго забежала домой. Она зажгла лампу и, высоко неся ее, пошла в заднюю часть дома, на минуту задержавшись возле комнаты мальчика. Она хотела убедиться, что сказала Ларри правду. Так оно и было. Лео раскинулся на сбитых простынях, одетый в свои любимые плавки… но следы укусов и порезов уже были еле видны, а сильный загар от постоянного хождения практически нагим побледнел. «Но и это еще не все», – подумала она. Что-то в его лице изменилось – она видела эту перемену, хотя он и спал Выражение тупой жестокости исчезло. Он больше не был Джо. Это был просто мальчик, спящий после трудного и хлопотного дня.

Надин подумала о той ночи, когда она проснулась и обнаружила, что Джо нет рядом с ней. Это было в Норт-Бервике, штат Мэн – теперь их разделял почти целый континент. Она пошла за ним к тому дому, где Ларри спал на полу застекленной веранды. Ларри спал внутри, а Джо стоял снаружи, занеся свой нож с глухой ненавистью и жестокостью, а между ними было только тонкое стекло. И она заставила Джо уйти прочь, отступить.

Ненависть пульсировала в Надин, вспыхивая бриллиантовыми искрами, как будто далекий предок высекал огонь из кремня. Лампа дрожала в ее руке, заставляя тени двигаться в диком танце. Лучше бы она позволила Джо сделать это! Ей нужно было самой открыть перед ним дверь, впустить его внутрь, чтобы он мог напасть, разрывать и резать, крошить и кромсать – уничтожать. Лучше бы она…

Но сейчас мальчик перевернулся и застонал, как бы просыпаясь. Руки его поднялись вверх и нанесли пару ударов в воздух, словно отражая нападение темной тени его сна. И Надин отпрянула, на виске у нее бешено пульсировала вена. В этом мальчике до сих пор оставалось нечто странное, и ей не понравилось то, что он проделал только что, как будто уловил ее мысли.

А теперь ей нужно действовать дальше. Ей следует поторопиться.

Она направилась в свою комнату. Там стояла односпальная узкая кровать – кровать старой девы. Шкаф, дорожка на полу. Вот и все. На стенах не было даже картинки. Комната полностью была лишена индивидуальности. Надин, открыв дверцу шкафа, стала перебирать висящую там одежду. А спустя мгновение она уже стояла на коленях, вся в поту. Надин вытащила яркую коробку с изображением смеющихся взрослых людей на крышке. Взрослых, играющих в какую-то игру. Игру, которой было по крайней мере лет триста.

В центре города в магазине новинок Надин разыскала приспособление для занятий спиритизмом, но она не осмелилась пользоваться им в доме, особенно в доме, где живет мальчик. На самом деле она вообще не осмеливалась пользоваться им… до настоящего момента. Некая сила толкнула ее в этот магазин, и, когда она увидела доску в этой яркой коробке, ужасная борьба разыгралась внутри нее – психологи называют это отвращение/притяжение. Тогда Надин так же взмокла, как и сейчас, желая две вещи одновременно: бежать без оглядки из этого магазина и схватить эту убийственно красочную коробку и отнести ее домой. Последнее желание испугало ее больше, потому что оно казалось не ее собственным.

В конце концов она взяла коробку с собой. Произошло это четыре дня назад.

С каждой ночью отвращение к себе становилось все сильнее и сильнее, и, почти обезумев от страхов, которых она не понимала, нынешним вечером Надин отправилась к Ларри, надев на голое тело серо-голубое платье. Она пошла, чтобы навсегда положить конец своим страхам. Ожидая у крыльца их возвращения после собрания, она была уверена, что поступает правильно. В ней росло то слегка пьянящее чувство, ощущение звездопада, которое она не испытывала с тех пор, как бежала по отяжелевшей от росы траве с догонявшим ее юношей. Только на этот раз юноша догонит ее. Она позволит поймать себя. И это будет означать конец.

Но когда он поймал ее, он не захотел ее.

Надин встала, прижимая коробку к груди, и выключила лампу. Он ведь унизил ее, и разве не говорят, что в аду не без фурий?… Оскорбленная женщина отлично сговорится с дьяволом… или с его подручным. Она остановилась только затем, чтобы достать фонарик из стола в прихожей. В глубине дома во сне вскрикнул мальчик, от этого крика она застыла, волосы у нее встали дыбом.

Затем она вышла.

Ее «веспа» стояла у бордюра. «Веспа», на которой она несколько дней назад ездила к дому Гарольда Лаудера. Почему она поехала туда? Она не перекинулась с ним и парой слов с тех пор, как приехала в Боулдер. Но в своем смятении относительно доски с карандашом и в ужасе перед снами, продолжавшими приходить к ней в то время, как другим они перестали сниться, ей показалось, что она должна поговорить об этом с Гарольдом. Она вспомнила, как, уже заводя мотоцикл, испугалась и этого своего порыва. Как и внезапная потребность взять доску («Порази своих друзей! Развесели компанию!» – советовала надпись на коробке), мысль о встрече с Гарольдом казалась ей пришедшей откуда-то извне. Его мысль, возможно. Но когда она приехала к дому Гарольда, на ее голос никто не отозвался. Дом был заперт, единственный запертый дом в Боулдере, шторы тоже были опущены. Ей это скорее понравилось, и на какую-то долю секунды она испытала горькое разочарование, что Гарольда нет. Если бы он оказался дома, он впустил бы ее и закрыл за ней дверь. Они могли бы пройти в гостиную и беседовать или заняться любовью, или вообще проделывать вместе непроизносимые вещи, и никто бы не знал об этом.

Дом Гарольда был скрытным, личным местом.

– Что происходит со мной? – прошептала она в темноту, но тьма не ответила ей. Надин направилась к «веспе», ровный гул мотора, казалось, осквернил тишину ночи. Она двинулась в путь. На запад. Ощущая разгоряченным лицом прохладу ночного воздуха, она, в конце концов, почувствовала себя лучше. Сдуй паутину, ночной ветерок. Ты ведь знаешь, правда? Когда все перепробуешь, что остается делать? Ты выбираешь то, что осталось. Выбираешь то темное приключение, которое предназначено для тебя. И пусть Ларри наслаждается своей глупой вертихвосткой с односложным умишком. Ты пойдешь дальше их. Ты рискнешь… чем бы ни пришлось рисковать. А рисковать в основном придется собой.

Лента дороги раскручивалась перед ней в крошечных пятнах света, отбрасываемых фарами «веспы». Надин переключилась на вторую скорость, когда дорога пошла вверх, теперь она ехала по Бейзлайн-роуд, ведущей в темные горы. И пусть они собираются на свои собрания. Они заняты восстановлением электричества; ее же любимый занят миром.

Двигатель «веспы» напряженно гудел. Неясный сексуальный страх стал охватывать Надин, вибрация сиденья мотоцикла, передаваясь ей, разжигала ее плоть («Почему бы это, Надин, ты же вся окостенела, – с мрачным юмором подумала она, – гадко, гадко, ГАДКО»). Справа от нее тянулся обрыв. Ничего, кроме смерти внизу. А вверху? Что ж, она проверит. Было слишком поздно поворачивать назад, и от этой единственной мысли она почувствовала себя парадоксально – восхитительно свободной.

Через час она была уже на Плато Восходящего Солнца, – но до восхода оставалось еще не меньше трех часов. Плато находилось не так далеко от вершины горы Флагстафф, и почти каждый обитатель Свободной Зоны уже совершил поход к вершине этой горы. В ясный день – а в Боулдере почти все дни были такими, по крайней мере в летний сезон, – оттуда можно было видеть раскинувшийся внизу Боулдер и шоссе № 25, бегущее на юг к Денверу, а затем скрывающееся в дымке в направлении штата Нью-Мексико, расположенного в двухстах милях отсюда. На восток до самой Небраски тянулись плодородные земли, а ближе находился Боулдер-каньон – глубокая рана, края которой поросли сосной и голубой елью. Летом над Плато Восходящего Солнца, словно большие птицы, парили планеры.

Теперь же, остановившись над обрывом, Надин видела только то, что открывалось ей в мерцании слабого фонарика, который она положила на придорожный столик для пикников. Над чистым листом альбома для рисования, напоминая жирного треугольного паука, навис треножник взятого ею приспособления для спиритизма, из центра которого, как паучье жало, выступал карандаш, слегка касаясь поверхности бумаги.

Надин лихорадило, она находилась в состоянии полуэйфории-полуужаса. Пробираясь сюда на своей игрушечной «веспе», которая вряд ли была приспособлена для езды в горах, Надин испытывала те же чувства, что и Гарольд там, в Нидерленде. Она могла чувствовать его. Но в то время как Гарольд ощущал это в довольно точной, технологической манере, как кусок железа, притягиваемый магнитом, Надин ощущала это как некое мистическое событие, как пересечение границы. Как будто эти горы, у подножия которых она находилась, были ничейной землей, нейтральной полосой между двумя зонами сверхвлияния – Флегга с Запада и старухи с Востока. И здесь магия текла в обе стороны, смешивалась, создавая свой собственный коктейль, не принадлежащий ни Богу, ни Сатане, но полностью и абсолютно языческий. Надин чувствовала, что находится в месте охоты.