Текст книги "Скопин-Шуйский. Похищение престола"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

– О-о, государь! – воскликнул Мстиславский. – Это подарок так подарок!

– Помимо этого жалую тебе вотчину в Веневе.

– Ну спасибо, государь, как мне отслужить твою щедрость?

– Но и это еще не все, Федор Иванович, – улыбался Дмитрий. – Насколько мне известно, Борис Годунов не разрешал тебе жениться. Так?

– Так, государь, истинно так.

– А отчего, не знаешь?

– Он не говорил, но я догадывался.

– Отчего?

– Чтоб по моей смерти мои вотчины к нему перешли, наследников-то у меня нет.

– Вот видишь, а я сделал так, чтоб его вотчина твоей стала. Более того, я велю тебе жениться, Федор Иванович, и народить наследников.

– На ком, государь?

– На моей тетке, младшей сестре матери.

– Ой, спасибо, Дмитрий Иванович, – расчувствовался князь Мстиславский. – Мне век за это не отслужиться.

– Так что, станем родней.

Явился Бучинский с Безобразовым, притащили корчагу вина, калачей и нарезанный балычок, истекавший жиром.

– Ян, наполни кубки, – приказал Дмитрий.

Бучинский налил три кубка вина. Царь посмотрел на молчавшего Шуйского, спросил:

– Василий Иванович, аль серчаешь на меня?

– Что ты, государь, как можно.

– Я ведь и тебе подарок приготовил, Василий Иванович.

– Да уж я и так от тебя много подарков перебрал, – промямлил Шуйский.

Дмитрий расхохотался, громко, до неприличия, хлопнул по коленке Мстиславского и сквозь смех едва смог членораздельно выговорить:

– Ф-федор Иванович… он от меня подарков… ха-ха… ой не могу… подарков переребрал… топор с плахой и с-сылку… ха-ха-ха…

Мстиславский смеялся, поддерживая царское веселье. Шуйский растерянно бормотал:

– Я не про это, государь, я про то, что все-все воротил мне и братьям. Спасибо тебе. Я это имел в виду…

Отсмеявшись и отерев выступившие слезы, Дмитрий предложил:

– Давайте выпьем, – и первым стукнул своим кубком кубки князей.

– За твое здоровье, государь, – сказал Мстиславский.

И Шуйский эхом повторил то же самое. Выпили, разломили калач, брали кусочки нарезанного балыка. Закусывали неспешно.

– Повеселил ты нас, Василий Иванович. Спасибо.

– Но я не то имел…

– Ладно, ладно. У меня действительно есть тебе подарок. Я тебя так много обижал, потому дарю тебе волость Чаронду, ранее тоже принадлежавшую Годуновым, чтоб ты сердца на меня не держал.

– Разве я посмею, государь.

– Знаешь хоть, где Чаронда?

– Кажись, в Белозерском уезде.

– Правильно. С сего дня она твоя, Василий Иванович. Можешь ехать хоть сейчас вступать во владение.

– Спасибо, государь.

– И еще. Василий Иванович, не хочешь ли со мной породниться?

– Не понял, государь, каким образом?

– Ты ж, насколько мне известно, холостой. Вдовец.

– Да у меня уж годы-то, ваше величество.

– Неважно. У Нагих есть такая девка-ягодка. Уы-х. Я ее тебе и сосватаю. Но… Но только после моей свадьбы. Идет?

– Идет.

– Вот за это и выпьем. – Дмитрий сам взял корчагу, стал разливать в кубки. – Как говорится, первая – колом, вторая – соколом.

Ночью, едва Безобразов потушил свечи в спальне и улегся на свой тюфячок, Дмитрий окликнул:

– Иван.

– Я, государь, чего изволишь?

– Ты видел, как сегодня я пил с Мстиславским и Шуйским?

– Видел, государь.

– Думаешь, для чего?

– Не ведаю, государь.

– Это самые влиятельные князья в России, самые родовитые, Ванька. Если я их перетяну на свою сторону, тогда мне сам черт не страшен будет.

– Тьфу-тьфу, чур-чур, – забормотал Безобразов.

– Ты чего?

– Нельзя нечистого к ночи поминать, Дмитрий Иванович. Добра не будет.

– Хорошо, не буду, – согласился Дмитрий. – А уж когда я породнюсь с ними… Эх!.. Ладно, а то сглазим.

– Верно, Дмитрий Иванович, не говори «гоп», пока не перескочишь.

– И на все-то, Ванька, у тебя присловье есть.

– То не у меня, государь, у народа.

– Ладно. Спи давай, «народ».

7. Долг платежом красен

Дума приговорила рассчитать польский отряд и казаков, что было весьма на руку Дмитрию. Представилась возможность распорядиться казной. Вызвав Бучинского, царь приказал:

– Дворжецкого с Иваницким пошли в казначейство и согласно росписям полков пусть рассчитают всех, говоря, что более в их службе не нуждаемся.

– Что? Всех хочешь распустить?

– Нет. Роту Доморацкого оставлю. Это моя личная охрана, самые надежные. А те остальные, нанятые Мнишеком, воры и грабители, пусть катятся на все четыре стороны.

– А казаки?

– Казаков в первую голову надо отпустить. Вызови атаманов Андрея Корелу, Постника Линева и тоже со списками. А мне пришли Сутупова.

Едва Сутупов появился, Дмитрий сказал ему:

– Богдан, поскольку ты отныне канцлер, пожалуйста, озаботься государевыми кабаками. Сейчас и шляхте, и казакам будут выдавать денежное содержание, чтоб более половины этого воротилось в казну через питейные заведения. Посему вели кабатчикам отпускать водку страждущим круглосуточно. Кто не исполнит этого, тому батоги на торге. Казна тоща, пополнять надо.

Эти долги, расчет по которым одобрен Думой-Сенатом, как-то удастся выплатить, но как быть с теми, о которых Дума не знает, хотя наверняка догадывается? Вот уж нечистая принесла в Москву Адама Вишневецкого, заявившего в казначействе, что он истратил на царевича несколько тысяч (а он истратил-таки). Однако ему было отказано: мол, слова его не документ. Вишневецкий пытался пробиться к своему должнику, чтобы объясниться. Но Дмитрий наказал и Доморацкому, и всему своему окружению:

– Адама Вишневецкого и близко не подпускать, говорить одно: царь занят.

Но один долг, очень приятный, весьма хотелось Дмитрию Ивановичу исполнить. А именно – жениться на прекрасной Марине. О ней он вспоминал едва ли не каждый день: «Надо как-то заручиться-обручиться с ней, а то ведь уведет ее какой-нибудь ясновельможный, как увели ее сестру Урсулу Вишневецкие».

И призван был к царю думный дьяк Афанасий Власьев.

– Афанасий Иванович, ты поедешь послом в Польшу к королю. Он станет домогаться исполнения наших тайных договоренностей, отговаривайся, мол, не приспело время. Всему, мол, свой час. Если уж очень станет нажимать, соглашайся помочь против турок. Скажи, мол, государь сбирает к Ельцу войско, которое сам и поведет на турок. Но главная твоя задача будет от моего имени обручиться с моей невестой Мариной Юрьевной Мнишек.

– Как обручиться, государь? – вытаращил глаза Власьев.

– Ну-как? Обыкновенно, подойдешь с ней к епископу, он задаст тебе пару вопросов, ответишь, оденешь ей кольцо. И она обручена.

– Ваше величество, а какие вопросы-то будут?

– Ну там, согласен ли я – царь – взять ее в жены, ответишь: согласен. И все.

– А если чего другого захочет спросить?

– Не захочет.

– Ну а все ж, ваше величество?

– Ну ответишь, что-нито на ум придет, но чтоб не глупость какую. Ты вон как красно баишь, неужто не найдешься?

– Но король да и она могут не согласиться. Как это без жениха, мол, обручаться?

– Согласятся, Афанасий, согласятся. Королю так можешь и сказать, что я желаю взять в жены дочь сандомирского воеводы в благодарность за те услуги, которые он оказал мне в самом начале пути. Приехать для обручения сам я не могу по простой причине, нельзя мне и на час оставлять престол. Нельзя. Его могут похитить. Король поймет. А уж венчаться с ней мы будем здесь в Москве, в Успенском соборе. И станет она царицей. Впрочем, и при обручении там изъявляй к ней всяческое уважение и любовь, как к своей государыне.

– Ну это само собой, ваше величество.

– Я знаю, ты хорошо служил брату моему Федору, Афанасий, сослужи и мне теперь.

– Сослужу, государь, сослужу. Будь на меня в надеже. А если спросят, когда венчаться будете?

– Как приедет, так и обвенчаемся. Ты ее и привезешь.

– Я?

Ну а кто же. Тестю вручишь шубу с царского плеча, коня под седлом, ну и денег на дорогу. А невесте отвезешь вот эту шкатулку, в ней драгоценности для нее – ожерелья, броши, бусы, перстни и даже корона, украшенная драгоценными камнями. Дорогие материи, шелка, атлас передашь ей от меня в подарок. Сегодня я ей еще письмо напишу, готовься.

– А как мне без охраны, государь? Небось шкатулке этой цены нет. Может, мне пристегнуться к польским жолнерам[25]25
  Жолнер – солдат-пехотинец в польской армии.


[Закрыть], что сейчас отъезжают на родину?

– Ни в коем случае, Афанасий, эти жолнеры хуже разбойников, уж я-то знаю. Они не то что шкатулку отберут, тебя самого без порток оставят. Я скажу Басманову, он выделит тебе триста конных стрельцов. Это будет надежнее. Но и им не говори, что везешь, скажи, мол, еду на переговоры с королем и за невестой.

Отпустив Власьева готовиться к отъезду, Дмитрий приказал Бучинскому никого к себе не пускать и засел за письмо Марине:

«Солнце души моей, дражайшая Марина Юрьевна…» – написал он и призадумался: «Может, зря я вытаскиваю ее сюда, мало в Москве невест высокородных, жениться на какой-нибудь Рюриковне, тогда бы все заткнулись. Но где ее увидеть? Сами князья, бояре толкутся перед глазами, а дочек за семью замками держат. Поди угадай, какая из них по душе придется. То ли дело в Польше: то маскарад, то бал. Невестами пруд пруди, успевай выбирай. А здесь? Темнота. Но опять же если из русских взять, в Польше какой гвалт поднимется: наобещал, нарушил слово. Еще, чего доброго, войной пойдут северские города отнимать, Смоленск обещанный брать. А женюсь на Марине, вроде с Польшей породнюсь, а кто с родни будет сильно требовать. Станет она царицей России, хошь не хошь будет интерес своего царства блюсти. Нет, все же надо Марину брать. Тогда она может и папаше своему, и королю кукиш показать. Это, мол, мое, а я вам ничего не обещала».

И Дмитрий продолжил письмо, в котором клялся, что только о ней и думает, без нее жить не может и ждет не дождется, когда свое «солнышко» прижмет к горячей груди.

Так себя распалил, что невольно мысль родилась: кого бы это ему уже сегодня «прижать к горячей груди»? Марина-то еще вон где, за тридевять земель, да когда-то будет. А ему сейчас надо. Он молод, 24 года, самое время баб любить. Не вытерпел, позвал:

– Бучинский!

Тот мгновенно явился.

– Я здесь, государь.

– Позови Басманова и Молчанова.

Когда те явились, Дмитрий закрывал письмо в шкатулку с драгоценностями.

– Петр Федорович, где сейчас Ксения Годунова?

– Это надо у Голицына справиться, государь. Он всех Годуновых пристраивал.

– У Голицына я не хочу о ней справляться. Ты сам должен знать.

– Я слышал, – заговорил Молчанов, – ее в семью к Мосальскому пристроили, вроде как приемную воспитанницу.

– Ишь ты, шустрый какой Василий, я ему Дворцовый приказ поручил, а он царевну Ксению прячет.

– Да не прячет он, государь. Просто пожалел.

– Вот так, – криво усмехнулся царь, пристукнув кулаком по столу. – Эта воспитанница-царица мне самому нужна. Я, чай, не мерин.

– Когда, государь? – спросил деловито Басманов.

– Сегодня же. Вечером чтоб была у меня.

– Ну что ж, – одновременно вздохнули Басманов с Молчановым и переглянулись. – Постараемся.

– Она хоть девка? – спросил вдруг царь.

– Должна бы.

– Никто ее не сватал?

– Да Годунов хотел ее за австрийского эрцгерцога отдать, за Максимилиана, да что-то не сладилось.

– Ну я с ней слажусь, – усмехнулся Дмитрий. – Ступайте. Да постарайтесь, чтоб без слез, без вытья этого, не люблю я.

– Уговорим, государь, не беспокойся, – сказал Басманов. – Не таких уговаривали.

Проводив их, царь опять велел Бучинскому никого к себе не пускать и засел за второе письмо уже Мнишеку – будущему тестю своему: «Дорогой Юрий Николаевич! Наконец-то я могу исполнить свой долг перед Вашей дочерью, несравненной Мариной. Царская корона России ждет ее. Но должен Вас попросить, дабы Вы поговорили с ней, чтобы она здесь не дала повода к осуждению ее народом. Меня простые люди очень любят и преданы мне беспредельно. С боярами, правда, еще не наладилось, но с приездом Марины, думаю, мы и их заставим полюбить нас. Пожалуйста, дорогой отец, выпроси у легата позволения Марине причаститься у обедни из рук патриарха. Потому что без этого она не будет коронована. И чтоб легат позволил ей ходить в греческую церковь, хотя втайне она может оставаться католичкой. Чтоб мясо ела в субботу, а в среду постилась по обычаю русскому, чтоб голову убирала также по-русски. Православные очень ревностны в соблюдении своих обычаев. Убедите Марину обязательно следовать им, если она действительно хочет быть царицей. Ваш преданный зять и великий государь всея Руси Дмитрий».

8. Обручение за царя

Король Сигизмунд III был ласков с русским послом Власьевым и любезен.

– Я весьма, весьма рад за вашего государя, мой друг, что он наконец-то обрел свой престол. Но вот явились слухи, что Годунов жив и спасается в Англии.

– Брехня, – молвил решительно Власьев. – Борис умер своей смертью, я видел его в гробу и участвовал в похоронах.

– Я надеюсь, в союзе с вашим государем мы сможем наконец победить турок и усмирить татар в Крыму.

– Он тоже надеется, ваше величество, в союзе с вами нанести туркам поражение. Мой государь уже распорядился собирать для этого воинских людей и вооружать их. Он сам поведет армию.

– О-о, это похвально, он настоящий рыцарь. Я бы просил вас передать ему, чтобы он отпустил гусар и жолнеров, которых набрал в Польше. Мне тоже нужны ратники.

– Но он их и не держит, ваше величество. Насколько мне Известно, государь с ними расплатился И отпустил всех, кто желал уйти. Некоторые остались, чтобы служить ему. Не может он выгонять их силой, согласитесь?

– Нет, нет, что вы. Я имел в виду совсем другое. – Король не стал уточнять, что именно «другое», и тут же сменил тему: – Я отправил в Москву посланника Александра Гонсевского, чтобы он от моего имени поздравил вашего государя с восшествием на престол.

– Я его не видел, ваше величество.

– Конечно, вы могли разминуться, мой друг.

– У меня главное поручение, ваше величество, привезти государю невесту панну Мнишек.

– Я знаю, знаю, мой друг. Для такого высокого жениха я бы мог найти достойную невесту и познатнее этой Мнишек. – Король игриво прищурился. – А? Как вы думаете, мой друг, достоин ваш царь невесты – ровни по знатности?

– Конечно, ваше величество.

– Так, может, не станем спешить, а? Подыщем ему подругу королевских кровей, а?

– Так это если б от меня зависело, ваше величество, – смутился Власьев от такого королевского напора. – Мне велено обручиться от имени царя с Мариной Мнишек и привезти ее в Москву для венчания. Разве я могу нарушить приказ? За самовольство мне верная плаха будет, ваше величество.

– Жаль. Очень жаль, мой друг, – вздохнул король.

– Я от имени своего государя прошу на это вашего разрешения.

– На что разрешение?

– Ну на обручение с вашей подданной и на ее увоз к нам.

– Я не могу отказать моему другу. А что касается такого торжества, – как обручение царя, то мы свершим его здесь в Кракове, у меня во дворце. И обручать вас станет кардинал Бернард Мациевский. Как вы думаете, если назначим обручение на 10 ноября?

– Вам лучше знать, ваше величество, когда удобней.

– Тогда договорились, я сообщу Мнишекам.

– А я к ним как раз еду. Скажу.

– Ничего, я пошлю с нарочным королевское приглашение и разрешение. Для самолюбивого Мнишека это будет приятнее, нежели ваш устный рассказ.

И действительно, королевский пакет с приглашением, прибывший уже при Власьеве, произвел на Мнишека сильное впечатление. Прочтя текст письма, воевода трижды поцеловал его, глаза заблестели от подступивших слез. Это задело Власьева: «Когда читал письма государя, хмурился, а тут, вишь ты, до неба прыгать готов». Однако смолчал Афанасий.

Подарки царя – шубу, коня и прочее – принял Мнишек как должное. Почувствовав приятную тяжесть кожаного мешка с золотом, спросил отрывисто:

– Сколько?

– Десять тыщ.

Воевода, тут же ухватив мешок, исчез, словно испарился. «Помчался пересчитывать, скупердяй, – подумал Власьев. – Не верит ясновельможный. Не дай Бог, если там не доложено. Я-то не считал. Принял мешок от казначея, поверил на слово его».

Но счет, видимо, сошелся, Мнишек появился через полчаса умиротворенный, хотя не преминул заметить посланцу царя:

– Это, конечно, не покроет всех затрат.

– Отчего, пан Юрий? – удивился Власьев. – Это государь послал невесте на дорогу только.

– Ах, если б только дорога, – вздохнул воевода Мнишек. И Власьев догадался: «Видать, в долгах как в шелках ясновельможный пан».

Зато Марина не скрывала своего восторга, роясь в шкатулке с драгоценностями. Все старалась тут же примерить и тут же спросить подружку:

– Ну как это?

– Прелесть, – отвечала Варвара Казановская.

– А это? – примеряла Марина корону, переливавшуюся блеском камней.

– Великолепно! Ты в ней как королева.

– Я ее одену на обрученье.

«Как дети, – думал Власьев, слушая их щебет и восхищаясь Мариной. – Красивая будет у нас царица. Правда, невысокая, как ребенок вовсе. Но ему-то под стать будет, чуть выше плеча, пожалуй».

Потом начали подруги рыться в материях, присланных для невесты царем: «Ах вот эта хороша! Ах вот эта лучше!»

Власьев, почувствовав свою ненужность, кашлянул, дабы привлечь к себе внимание. И молвил:

– Позвольте удалиться, государыня?

– Да, да, голубчик, ступай, – махнула ручкой Марина.

И началась суета в усадьбе Мнишеков, ясновельможную паненку Марину готовили к обручению, и не где-нибудь, а в королевском дворце в присутствии самого короля да не с простым паном, а с самим царем Московии. Тут есть отчего с ног сбиться.

С десяток швей было засажено за шитье нарядов для невесты. Несколько раз на дню они бегали к ней примерять наряды. Марина кричала на них, одну даже ударила по щеке. Но к назначенному дню все наконец было Приготовлено: великолепное белое платье, усыпанное жемчугом, белые туфельки с золотыми застежками. И все это дополняла корона с выложенными из драгоценных камбий цветами. Увидев в этом наряде Марину, Власьев обалдел от восторга и едва удержался, чтоб не пасть перед ней на колени.

А когда они приехали во дворец и явились в огромную залу, сверкавшую золотыми росписями колонн и рамами картин, русский посол даже оробел. Сам король и его окружение тоже были под стать дворцу – сияли, сверкали, подавляя бедного Афанасия Ивановича.

И окончательно он смутился, когда его и Марину подвели к капеллану Мациевскому и тот, прежде чем благословить обручаемых, начал задавать им требуемые по уставу вопросы. А когда он спросил Власьева: «Не давал ли царь обещание жениться на другой паненке?» – Власьев добродушно брякнул:

– А откуда я знаю.

У капеллана полезли вверх белесые брови от такого неуставного ответа. За спиной обручаемых послышался смех. И Афанасий, поняв, что ляпнул не то, поправился:

– Если б кому государь обещал, то меня б сюда не прислал.

Пришлось капеллану довольствоваться и этим. Но когда он попросил Власьева одеть паненке Марине кольцо обручальное, Афанасия прошиб пот. Он боялся и прикоснуться к руке свой государыни. Однако быстро нашелся, вынул из кармана белый платочек, обхватил с его помощью кольцо и одел на пальчик Марине. Ф-фу-у, словно гору с плеч свалил: не задел ее тело, не коснулся.

Испытания на этом не кончились. После обручения Афанасий Иванович думал затеряться среди гостей, но когда все были приглашены в другую залу на торжественный обед и стали усаживаться за стол, сам король стал искать его глазами:

– А где ж наш обрученный?

– Я здесь, ваше величество, – пришлось отозваться Власьеву.

– Займите законное ваше место возле невесты.

И мучения бедного посла продолжились. Он осторожно сел рядом с Мариной, снова боясь задеть даже ее платье. И сидел почти не дыша, исходя потом от напряжения. Все пили, ели, а он не прикасался ни к питью, ни к закускам. И опять король заметил:

– Отчего ж наш обрученный не ест?

– Простите, ваше величество, но холопу неприлично есть при таких высоких особах, с меня довольно чести зреть, как вы кушаете.

– Ну коли так, – усмехнулся король. – Вольному воля.

После обеда все перешли в другую залу почти с зеркальным паркетом, наверху в нише заиграл оркестр. Гости начали танцевать. Власьев прижался к колонне и не сводил глаз с Марины, танцевавшей с каким-то паном. После первого танца ясновельможный подвел Марину к Власьеву:

– Король пожелал, чтоб обрученный танцевал с невестой.

Власьев, покраснев до корней волос, пробормотал:

– Спасибо. Но я не смею касаться моей государыни.

– А вы попробуйте, – не отставал пан.

– К тому ж я не умею.

Это уже оказалось причиной уважительной, хотя и неуважаемой. Афанасия наконец оставили в покое.

Бал закончился, когда уже наступила ночь и в зале горели тысячи свечей. Власьев уже почувствовал настоящий голод, кишки урчали с неудовольствием, сердясь, видимо, за то, что хозяин за столом и крошки не съел.

Но по окончании танцев Власьев увидел, как Мнишек, взяв за руку дочь, подвел ее к королю и она низко кланялась ему, падая едва ли не на колени:

– Благодарю вас, ваше величество, за этот праздник, что вы устроили для меня.

– Я был рад подарить его тебе, дитя. Когда станешь царицей, не забывай о польской земле, где ты родилась. Я тебе поручаю там в Московии хранить наши обычаи, нашу веру.

– Я постараюсь, Ваше величество.

Власьев не слышал этого разговора, но был возмущен увиденным. И когда с Мнишеком они возвращались в одной карете, он пенял ему:

– Этим вы оскорбили достоинство моего царя, пан Мнишек.

– Чем же, дружок?

– Ваша дочь, считайте, уже царица, а преклоняет колена перед королем.

– Царицей она станет, когда обвенчается с Дмитрием.

– Но она уже обручилась и не должна ронять лицо ни перед кем.

– Не спорьте, не спорьте, дружок, это король. И это он в конце концов дал разрешение на брак.

Во Власьеве того более взыграла обида за царя.

– Как же, «дал». Он же кого-то из своих хотел мне подсунуть вместо Марины.

– Что вы говорите, побойтесь Бога.

– Я говорю то, что было, пан Мнишек.

И Власьев, не скрывая злорадства, в подробностях передал свой разговор с королем по прибытии в Краков. Мнишек долго молчал, Власьев даже доволен был, что осадил спесивца. Но перед самым въездом в усадьбу воевода выдавил из себя:

– То он хотел свою сестрицу-перестарку подсунуть, пся кровь.

И Власьев не раскаивался, что испортил настроение ясновельможному воеводе. Пусть знает свое место.