Текст книги "Скопин-Шуйский. Похищение престола"
Автор книги: Сергей Мосияш
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)
Радость Шуйского по случаю победы под Тулой несколько омрачалась слухами о появлении на Брянщине еще одного Дмитрия. И когда царь решил распустить войско, против этого неожиданно возразил Скопин-Шуйский:
– Нельзя сейчас распускать рать, государь.
– Почему?
– Надо покончить с очередным самозванцем, появившимся в Стародубе.
– На носу зима, Миша. Какая к лешему зимой война. Погодим до лета, авось рассосется.
Но не рассосалось. Еще на пути в Москву к царю пришла огорчительная новость: «Самозванец Дмитрий взял Козельск, разграбил его и собирается промышлять Брянск».
– Эк его, – прокряхтел царь, – пошел черт по лавкам. Велел собрать воевод, сообщив о новости, спросил:
– Что будем делать?
– Идти под Брянск надо, – сразу сказал Скопин.
– Да, да, – поддержал князь Куракин. – Пока пожар не занялся – тушить надо.
– Тогда ступай-ка, Иван Семенович, ты туда. Постарайся взять этого молодца.
– Слушаюсь, государь, – отвечал Куракин. – Постараюсь.
– И еще тебе в подмогу… – Шуйский обвел взором присутствующих, выбирая, кого еще послать. Едва его взгляд остановился на Скопине, тот кивнул головой радостно: меня, меня, мол, пошли. По взгляд царя проследовал дальше и остановился на князе Литвине-Мосальском: —…Вот Василий Федорович будет в подмогу.
– Хорошо, государь, – отвечал Литвин-Мосальский.
– Только следуйте разными дорогами, чтоб не очень население мытарилось.
Когда все разошлись, Скопин-Шуйский спросил с обидой:
– Отчего меня не послал, Василий Иванович?
– Тебе другое дело грядет, Миша.
– Какое?
– Будешь на свадьбе моей посаженым отцом.
– Я?
– Ты. А что? Мала должность посаженым у царя на свадьбе?
– Да я не против, но…
– Вот и договорились, Миша.
Хотел Скопин возразить, мол, какой я «отец», в три раза моложе жениха, но передумал. Еще оскорбится царь за намек на преклонные лета его.
А пожар потихоньку разгорался. Имя Дмитрия по-прежнему имело притягательную силу не только для обиженных, но и для проходимцев и авантюристов, особенно литовских и польских. В первые же дни явился к нему пан Меховецкий и, назвавшись воеводой, сразу приступил к обучению крестьян воинскому делу. Из Литвы прибыл мозырский хорунжий Будзило. Брат самозванца Гаврила объявил себя царским окольничим и подчинил своей воле всех стародубцев.
Атаман Заруцкий понимал, что с такими ратниками и такой армией, едва насчитывавшей три тысячи, нечего и думать о походе на Москву.
– Государь, если Шуйский двинется на нас, он раздавит нас как котят.
– Что же ты предлагаешь, Иван Мартынович?
– Надо звать казаков, без них мы ничего не сделаем.
– Давай зови, – согласился Дмитрий. И Заруцкий отправился на Дон звать казаков под знамена царевича Дмитрия Ивановича, чудесно спасшегося от происков Шуйского.
Однако и эта трехтысячная армия доставляла немало забот новоявленному царю. Ее надо было не только кормить, но и чем-то занять, а главное – платить ей.
– За что платить-то? – возмущался «царь» на военном совете. – Жрут мой хлеб да еще и денег требуют.
– Так положено, государь, – говорил Меховецкий. – А что касается платы, надо взять какой-нибудь город, отдать им на разграбление, они и заткнутся.
– Верно, – поддержал воеводу хорунжий Будзило.
– Но какой брать-то? Брянск?
– Нет, Брянск мы пока не потянем.
– А что, если Козельск, – предложил Будзило. – Оттуда днями пришел калика перехожий, говорил, что там войска немного. Шуйский всех стянул под Тулу.
– Ну как, воевода? – взглянул «царь» на Меховецкого.
– Я думаю, можно попробовать. Но… но одно главное условие, кроме нас, здесь присутствующих, никто не должен знать, куда мы идем. Да, да. Иначе найдется другой калика перехожий, который донесет козельцам. Мы должны напасть внезапно, только так сможем взять город.
На том и порешили: идти на Козельск, никого не посвящая в цель похода. Брянск обошли стороной от греха подальше и Козельск действительно взяли с ходу, поскольку стража была невелика и не оказала серьезного сопротивления. А узнав, что к ним пришел царевич Дмитрий Иванович, сами открыли ворота. Но добыча не оправдала надежду ратников, поскольку уже до них побывал город в руках воров и царских войск и очищен был с большим старанием.
На обратном пути на полдороге взбунтовалась литва, составлявшая более половины дружины:
– Давай плату, царь!
– Откуда я вам ее возьму? – перетрусил самозванец.
– А зачем звал к себе?
– Я обещаю вам, как только возьмем Москву…
– Ах-га-га-га, – заржали литовцы. – Он возьмет Москву! Ну насмешил.
Подъехал Меховецкий, прикрикнул на развеселившихся ратников:
– А ну кончайте базар, ни черта не воевали, а уж денег захотели.
– А зачем нас звали? – не унималась литва.
– Вас звали воевать за природного государя Дмитрия Ивановича. – Пока Меховецкий препирался с бузотерами, «природный государь» потихоньку шажками отъехал в сторону, заехал за какой-то куст. Там остановился в великом страхе: «Что делать?» И тут появился Гаврила Веревкин, прошептал испуганно:
– Бежим братка, они тебя убить грозятся.
– Догонят.
– Не догонят. Мы по-за кустами, вон там нас Будзило ждет. Бежим.
– А Меховецкий?
– Он знает. Сам велел тикать в Орел. Он их задержит.
Обогнув неспешно лесок, они втроем поскакали к Орлу, уже нахлестывая коней. В Орле остановились на посаде в небольшом домике, который подсказал Гаврила Меховецкий.
Ночью в крохотной горенке, где самозванец лег вместе с братом, тот шептал ему:
– Матвей, давай плюнем на все это. Тикаем.
– Куда?
– А хошь бы в Польшу или Литву.
– Ты что? Я государь уже, мне назад обороту нет, Гавря.
– Какой, к черту, государь. Набрал разбойников, того гляди прибьют. Казны-то у тебя нет.
– Нет. Ну и что?
– Как что? Войску платить надо.
– Найдется, Гавря, и войско и деньги, был бы царь.
– Ох, боюсь я, братка, за тебя, ох, боюсь.
– Ты потише браткайся, услышит Будзило.
– Будзило дрыхнет без задних ног, его пушкой не разбудить.
Из-за перегородки доносился густой храп хорунжего.
– Есть, Гавря, хорошая русская пословица: назвался груздем, полезай в кузовок. Так вот и я, назвался царевичем, сам знаешь при каких обстоятельствах, и теперь назад нельзя, братка. Нельзя. Они ж нас могут прибить.
– Кто?
– Кто-кто, наши бояре, тот же Будзило или Меховецкий.
– Ну уж.
– Не «ну уж», Гаврила. И забудь, что ты мне брат, выкинь из головы, дал тебе чин боярина да еще окольничего, вот и помалкивай.
– Чин-то есть, – вздохнул Гаврила. – А жалованье?
– Ну и ты туда же. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней.
– Ладно, ладно. Молчу. Погожу до Москвы.
– Годи до Москвы… окольничий Веревкин.
Утром хорунжий отправился на торжище. Царь решил носа не высовывать, чтобы кто не опознал. Гаврила помогал старухе-хозяйке варить чечевичное сочиво, подкладывает в печь дровишки. Самозванец томился в горнице, ночной разговор с братом не шел из ума: «Может, прав Гавря, бежать надо. А куда? Везде раззор, разбои. При первом же лесе разденут, а то и прибьют. Может, обойдется?»
Да и честно, уж очень понравилось Матвею царем быть. Все кланяются, к руке поцеловать тянутся. Что ни прикажешь, тотчас исполняют. Из котла самое лучшее, из одежды самое дорогое, теплое. Девки так смотрят, бери любую, не пикнет, даже за честь почтет. «Нет, хорошо быть царем, а Гавря – дурак!»
С торжища приехал на коне Будзило, переметные сумы битком забил фруктами, вяленой рыбой, свежими калачами и даже корчагу хмельного привез.
– Ай, молодец Будзило, – хвалил его самозванец. – Быть тебе у меня полковником.
– Спасибо, государь, – отвечал хорунжий. – На Торге уж слух о тебе.
– Как? – побледнел государь.
– Хороший слух, хороший, – успокоил хорунжий. – Говорят, мол, явился природный царь Дмитрий, скоро замирит державу.
– А ну если так, – успокоился самозванец. – Конечно, замирю, как сяду на Москве, обязательно замирю, если, конечна, соседи мешать не станут.
За обедом выпили всю корчагу и даже развеселилось. Гаврила затянул песню: «На вгороде верба рясна…», подмигнул брату: подпевай, мол. Но тот уж был царем, не мог ронять себя до мужицкой песни, хотя очень хотелось рвануть за Гаврилой подголоском. Но снисходил до боярина, слушал. Взялся было хорунжий подтягивать, однако, как оказалось, ему медведь на ухо наступил, потому государь, поморщившись, махнул ему: замолчь. Умолк Будзило, и пришлось Гавриле одному кончать свою «вербу рясну».
На следующий день прискакал от Меховецкого посланец.
– Ваше величество, пан Меховецкий казав, шоб вы вертались.
– А литва утихла?
– Та вроде успокоились. Пан казав, шо без царя войско трудно держать.
Поехали в лагерь. Но, увидев возвращающегося царя, кто-то болтнул, что, мол, он ездил за казной, и опять начался шум:
«Давай жалованье!»
Вечером, когда рассерженная литва успокоилась и поуснула, самозванец, послав всех к черту, выехал на юг в сопровождении группы стародубцев. В пути сообщил спутникам: «Едем в Путивль, там дождемся казаков. Заруцкий должен привести их».
Из дозора, ехавшего впереди, прискакал с выпученными глазами верховой:
– Государь, к нам подмога.
– Какая подмога? От кого?
– Та с Украины, от пана Рожинского кажуть.
Поехали навстречу «подмоге», к Дмитрию подскакал на высоком жеребце в коротком полушубке лихач с закрученными усами, кинул два пальца к виску, представился:
– Пан Валавский, ваше величество, послан к вам князем Романом Рожинским.
– Сколько вас?
– Тысяча сабель.
– Очень хорошо, – обрадовался Дмитрий и, обернувшись, сказал своим: – На поляков всегда можно положиться. Они мне помогли прошлый раз Москву взять. Надеюсь, и теперь помогут.
– Поможем, ваше величество, – весело сказал Валавский. – Обязательно поможем.
– А вам ничего не известно о других моих сторонниках?
– Отчего же? Известно. К вам должен вот-вот прибыть полковник Лисовский.
– Я что-то слышал О нем.
– Ну как же, он один из организаторов рокоша в Польше против короля, осужден на изгнание. Это смелый, отчаянный вояка.
– Когда же он прибудет?
– Возможно, он уже прибыл в Стародуб. Ведь ставка ваша там была?
– Да. Тогда поворачиваем туда.
Они повернули к Стародубу. Царь был весел всю дорогу и необычно щедр на обещания. Пану Валавскому, принесшему такие хорошие вести, пообещал в будущем должность канцлера при царской особе.
В Стародубе помимо пана Лисовского с его конницей оказался и пан Тышкевич, тоже приведший тысячу поляков. Самым деловым оказался Лисовский.
– Солдаты не должны простаивать, – сказал он решительно при первой же встрече. – Они должны драться, а не переводить хлеб на дерьмо.
– Но сейчас, пан полковник, зима наступает, – пытался возразить царь. – Надо ждать тепла.
– Чепуха, – с солдатской бесцеремонностью отвечал бравый рокошанец. – Мы в Польше из-за потери времени упустили победу.
– Но куда вы предлагаете идти?
– На Брянск, далее Калуга, а там и Москва. К теплу мы должны быть в ней, ваше величество.
– Надо дождаться князя Вишневецкого, – сказал Тышкевич. – А то он может обидеться, что пошли без него. Вы же его знаете, государь?
– Какого Вишневецкого?
– Ну Адама. Он же был с вами в первом походе.
– Да, да, – закивал чересчур поспешно царь. – Конечно, помню. – В груди самозванца похолодело: «Господи, если он был с тем Дмитрием, он же может меня разоблачить. Что делать?»
Ночью царь призвал к себе брата Гаврилу, объяснил ему все и спросил:
– Что делать? Гавря, он хорошо знал того Дмитрия. Что, если он выдаст меня?
– А я что тебе в Орле говорил? Давай удерем, Матвей. А ты что ответил: я царь, я царь. Вот теперь расхлебывай.
– Слушай, Гавря, я тебя как брата спрашиваю. Посоветуй.
– А я тебе отвечаю как окольничий, расхлебывай, государь, сам. Понял?
– Гаврила, я ведь могу тебя лишить этих чинов.
– Не очень испугался, – огрызнулся Веревкин. – С твоих чинов даже сапог не сошьешь.
Однако, помолчав несколько, сжалился: брат все же, хоть и царь. Посоветовал:
– Надо убить его.
– Ты что? Спятил? Он же поляк, князь.
– Ну и что? Царей вон убивают и ничего. А то князь, эва шишка.
– Нет, нет, Гавря, я на это не пойду.
– Почему?
– А вдруг откроется. Да и кого пошлешь на это. Разве что тебя?
– Я на это не гожусь.
– Почему?
– Не гожусь и все.
– Вот и не советуй, что не скисло.
Так ничего и не решили братья Веревкины. Стали ждать, будь что будет.
Адам Вишневецкий прибыл с небольшим отрядом в конце ноября, когда уже ложился надежный снег. Когда самозванцу сообщили: «Прибыл князь Вишневецкий!», он невольно встал и, кажется, перестал дышать. Князь вошел в избу, отряхнул с усов подтаявший снег, внимательно, слишком внимательно, посмотрел на царя. Окружающими это было воспринято вполне нормально – после входя с улицы в избу всегда плохо видится, пока глаза привыкнут. Вот и пан Адам осматривался.
Однако за эти мгновения у «царя» душа в пятки ушла: сейчас выдаст.
Кто-кто, а уж Адам Вишневецкий отлично знал того Дмитрия, поскольку тот долго жил у него еще до Мнишеков. И знал точно, что тот погиб. А присматриваясь к новому самозванцу, пытался понять, годен этот для роли царя или нет? Подумал: «Этот хоть ростом вышел». А вслух сказал:
– Я рад, ваше величество, что вам удалось спастись.
– Благодарю вас, ясновельможный пан Адам, – ляпнул невпопад самозванец, у которого словно гора с плеч свалилась. Впрочем, для него самого это было «впопад» – князь не выдал его. Другие сочли это за комплимент ясновельможному Адаму.
Как бы там ни было, а с прибытием Адама Вишневецкого и Меховецкого с остатками первой дружины из-под Орла стали спешно готовиться к походу на Брянск.
Полковник Лисовский и слышать не хотел о зимовке в Стародубе.
– Возьмем Брянск, там и перезимуем, а повезет, так и до Калуги дойдем.
В первых числах декабря двинулись на Брянск почти с четырехтысячным отрядом. Меховецкий, по-прежнему считавший себя главнокомандующим при царе, был недоволен, что именно Лисовский настоял на этом походе. Но жаловался лишь Будзиле:
– Кой черт понес нас в такую непогодь. Хорошо, если брянцы ворота откроют, а если нет. Что тогда? В поле сопли морозить?
– Вы совершенно правы, пан Меховецкий, – поддакивал хорунжий.
Но ни тот ни другой не решались говорить о своих сомнениях его величеству. Вот если брянцы не откроют ворота, тогда другое дело. А пока… А пока пусть этот выскочка, полковник Лисовский, ведет дружину и ищет себе славу. Вот найдет ли?
Князь Литвин-Мосальский Василий Федорович прибыл под Брянск с дружиной 15 декабря, когда город уже находился в осаде и отбивал очередной штурм. Как на грех, Десна еще не встала, по ней шел лед и моста, естественно, не было. Его или сняли перед ледоходом, или унесло уже, поскольку был мост наплавной.
И тут с дубовых стен и башен крепости, увидев пришедшую помощь за Десной, вскричали брянцы в несколько глоток:
– Помоги-и-и-те-ее! Спасите-е нас!
К князю подскакал сотник первой сотни.
– Василий Федорович, надо выручать их.
– Но как?
– Мои ратники говорят, можно переплыть, что грех великий оставлять православных в беде.
Подъехало еще несколько командиров, поддержали сотника:
– Надо переплывать.
– Ладно, – согласился князь. – Но кто не сможет плыть, пусть останется. Река встанет, перейдут.
Люди-то поняли – надо, но вот многие кони никак не хотели идти в ледяную воду, их сталкивали. И, уже оказавшись в воде, животные понимали, что их назад не пустят, и греблись к другому берегу, таща на хвостах своих хозяев.
Когда Меховецкий увидел, как на той стороне в воду горохом посыпались ратники Шуйского, он наконец решился:
– Ваше величество, надо уходить. Мы сейчас окажемся зажатыми как в капкане. Они нас перебьют с двух сторон.
Но Лисовский никак не хотел отступать, носясь на коне вдоль берега, кричал:
– Стреляйте по тем, что в реке. По тем! По тем!
«По тем» раздалось несколько выстрелов, никого не поразивших. И тут даже рядовые рыцари сообразили, что надо уходить, потому как с горы из крепости летели в их сторону стрелы, пули и камни, а из реки уже лезли озверевшие от стыни москали. Им сейчас драться – что греться.
Воинство самозванца дружно побежало прочь. Брянцы открыли ворота своим освободителям, зазывая мокрых, продрогших ратников по избам, к топящимся печкам. Отогревать, сушить, кормить и поить чем Бог послал:
– Ай славно, ай как хорошо, что вы подоспели. Закурились дымки над черными прокопченными банешками, готовились освободителям добрый пар и березовые веники, любимое удовольствие русского народа и самое надежное лечение разных хворей.
15. Коло[53]53Коло – площадка круглой формы для коллективного обсуждения спорных вопросов.
[Закрыть]
Потерпев неудачу под дубовыми стенами Брянска, самозванец отправился в Карачев, но город уже был занят дружиной князя Куракина, посланного Шуйским на помощь Брянску.
Лисовский сделал попытку взять Карачев, но был отбит с потерями, хотя и невеликими, но сильно повлиявшими на настроение гусар. Неудачам полковника втайне радовался лишь Меховецкий: «Так тебе и надо, выскочка. Я все начинал, а он явился тут на готовенькое». Он считал себя основателем войска его величества Дмитрия Ивановича, и любые притязания на первенство в армии воспринимал болезненно. Подкапываясь под Лисовского, говорил царю:
– Зимовали б спокойно в Стародубе, так нет, послушались полковника. Погнали нас от Брянска, щелкнули по носу под Карачевым. И куда теперь?
– Пойдем в Орел, – отвечал самозванец, – там вроде нет «шубников».
Расположился самозванец в Орле, заставив всех вятших[54]54
Вятших – знатных, именитых.
[Закрыть] людей города присягнуть ему. Так было спокойней.
Дошли до Польши слухи о появлении другого царя Дмитрия Ивановича, победоносно шествовавшего по Северской земле, и сразу сыскалось немало желателей поживиться за счет Руси.
Князь Рожинский, отправивший ранее на разведку пана Валавского, успевшего уже стать канцлером при его величестве, решил наконец и сам идти на Русь. Собрав около четырех тысяч головорезов, вооружив их, он пришел и занял Кромы. Отсюда он решил диктовать свои условия и отправил своих послов в Орел.
Меховецкий, узнав о их прибытии и понимая, что с Рожинским за первенство ему трудно будет тягаться, потихоньку сообщил государю:
– Берегитесь его, ваше величество. Роман Рожинский может предать нас. Держите с ним ухо востро. Он запросит гетманство.
Так настроенный своим воеводой, Дмитрий встретил послов Рожинского неласково:
– С чем прибыли ко мне, Панове?
– Наш господин ясновельможный пан и князь Роман Рожинский прибыл, чтобы служить тебе, государь. И он хочет знать, какова будет плата за его службу?
– Не прослужив ни одного дня, ваш князь уже говорит о деньгах. Мне не нравится это.
– Но таков порядок, государь. Любая служба должна оплачиваться.
– Любая, но не та, которая еще не начиналась.
– Так что велите передать, государь, князю Рожинскому?
– Передайте, что я не звал его, он может отправляться назад. – Обескураженные посланцы Рожинского удалились.
И тут заговорил Валавский:
– Государь Дмитрий Иванович, вы зря затеваете ссору с князем Рожинским. У него сейчас дружина не меньше нашей. И он действительно хочет поддержать нас, а так он может пойти против нас.
– Что же делать?
– Воротите послов, Дмитрий Иванович, извинитесь, скажите, что погорячились.
– Мне – царю извиняться?
– Для дела надо, государь, для нашего общего дела.
Царь поморщился, все еще колеблясь. Гаврила спросил:
– Ну вернуть, что ли?
Веревкин понимал, что упрямому его братцу трудно перешагнуть через самолюбие, оттого и спросил так: ворочай, мол, дурень.
– Ладно. Верни, – вздохнул царь.
Веревкин отправился догонять послов и с большим трудом уговорил их вернуться.
– Панове, – молвил царь, едва те вошли. – Мне только что сообщили, что моя дорогая жена Марина находится в лапах моего врага Шуйского. Вы понимаете, какое после такой новости у меня настроение? Оттого я и нагрубил вам. Не гневайтесь, пожалуйста, Панове.
– О-о, ваше величество, мы хорошо понимаем ваше огорчение и глубоко вам сочувствуем. И, конечно, не смеем сердиться на вас.
– Я прошу, Панове, разделить со мной трапезу.
Послы согласились и не пожалели. Царь угостил их по-царски и напоил прекрасным рейнским вином. А прощаясь, наградил золотыми талерами, по пять штук на каждого, высказав затаенное:
– Надеюсь, Панове, вы забыли о случившемся?
– О-о, ваше величество, все забыто, – поклялись послы, вполне оценив плату за «забывчивость». Но явившись в Кромы к князю Рожинскому, вспомнили и рассказали все до мелочей. Как их, в сущности, царь выгнал, потом воротил, извинялся, обильно угощал и даже наградил золотыми талерами.
– Кто там был при нем? – спросил Рожинский.
– Его окольничий и пан Валавский, он у царя теперь канцлером.
– Ага, понятно. Царь воротил вас по подсказке канцлера Валавского, – догадался князь. – Молодец канцлер, не забыл старых друзей. Ну а завтра я сам поеду к царю, надо высказать ему сочувствие по поводу пленения его жены. Это прекрасная зацепка для последующего.
И хотя Рожинский догадался о своем доброжелателе, канцлере Валавском, случившееся с его послами насторожило князя: «Что-то здесь не то, кто-то не желает моего сближения с царем. Но кто?»
Поэтому, въезжая в Орел, Рожинский взял с собой всех телохранителей и отряд самых отчаянных гусар: «Случись что, эти меня не выдадут».
Когда он подъехал к дому, в котором проживал царь, и велел доложить царю о своем прибытии, ему сообщили:
– Государь сейчас в бане.
Это удивило и насторожило Рожинского: «В баню русские обычно ходят по субботам, а сейчас вторник».
Он слез с коня, передал повод одному из слуг и направился в дом в сопровождении всех телохранителей, вооруженных до зубов.
На входе перед ним явился дюжий ратник:
– Вам сказали, государя нет. Приходьте, когда он воротится из бани.
– Я не намерен ждать царя на улице. Прочь с дороги, я гетман Рожинский.
Телохранители князя оттолкнули ратника, и Рожинский прошел в дом, а там в большую горницу, где в переднем углу стояло большое кресло, видимо игравшее роль походного трона. Князь сел вблизи трона на лавку, поставил саблю между ног, всем своим видом говоря: «А я подожду здесь».
Тёлохранители стояли тесно в коридорчике и молчали. Гаврила Веревкин, набравшись духу, сказал Рожинскому:
– Ясновельможному пану должно быть известно, что сюда первым входит царь.
– Пошел вон, болван! – окрысился князь.
И Гаврила мгновенно истаял за спинами дюжих телохранителей. Он встретил Дмитрия на улице.
– Государь, в царской комнате сидит гетман Рожинский.
– Как вы посмели впустить его? – возмутился царь. – Сперва я должен сесть на трон, а потом уже он может входить.
Меховецкий, сопровождавший царя в баню и паривший его собственной рукой, молвил негромко:
– А что я вам говорил, ваше величество. Не целит ли он на ваше место?
– Ну как мне его выгонять? – разозлился Гаврила. – У него там такие быки с рогами.
– Ладно. Пойду, – сказал Дмитрий и приказал Меховецкому: – Ступай возьми надежных ратников и скажи Будзиле, пусть на всякий случай окружит дворец.
Дмитрий молча шел между поляками, набившихся не только в коридор, но стоявших и в царской горнице, за ним пробирался и Гаврила. Стараясь не смотреть в сторону Рожинского, Дмитрий сел на трон, принял царственную позу. Незаметно кивнул Гавриле, и тот громко молвил:
– Ваше величество, до вас просится князь Рожинский. Благоволите принять.
– Пусть войдет, – важно молвил Дмитрий.
Мгновенная усмешка тронула тонкие губы Рожинского, но сразу исчезла, он встал, церемонно поклонился царю и заговорил:
– Ваше величество, позвольте поблагодарить вас за теплый прием и выразить сочувствие в связи с постигшим вас горем, а именно пленением вашей жены злодеем Шуйским. Я надеюсь, что мы, объединив наши усилия, вырвем ее из коварных рук этого палача, сбросим его с вашего престола, и тогда вы вместе с нею станете царствовать в вашей державе на благо всему русскому народу. Я ласкаю себя надеждой служить под вашей высокой рукой этому благородному и справедливому делу. И прошу допустить меня до державной руки вашей. – С последними словами Рожинский подошел к трону и, склонившись, поцеловал руку государю, чем немало озадачил самодержца и витиеватой речью, и этим лобзанием руки. Надо было хоть что-то ответить, и Дмитрий, помедлив, сказал:
– Благодарю вас, ясновельможный князь, за сочувствие моему делу и за готовность служить ему. Прошу вас и ваших спутников к столу. Мой окольничий распорядится. Гаврила!
– Я здесь, ваше величество, – вынырнул Веревкин.
– Вели устроить на всех застолье. Да чтоб живо!
Царь и Рожинский сели за отдельный стол, сервированный серебряной посудой и кубками. Выпили, закусывали холодцом и мочеными яблоками. Чтобы как-то поддержать разговор, Дмитрий спросил:
– Что там за рокош творится в Польше?
– Это мятеж против короля Сигизмунда, ваше величество.
– И у вас, оказывается, не так сладко королю.
– Да, ваше величество, ему не позавидуешь.
– Мне тоже нелегко, – вздохнул Дмитрий. – Но что делать? Мои законные права на царство попирает какой-то выскочка.
– Король оказался везучее вашего величества, рокошане потерпели поражение.
– И все равно я бы не хотел быть королем польским, слишком много у него указчиков.
– Что делать? В Польше республика и короли у нас выборные.
– Оттого, наверно, и рокоши вспыхивают, всякий пан мечтает королем стать.
– Пожалуй, вы правы, ваше величество, – согласился Рожинский. В России на этот счет лучше. Рожденный от царя и наследует престол.
– Не всегда, – вздохнул Дмитрий. – Вон, пожалуйста, Шуйский не царского корня, а влез на престол. Да и Годунов тоже не по праву завладел нашим царством. С него и пошла эта замятия.
Беседа протекала мирно, вполне дружелюбно, но чувствовалось, что Рожинский чего-то не договаривает, впрочем, как и Дмитрий. Говорили о пустяках, о том о сем, но только не о деле. Видимо, князю мешало множество народа, что вполне устраивало царя.
– Вы действительно были в бане? – поинтересовался Рожинский.
– Да. Я хожу в баню каждый день.
– Да? – удивился князь. – Зачем, если не секрет?
– Какой может быть секрет. Я люблю париться, как и мой отец, Иван Грозный. И кроме того, я там отдыхаю от дел, от посетителей, вечно меня осаждающих.
Последние слова Рожинский принял на свой счет, но не подал вида, наоборот, посочувствовал:
– Я вполне понимаю вас, государь. С этими просителями просто беда. Я на себе испытываю это каждый день.
Застолье в царском дворце закончилось благополучно. И князь и царь остались довольны друг другом, хотя бы внешне. И за другими столами никто не поссорился, к удивлению Рожинского, знавшего такой грех за своими рыцарями, как правило, по пьянке всегда затевавших ссору, переходившую в потасовку, нередко кончавшуюся сабельной трескотней, а то и убийствами.
Рожинский помнил свою молодость, когда пан не мог быть уважаем, если избегал таких вот драк. Это и ныне неукоснительно соблюдалось. Все могло начаться с одного оскорбительного слова или даже косого взгляда. Это задевало честь, а за честь полагалось драться. Уж если сенаторы на сейме нередко хватались за сабли, то рядовому пану сам Бог велел стоять за себя. В драке за честь и убийство не считалось грехом, скорее доблестью. При прощании Рожинский высказал пожелание:
– Нам бы поговорить, ваше величество, наедине.
– Ради Бога, князь, я всегда к вашим услугам.
Но когда поляки ушли, Дмитрий призвал Веревкина с Будзилой и приказал:
– Если Рожинский запросит со мной аудиенции, отвечайте, что я занят. Поняли, олухи?
– Поняли, государь, – отвечал Гаврила. – Но почему олухи?
– Потому что напустили полный дворец поляков в мое отсутствие.
– У меня, государь, одна голова на плечах, – не стерпел упрека Веревкин. – Попробовали б вы их не впустить.
Он догадывался, что и братец-царь изрядно перетрусил, застав такое скопище гусар у себя, не зря же приказал стянуть ко дворцу ратников, но смолчал об этом Гаврила, чтобы не ронять достоинство царя.
Дмитрий не знал, но догадывался, о чем хочет говорить Рожинский наедине, наверняка о плате за услуги и о главном командовании войском. Об этом не переставал ему долдонить Меховецкий, нутром почувствовавший в Рожинском соперника:
– Рожинский хочет захватить всю власть над войском, а вас оттеснить, – припугивал Меховецкий царя. И это ему пока удавалось. Дмитрий действительно опасался сильного князя, имевшего дружину более царской. Нужен был какой-то противовес ясновельможному, и таким противовесом мыслился Заруцкий, который должен привести ватагу донских казаков. Вот тогда, опираясь на силу атамана, можно и говорить с Рожинским, и указать ему его место при войске.
Дмитрий наделся, отодвигая встречу с Рожинским, дождаться Заруцкого. Но князь, выражая нетерпение, уже на следующий день прислал адъютанта с просьбой «принять ясновельможного пана Романа Рожинского, как было условлено с государем».
– Государь занят, – отвечал Веревкин. – Сегодня принять он не может.
Первый отказ Рожинский стерпел, но на следующий день, услышав ту же отговорку, разъярился как тигр в клетке.
– Пся кровь! – орал князь. – Он хочет оскорблять меня, издеваться надо мной. Немедленно соберите коло. Пусть попробует не принять вызов коло.
Опасность положения по-настоящему оценил канцлер Валавский, когда прибывший от Рожинского есаул потребовал царя на коло.
– Надо ехать, государь, коло сердить опасно, – сказал он Дмитрию, но пугать не стал, хотя знал, что на коло могут и убить приглашаемого. Коло – стихия, плохо управляемая, и такие происшествия нередко случались.
Терять такую высокую должность, как канцлер, Валавский не хотел – что могло случиться в случае гибели царя, – а потому посоветовал Меховецкому:
– Вели Будзиле быть недалеко от коло с отрядом. Могут понадобиться.
Догадываясь, что на коло его не ждет ничего хорошего, Дмитрий выпил для храбрости добрый кубок вина, одел свой лучший кафтан, сиявший от золоченых вышивок и прошв, горлатную соболью шапку и сел на коня. На коне было богатое высокое седло с серебряными стременами, попона из бархата с золотыми кистями и бахромой.
В таком блестящем облачении, на таком прекрасном коне Дмитрий почувствовал себя увереннее: с ним, царем, ничего худого не должно случиться.
И не спеша направился к площади, где ждало его коло – широкий круг, окруженный теснящимися конниками в полном вооружении. Сопровождавший царя Гаврила был не допущен в круг: «Жди в стороне».
Коло, состоявшее сплошь из воинов Рожинского и соответственно им подготовленное, неодобрительно шумело, когда царь въехал в круг, и сразу же сомкнулось за его спиной.
Но это не испугало Дмитрия, не зря же он выпил добрую чарку крепкого вина.
– Ну говорите, ясновельможные Панове, зачем звали меня на коло? – спросил царь, обведя круг величественным поворотом головы.
– Отвечай, – грубо крикнул какой-то сотник. – Почему ты оскорбляешь нашего воеводу?
И коло подхватило требовательно: «Отвечай! Отвечай! Отвечай!»
– И чем же я оскорбил вашего воеводу?
