Текст книги "Скопин-Шуйский. Похищение престола"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Тут же в церкви состоялся благодарственный молебен перед чудотворной иконой Богородицы:

– Она, она пособила нам на супостатов.

Молились и просили ее на грядущее не оставлять их своей помощью в ратоборстве с басурманами и клятвопреступниками. Для устюжан изменившие живому царю и передавшиеся какому-то новому и являлись клятвопреступниками. От таких, конечно же, Богородица отвернется и обратит свой лик на тех, кто остался верен своей первой присяге.

И утром они снова отбивали очередной приступ и опять шли на вылазку, возглавляемые неугомонным Ртищевым. Удача им сопутствовала и на этот раз.

9 февраля поляки приступили к крепости уже с двух сторон. На стену и вышки поднялись уже и женщины помогать ратным отбивать врага. И даже отец Саватей, творя молитвы, явился на приворотную башню, вздымая над собой чудотворную икону Божьей матери, осеняя ею защитников: «Умрем за нашу заступницу!»

Одушевляемые присутствием Богоматери устюжане сражались с особым упорством, не жалея ни пороха, ни ядер, ни пуль, ни самих себя, словно это был их последний бой. Не догадываясь, что он действительно был последним.

Слишком много поляки потеряли уже здесь своих воинов, возле этой «ничтожной» – как выражался пан Казаковский – крепости.

Утро 10 февраля было тихим. Прождав до полудня, Ртищев отправил конную разведку в сторону польского лагеря:

– Постарайтесь разнюхать, что они там затевают.

Те скоро воротились с радостными криками:

– Они ушли-и-и! Бежали!

Были разосланы воеводой разведчики во все стороны, проверить, не заходят ли поляки с другой стороны. Но никто из них не обнаружил супостатов. Только теперь поверили устюжане в свою победу. И с этого дня каждый год 10 февраля отмечали этот праздник, совершая крестный ход с чудотворной иконой Богоматери – своей заступницы. Веря свято: она, она нас спасла.

А воевода Ртищев, вскоре докладывая главнокомандующему Скопину-Шуйскому о боях под Устюжной, резюмировал так:

– Упертые устюжане, заратятся – не удержишь.

6. Бунт в Москве

Тушинский вор перекрыл почти все пути подвоза продуктов в Москву. В то время как в Тушино торговля шла полным ходом и в лагере образовалось целое купеческое поселение, ввозившее на рынок все от хлеба, мяса, вина до великолепных скакунов и даже пушек и ружей, московские торжища хирели. Все дорожало. Столицу душил голод. Этим отчасти объяснялось массовое бегство москвичей в Тушино под высокую руку государя Дмитрия Ивановича от надоевшего всем Шуйского, которого уже кляли на каждом углу.

16 февраля 1609 года у князя Гагарина Романа Ивановича собрались заговорщики. Бояре сидели по лавкам, возмущались дружно: «До каких пор можно терпеть Шуйского?»

Все соглашались, что Надо гнать его с престола, что из-за него такая смута идет. Но как это сделать?

– Давайте послушаем Тимофея Васильевича, – сказал Гагарин и кивнул Грязному: – Говори.

– Я предлагаю завтра вывести на Красную площадь патриарха и потребовать смещения Шуйского.

– Гермоген не пойдет.

– Народ заставит, – сказал уверенно Грязный. – Куда он денется?

– А у вас уже есть подготовленные люди? – спросил Гагарин.

– Есть.

– Сколько их?

– Со мной приедет весь наш край. Человек триста будет.

– Триста маловато, – вздохнул Гагарин. – Ну я еще свою дворню пошлю.

– А думаешь, народ не сбежится? Все только и ждут сигнала.

– Я своих людей тоже приведу на площадь, – подал голос из угла Сунбулов. – Тимофей верно толкует: стоит начать. Когда Лжедмитрия свергали, тоже немного народу было, да еще ж поляки его охраняли. А с Васькой запросто управимся. Он всем уже осточертел.

– За него разве что Скопин заступится, – сказал Гагарин. – Тик он ныне в Новгороде сидит, шведов дожидается.

– Вот оно и хорошо, в самый раз Василия спихнуть.

– А кого на его место посадим? – спросил кто-то из бояр. – Мстиславского?

– Я говорил с Голицыным, – сказал Гагарин. – Он согласный вроде, хотя мнется.

– А чего мнется-то? – спросил боярин Крюк Колычев.

– Знаешь по поговорке: и хочется и колется… Но на площадь обещал прийти.

– Голицын любит чужими руками жар загребать. Если спихнем Шуйского, он в первых рядах будет. Вот почему он не пришел сегодня?

Колычев взглянул на Гагарина:

– Ты звал его, Роман Иванович?

– Говорил я ему.

– А он?

– А он говорит, не люблю по закуткам шептаться, вот на Красную площадь приду.

– Ну врет же, врет князь Василий. Он побоялся сюда прийти, чтобы не замараться, если нас здесь вдруг клевреты Шуйского накроют.

– Ну так как договариваемся, господа? – решил покончить с препирательствами Гагарин. – Начнем завтра?

– Раз подготовились, надо начинать, – сказал Грязный. – А то дождемся Скопина, тогда не получится.

– Будем уговаривать Гермогена, – насмешливо молвил Колычев. – Да ни в жисть не уговорим.

– Ну а что ж ты предлагаешь?

– Да прихлопнуть Шуйского и все дела.

– Ну, Иван Федорович, ты уж через край.

– Чего через край? Лжедмитрия ухлопали и все ладом получилось.

– Лжедмитрий – другое дело, Иван. Он польский ставленник был. А Шуйского мы сами избрали.

– На свою голову, – проворчал Колычев. – Как знаете, может на Маслену и удастся дело. Я только радый буду.

– Тут главное чернь зажечь, – сказал Сунбулов.

Колычев засмеялся:

– Чернь зажгется, Григорий Федорович, если ты ей винные подвалы пообещаешь.

– Нет, – возразил Гагарин. – О винных подвалах и заикаться не надо. Все дело прахом пойдет.

На следующий день с утра пораньше Грязный привел людей к Лобному месту, появились вскоре там Гагарин с Сунбуловым.

– Ну где они? – возмущался Грязный. – Вчера сколько их по лавкам у тебя сидело. А нынче?

– Да на языке все горазды, – согласился Гагарин. – А как до дела… Вот и Ваньки Колычева нет, а грозился: ухлопать, ухлопать.

– Слава Богу, кажись, Голицын пожаловал, – обрадовался Грязный, кивая в сторону приближающегося князя. – Здравствуй, Василий Васильевич, – приветствовал его издали. – А мы уж думали, ты не придешь.

– Как же не прийти, я ж обещался Роману Ивановичу. Ну чего стоим?

– Ждем народу побольше. Ныне суббота, должны сбежаться.

– На патриарха довольно будет и десятка. Давай, Тимофей, приглашай его.

Грязный едва удержался, чтобы не сказать Голицыну: «А ты чего не приглашаешь?» Сразу вспомнились и слова Колычева: «Голицын любит чужими руками жар загребать». Но не хотел начинать с препирательства.

– Хорошо, князь, но проводи нас через ворота.

Голицын проводил, сказав караульному:

– Это к патриарху, пропусти.

Но за Грязным не с десяток, а с полсотни побежало. Гермоген встретил делегацию грозно:

– Это еще что за комиссия?

– Святый отче, народ просит тебя на Лобное место, – сказал Грязный.

– Это еще зачем?

– Там узнаешь.

Патриарх возмутился таким ответом:

– Да как ты смеешь так со мной разговаривать? – воскликнул с гневом и даже посохом стукнул об пол.

– Ах, не хочешь по приглашению. Ребята, – обернулся Грязный к спутникам. – Помогите его святейшеству.

«Ребята» уже знали свое дело, налетели скопом на патриарха, ухватили под руки, отобрали посох.

– Вы что?! Вы что?! – возопил Гермоген. – Как вы смеете, злодеи?!

Но «злодеи» меньше его слушали, сами толочили патриарху:

– Народ зовет – идти надо, отче. Не отлынивать.

И потащили Гермогена силой, мало того, кто-то и толкал его в затылок: иди, иди. Старик хотел обернуться, увидеть этого богохульника, но ему не дали голову повернуть.

– Смотри под ноги, владыка, споткнешься.

Из собора вынесли, вытолкали в тычки Гермогена. Он понял, что будут так волочь и по Кремлю на позорище, оттого согласился:

– Ну довольно, злыдни. Вы мне у рясы рукав оторвали. Что у меня порхнет, че ли?

– Сам пойдешь?

– Пойду, конечно. Что я баран, че ли?

«Злыдни» отступились, и Гермоген потребовал вернуть ему посох.

– Зачем он тебе? Поди, драться хочешь?

– Дураки. Без посоха какой я пастырь?

Посох вернули, и Гермоген направился к Фроловским воротам величественным гордым шагом, как и положено святейшеству.

«Злыдни» смиренно следовали за ним, готовые в любой момент подхватить его снова под руки.

Думали, Гермоген может в воротах призвать на помощь караульных, но он проследовал мимо них молча, даже не ответив на поклоны.

Выйдя из ворот, он направился к Лобному месту, где стояли уже Гагарин с Сунбуловым. Толпа расступалась перед патриархом. Кто-то пытался благословение получить, его за полы оттянули: нашел время.

Гермоген неспешно поднялся на Лобное место и тут закричали из толпы явно подготовленные:

– Святый отче, до коих мы будем терпеть Шуйского?

– Чем не угодил он вам?

На это сразу не нашлось ответчика, потому заговорил Гагарин:

– Он тем не угоден народу, святый отче, что избран не всей землей, а своими потаковниками. И кровь христианская льется из-за него, недостойного. Нет счастья державе из-за него.

И тут закричали в толпе вперебой, добавляя царю непотребное:

– Он нечестивец!

– Он пьяница!

– Он блудник!

Гагарин с Сунбуловым переглянулись: кажись, через край перехватили. Шуйский и в холостяках обретаясь, никогда не блудил, а если и пил – всегда в меру. Ах, не об этом кричать надо. Но патриарх не упустил промашки заговорщиков:

– А ну скажите, с кем блудил царь? Молчите. А где видели вы его пьяным? Тоже сказать нечего.

– Он нас «в воду сажает», – попытался кто-то поддержать недовольство.

– Скажите, кого он посадил? Ну? Скажите же.

– Он тыщи пересажал, всех не упомнишь.

– Правильно, под Тулой бунтовщиков топил. Так что, он должен был их миловать? Они к нему убийц подсылали, что, ж он должен был с ними делать?

Нет, патриарха голыми руками не возьмешь, на любое обвинение он мгновенно ответ находит, попробуй переспорь такого краснобая. Подкован на все четыре. По его получается, что царь ни в чем не виноват, что нам его Бог послал, а божественный выбор терпеть надо, не роптать.

Даже грамота, написанная от полков с требованием переизбрать царя, не убедила патриарха.

– Не вы ли избирали Василия Ивановича и целовали ему крест, – гремел Гермоген с Лобного места. – А ныне хотите преступить через крест и меня, патриарха всея Руси, к тому наклоняете. Так нет же! Не будет вам на то моего благословения, не дождетесь его.

И с последними словами патриарх сошел с Лобного места и отправился восвояси. И никто уже не пытался его остановить, а тем более воротить назад.

Сунбулов с Гагариным были в некоторой растерянности. Так хорошо задуманное свержение Шуйского срывалось. Патриарх, с которого оно должно было начаться, переспорил заговорщиков и умыл руки.

– Где Голицын? – спохватился Гагарин. – Ведь он только что был здесь.

– Смылся, князюшка, – сказал Сунбулов. – Слинял, сучий потрох.

– Когда он успел?

– А черт его знает.

Понимая, чем для него может окончиться Масленица, князь Гагарин решился на последний отчаянный шаг.

– Православные, – закричал он. – Идемте к самому царю и потребуем добровольного ухода его.

– К царю! К царю! – завопили заговорщики, окружавшие Лобное место.

И хотя толпа уже собралась немалая, она почему-то не поддержала призыв и не кинулась вслед за заговорщиками во Фроловские ворота. Туда устремилось всего около трехсот человек, потрясавших кулаками и кричавших как заклинание: «К царю! К царю!»

Столь малое количество сторонников расстроило Гагарина:

– Ох, Гриша, кажись, проваливаемся.

– Не надо было в праздник-то зачинать, Роман. Ведь Масляна, до бунта ли?

Однако толпа, приблизившись к царскому дворцу, довольно дружно потребовала царя на суд. Многие думали, что Шуйский испугается, спрячется, как таракан, от народного гнева. Но он явился на крыльце в царском платье в шапке Мономаха с посохом в руке. Явился не жалким и испуганным, как ожидалось, а гордым И даже величественным. Стукнув посохом о гранит крыльца, вскричал гневно:

– Как вы смели явиться ко мне, когда я не звал вас?!

– Уходи, Василий, – закричало ему несколько голосов. – Уходи подобру, не мытарь народ!

– Это вы-то народ? – с издевкой сказал Шуйский. – Вы преступники. Можете убить меня, но я не оставлю престола. Я избран всей землей, только она вправе…

Шуйский говорил с одушевлением и, почувствовав колебание толпы, закончил с вызовом:

– Ну кто из вас готов убить русского царя? Иди же, смельчак. Вот он я. Иди!

Вызов был брошен. Смельчак не сыскался. Шуйский презрительно усмехнулся и, повернувшись спиной к толпе, неспешно удалился во дворец. Удалился, победоносно неся на голове шапку Мономаха.

Вернувшись к себе, он вызвал Воротынского:

– Иван Михайлович, возьми стрельцов и немедленно арестуй всех заговорщиков. В первую голову Гагарина с Сунбуловым. И к Басалаю на правеж.

Шуйский едва дождался вечера. Даже от блинов отказался.

– Но Масленица же, государь, – напомнил лакей.

– Успеем, помаслимся.

Воротынский прибыл вечером, развел руки:

– Все, государь, бежали.

– Как? Куда?

– К Тушинскому вору.

– Ах мерзавцы, ну хоть кого-то удалось взять?

– Взяли Колычева.

– Ивана? – удивился Шуйский. – За что?

– Он готовил покушение на тебя.

– Как? Иван Федорович Колычев-Крюк на меня? Да он же был мой лучший, преданнейший слуга.

– Был, Василий Иванович, а ныне стал враг. На Вербное собирался застрелить тебя.

На лице царя явилась горечь досады:

– Господи, кому же верить? Если самые верные… Послушай, Иван, он не мог этого замыслить один. Не мог. Вели пытать его, пусть назовет сообщников.

И Колычева в пытошной под Константино-Еленинской башней долго терзали и дыбой, и кнутом, и огнем. Никого не выдал Иван Федорович Колычев, никого не потянул за собой.

– Я один замышлял, сие, – хрипел он после очередной пытки. – Один бы и исполнил благое дело.

И лег под топор безбоязненно, благословляя своего избавителя, палача Басалая.

7. Можно начинать

30 марта светлым весенним днем наконец-то шведы пришли к Новгороду. Скопин-Шуйский, заждавшийся их, приказал встречать союзников салютом из крепостных пушок.

Командующий шведским отрядов Яков Понтус Делагарди, такой же высокий и статный, как князь Скопин, сразу понравился русским, по сему случаю Головин заметил:

– Ну с этим ты кашу сваришь, Михаил Васильевич.

– Почему так думаешь, Семен?

– Так не старье же. Такой же молодой и чем-то даже на тебя смахивает.

– Дай Бог, дай Бог. Но кашу-то варить с ним тебе придется, Семен Васильевич. Деньги-то при тебе.

– Да незачетных-то хватит, а вот на жалованье нехватка будет, придется собольими мехами отдавать.

– Наскребай, наскребай, Семен. И готовь письма к городам северным, в Соловки с требованием: слать деньги сюда для расчета со шведами. От моего имени составь, я подпишу. В первую голову Строгановым отправь, эти братья богатые, не откажут. И деньги, и ратников проси. С одними шведами мы Москву не освободим.

Первый шведский отряд был невелик – всего пять тысяч. Но Делагарди успокоил Скопина:

– Это первая ласточка, князь. Еще придет Зомме, приведет не менее десяти тысяч.

– Мы благодарны королю за помощь, – говорил Скопин, приветливо улыбаясь, хотя на сердце кошки скребли: «Где столько денег взять? Это тебе не устюжане, их иконой не вдохновишь. Только золотом».

День ушел на размещение воинства, приходу которого и новгородцы обрадовались: теперь есть помощь.

Вечером Скопин пригласил Делагарди к своему столу выпить по чарке хмельного меда. Тут же сидели Головин и братья Чулковы.

– Ну за союз, – поднял чарку князь.

– За союз, – согласился швед и засмеялся: – Вот бы ваш пращур Невский удивился, узрев такое. Он нас колотил, а вы на помощь зовете.

– Ну что ж, – отвечал Скопин. – Лучше дружиться, чем рубиться. А у Александра Ярославича другого выхода не было, вы же не с дружбой пришли. Верно?

– Верно, верно, – согласился Делагарди. – Вы правы, Михаил Васильевич. Позвольте я буду звать вас просто по имени – Миша, Михаил. Тем более что мы почти ровесники. Вам сколько?

– Двадцать три.

– Ну я немножко постарше, мне двадцать семь.

Выпили, швед, терзая пальцами жареный куриный бок, говорил:

– Мне Русская земля не чужая. Здесь мой отец погиб.

– Как?

– Да глупо, утонул в реке Великой.

– Давно?

– О-о, давно. Мне еще и двух лет не было. Я его и не помню. Мать рассказывала.

– Федор, разливай, – кивнул Скопин Чулкову. – Давайте помянем вашего батюшку, Яков.

– О-о, спасибо, князь Михаил. Это прекрасный обычай – поминать покойных.

– Пусть ему земля будет пухом.

– Ну, следуя правде, его вода взяла, – заметил Делагарди.

– Тогда пусть Великая станет ему лебяжьей периной.

– Вот так будет точнее, – молвил успокоенно сын Понтуса Делагарди, утонувшего еще в прошлом веке.

После второй чарки захмелевший швед разоткровенничался:

– Для меня к полякам свой счет, друзья. Я у них четыре года в плену отмотал.

– Надеюсь, больше не хочется, – улыбнулся Скопин.

– Шутишь, князь Михаил? Теперь буду с них должок вытрясать. С чего мы начнем?

– Я думаю, с Каменки. Но об этом лучше завтра, Яков Понтусович, на свежую голову.

– Вы правы, Михаил Васильевич. Продолжим беседу с Бахусом, наливайте. Хороша ваша медовуха.

Скопин-Шуйский знал, в каком отчаянном положении была держава, но своего нового союзника старался не посвящать в это, опасаясь отпугнуть от предстоящих нелегких ратных трудов.

К апрелю 1609 года ему помимо шведов удалось сосредоточить в своих руках и несколько русских отрядов.

Поэтому на следующий день, собрав у себя всех и расстелив на столе чертеж-карту, Скопин определял каждому отряду задачу.

– Первое и одно из главнейших направлений – юг, куда ушел Кернозицкий с своим отрядом. Сюда пойдут генерал Горн Эверт Карлович с шведским отрядом и Федор Чулков с русскими. Первой берите Старую Русу и приводите к присяге царю Василию Ивановичу, затем идете на юг в Торопецкий уезд. Здесь, в Каменке, стоит польский отряд Кернозицкого. Если вы его разобьете, то, я думаю, Торопец уже будет в наших руках. Поскольку Торопец стоит на пути из Польши в Москву, здесь мало заставить присягнуть царю Василию. Здесь придется тебе, Федор, остаться с частью отряда за воеводу.

– Хорошо, Михаил Васильевич, но, видимо, мне надо не просто отсиживаться?

– Конечно, тебе надо пресечь приток поляков к Тушинскому вору. И помогать окрестным деревням уничтожать польские отряды фуражиров-грабителей. Теперь вам, Федор Андреевич, – обратился Скопин к князю Мещерскому. – Вы поедете на Псков, там власть захвачена чернью, а потому город держит сторону Вора. И, конечно, вятшие очень недовольны этим. Вам надо в город отправить тайных подсылов, связаться с вятшими и помочь им войти во власть. Ну и главарей смуты, естественно, казнить.

– А шведов вы мне не придадите? – спросил Мещерский.

– Нет, Федор Андреевич, главные силы шведов во главе с Яковом Делагарди и со мной пойдут на Москву, она ведь, в сущности, в осаде. С юга к ней от Астрахани идет Шереметев, где-то в районе Ярославля нам надо соединиться с ним. Но первая наша главная цель – Тверь.

– Надо сначала взять Торжок, – сказал Семен Головин.

– Верно, Семен Васильевич, – согласился Скопин. – Торжок я велю брать Гавриле Чулкову. Кстати, Эверт Карлович, по взятии Торопца сразу выступайте на помощь Торжку, то бишь Чулкову.

– Хорошо, Михаил Васильевич, – кивнул Горн.

– Теперь, господа, мы не можем не воспользоваться победой устюжан, мы обязаны поддержать их. Это придется делать вам, Никита Васильевич.

– Я догадывался, что именно это вы поручите мне, Михаил Васильевич, – сказал воевода Вышеславцев.

– А как же? Вам надо потихоньку подступать к Ярославлю. Начнете с Пошехонья. Взяв его, пойдете на Рыбинск. Этим вы отрежете Вологду от Вора, и Пушкин там не удержится. Вологжане сами спихнут его. Им надо чуть-чуть пособить. Поляки своими грабежами и насилиями толкают крестьян на нашу сторону. И это надо учитывать, и эти отряды всячески поддерживать.

– Все это хорошо, – вздохнул Вышеславцев, – но на что эти ополчения содержать? Не грабить же, как поляки?

– Ни в коем случае. Поляки грабят – они в чужой стране. А мы? Каждого ратника должен содержать город, поставивший его. Вооружать, а главное, выдавать содержание денежное не менее чем на месяц вперед. Если такого содержания Не будет, наш ратник ничем не лучше станет поляка или казака. В этом берите пример с новгородцев, у них издревле вече определяет расклад на всех жителей, даже на нищих, кому и сколько вносить на содержание войска. Сейчас, когда казна державы пуста, только так можно выйти из тяжелого положения, земскими усилиями.

Делагарди, сидевший до этого молча, решил заметить:

– План ваш прекрасен, Михаил Васильевич, он направлен на скорейшее освобождение Москвы. Но, мне кажется, нам надо обеспечить и тыл свой.

– Уж не Орешек ли вы имеете в виду, Яков Понтусович?

– И его в том числе.

– На Орешек у меня уже определен воевода и отряд. Я здесь не хочу, по понятным причинам, говорить о нем. Чем меньше людей будет знать, тем лучше для дела.

– Ну что ж, я согласен с вами, – улыбнулся Делагарди. – Неожиданность всегда половина успеха.

Вечером за ужином, когда Скопин остался со своим шурином, спросил его:

– Семен, ты не догадываешься, кого хочу на Орешек послать?

Головин внимательно посмотрел в глаза князю и, прищурившись хитро, молвил:

– Меня, наверно.

– Умница. Сообразил. Ты ешь, ешь и слушай. Орешек, как ты знаешь, строили новгородцы, он на острове, стены высокие, почти неприступные. Его можно взять только хитростью. Сейчас лед сошел и Салтыков шлет во все стороны фуражиров и провиантщиков, гарнизону есть-пить надо, камень грызть не будешь. Так вот, ты в виду крепости не появляйся, не настораживай их. А разошли малые партии ратников по озеру и по Неве вниз. Захватив фуражиров, в лодии под сено попрячь больше оружных и пусть плывут к крепости. Хорошо бы две-три лодии шли с озера и снизу от Невы. На причале сходите, ворота отворены, никто не ждет вас. Как только будут захвачены ворота, вся дружина с озера должна нагрянуть на крепость.

– Почему с озера?

– Потому что оттуда идти по течению и, стало быть, скорость движения выше. Гарнизон там невелик, от силы полтысячи будет. Тебе двух-трех тысяч достанет, возьмешь новгородцев.

– А что делать с Салтыковым?

– Он – боярин, отправь в Москву, пусть его царь судит.

– Нижегородцы вон князя Вяземского повесили.

– Ну там другое дело, он с Тушинской ватагой осадил Нижний, сам на рожон лез. Попал в плен, нижегородцы решили без Москвы обойтись. Где-то и правы были. А я на Татищеве обжегся, более не хочу никому судьей быть, тем более над боярами да князьями.

– Но Татищева же не ты осудил, вече.

– Началось-то с меня. С вече не спросишь, а вот с себя спросить хотелось бы. Со своей совести.

– Если возьму Орешек, что дальше велишь?

– Оставишь гарнизон, назначишь какого-нибудь сотского за воеводу и сразу догоняй меня. И не забудь заставить их присягнуть Василию Ивановичу.

– Ну это само собой. А хитро ж ты придумал, Михаил Васильевич.

– То не я, Семен, то древние греки давным-давно придумали. А творить скрытно от врага Александр Невский заповедал. Так что нам есть у кого учиться. Была б охота.