Текст книги "Александр Невский"
Автор книги: Сергей Мосияш
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 41 страниц)
ПЕРЕГОВОРЫ И СМОТРИНЫ
Юрий Мишинич воротился из Норвегии не один, а с посольством конунга Хакона. Его поездка вполне удалась, и он, не скрывая радости, докладывал великому князю:
– … Король Хакон позволил мне взглянуть на дочь его Христину. Ничего не скажу худого, красавица девка. И я очень рад за князя Василия.
– Радоваться рано, – заметил Александр. – Сам-то как Хакон, не против отдать дочь за Василия?
– По-моему, он даже рад. Он же и посольство свое не токмо для переговоров снарядил, но и жениха посмотреть. Они мне сами о том в пути сказывали.
– Ну что ж, устроим смотрины, – сказал великий князь и, вздохнув, добавил: – Кабы Биргер не испортил нам их.
– А при чем он, Александр Ярославич?
– При том, что он уже родня Хакону, а мы только сбираемся таковыми стать.
– Не испортит, Александр Ярославич. На полуночи женихов высоких нет, а Хакон, как я понял, не хочет дочь далеко отпускать. А наши новгородские земли с его граничат. Окромя как от нас, ему более ни от кого сватов не хочется. Уж я все выведал.
– Молодец, Юрий. Спасибо за старание. Будем сватать Христину, – и, улыбнувшись краем рта, Александр пошутил: – А ежели невеста крива окажется, с тебя первого и спросим.
– Нет, Александр Ярославич, девка – ягодка.
– Девки все ягодки, Мишинич, а вот откуда злы жены являются?
Переговоры, начавшиеся с послами конунга Хакона, шли гладко. И новгородская сторона и норвежская едины во мнении были, что «в саамах и корелах всем мир надобен».
Некая задержка была, когда стали по чертежам рубеж определять: где – по какой речке, горе, озеру – проходить ему. Здесь особенно упирались бояре новгородские, сбиравшие дань с корел и саамов. Если б не великий князь, бояре б, наверно, так и не сговорились с послами Хакона, чего доброго, еще бы и перессорились.
Но Александр Ярославич особо ретивых тут же осаживал:
– Ты, Рагуил, за Гремячий ручей цепляешься, аки сосунок за титьку. Пошто ж ты за меч не цеплялся, когда на Емь пошли?
– Так то Емь, Ярославич, а тут наше кровное.
– Ты небось к этому кровному сам не ездишь, ватаги шлешь.
– Ну как водится.
– Ну так вот, вдругорядь накажи, чтоб за Гремячий не лезли твои молодцы. Оттого и смертоубийства были, что новгородцы там на чужое зарились. Отписывай, Светозар, Гремячий конунгу.
После норвежские согласно кивали головами, довольные вмешательством «конунга хольмградского» – так они называли новгородского князя.
Никто из бояр, даже посадник, не смогли ослушаться Александра Ярославича. Соглашались. Иногда и с неохотой великой, но соглашались. Знали, что перечить ему себе дороже станет.
На переговорах присутствовал и князь Василий, сидел рядом с отцом. Но только слушал, ни во что не вмешивался. На нем были алый кафтан, шитый золотом, бархатная шапка, отороченная соболем. Александр взял его на переговоры не только из желания показать послам, но главное, следуя древнему обычаю: сын всегда должен вникать в дела родителя. Сегодня слушает – завтра станет сам приказывать и думать. Иной школы не было у высоких наследников.
После переговоров, определивших на веки вечные рубежи меж новгородскими землями и Норвегией и кончившихся к обоюдному удовольствию благополучно и пристойно, великий князь задал на Городище пир, как это и велось испокон на Русской земле.
Послы были поражены обилием пищи, выставленной в сенях на стол, но особенно понравились им меды хмельные. Пили они их с удовольствием и, кажется, перестарались: скоро, опьянев, забыли о своем высоком представительстве, стали обниматься с русскими, целоваться и объясняться в приязни и дружбе.
Играли гусли, гусляры пели хвалы высоким гостям. Хвалы сменялись плясками, пляски – песнями. Сени гудели, половицы гнулись, звякало стекло венецианское.
Князья Александр Ярославич и Василий Александрович сидели во главе стола и правили, сколь возможно было, весельем. По знаку их начинались песни, пляски, вносились новые блюда и закуски. Оба были веселы и оба не злоупотребляли медами.
Перед самым пиром в светлице князя было устно уговорено с послом, что по осени будут засланы сваты к Христине, и будет венчанье, и будет свадьба, достойная жениха и невесты.
Оттого князь Василий, сидя на пиру, уже чувствовал себя женихом и чарку едва пригублял, не желая пьянеть. Он мысленно пытался представить ее – свою суженую, представить по описанию Юрия Мишинича: «Стройна, белокура, синеглаза, тебе по плечо будет». Ему нравилось особенно последнее – «по плечо», приятно быть выше женщины, так только чувствуешь себя настоящим мужчиной и воином, ее опорой и оборонителем.
Когда пирующие дружно и многоголосо грянули любимую князя:
Изострю стрелу калену,
Натяну тиво тугое
И пущу стрелу певучу
Прямо в стаю лебедину… —
явился в сени Светозар с лицом озабоченным, прошел по-за спинам веселящихся к великому князю, наклонился к уху, что-то сказал ему. Александр согнал с лица благодушие, нахмурился, встал из-за стола, пошел за Светозаром к выходу.
У конюшни на бревнышке, прислонясь спиной к рубленой стене, сидел усталый Миша Звонец – отцов милостник. Со смертью Ярослава он отошел от дел, жил во Владимире. Но так уж у Звонца, видно, на роду было написано – привозить худые вести Александру Ярославичу.
Он хотел подняться навстречу великому князю, но тот рукой махнул: сиди, – и, подойдя, опустился рядом.
– Мне как сказали – Звонец прискакал, я понял – беда. Говори, какая?
– Ты уж прости, Ярославич, что от меня одни беды идут.
– Эх, Миша, если б от тебя, я б давно с ними управился. Тебя б в поруб, и бедам конец. Что там стряслось?
– От великого хана к тебе какой-то родственник едет по прозвищу Китат, велено встретить, как хана.
А из Золотой Орды Андрея Ярославича ко двору требуют, кабы не казнить.
– Не каркай, – оборвал Мишу Александр. – В Золотую Орду сам с ним поеду. Уговорю Сартака, он мне не откажет.
– Сартака убили, Ярославич, – тихо уронил Звонец.
– Как?! – отшатнулся князь от Миши. – Кто?
– Откуда мне знать, – пожал тот плечами. – Ездил в Каракорум, а на обратном пути был убит. Вот и все, что мне известно. Но мню я, без руки великого хана сие не обошлось.
– Нет-нет, Миша, того не может быть. Менгу в великие ханы Батый возвел, не мог он так «отблагодарить» – убить сына.
– Эх, Ярославич. Чем выше стол, тем более кривды. Может, на то и убил, чтоб уж некого было благодарить.
«А ведь, пожалуй, он прав, – думал Александр, полнясь тревогой. – Как было с Сартаком наладилось… И вот те на, опять тьма и туман впереди. А тут еще этот родственник хана».
– Ты что-то молвил, Миша? – спросил Александр, отрешаясь от мыслей черных.
– Я спрашиваю, когда к столу своему потечешь?
– Завтра. Выедем чуть свет. Светозар, распорядись одарить послов щедро, проводить с честью. Но о наших заботах ни слова им. Вызови с пира мне Пинещинича и Елевферия Сбыславича. Велю им готовиться, поедут со мной.
XXIXЧИСЛЕННИКИ
За неделю до своего приезда Китат прислал человека сказать великому князю, что скоро в гости к нему жалует со всем своим двором и своими женами. Знатный татарин предупреждал о своем приезде не напрасно: пусть-де великий князь готовит пышную встречу и подарки посланцу великого хана. Об этом гонец ничего не сказал, но Александр уже знал алчность татарскую и догадывался о причине столь раннего предупреждения.
Подарки велел готовить, а о встрече думать не стал. Сама мысль о торжественном въезде татарина во Владимир кощунственной была. Александр догадывался: Китат не с добром едет, со злым делом, – и встречать его колокольным звоном и хоругвями значило унизиться русскому духу до крайнего предела.
– Верно, Ярославич, – поддержал его митрополит. – Пусть тело наше терзают коршуны ненасытные, но душ наших да не пожнут вовеки.
Китат явился во Владимир вскоре после троицы, в город въезжать не стал, а остановил кибитки свои за Клязьмой на лугах. Там и корму для коней достаточно и, что не менее важно, он у всего города на виду. Это тоже хорошо – быть бельмом на глазу у русичей.
Свита у него оказалась немалая, русские князья, бывало, с таким числом людей на рать хаживали. А тут «гость» целый полк привел.
И, глядя из дворца туда, вниз за Клязьму, на скопище кибиток татарских, хмурился Александр Ярославич, мрачнел от предчувствий недобрых. Еще в Каракоруме говорил ему русский пленник Кузьма, что татары уж Китай переписали и другие страны, как бы на Русь с тем же не явились. Перепись сия нужна им, дабы обложить каждого живого человека данью, будь старец он дряхлый или младенец новорожденный. Не с тем ли и Китат пожаловал?
Вскоре еще посыльный от Китата явился, предупредив, что гость высокий едет через Золотые ворота ко дворцу великокняжескому.
«Эк его пучит от спеси-то, – подумал Александр. – Не в ближние Волжские, а в Золотые ему захотелось въехать, эдакий крюк дать. Думает, у Золотых встречу его обязательно. Ничего, и без меня доедешь до сеней».
Все же Светозару велел встретить татарина у крыльца и пригласить в сени с возможным уважением и почетом.
Китат явился в сени со своей свитой, взглянул испытующе на Александра, сидевшего на стольце, прошел к лавке, сел, шумно вздохнув.
– Как доехал? – спросил Александр, блюдя восточный обычай.
– Доехали хорошо, князь, – отвечал Китат. – Вот встретили нас… – И умолк многозначительно.
Но Александр, словно не поняв намека, сказал:
– Для встречи посланца великого хана приготовили мы подарки. – И указал в угол, где горкой высились меха. – Прими и не держи сердца на нас.
Китат даже не взглянул на подарки и не поблагодарил князя – привык к подношениям.
– Ты знаешь, князь Александр, с чем я прибыл к тебе?
– Скажешь – узнаю, – отвечал князь, слабо надеясь услышать другую причину, а не ту, что ему в голову пришла.
– Великий хан, – начал торжественно Китат, – поручил мне переписать весь твой народ.
«Так и есть, – подумал Александр. – Начинается худшее. Господи, укрепи нас».
– Тебе, князь, надлежит дать нам людей твоих, – продолжал Китат, – которые бы не только указывали города и веси, но и жизни наши берегли. И наказать людям твоим ты должен, что того, кто на нас меч подымет, смерти предавать. Только так и мы и ты сможем исполнить волю великого хана.
Александр кивнул утвердительно, но прикрыл ненадолго глаза, дабы татарин не прочел в них истинного настроения князя.
– Ну что ж, – заговорил, собравшись с силами. – Веление великого хана исполнять будем.
Как исполнять, он не знал еще, но что Русь будет противиться переписи – в этом был уверен.
– Налагать дань будем на каждого человека, – продолжал разъяснять Китат. – То немного, за год гривна всего. Обложим и каждый дым, ловчие будут платить с лука, смерды с каждой сохи и от снопа все десятое, и от меда, и от коров, и от коней. Все десятое, разве это много, князь?
– Немного, если на пальцах честь, Китат. А в жизни будет разор моему народу.
– Это почему же? – усмехнулся татарин.
– Ежели у смерда семеро по лавкам, да за каждый рот по гривне, да с дыма, да с сохи, да десятое… Ему от такой дани лучше себя в рабство продать. А еще ж и мне платить надо.
– Хе-хе, – засмеялся Китат. – Заставляй их хорошо работать, будет и великому хану, и тебе останется.
– А смерду? Смерду что останется?
– Смерду – его рало и пашня, каждому бог свое дает. Одному меч, другому власть, третьему рало. Разве я тебя учить должен, князь? – спросил Китат с раздражением. – Разве мне легкая работа впереди, – переписать весь твой народ, обложить и исчислить дань?
– Хорошо, Китат, – нахмурился Александр. – Когда начать думаешь?
– Сразу же как дашь мне людей.
– А у тебя разве мало?
– То мои численники. Их дело счет вести, а твои станут охранять их. И еще одно дело, князь. Ты помнишь, когда в Каракорум ехал, где коней менял?
– Помню. В ямах.
– Вот это ж будем и на Руси устраивать. На дорогах промеж городов построим ямы, коней станешь держать на них, смердов, чтоб ямскую службу правили.
– А разве ты не видел, Китат, едучи по Руси, что стало с ней? Некому ни поле орать, ни по ямам службу править.
– Ничего, князь. Народ – трава, дождь польет, солнце взойдет, нарастет другой. Хе-хе.
«Всё, как у хана, и приговорка даже», – подумал с горечью Александр.
И началось исчисление русского народа, дабы никто не был обойден данью, от которой теперь спасти человека могла лишь смерть одна. Впрочем, священнослужители данью не облагались. Великий хан знал, что делал, отрывая церковь от народа. Теперь, ежели мизинные люди против Орды поднимутся, церковь не поддержит их. А ведь верующие без благословения и на рать не пойдут: неосвященный меч да не сечет. Нет, хитер Менгу оказался, хитрей, чем думал о нем Александр Ярославич.
И баскаки, прозвище получившие от татарского слова «баска» – что «дави» означало, начали рьяно давить Русь, выжимая из нее все возможное ее достояние, высасывая пот и кровь, обращенные в золото и серебро, дабы в далекой ханской столице елось и пилось слаще, спалось мягче, высилось выше неба бездонного.
И всем тогда невдомек было – и русским и татарам, что излишеству сему предел грядет, ибо неправедное само в себе погибель таит. Лишь своим потом сотворенное всегда живо и бессмертно.
И народ русский творил себе бессмертие, терпеливо и долго копая глубокую могилу Золотой Орде. А она в том сама ему поспешествовала. Но провидеть сие никто не мог, даже Александр Ярославич, у которого цель одна была – не дать умереть Руси…
XXXЛАНИТЫ ОГНЕМ ГОРЯТ
Ордынский хан Улагчи требовал приезда ко двору всех братьев Ярославичей. Это его веление передал Александру ростовский князь Борис, только что воротившийся из Орды.
– Ты не знаешь, зачем он зовет нас? – спросил Александр Бориса.
– Нет. Разве у них узнаешь?
– Но все-таки. Ведь ты ж видел хана Улагчи.
– Видел. Отрок он еще, молоко на губах не обсохло.
– Если отрок, значит, не свою волю кажет, кто-то за ним стоит.
– Известно кто, великий хан.
Отпустив Бориса, Александр послал гонца в Тверь к Ярославу, наказав приезжать немедленно, «многие подарки Орде имея».
Послал гонца и к Андрею в Городец с предупреждением, чтоб готовился к отъезду в Орду и ждал к себе их с Ярославом.
Ярослав приехал во Владимир, исполнив все, как велел старший брат. Теперь, после позорного бегства из Новгорода, он стал послушен и тих. Но Александр не верил в искренность такого смирения и потому, воротив на прежний стол – в Тверь, зорко следил за поведением Ярослава.
Когда однажды Александр на правах старшего в семье заговорил о новой женитьбе Ярослава, предлагая ему свою помощь, тот ответил смиренно:
– На ком велишь, на той и женюсь.
– Неужто у тебя никого на примете нет?
– Нет, – вздохнул постно Ярослав.
Именно этот разговор убедил Александра – брат по-прежнему лукавит с ним. Великий князь знал от верных ему новгородцев, что Ярослав, сидючи недолго в Новгороде, увлекся дочерью боярина Юрия Михайловича и, если б не бегство, женился б на ней.
«Ну лукавь, лукавь, – подумал с горечью Александр. – Токмо далеко ль на сем ускачешь? Видно, черного кобеля и впрямь не вымоешь добела».
Нет, не ладилось между братьями, и это более всего огорчало Александра. Их союз был шаток и ненадежен. Даже с ханом Сартаком они лучше понимали друг друга, умели быстро договориться, а главное, положиться один на другого, хотя цели обоих были прямо противоположны. И это с врагом.
А здесь – братья единокровные, но довериться некому, положиться не на кого.
Вот и встреча с Андреем не обрадовала. Когда Александр с Ярославом приехали в Городец, то нашли князя Андрея в дальней горнице мертвецки пьяного. Княгиня Устинья Даниловна оправдывала мужа: «То он с горя горького, батюшко».
Удалив княгиню из горницы, великий князь велел подать холодной воды и, окатив ею брата, поднял его за грудки, встряхнул как грушу.
– Ты что творишь, свинья?! А? Что я велел тебе делать? А?
– М-мол-ица, – промямлил Андрей, с великим трудом открывая мутные глаза.
Большего от него в тот день не добились. А назавтра, помятого и мрачного, усадили на коня и отправились далее.
В пути многодневном немного обвыклись братья. Спали в одном шатре, ели едва ль не с одной тарели, пили из одной корчаги, поневоле сблизились. А когда великий князь намекнул, что, возможно, это их последний совместный путь, что от татар всего можно ждать, братья сплотились около старшего – водой не разлить.
Александр радовался в душе, но вслух ничего не высказывал, боясь сглазить милых братцев.
Только уже в Орде, когда шли к ханскому дворцу, предупредил:
– Языки не распускайте. С ханом я стану говорить. Ваше дело поддакивать.
– Конечно, конечно, – поспешно согласился Ярослав. – Да я по-ихнему и не смыслю.
Но хан Улагчи с первых же слов смешал все их замыслы. Он был юн – еще и усы не пробивались у отрока, – и все время посматривал на темника, сидевшего неподалеку, которого князь видел впервые. Александр понял: темник этот – милостник великого хана и приставлен к Улагчи главным советником и воспитателем. И, как бы ни старался юный хан со свойственным юности гонором показать свою самостоятельность, Александру было ясно – он поет с чужого голоса.
Улагчи не дождался даже окончания церемонии вручения подарков, крикнул звонко и требовательно:
– Который из вас Андрей?
– Вот он, – указал Александр на брата и шепнул тому: – Тебя спрашивает. Не зарвись.
Андрей выступил на полшага вперед. Хан запальчиво крикнул:
– Почему бежал от нас? Что делал у свеев? На нас союз ковал?
Андрей ничего не понял – все перезабыл, что знал, но догадался, что хан им недоволен. Промямлил что-то невразумительное. К нему подскочил толмач, но, видимо, слов не разобрал.
– Я уже наказал его, хан, – сказал Александр, вставая рядом с братом. – Не за союзом он бегал к свеям, с испугу.
– Почему он сам не говорит? – сверкнул глазами юный хан.
– Он не ведает языка твоего.
– Ведать должен, – стукнул Улагчи кулаком по подлокотнику. – Народ наш великий и язык великий. Ведать должен.
– Хорошо, я научу его говорить на твоем языке, хан, – пообещал Александр, дабы хоть этим умерить пыл царственного отрока. – Обязательно.
– Научи, Александр, – более спокойно сказал Улагчи. – А чтоб тебе сподручней учить было, посади его в Суздале, пусть сидит под боком у тебя.
– Хорошо, хан. Он будет сидеть в Суздале.
Андрей по тону разговора понял, что Александр как-то успокоил хана, тот заговорил уже обычным голосом, без крика и гнева. «Слава богу, кажись, пронесло, – подумал Андрей. – Явился б один сюда, съел бы меня этот змееныш с потрохами, истинный Христос, съел бы».
Они думали, – главная беда миновала, но ошиблись. Все трое ошиблись.
Задав несколько пустяковых вопросов Александру – о дороге, охоте, выноске соколов, Упагчи неожиданно спросил:
– А Новгород твой город?
– Мой, – отвечал Александр, чутьем угадав вдруг – к худу беседа клонится. К какому – неведомо, но к худу.
– Вот и хорошо, – сказал юный хан, покосившись на темника. – Пора и его народу исчисление сделать, да и Пскову тоже. Пошлю с тобой численников, помогай им. Ежели их там обидят, с тебя спрошу, Александр.
«Вот она, главная беда. Новгород – не Владимир, без крамолы и крови не обойдется».
– Что ж молчишь, Александр? – перебил мысли князя хан. – Или не нравится мое решение?
– Не нравится, – признался Александр. – А что? Буду исполнять.
– Молодец, что правду говоришь, – похвалил Улагчи. – Коню плеть тоже не нравится, а он ее хорошо слушается.
Хан впервые засмеялся, довольный сказанным: и похвалил русского князя, и унизил. Александр и виду не подал, что насмешка уязвила его. Знал: яви он вид обиженного, того более начнет куражиться Улагчи.
Невеселым было их возвращение от хана в свой шатер. У Андрея не то от пережитого, не то от обиды тряслись губы:
– Это что ж выходит-то? На всю Русь хомут надевают, а нам, князьям, кнуты – да в возницы. Так?
Он заглядывал старшему брату в глаза, ища ответа или хотя бы немого сочувствия, но Александр хмурился, молчал. Он не хуже Андрея понимал, какие унижения ждут впереди отчину, но не видел никакого выхода впереди ни в близком, ни в далеком времени. А Андрей не унимался:
– Вон Даниил Романович не испугался их. И копье не одно уж сломал с ними. И домогательства их отвергает.
– Даниил за тридевять земель от них, а мы обок. Не сравнивай, – сказал спокойно Александр. – Ежели стрела на излете, она и сорочку не пробьет, а вблизи и через кожух уязвит. Не сравнивай, Андрей. И впредь не бесись, силы не имея. Отныне главное для нас – Русь не обезлюдить. Слышь? Дабы было с кого возродиться ей и в силу войти. А сие придет, и в это верю я и сим живу. И вам велю.
– Но стыдно ж, стыдно, Александр, ланиты огнем горят от стыда.
– Умойся снегом, остынут, – ответил холодно Александр. – Впредь на носу заруби: перечить мне станешь или людей на татар звать, лишу стола, а то и живота. И на родство не посмотрю.
