Текст книги "Александр Невский"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 41 страниц)

XIV
НА ТУРА

В утреннем лесу было тихо и сумрачно.

Александр оглянулся и, убедившись, что слуг рядом нет, спросил:

– Ну как, Брячислав Василькович?

– О чем ты? – не понял Брячислав.

– Ведомо, о вчерашнем.

– К месту ль, ко времени ль говорить о сем, – засомневался Брячислав.

– Вот если тур на рога вздернет, тогда, может, и не ко времени будет, – улыбнулся Александр. – А пока живы – о живом и думать.

Вчера поздним вечером князья обговорили все, скрепили свой союз грамотой и печати к ней приложили. Собрались идти почивать. Слуги уж свечи гасить начали. Князь Александр, полуобняв за плечи союзника, молвил ему негромко:

– Эх, Брячислав Василькович, чернильный союз крепок, но кровный куда крепче. А?

Екнуло сердце у Брячислава, но виду не подал, спросил удивленно:

– Это как, князь?

– А так. Отдавай за меня дочь.

Как ни ждал князь Брячислав этого разговора, а все ж оторопел от неожиданности. Не такого ему сватовства хотелось для дочери.

– Эк ты как, – забормотал смущенно, – как-то наскоком, без сватов… без отнего благословения.

– Отнее уже есть, – за твоим черед, князь.

Брячислав мялся, не зная, что и сказать. Боялся поспешным согласием уронить честь и достоинство свое.

– Утро вечера мудренее, Александр Ярославич, – наконец нашелся он. – Пойдем почивать. А утресь где-нито сядем рядком да поговорим ладком.

Утром задолго до восхода солнца подняли князей ловчие: сговорено было в этот день на тура ехать. Долго скакали ночным лесом, наконец остановились под дубом у небольшой поляны.

– Ждите здесь, – наказал старший ловчий Яков. – Как зверя от стада отобьем, сюда завернем. Ждите.

Ловчие уехали, увели с собой свору матерых псов. Князья остались под дубом с дюжиной близких слуг. Здесь-то, томясь ожиданием, Александр и напомнил о вчерашнем.

– Коли ты нетерпелив так, – заговорил негромко Брячислав, – то вот мой сказ: бери Александру в жены, дам тебе за ней имения сколь позволит богатство мое, сотни три слуг и чади работной, коней столько же. Но чтоб не из милости держал ты ее во дворце. Слышь, Ярославич?

– Вестимо, будет хозяйкой она, – успокоил Александр и опустил свою ладонь на руку Брячислава. Заглянул в лицо, вдруг попросил жарко: – Пусть за ней чади вполовину меньше будет, но пристегни еще Радима-кузнеца.

Брячислав засмеялся, освободил руку, погрозил Александру пальцем:

– Ой хитер ты, Ярославич, ой хитер. Да что делать? Чай, теперь свои будем, куда денешься? Бери.

– Нужен он мне, дабы моих новгородских кузнецов обучить такие ж добрые мечи ковать. Много их мне понадобится, ой много.

Издалека послышались звуки трубы, лай собак.

– Тура откололи, – сказал Брячислав. – Сейчас сюда погонят.

И действительно, собачий лай стал быстро приближаться. Зашевелились позади князей слуги.

– Копья, – приказал, не оборачиваясь, Брячислав.

Тут же двое слуг подбежали и подали князьям копья. Первыми почуяли приближение зверя кони, они насторожились, запрядали ушами.

– Ишь ты, – укоротил повод своему коню Брячислав. – Боишься?

Обернувшись к Александру, сказал:

– В лоб не бей. Бесполезно. Угадывай в межплечье али под лопатку. Сломишь одно копье – отскакивай, дадут другое.

Взоры всех были устремлены на противоположную сторону поляны, откуда должен был появиться тур. Но первым на поляну выскочил ловчий, конь его несся, храпя и взвизгивая от страха. А следом за ним, пригнув голову, выбежал тур в окружении задыхающихся от злобы псов.

Ловчий сделал свое дело – выманил зверя на поляну.

– Бери, князь! – весело крикнул он, осаживая мокрого дрожащего коня.

Тур, остановившись, поднял рогатую башку, сердито заревел и копнул землю копытом. Из бурой спины его торчала стрела.

– С богом, Ярославич, – сказал Брячислав.

Александр, взяв копье наперевес, тронул пятками коня, но тот не пошел, а наоборот, попятился, захрапел.

– Плетей ему, – приказал Брячислав.

Свистнули сзади плети, обожженный ими конь жалобно заржал и коротким скоком помчался на поляну, норовя проскакать опушкой. Великого труда стоило Александру повернуть коня. Шагах в двадцати от тура он остановился, заплясал на месте.

Князь Александр, великолепно справлявшийся с конем, здесь ничего не мог поделать. Конь боялся идти вперед. Зато тур, увидев перед собой топтавшегося на месте врага, с ревом пригнул голову и решительно ринулся вперед.

– Князь, берегись! – донеслось сзади.

Конь жалобно заржал, вскинулся в дыбки, и князь понял, что никакого удара не получится, достало б сил удержаться в седле. И все же он успел вонзить копье, когда тур, подбежав, стал валить коня.

Конь упал, князь едва успел вытащить ногу из-под него.

Обезумевший от боли тур всю свою ярость обрушил на поверженное животное. Александр выхватил меч и вонзил его туру в межреберье, туда, где билось могучее сердце.

Тур дико взревел, покачнулся и рухнул замертво. Свора рычащих псов мгновенно облепила его. Подоспевшие ловчие оттащили собак. Конь не поднимался. Вытянув шею, косил испуганным глазом на огромную тушу.

– А ну вставай, – дернул за повод слуга. – Некого бояться уж.

Конь поднялся, седло осталось на земле.

– Ишь ты, – сказал слуга, – подпругу рогом зацепил. Добро, хоть не брюхо.

К Александру подошел Брячислав, улыбаясь, поздравил:

– С полем тебя, Ярославич, с добрым полем. Мнил я, один не управишься. Ан нет. Слава богу, ошибся.

Князь Александр вытирал травой меч. Он был бледен, руки тряслись; он занимал их работой, чтобы никто не заметил этого.

– Великолепен зверь, – сказал Александр. – Могуч и смел!

– И глуп, – подхватил Брячислав. – Если б все стадо выбежало, нам бы дай бог ноги унести. А он, вишь, откололся, мнил один с обидчиком управиться.

– А чем наши князья умнее его, – возразил Александр. – Эдак же на поганых поодиночке кидались. Нет чтоб скопом.

Брячислав засмеялся, обнял Александра за плечи, радуясь, что зять у него будет смелый, мужественный и умом не обиженный.

Они прошли под дуб, где слуги уже расстелили для них плащи и раздули костер. Ловчие, вытащив засапожники, дружно взялись разделывать тушу.

Вскоре в кустах начали грызню собаки, деля брошенные им внутренности. Забурлил котел над огнем.

Князья отдыхали, тихо беседовали. Брячислав, начавший привыкать к мысли, что князь едва ли не сыном ему скоро станет, поучал тихонько:

– Ты, Александр Ярославич, никогда не забывай: супротив нескольких врагов сразу не устоять. Ищи рати с ними поодиночке. Вот возьми того же великого князя литовского, Миндовга. Ему пуще тебя враги – рыцари ливонские. Они ж и тебе недруги самые лютые. Вот и поищи на этом с Миндовгом союза. Не забывай, что предки его из рода нашего, Изяслава Владимировича.

– Неужто и родня еще?

– Да десятая вода там, а все ж для союза зацепка есть.

Тут явился перед князьями ловчий Яков с дымящимся на широкой тарелке сердцем тура.

– Ну, Александр Ярославич, – почти торжественно сказал он, – укрепляй сердце свое сердцем храброго тура, коего уязвил ты в честной схватке. Твой первый удар, твой и первый кус.

– Спасибо, Яков. Коли б не ты, может, и удара того б не было. Ты же его на удар вывел.

Ловчий не смутился от княжеской похвалы, смотрел в глаза открыто и гордо. Ответил коротко:

– То моя работа, князь.

Александр отрезал от вареного сердца кусочек, прихватив ножом, понес ко рту. Брячислав отрезал себе лишь после того, как Александр проглотил первый кус. Старый князь не хотел нарушать обычая, по которому первым начинал есть тот, кто нанес смертельный удар зверю. Когда ловчий отошел, Брячислав сказал Александру:

– Яков не токмо в ловах искусен, но не менее того в ратоборстве.

– Добрый муж, добрый, – поддакнул Александр.

– Ну уж, чтоб тебе совсем приятно было, скажу, что записан он за княжной.

Князь Александр вдруг засмеялся и никак остановиться не мог.

– Ты чего? – удивился Брячислав.

– Ой, Брячислав Василькович, – махал рукой Александр. – А я-то… Охо-хо… я-то грешным делом уж подумал, а не попросить ли мне и его у тебя заодно.

Александр хохотал, и, глядя на него, постепенно заражаясь, начал смеяться и Брячислав. Их смех разносился далеко по лесу, дивя слуг и ловчих: «Эх-хе-хе, грешно ведь эдак-то во все горло. Того гляди, нечистый через рот влетит. Эх-хе-хе».

XV
ГОРЬКИЙ ВЕНЕЦ

Слукавила ли великая княгиня Феодосья Игоревна, или впрямь прихворнула в пути, но не доехала она до Полоцка к сыну на свадьбу. Остановилась в Торопецкой крепости, а к Александру гонца послала со слезницей. Так, мол, и так, растрясло старуху в пути, хвораю, но благословить хочу молодых за себя и за батюшку, а посему пусть не обидятся полочане, если венчанье здесь, в Торопце, будет.

Желание великой княгини – велению равно.

Князя венчать должен епископ. В Торопце епископа своего не было – град невелик. Отрядила за ним Феодосья Игоревна людей аж в Смоленск.

Пришлось Брячиславу Полоцкому со всем гнездом своим в путь-дорогу отправляться, захватив с собой и младшую дружину.

Скакал князь вместе с будущим зятем своим стремя в стремя. В долгой дороге много беседовали, тревожась за землю Русскую, обещая друг другу верность во всем.

При встрече Александр обнял мать, спросил с искренней заботой:

– Что с тобой?

Феодосья Игоревна словно и не слышала вопроса, поцеловала сына и к невестке повернулась. Приветила ее, поцеловала. Обнялась и со сватьей, пустив слезу, как положено.

Александр думал, что не слышала мать его вопроса. Но, едва остались они одни после обеда, Феодосья Игоревна сама начала:

– Спрашиваешь, сынок, что со мной? Устала, конечно, в пути я. Да не то главное. Услышав, что ты в Полоцке жениться вздумал, заворчали бояре новгородские.

– А им-то что за печаль? – удивился Александр.

– Оно, конечно, так. Не след им в княжьи дела носы совать. А все ж спесь их тебе ведома. Как, мол, это так, наш князь где-то за тридевять земель свадьбу правит? И уж владыке Спиридону в уши надули: мол, не чтит наш князь святой Софии, венчается на стороне.

– Да-а, – покачал головой Александр, – прохиндеи они знатные. Только не совратить Спиридона, больно мудр сей старик.

– Кто его ведает, сынок. А токмо, пораскинув своим бабьим умишком, решила я венчать вас здесь, в нашей крепости. Чтоб, в случае чего, хоть этой костью пасти псам заткнуть.

– Спасибо, матушка, – растрогался Александр, – ты поступила мудро, как и полагается великой княгине.

– Признаться, сватов не хотелось обижать. Они, чай, в Полоцке уж медов свадебных наварили?

– Да, готовились.

– Вот видишь. Ну да ничего, теперь вроде всем угодить должны, ибо одной ногой ты на своей земле, другой – на невестиной.

В Торопце на подготовку к свадьбе ушло три дня, хотя многое для пира было привезено из Полоцка.

Князь Александр торопил со свадьбой. Давно уже уехал из Новгорода, на душе было неспокойно, особенно после разговора с великой княгиней. Если уж она – женщина – заметила недовольство бояр, то, стало быть, там и впрямь без князя все вразброд пошло. И едва явился из Смоленска епископ, на другой же день венчанье назначили.

Считая, что в сей торжественный день торопить всех самому неприлично, Александр потихоньку велел делать это Ратмиру. И Ратмир так старался подгонять дружек, свах, поезжан, каравайников, что очень скоро возбудил во всех неприязнь к себе. А когда направились жених с невестой к храму, Ратмир в спешке едва сам по нечаянности путь молодым не перебежал. И перебежал бы, если б не ахнул его кулаком по затылку полоцкий ловчий Яков.

– Куда-а?! – прошипел он и швырнул Ратмира в толпу, как щенка шелудивого.

При других обстоятельствах Ратмир, оскорбясь, на обидчика с кулаками бы полез. Но здесь – нет. Придя в себя, возблагодарил он бога, что тот вовремя Якова надоумил.

Сердце-вещун не обмануло князя Александра. Когда во время пира дружки, обернув дорогими соболями чашку с кашей, поставили ее перед новобрачными, князь зорким глазом своим заметил на другом краю стола новгородца Сбыслава Якуновича. Того самого, который принес когда-то добрую весть с селигерского пути.

Сбыслав, поймав вопросительный взгляд князя, ладонью коснулся отворота кафтана, что означало: грамота здесь.

Князь Александр нахмурился, кивнул Сбыславу: «Выйди», наклонился к жене, шепнул ей словечко, поднялся из-за стола. В Торопце не было княжеских сеней, а все дома и клети были заняты гостями, приехавшими на свадьбу. Дружинники жили в шатрах за крепостной стеной. Князю ничего не оставалось, как позвать Сбыслава в терем, приготовленный для новобрачных.

Когда он стал подниматься на крыльцо, навстречу ему кинулась старуха из постельничих. Замахала руками, зашипела угрожающе:

– Сюда нельзя. Здесь покои молодым уготовлены.

Александр ничего не сказал старухе, лишь бровями шевельнул: прочь! Старуха мышкой шмыгнула с пути, крестясь и шепча молитвы.

– Грамоту! – приказал князь, как только Сбыслав переступил порог опочивальни.

Грамота была от владыки Спиридона. Благословив в первых строках брак князя и пожелав ему счастья, Спиридон сообщал с тревогой, что папа римский Григорий IX натравливает на Русь католиков, заранее прощая им грехи за убиение русичей. От такого высочайшего благословения воспрянули рыцари ливонские и свейские, взалкали земель русских и крови христианской. Далее владыка предупреждал, что великий князь литовский, Миндовг, теснимый Ливонским орденом, почти наверняка пойдет на захват княжеств русских.

В конце грамоты Спиридон просил князя поскорее быть в Новгороде, дабы самолично пресечь наветы боярские. Что это были за наветы – владыка не сообщал, но Александр догадывался. Окончив чтение, повернулся к Сбыславу.

– Что там бояре?

Сбыслав помялся, не хотелось сообщать князю неприятности в такой день. Да делать нечего, надо. Вишь вперился очами, ждет и соврать не даст.

– Да говорят, что-де князь за невестой в приданое вместо имения забот наберет. То, мол, кое-как боронили земли свои, теперь еще полоцкие заслонять от литвы придется.

– Дур-раки! – крикнул Александр. – Тар-раканы запечные! Дале носа своего ничего не зрят.

И умолк князь, вспомнив вдруг, что ведь и владыка в грамоте на то же намекает, говоря о возможном захвате Полоцких княжеств.

В дверях появился князь Брячислав, спросил встревоженно:

– Уж не рать ли, Ярославич?

– Да нет пока. Грамота. Читай.

Князь Брячислав прочитал. Стал молча сворачивать свиток.

– Ну что? – спросил Александр.

– Что, – пожал плечами Брячислав. – Меж строк зрю я, тебе, Ярославич, за союз наш кое с кем в Новеграде воевать придется.

– Но не с владыкой.

– Не знаю я. – В голосе Брячислава почудилась печаль. И Александр вдруг засмеялся, обнял тестя.

– Не горюй, Брячислав Василькович, на то мы и князья, чтобы воевать. Не с погаными, так с рыцарями, не с рыцарями, так со своими единоверцами.

– Вот то-то, веры единой, а зрим врозь.

– Идем на пир, князь.

Сбыслав понял, что веселость Александра напускная, но решил подхватить его слова.

– Может, потому и дуются бояре, Александр Ярославич, что попировать на твоей свадьбе не довелось.

– Попируют и они, – отвечал Александр и приказал Сбыславу: – Скачи сей же час в Новгород, скажи Федору Даниловичу, пусть готовит свадебный пир на Дворище.

Уже на крыльце, когда Сбыслав приотстал, князь Александр шепнул тестю:

– Я им на этом пиру калиты-то повытрясу.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЗА ЗЕМЛЮ РУССКУЮ!

XVI
УГОВОР ВО ХМЕЛЮ – ПРИГОВОР С ПОХМЕЛЬЯ

Князь Александр Ярославич сдержал свое слово – закатил свадебный пир на Ярославовом дворище. Потешил спесь боярскую, ублажил купецкую братию.

Боярин Прокл Гостята, недолюбливавший Александра, захмелев, лез целоваться к князю, вопя на все застолье: «Люблю-у-у!»

Заметив, что господа новгородцы уже напились изрядно и уж забыли, по какому такому случаю веселье, Александр кивнул Феодосье Игоревне. Мать без слов поняла сына, увела Александру из-за стола. Обе княгини потихоньку уехали на Городище.

Кое-как Степану Твердиславичу удалось угомонить застолье, чтобы дать возможность Александру Ярославичу молвить слово.

– Господа новгородцы, – начал князь, – хоть и родился я в Переяславле, но вспоил и вскормил меня Новгород…

– Верна-а-а, – рявкнул Гостята, но его ткнул в бок купец Житный.

– … И потому, славные мужи, град сей мне люб и дорог, как и вам, – продолжал Александр. – Но что значит любить без возможности заступить его перед ворогом, заслонить от загона разбойного? Какая корысть от такой любви земле Новгородской?

– Верна-а, – зашумели на другом конце стола. – Верна-а-а!

– Я знал, что вы меня всегда поддержите, славные мужи. Ведомо вам, что с заходней стороны досаждает нам литва. И набегают они от Шелони. Для того чтобы пресекать загон в самом его начале, умыслил я строить крепость там.

Тут вскочил купец Житный, закричал:

– Верно, Александр Ярославич! Сколь на Шелони наших людей было ограблено, товару сколь сгинуло. Верно! Ставь крепость!

Нет, не промахнулся князь Александр, закатив пир для знати новгородской. Не промахнулся. Уговорив их во хмелю, с трезвых назавтра взял приговор, а главное, деньги немалые выбил на строительство сторожевых крепостей.

Кряхтели купцы, бояре, развязывая свои калиты. А протрезвевший Гостята по углам наушничал: «Нашему князю перст в рот положишь, всю лапу оттяпает. На кой нам те крепости у черта на куличках? Али у Новгорода свои стены худы? Да за такие куны, что на крепость отвалили, мы семь раз от поганых откупились бы. А ему хошь до Переяславля дорогу гривнами устели – все мало. Попомните мое слово, наплачемся от него».

Находились такие, что слушали Гостяту со вниманием, поддакивали. Куда ни кинь, ведь правду молвит боярин. Истинную правду. В калитах-то эвон как поубавилось!

А между тем князь Александр едва три дня пробыл с молодой женой на Городище. С полусотней близких слуг поскакал на Шелонь место искать для крепости. Захватил с собой тиуна Якима и главного строителя-городовика Остромира с помощниками. Когда прибыли на место, стали лагерем недалеко от устья Дубенки. Шатры раскинули, костры разожгли. Сварили на ужин походной похлебки с крупой. Отужинав уже в темноте, легли спать, чтобы делом с утра заняться.

В самую полночь всполошились сторожа, заслышав с захода топот множества копыт. Уж не литва ли в загон бежит?

Разбудили князя и дружину. Александр даже спал в бахтерце. Вскочил, мигом меч пристегнул – и из шатра. Знал он, как легко сонный лагерь перебить. Поэтому сразу же приказал негромко:

– Коней! Живо!

Быстро и почти бесшумно исполчился крохотный отряд.

– Нападаем сразу же, как узрим, – предупредил князь.

Но когда из-за леска выскочили верховые, князь Александр мгновенно все понял: не далее как два дня тому назад отправил он в Псков гонца к воеводе Гавриле Гориславичу, приглашая участвовать в закладке крепости на Шелони. Сразу тревога сменилась чувством искренней радости.

– Гаврила-а! – крикнул весело князь. – Экий черт тебя по ночам носит?

– А как же, – засмеялся воевода, – лучше пугать, чем самому-те пугаться.

Воевода прибыл с дюжиной воинов. Сразу начали ставить шатры, но воеводу князь позвал к себе. Обо многом переговорили. И уж совсем было затихли, намереваясь наконец-то заснуть, как Гаврила Гориславич спросил вдруг:

– Слушай, Ярославич, ты что, впрямь отца Дамиана за бороду таскал?

– Какого еще Дамиана? – не понял князь.

– Ну, настоятеля-то Спасо-Мирожского монастыря. Прямо сказывают, ухватил ты его за бороду и выволочку задал.

Александр тихо рассмеялся, закашлялся.

– Оно бы следовало. Кто это тебе наплел?

– По весям у озера, средь смердов такая сказка ходит, что ты сирых и нищих никому обижать не даешь. И про Дамиана во всех подробностях.

Чуть свет застучали в ближнем лесу топоры. Князь вышел из шатра. День обещал быть ясным и теплым. Из лесу к реке плотники таскали готовые отесанные бревна.

К шатру подошел Остромир в длинной холщовой рубахе, с бечевкой вкруг головы, державшей густые волосы.

– Наперво баню решили сотворить, – сказал он. – Работа будет потная. Чтоб было где помыться, попариться.

Князь одобрительно кивнул.

– Давай-ка место выбирать, Остромир.

Они пошли вдоль берега, потом свернули к лесу, а оттуда опять к реке. Потом Остромир, взяв прутик, стал чертить на земле у кострища чертеж. Князь внимательно следил за ним.

– Вот тут река, – говорил Остромир, – тут излучина… Это лес… Здесь овражек… Стену мы поведем с полудня на полуночь, а вот отсюда завернем вдоль овражка.

Князь, не перебивая, выслушал объяснения мастера-городовика. Потом забрал у него прутик и дважды прочертил по одной из сторон.

– С этой стороны надобно вал насыпать и выше и толще. Отсюда более всего приступать станут, а отсюда окромя стен еще и река будет.

– Хорошо, Ярославич. Но ты вели тиуну поболе нам людишек согнать с весей окрестных. Моей артели и с лесом дел хватит, вежи рубить, отынивать. А вот валы насыпать можно и смердов заставить.

Подошел Гаврила Гориславич, посмотрел чертеж, посоветовал:

– Не забудь, Остромир, колодцы выкопать. А то при осаде, может случиться, без воды окажутся воины. Нет ничего хуже того: у реки и без воды.

До самого обеда князь, воевода и Остромир прикидывали, спорили, решали, что и где ставить, где быть воротам, вежам, клетям, церкви.

Свои заботы были у тиуна Якима. Привезенных запасов артели не более как на неделю хватит. И Яким поехал по весям, чтобы установить строгий порядок: когда и что подвозить строителям для питания, чтобы не было у них во время работы ни в чем нужды. Трудное время наступало для окрестных весей – предстояло не только поить-кормить строителей, но и людям мужского полу идти на работы и горы земли ворочать. Неповиновение грозило не просто битьем, а полным разорением хозяйства.

После обеда князь с воеводой сели на коней и в сопровождении дюжины отроков объехали окрестности, осмотрели леса, долы, ближние высотки. Выбирали место для будущих засад. Александр велел Светозару, скакавшему с ним, всю местность занести на чертеж.

– Чтобы крепостью владеть – околицу назубок ведать надо.

Возвращались к лагерю в сумерках, князь весело рассказывал воеводе:

– … Созвал кузнецов новгородских, говорю: «Будете учиться ковать мечи у этого Радима-полочанина». Разобиделись мужи: как, мол, это их, зубы съевших на железе, кто-то там чужой учить станет? «Ну что ж, говорю, коли зазорно чужим умом жить, живете своим. А токмо через месяц, не позже, к любому из вас пожалую, и, ежели вот такого меча кто мне не сделает, пусть себя винит. Лишу кузницы, отлучу от ремесла». Вынул меч, показал, а потом брони, у крыльца повешенные, им, аки шкуру, проткнул. Принесли бахтерец. Ударил – бляху насквозь рассек. Дивятся, черти копченые, а виду не являют. Спесь не велит. С тем и ушли со двора. А пред самым отъездом сюда пришел ко мне Радим. «Князь, – говорит, – что делать? Кузнецы просят мечи продать им, за каждый по две гривны сулят». – «Не продавай, говорю, мечи ни за какие куны, а назначь повыше цену за ученье. С носа по три-четыре гривны». – «А ежели к тебе с жалобой притекут?» – «Не притекут. Гордыня не позволит, сами ж от дармового учения отказались. Дери, Радим, с них как с липок. Авось за плату-то скорей ума наберутся».

Гаврила Гориславич смеялся над рассказом князя.

– А ведь ты их донял, Ярославич. Дармовое-то человек никогда не ценит. А уж за что платит, то и нежней гладит.

У шатра их ожидал Остромир.

– Александр Ярославич, – шагнул он навстречу князю, – артель наша баню завершила, истопили уже. Тебя ждем. Не пожелаешь ли первого пару и веника?

– Спасибо, Остромир. Попарюсь с удовольствием. – Князь обернулся к воеводе. – Как ты, Гаврила Гориславич?

– Не откажусь.

Баня была собрана у берега, от нее к самой воде лежали мостки. У двери ворох свежих березовых веников. Выбирай! Раздеваться пришлось на воле, так как предбанника не было. Остромир виновато разводил руками.

– Спешили шибко. Пока тепло, а к холодам ближе что-нито прирубим.

Баню артельщики натопили славно. Для горячей воды вмазали котел, в котором вчера лить ужин варили, для холодной – выдолбили корыто. Из коры березовой сделали чум.

Полок был невелик, парились князь с воеводой по очереди. Ратмир хлестал лежащего князя по спине душистым веником. Александр крякал от удовольствия, просил:

– Шибче, Ратмирка, шибче, чай, не деву красную оглаживаешь.

Соскочив с полка, князь, распаренный и жаркий, кинулся к двери и, открыв ее, в два прыжка достиг речки.

– И-эх! – крикнул весело и бултыхнулся в темную воду.

После бани князь и воевода выпили по чаше хмельного меду и, перекусив жареной рыбой, прошли не спеша к реке. Они присели на коряжину прямо у воды. Над ними зазвенели, заныли злые комары. Ратмир подошел сзади почти неслышно, сунул каждому в руку по березовой ветке – отмахиваться.

– Что я тебе хотел сказать, Александр Ярославич, – заговорил воевода и многозначительно покосился в сторону Ратмира.

Князь понял этот знак, успокоил:

– При нем можешь все говорить, Гаврила Гориславич.

– Ведомо ль тебе, Ярославич, что бывший псковский князь Ярослав Владимирович ныне в Медвежьей Голове обретается?

– Знаю. Вместе с матерью бежал туда, изменник.

– Так вот, этот Ярослав Владимирович подарил псковские земли епископу дерптскому.

– Как так? Дарит то, чем сам давно не владеет?

– Вот то-то. И смекай, князь, к чему это.

– Ведомо, к войне, – сплюнул в воду Александр. – Поход свой немцам оправдать как-то надо. Мол, не захватывать идем – свое брать. Ишь как хитро придумали.

От шатров, темневших недалеко, вдруг зазвучала грустная песня:

 
У вечера тихо-тихого
Заря потухала лазорева,
А на душу княжьего гридина
Кручина упала несладкая.
 

Князь и воевода помолчали, прислушиваясь к красивому голосу.

– И еще, Александр Ярославич, – заговорил воевода. – Токмо не сочти сие за желание оговорить, оболгать соперника. Нет. Ты сам ведаешь, не корыстен я на доносы. Но здесь…

– Ну что, говори.

– Здесь, как истый русич, молчать не вправе.

– Сказывай. Не ходи кругами-то.

– Вот, – Гаврила Гориславич помялся. – Мнится мне, Ярославич, посадник Твердила Иванкович туда же зрит, куда и переветчик тот, князь Ярослав Владимирович. С немчурой шушукается, подарки от них тайком принимать стал.

– Ишь ты, – нахмурился князь. – Худая весть, Гаврила, худая.

Александр сгорбился, замолчал, даже отмахиваться от комаров перестал. И у Ратмира, видевшего все это, вдруг сжалось сердце от любви и жалости к князю: «Иззаботили, ох иззаботили, окаянные, Ярославича».

А от шатров, бередя душу, лилось задушевно и грустно:

 
От лука тугого, певучего
Стрела полетела каленая
И пала в головушку буйную
Любимого княжьего гридина.
 

Назад к карточке книги "Александр Невский"