Текст книги "Александр Невский"

Вечевой колокол бил долго и тревожно: звал, требовал новгородцев на площадь. Не всякому была охота по морозу бежать. Оттого толпа была злая и хмурая.

– Ну, чего раззвякались!

– Будя трезвонить. Дело давай.

На степени, кутаясь в шубы, стояло несколько бояр и Степан Твердиславич. С ними трое, судя по одежде – воины.

– Господа новгородцы! – закричал наконец Степан Твердиславич. – Немцы только что Тесов взяли. Вот люди оттуда прорвались…

Такое сообщение взволновало народ, сразу жарко стало. До Тесова-то рукой подать.

– А чего ж вы чешетесь? – кричали из толпы.

– Пошто дружину не сбираете?

– Тысяцкие по-за печки попрятались!

– Али предать нас решили-и?

– Вояки-и-и!

Надрывая глотку, Степан Твердиславич тишины требовал:

– Тихо-о-о! Тихо-о-о!..

Да где там, разве вече просто унять? Расходилось, что море в ненастье:

– Зовите князя-я, коли кишка тонка!

– Выжили, иуды, Ярославича, а теперь в портки наделали!

– Зовите князя-я-я!

Притихли бояре на степени, присмирели – эдак ведь и до греха недалеко. Не дай бог, крикнет кто: бей толстосумых! Дергают бояре за рукав Степана Твердиславича, кивают ему испуганно: соглашайся, мол, на послов к великому князю. Дождался Степан Твердиславич, когда немножко прооралась толпа, поутихла.

– Так что, господа новгородцы? Приговариваем послов к великому князю? – крикнул он.

– Люба-а! Приговариваем! – грянули сотни глоток.

– Кого ж пошлем во Владимир?

– Сбыслава Якуновича-а! – орали одни.

– Паисия! – кричали с другого конца.

– Гремислава Добрынича! – вопили третьи.

– Мишу-у… Мишу-у! – хором голосили со стороны колокольни.

И еще много имен слышалось. Попробуй угодить всем. Но посадник знает, как здесь поступить, – надо брать того, за кого голосят больше и кто князю по душе. Конечно же, подойдет Сбыслав Якунович. Ярославич знает его, даже калитой одаривал…

– Так! – кричал посадник. – Сбыслав Якунович подойдет?

– Подойдет! – кричит толпа возбужденно.

– Миша Стояныч ладен ли? – спрашивает Степан Твердиславич.

– Ла-аден! – вопят господа новгородцы.

Помнит посадник – именно Мишу хвалил князь после боя со шведами. Разве пред такими послами устоит он?

Но на боярском совете решено было послов слать не к Александру Невскому, а к великому князю Ярославу Всеволодичу. Оно и понятно, явись новгородцы к Александру, он попросту выставит послов за ворота и прав будет. Вот если ему великий князь повелит ехать в Новгород, – это совсем другое дело. Волю отца он не посмеет нарушить – явится. И все довольны будут: новгородцы тем, что Александр Ярославич приехал, бояре – что кланялись не ему, а отцу его, да и для самолюбия князя полегче будет – не по зову бояр явился, а по велению батюшки.

Вот как хорошо придумали на боярском совете, вручая послам грамоту и благословляя в долгий путь. На следующий же день в сопровождении дюжины отроков поскакали Миша со Сбыславом во Владимир. Помня Ярослава Всеволодича еще по Новгороду, побаивались послы встречи с ним, чего уж греха таить. Знали – крут Ярослав, вспыльчив, во гневе на руку скор. И были послы приятно удивлены, когда встретил их великий князь ласково и доброжелательно.

Сидя на стольце, улыбался Ярослав Всеволодич, слушая Мишу и Сбыслава, согласно кивал головой. Долго и подробно расспрашивал о Новгороде, о делах, творящихся там. Вздыхал, сочувствовал.

Миша ликовал в душе, предвкушая успешное окончание посольских хлопот. «Эхе, видно, укатали сивку крутые горки, – думал он о великом князе. – Пообломали зубы ему татаре. Тих, добросердечен, ровно святой».

Миша красочно, с веселыми подробностями описал Ярославу битву на Неве. Слушая его, и впрямь подумать можно было, что была там не битва, а потеха на масленой.

И, когда приступили к главному, великий князь выслушал слезницу новгородскую с большим вниманием и сочувствием.

– Стало быть, в князе нуждаетесь? – переспросил послов.

– Великая нужда, Ярослав Всеволодич, уж терпению край пришел, – признался откровенно Миша.

– Ну что ж, – вздохнул Ярослав, – чай, земля наша, русская. Чай, надо по-христиански, по справедливости. А? – Из-под косматых бровей, прошитых сединой, сверкнул на послов великокняжеским оком.

– Истину молвишь, Ярослав Всеволодич, – дружно отвечали, радуясь, послы. – Великую истину.

Князь посмотрел на любимого гридина Мишу Звонца, стоявшего у двери, кивнул ему:

– Приведи князя.

Миша Звонец вышел. Послы удивились: неужто Александр Ярославич здесь, во Владимире? Вот повезло им!

Посыльного долго не было, а когда вошел – привел с собой княжича Андрея, одетого в бахтерец, с мечом на боку.

– Сынок, – обратился к Андрею великий князь. – Вот новгородцы тебя в князья зовут. Хочешь?

У мальчика щеки зарделись от волнения: еще бы – сегодня княжич, а завтра – князь!

– Хочу, батюшка, – отвечал с готовностью.

– Ну и слава богу, – обрадовался Ярослав. – Благословляю тебя, сынок, на стол Новгородский.

Ярослав Всеволодич перекрестил издали сына, краем глаза увидел послов, онемевших от смятения. В душе почувствовал от того злое веселье, но по-прежнему вел себя благостно и доброжелательно. Думал: «Это вам, стервецы, за Александра». А вслух говорил, тщательно пряча ехидство:

– Чтой-то вы, господа послы, вроде и недовольны моим решением. А?

– Так мы… это… – мялись те.

– Может, вы сомневаетесь в храбрости нового князя? Андрей, – обратился Ярослав к сыну, – покажи господам новгородцам, как ты умеешь поганых рубить.

– Вот так, батюшка, я их! Вот так! – замахал мечом мальчик.

– Молодец! – похвалил великий князь. – Ступай. Пришли Зосиму, завтра в путь побежите.

Когда княжич вышел, Миша, набравшись духу, сказал:

– Великий князь, нам бы Александра Ярославича.

– Что вы, что вы, господа послы, – возразил кротко Ярослав. – Как же ему на ваш стол идти, коли его там Прокл Гостята облаял, аки пса какого? Принародно. – Князь, сделав постное выражение лица, перекрестился, вздохнул: – Какое уж княжение после такого поношения? Ни тебе послушания, ни тебе чести.

Послы поняли, что обхитрил их великий князь, объехал на вороных, да так, что и сказать им нечего. А возражать тем более нельзя. Ведь это воля великого князя, поди попробуй поспорь.

И уж провожая послов из сеней, он окликнул Мишу Стояныча и сказал ему с плохо скрытой насмешкой:

– Да и рати у вас там стали, как я погляжу, не рати, а потехи. Для князя Андрея – это в самый раз будет. Дите, что взять с него, пусть повеселится.

Миша чуть не взвыл от досады. Уел его великий князь, ах как уел! Ведь Миша только что рассказывал о битве на Неве со свойственной ему шутливостью и легкомыслием.

Выйдя из сеней, послы боялись друг другу в глаза смотреть – стыдно было. Попались великому князю на крючок как зеленые мальчишки.

Едва послы ушли, Ярослав вскочил со стольца, потер торжествующе руки, кивнул Мише Звонцу:

– Бери писало. Грамоту Александру буду писать.

Миша сел к столу, придвинул пергамент, макнул писало в чернила.

– Сказывай, Ярослав Всеволодич.

– «Дорогой сын мой, – начал диктовать великий князь, – как я и мнил ранее, прибежали ко мне послы новгородские по твою душу. Но я, для пользы твоей грядущей, дал в князья им Андрея. Княжичу лестно в наместниках побывать, ты, чай, тоже бывал в его лета. Как ни воротили рыла свои новгородцы, а со мной согласились. Заутре Андрей с кормильцем и дружиной своей поедет на стол их садиться. Помолимся за него».

Великий князь перекрестился несколько раз, спросил Мишу:

– Написал?

– Написал, князь. Говори дале.

– «Тебя же, сын, остеречь хочу, – продолжал Ярослав. – Коли вздумается новгородцам помимо меня к тебе притечь, гони их со двора, аки псов поганых. Я с ними сам управлюсь. И отпущу тебя к ним не ранее, как собью с них спесь. А оно к тому идет, видит бог. Нет им хода ни к кому, окромя нас. Да будет над тобой вседержитель наш и мое отнее благословение. Аминь!»

Возвращение послов без князя взбудоражило и без того беспокойный город. В него уже набежало много людей из сел новгородских, разоренных ливонцами. Они ждали Александра как избавителя.

Грянул опять вечевой колокол. Разбушевались страсти на площади. Бояре на степень побоялись лезть. Был на ней лишь Степан Твердиславич с послами-неудачниками. Перед яростно вопящей и потрясающей кулаками толпой струхнули Миша со Сбыславом. Знали: толпе этой ничего не стоит их в прах стереть. И показывать страх свой вдвойне опасно, ибо, как считают новгородцы, боится виноватый. Потому-то и держится Миша – грудь колесом, рука на рукояти меча, но улыбаться не смеет. Не дай бог, народ улыбку за насмешку примет – тогда добра не жди.

С великим трудом посаднику удалось добиться тишины. Кивнул Мише: говори. Миша шагнул к самому краю степени, низко народу поклонился, перекрестился на крест Параскевы Пятницы.

– Господа новгородцы! – начал он зычно. – Великий князь не дал нам Невского, потому что Александра Ярославича в Новеграде некоторые бояре поносили словами нехорошими.

– Кто поносил?! – взревела толпа. – Который боярин, укажи-и-и!

Миша покосился на посадника: сказывать ли? Тот едва заметно качнул головой: говори, мол.

– А поносные слова говорил ему Прокл Гостята! – крикнул Миша.

– На поток Гостяту-у-у! – закричали в толпе.

– В Волхов его!

Миша увидел, как край толпы стал вдруг подаваться в сторону Славной улицы. И вот туда уже устремились, обгоняя друг друга, люди. Миша обернулся к посаднику:

– Степан Твердиславич, как же без суда?

– С вече спорить неча. Тут тебе и суд и правёж. Беги ко двору Гостяты с воинами. Прокла уже не спасти, следи, чтоб хоть на другие дворы не накинулись. Тогда беда.

У вечевой колокольни Мишу и Сбыслова поджидали отроки, сопровождавшие их во Владимир.

– Скачем ко двору Гостяты! – крикнул Миша, вспрыгнув в седло.

Они помчались по Славной улице, обгоняя людей, бегущих туда на поживу. Толпа ворвалась в распахнутый двор боярина Гостяты. Ворота были сорваны с петель и отброшены.

Недалеко от калитки рядом с конурой лежал огромный пес-цепняк, проткнутый сулицей. Окна в тереме боярина уже выбиты. Сам терем гудит от наполнившего его народа. Из окон летят во двор подушки, кожухи, корзины. Из житниц бегут мизинные люди, таща в чем попало зерно. Крик. Шум.

Миша с отроками въехали во двор, спешились сразу у ворот. Отвели коней в сторону с дороги. Миша крутил головой, искал глазами труп Гостяты. Видел лишь в углу двора испуганную семью его – жену, дочерей.

Тут из верхнего окна терема выглянул здоровый мужик, закричал на весь двор:

– Братья-я, нет его здесь нигде!

– Ищите лучше, – завопило несколько человек снизу, потрясая копьями и мечами. – В печи, в печи посмотрите!

– Кидай его сразу сюды-ы!

А во дворе беготня как на пожаре. Люди тащили все, что попадалось под руку. Из клетей вытаскивали визжавших поросят, кур. На крыльце, сломав сундук, несколько человек рвали из рук друг у друга портки и ширинки, кожухи и сорочки.

Миша со Сбыславом и отроками стояли тесной кучкой в стороне. Наблюдали, не вмешиваясь. Миша предупредил воинов:

– Ежели кто крикнет на другие дворы идти, бейте его на месте. Хватит с них Гостяты. Убивать на месте и зажигальников.

Заметив сбоку опустевшую конуру, Миша присел на нее. И тут же почувствовал, как кто-то тронул его за сапог. Наклонился, а там, в конуре, бледный как полотно Гостята. Пуча испуганные глаза, боярин шептал жарко:

– Миша, родненький, спаси-и… Озолочу…

Миша едва не расхохотался, увидя боярина в собачьей конуре. Но, вспомнив, что грозит Гостяте в случае его обнаружения, веселиться не стал. Толкнул одного из отроков.

– Отвяжи из торок мешок… пустой. Да живо.

Схватив мешок, Миша распял его перед лазом в конуру.

– Прокл, лезь сюда. Ну!

Гостята вползал из конуры в мешок, жалобно всхлипывая:

– Миш, ты ж гляди, не в Волхов меня. Не бери греха на душу.

– Лезь, дурень. Охота мне о тебя руки марать. Князь тебе судья.

Засунув боярина в мешок, Миша крепко завязал его. С помощью своих воинов кинул мешок на коня, сам вскочил в седло, крикнул Сбыславу:

– Оставайся. Следи тут. А я на Городище. Скоро ворочусь.

Так в потоке людей, грабивших боярина, Миша вывез самого хозяина – Прокла Гостяту – и поскакал на Городище.

Юный наместник Андрей Ярославич вместе со своим кормильцем Зосимой стояли на высоком крыльце, под навесом. Андрей, опершись на поручни, внимательно озирал княжеский двор, узнавая и не узнавая места своего раннего детства.

Миша подскакал к крыльцу, легким поклоном поприветствовал княжича.

– Андрей Ярославич, вот здесь у меня в тороках боярин Гостята.

Андрей удивленно вскинул брови:

– Да неужто?

Миша хлопнул ладонью по мешку и вдруг весело подмигнул княжичу:

– Как велишь с ним быть, князь? Кинуть в Волхов или в поруб?

Тут мешок сам зашевелился, задергался, взмолился:

– В поруб, ради бога, в поруб, прееветлый князь.

Андрей звонко расхохотался. Миша подмигнул ему: соглашайся, мол.

– Ладно, вези в поруб, – крикнул княжич, не переставая смеяться.

По дороге из Владимира в Новгород он хорошо узнал Мишу, веселившего его смешными рассказами и чудными выходками.

Вот и мешок с боярином Андрей воспринял как очередную потеху Миши.

Миша проехал к гриднице, с помощью слуг Андрея снял мешок и, вытряхнув Гостяту, толкнул его к дверям.

– Ступай.

Гостята не сопротивлялся, наоборот, с радостью направился в темницу, – лишь в ней виделось ему спасение от смерти. Он схватил было за руку Мишу, намереваясь поцеловать.

– Ой, Мишенька, родненький… Век за тебя буду бога молить.

Миша брезгливо вырвал руку, сказал неожиданно жестко и зло:

– За князя Александра Ярославина, за него молись.

Великий князь собирался уже почивать ложиться, как Миша Звонец сообщил:

– Гонец из Новгорода. Сказывает, от владыки.

– Вели впустить.

Гонец был воин лет двадцати, с густой короткой бородой. Одет в легкий кожушок, под которым угадывались брони. Он поклонился Ярославу и сказал:

– Великий князь, заутре во Владимир прибудет владыка Спиридон. Я послан уведомить тебя о сем.

Ярослав взглянул на Мишу, стоявшего за спиной гонца, воскликнул:

– Вот так весть! – в голове его чудилось и удивление, и торжество, и даже злорадство. – Что заставило владыку пуститься в столь тяжкий путь? – спросил он гонца.

– Бояре приговорили, великий князь.

– Бояре? – переспросил Ярослав, нехорошо усмехнувшись. – Я мнил, духовный князь митрополиту подвластен. А у вас бояре уж и в церковные дела длани простерли. Так, так.

Гонец смутился при этих словах.

– Ладно, – повернулся Ярослав к Мише. – Готовь дружину достойно владыку встретить. Заодно вели терем угловой ему приготовить, чтоб печи чадь истопила, постель постлала.

Архиепископ новгородский Спиридон прибыл во Владимир на следующий день пополудни. Дружинники Ярослава встретили высокого гостя далеко за городом, на суздальской дороге, и провожали до самого дворцового крыльца. Великий князь ждал владыку перед крыльцом. Несмотря на то что Спиридон был избран не по его воле, Ярослав уважал старика и даже любил по-своему. Любил за его мудрую поддержку Александра, меч которого владыка не однажды благословлял на рать.

Встретились великий князь и владыка хорошо, на виду у всех обнялись, поцеловались трижды, как истые христиане. По крыльцу, устланному дорогими коврами в честь гостя, не спеша поднялись в сени.

Ярослав не стал садиться на столец, не захотел перед архиепископом выситься, давая этим почувствовать гостю свое благорасположение к нему. Велев оставить их одних и выпроводив даже Мишу Звонца, Ярослав наконец сел на лавку, жестом пригласил садиться и Спиридона.

– Как доехал, отец святой?

– Доехал, слава богу, хорошо, – вздохнул Спиридон, усаживаясь. – Хотя мне с моими немочами сидеть бы на печи следовало.

– Э-э, владыка, – улыбнулся Ярослав, – нам с тобой до печи далеко. Успеем еще, насидимся, если доживем. Давай-ка осуши с дороги чашу. Куда и немочи денутся.

Ярослав поднялся, прошел к столу, уставленному кушаньями и питьем, налил меду в две чаши. Поднес Спиридону. Владыка не стал отказываться, принял чашу, перекрестился.

– Твое здоровье, великий князь.

– И твое, отец святой.

Выпили. Крякнули одновременно, отчего обоим стало смешно.

– Закусим чем? – спросил Ярослав. – Дичинкой?

– Да нет, – Спиридон придвинулся к столу. – Для начала капусткой кисленькой.

Он потянулся к тарелке с капустой, ухватил щепотью, отправил в широкий рот. Хрустнул громко, не скрывая удовольствия. Ярослав налил по второй чаше. Выпили еще.

– Вот уж истина, князь, чреву – насыщение, душе – утешение. Уж очень она у меня в пути исскорбелась.

– О чем же скорбела она?

– О земле нашей, Ярослав, о земле. Сколь она, бедная, вынесла и что еще грядет ей снести, страшно помыслить даже.

– Ништо ей, выдюжит, – сказал Ярослав, наливая снова в чаши. – Сколь уж ее алкали обры, хазары, печенеги, половцы. А она живет, дышит.

– Худо дышит, сын мой, худо. Кабы не преставилась.

– Нашей земле, отец Спиридон, худо не столь от врагов, сколь от своих дураков. А родит она их великое множество. И что еще хуже, дураки те умными себя почитают.

– Оно, может, ты и прав, князь, да где ж на такую землю ума набраться? Велика, неухожена, неприютна.

– Что велика, неухожена, то ты прав, владыка. А вот что неприютна, то ты врешь, Спиридон, – возразил Ярослав. – Она, если по-доброму, полмира приютить может. Но, на беду нашу, с нами никто говорить не хочет, все с меча да копья начинают. Оттого у нас скоро уж дети в бронях родиться станут.

Владыка благодушно смеялся над княжеской шуткой. Было ему тепло и хорошо от выпитого, скорбь душевная отошла; Спиридон даже забыл, зачем прибыл сюда, а точнее, постарался забыть. Пусть, об этом потом, а пока… На душе истома, благодать, а хозяин эвон опять чаши наливает.

Так в первый день и не заговорили они о главном, с чем прибыл архиепископ во Владимир. Несмотря на свое нетерпение, великий князь сдержался, не спросил о деле. Зато угостил гостя знатно. Пришлось Мише уже в темноте едва ли не на себе волочить владыку в приготовленные для него покои.

Спиридон проспал до самого солнца, чего в Новгороде никогда не позволял себе. Служил ли сам – не служил, а к заутрене всегда вставал.

Великий князь ждал высокого посла в сенях, сидел на стольце.

– Как почивал, отец святой?

– Спасибо. Слава богу.

– Может, чего откушаешь? – Ярослав кивнул на стол, уставленный едой и питьем.

– Нет, нет, – решительно отказался Спиридон. – За чревом идти, не будет пути. Пора нам и беседой заняться.

Ярослав дождался, когда гость усядется.

– Я слушаю тебя, отец.

– Да будет тебе ведомо, великий князь, – начал, помолчав, Спиридон, – что земли новгородские в великой напасти пребывают, что отданы они на поток и разграбление алчным чужеземцам.

– Кем? – уронил Ярослав.

– Что? – переспросил Спиридон, не ожидавший вмешательства в свою речь.

– Кем, спрашиваю, отданы?

Владыка понял, куда клонит великий князь, и, чтобы не злить, решил идти навстречу его желанию.

– Нашей несговорчивостью, Ярослав Всеволодич, крамолой боярской.

– Вот то-то, – удовлетворенно заметил Ярослав, откидываясь на спинку стольца. – Сказывай далее, отец святой. Прости, что перебил.

– Сын мой, – заговорил Спиридон, – давай смирим гордыню нашу пред общей бедой, забудем обиды личные, но подумаем о земле Русской, плачущей в сиротстве, зовущей сынов своих спасти ее от поругания и позора.

Великий князь внимательно слушал длинную речь владыки, согласно кивал головой. Он не хуже этого попа знал, в каком состоянии сейчас Русская земля, не менее владыки скорбел о ней и уж поболее Спиридона подымал ее из пепла и строил. Строил, строил, строил.

Долго плел владыка великомудрые словеса, подводя великого князя к главному – к просьбе дать Новгороду князя Александра. И неведомо, когда б подошел к ней, если б не кончилось у Ярослава терпение.

– Послушай, владыка, – сказал он, воспользовавшись заминкой в его речи. – Не ходи околицей, чай, не за невестой явился. Сказывай дело.

Спиридон поерзал на лавке: не привык, что ему не дают досказать задуманное. Но здесь случай особый – владыка-то просителем выступает. А кто просит, тот и выю [84]84
  Выя – шея.


[Закрыть]гнет.

– Ладно, великий князь. Дело так дело, – махнул рукой Спиридон. – Вот оно: весь Новгород просит у тебя князем Александра Ярославича, ибо рука его в ратоборстве счастливая.

– Весь, говоришь, Новгород?

– Весь, Ярослав Всеволодич.

– Ой ли!

Спиридон сразу понял, чего ждет великий князь. Но он был готов к этому еще в Новгороде.

– Все супротивники Александра, великий князь, в порубе с главарем их, Гостятой. Ждут суда княжеского.

– Вот так! – воскликнул удовлетворенно Ярослав, прихлопнув ладонью подлокотник. – С этого тогда еще начинать надо было, когда Александр в Новеграде был. С этого, отец Спиридон!

– Эх, сын мой, – вздохнул владыка. – Мне ль за дела мирские отвечать пред тобой?

– Да разве я виню тебя, святой отец, – сразу помягчел Ярослав. – Я рассудить тебя взываю. Какого рожна им надо было после победы Александра на Неве? Лишь дать ему кун поболе на дружину и оружие. И все. А они его поносить взялись. Срамить. Ливонцы на пороге, а они – крамольничать. По мне, крамола в войну измене равна, отец святой…

– Так, так, – кивал удовлетворенно владыка, искренне сочувствуя Ярославу. По тону князя и еще по каким-то неуловимым заметам Спиридон понял, что дело его удалось, что великий князь теперь отпустит Александра в Новгород, обязательно отпустит.

И от мысли такой на душе у Спиридона стало тепло и благостно – выполнил он, выполнил волю земли Новгородской.