Текст книги "Александр Невский"

В день этот торжественный княгиня Феодосья Игоревна сама решила причесать своего младшенького, Александра. Девок сенных и близко не допустила. Одна только Прасковья, любимица и ровесница молодой княгини, была около.

– Дозволь, Феодосья Игоревна, мне напоследок наше солнышко красное причесать.

– Вот то-то и оно, что напоследок, – вздохнула княгиня. – Сама управлюсь.

Три года назад, в 1220 году [1]1
  Александр Ярославля родился в 6728 году по древнему летосчислению, которое велось «от сотворения мира». Для перевода на современное летосчисление («от рождества Христова») следует из древней даты вычесть 5508. Все даты в книге приводятся по современной хронологии.


[Закрыть], родила она этого мальчика. Как хотелось княгине, чтоб вторым ребенком дочь была: господь опять сыном одарил. Что греха таить, поначалу не любила она его. Волосы черные, кожа темная, весь в бабку свою, осетинку по батюшке. Но кровь родная свое взяла, полюбила его еще пуще первенца Федора. Не успела насмотреться, нарадоваться, ан три года и минуло водой текучей. Отдавать надобно чадо дядьке-кормильцу, который воспитывать его станет да учить делу мужскому, ратному.

Охо-хо! А чадо радуется. Не ведает, глупое, что ждет его впереди жизнь тяжкая, опасная.

Уж Феодосья-то Игоревна знает, каково князем быть на Руси. Стеречься надо не только врагов, но и брата родного.

Охо-хо! Эвон свадьба ее с Ярославом Всеволодичем, куда радостней да веселей праздник, а и то кровью княжеской дорога к нему полита. И кем? Родным дедом ее, князем рязанским Глебом Владимировичем. Дабы власть свою укрепить, созвал Глеб на совет семерых князей с боярами, а сам тайный приказ отдал слугам. Ворвались те в шатер, где князья пировали, да и перебили всех до единого. Вот уж истина: ныне в чести, завтра во гробе.

Охо-хо. Пять уж лет тому, а вспомнит княгиня, и от страху сердце заходится. Хотя именно там и встретила она суженого своего, примчавшегося садить на Рязанский стол брата ее, Ингваря Игоревича.

– Ах ты, чадо мое милое, – шепчет ласково Феодосья Игоревна сыну, и слеза по щеке у нее катится. Жалко ей ребенка, страшно за него.

– Феодосья Игоревна, – кричит от окна Прасковья, – колесница у терема!

И хотя от дворца в собор можно по верхнему переходу пройти, но сегодня день особенный: только на колеснице к собору подкатить надобно.

Как ни печалилась княгиня в светлице, а из терема на крыльцо к народу вышла с лицом приветливым, улыбчивым. Пусть знают, праздник большой у князя – пострижение сына его, Александра Ярославича. Вот он – виновник торжества – стоит рядом с княгиней. На нем кафтанчик зеленого атласа с золотым узором, такая же шапка, соболем отороченная. Червонные портки и сапожки легкие желтого сафьяна. Волосы черные до плеч волнами спадают. Не княжич, а икона писаная.

А народу на княжьем дворе что на торжище: бояре, гридни [2]2
  Гридни – телохранители князя, дружинники.


[Закрыть], тиуны [3]3
  Тиун – судья, местный управитель.


[Закрыть], милостники [4]4
  Милостаик – любимец, пользующийся милостью господина.


[Закрыть]. И все званы на праздник самим Ярославом Всеволодачем, и всех не только сытное угощение ждет, да меды хмельные, да веселье, но и подарки богатые. Знают они: Ярослав Всеволодич щедрый хозяин, широк душой. В лучших платьях своих все съехались. Даже челядь [5]5
  Челядь (чадь) – холопы, слуги.


[Закрыть]княжеская сегодня щеголяет в новых однорядках [6]6
  Однорядка – долгополый кафтан без ворота.


[Закрыть]. Загодя сам князь строго повелел, чтоб в сей день ни один не явился на дворе его в холщине или, упаси бог, в лыченцах [7]7
  Лыченцы – лапти.


[Закрыть]. Коли нечего надеть – сиди на печи, не срами князя.

И на обряд пострижения он позвал не какого-то там священника, а самого епископа Симона – бывшего игумена Рождественского монастыря из Владимира. Пусть он своей высокой рукой благословит сына Ярославова. Владыка вчера еще приехал в Переяславль и ждет уже княжича в соборе святого Спаса.

Только села княгиня с княжичем в колесницу, застланную дорогими коврами, как ударили колокола соборные. И поплыл звон их торжественный над полями да весями [8]8
  Весь, веска – село, деревня.


[Закрыть]окрестными.

От суеты, шума, криков совсем закружилась голова у княжича. От счастья и страха замирало сердце. Онемел мальчик: ни слова сказать, ни головой кивнуть.

Вот и собор златоглавый. Народу здесь еще больше, чем на подворье, но путь к притвору свободный. Для него, для княжича, уготован.

Не помнил княжич – сам ли слез с колесницы, ссадил ли кто его. Даже слов матери не расслышал, но по тому, как она легонько толкнула его в спину, понял – идти надо.

Он шел между двух живых стен, едва сдерживаемых дружинниками и жадно обозревавших его сотнями глаз. Подошел к высоким вратам, ведшим в собор, приостановился и, как учила его вчера мать, трижды перекрестился.

В соборе свечей что звезд на небе. Отражаются они, переливаясь, в позолоте дорогих окладов и риз. Вверху куда и смотреть страшно, синеватую полутьму пронзают солнечные лучи, врываясь через узкие оконца под куполом. Оттуда сверху, заполняя весь собор, льется чудное пение.

И в соборе народу немало, но тут уж простых не видно – бояре, воеводы, думцы [9]9
  Думцы – советники


[Закрыть]и милостники княжеские. Парча и шелк, застежки золотые, узорочье [10]10
  Узорочье – дорогие разукрашенные веши (оружие, платье).


[Закрыть]. Затеряться среди этого всего мальчику впору. Ан нет же, еще и взором охватить всего не успел, а перед ним седой и осанистый старик в митре [11]11
  Митра – архиерейская шапка.


[Закрыть], руку ему сухую, темную протянул. Риза на старике так густо золотом изузорена, что и цвета ее не угадать.

Княжич догадался, что это и есть епископ Симон, но руки ему не подал. Где ему знать было, что одно прикосновение к этой длани [12]12
  Длань (долонь) – ладонь.


[Закрыть]люди за великое счастье почитают.

Все понял старец, но виду не подал, не зря мудрым слыл. Размашисто перекрестил ребенка и тут же сам взял маленькую ручку не крепко, но властно.

– Идем, чадо мое, – молвил Симон и повел Александра к престолу. У самых царских врат высокая пуховая подушка в алой наволоке. К ней и подвел Сямон княжича. – Сюда, дитя мое.

Александр знал, что подушка эта ему предназначена, и уж подумывал, как бы ловчее вскочить на нее, чтобы не упасть принародно. Но тут владыка подхватил его под мышки, поднял легонько и усадил на эту пуховую гору.

Теперь княжич лицом к людям оказался. И сразу же увидел в первом ряду отца своего Ярослава Всеволодича. Из-под корзна [13]13
  Корзно – длинный плащ, оставлявший свободной правую руку.


[Закрыть]богатого виднелся блестящий бахтерец [14]14
  Бахтерец – доспех, набирался из плоских полуколец и блях, которые нашивались на бархатный полукафтан.


[Закрыть], туго облегавший широкую грудь князя.

Ярослав ободряюще кивнул сыну, подмигнул весело. И оттого стало княжичу легко и свободно на душе.

У самого уха Александра лязгнуло железо. Княжич невольно мотнул головой и услышал голос Симона:

– Приспел час бысть те мужем, чадо мое. Учиним же обряд сей, яко пращуры наши чинили.

Говоря это, епископ щелкал ножницами на затылке у Александра, подрезая его черные локоны и складывая их на поднос, который держал церковный служка.

После этого начался торжественный молебен, тянулся он долго и очень утомил княжича. Он уже не чаял дождаться конца, когда заметил легкое движение в первом ряду. И увидел отца, шагнувшего навстречу епископу.

Князь держал что-то перед собой, а что это было, Александр не успел рассмотреть: отца загородил от него своей спиной владыка.

Симон совершал какие-то движения правой рукой, и хотя княжичу не видно было, он догадался: крестит.

Епископ отступил в сторону, и тут мальчик увидел: князь на ладонях держал небольшой, но настоящий меч. Меж пальцами левой руки ниспадал вниз узорчатый пояс с золотой застежкой. Лицо Ярослава Всеволодича было торжественным и строгим. Он смотрел прямо в глаза Александру.

Сын увидел, как двинул отец густыми бровями, и сразу понял, что зовет он его к себе.

Княжич скользнул по шелку подушки на пол и пошел навстречу отцу, остановился в двух шагах перед ним.

Ярослав Всеволодич воздел руки с мечом и обратился к небу жарко и истово:

– Господи всемогущий, дай слуге твоему Александру силы и мужества, мечу его – твердости.

Князь наклонился к сыну, опоясал его, щелкнув застежкой. Мальчик задохнулся от счастья: на левом боку его висел меч – главный знак мужского достоинства. Ярослав Всеволодич взял Александра за руку и повел к выходу.

На площади перед собором народу не убавилось, но теперь не только проход господам оставлен, а и большой круг освобожден. В центре круга конюший, стремянный [15]15
  Стремянный – подающий стремя господину.


[Закрыть]и подуздый [16]16
  Подуздый – слуга, державшей коня под уздцы.


[Закрыть]держат коня вороного. Коль великолепен, на нем высокое арабское седло с серебряными стременами, подкладка голубого, небесного цвета с золочеными кистями. Похрапывает вороной, кося оком на приближающегося князя: хозяина узнает, с которым не в одном походе бывал уже, не одну рать поделил. Стремянный чуть в сторону отступил. Ярослав Всеволодич наклонился к сыну, взял его под мышки, поднял вверх и опустил в седло. Поймал стремя на укороченной путлице [17]17
  Путлица – ремень, на котором привешено к седлу стремя.


[Закрыть]и вставил в него сыновий сафьяновый сапожок.

– Ну, с богом, – сказал Ярослав Всеволодич.

Подуздый тронул вороного, и он пошел за ним, гордо выгибая шею.

Александр ехал на боевом коне отца к родному подворью, откуда сегодня еще выехал ребенком, а возвращался отроком, мужем. Для него начиналась новая жизнь, в которую он входил радостно и безмятежно, не ведая, что уготовит она для него.

Прежде чем открыть дверь в покои княжичей, кормилец их, Федор Данилович, приостановился, заслышав шум.

«Никак, рать у княжичей», – усмехнулся в бороду Данилыч и, тихонько приоткрыв дверь, ступил в светлицу.

Княжичи, кряхтя и сопя, возились на полу. Александр, крепко захватив под мышку голову брата, пытался опрокинуть его, но силенок не хватало. Федор же находился сверху и готов был победу трубить, да никак не мог освободить голову.

– Смерти или живота? – спрашивал снизу Александр.

И стоило Федору сказать: «Живота», как Александр тотчас бы отпустил его голову, и победа была бы за Александром, даже несмотря на то, что он находился снизу. Супротивник жизни запросил, значит, в полон сдается.

– Смерти или живота?

– Чести, – хрипел, задыхаясь, Федор. – Сам живота проси!

Никто из мальчишек не хотел сдаваться. И в другое время кормилец подождал бы, когда кончится борьба. Он был убежден, что такие единоборства очень полезны в воспитании настоящих мужей, так как дух и тело укрепляют. Но сегодня он не мог ждать.

– Полно, княжичи, – хлопнул кормилец в ладони.

Братья поднялись взъерошенные, раскрасневшиеся.

У Федора правая щека в крови, у обоих глаза горят воинственно, дышат княжичи тяжело, но каждому хочется знать: чья победа? Федор Данилович не зря кормильцем приставлен, знает, что сказать.

– Оба добрые мужи, – хвалит он искренне. – Чести и славы себе всегда сыщете. А сейчас велит вам ваш батюшка Ярослав Всеволодич к нему в сени [18]18
  Сени – так в старину назывались княжеские хоромы.


[Закрыть]быть.

– А на што, Данилыч?

– Из Ростова Великого течец [19]19
  Течец – гонец, скороход.


[Закрыть]прибег, вести важные.

Собраться княжичам недолго. Сапожки сафьяновые натянули, платья оправили, волосы гребнем раз-два причесали. И готовы.

Через шумный двор прошли за кормильцем к сеням, поднялись на высокое крыльцо.

В огромных сенях княжеских полумрак и прохлада. Длинный трапезный стол почти пуст. Только в конце его, там, где обычно князь сидит, кувшин с сытой – водой медовой да ковш.

Сам Ярослав Всеволодич у окна на лавке сидит. Подле два думца его, а чуть поодаль течец ростовский стоит, с ноги на ногу переминается.

Князь, хмуря черные брови, задумчиво в окно смотрит, но, по всему видно, ничего не замечает там, мысли его далеко витают.

– Княжичи здесь, Ярослав Всеволодич, – нарушил тишину кормилец и легонько подтолкнул мальчиков вперед.

– А-а, – встрепенулся Ярослав, увидев сынов, поманил к себе ласково. – Садитесь подле, чада мои.

Федора, как старшего сына, посадил по правую руку, Александра – слева. Младшего легко полуобнял.

– Это, чадуни, от сыновца [20]20
  Сыновец – племянник со стороны брата.


[Закрыть]моего, Василька Константиновича, течец прибег. Хорошо внимайте ему, вести у него черные, но зело важные, – князь ростовцу головой кивнул: говори, мол.

– Ведомо тебе, светлый князь, что Мстислав Галицкий женат на княгине половецкой, – начал течец, не то спрашивая, не то напоминая.

– Ведомо, – недобро прищурился Ярослав, заподозрив в этих словах намек. Ведь и у него самого первая жена была из половчанок – внучка хана Кончака. Уж не думает ли этот милостник васильковский оскорбить князя? Ярослав испытующе жег течца недобрым взглядом черных глаз, пытаясь уловить в его лице хотя бы тень ухмылки.

– … И вот прибег к нему в Галич тесть Котян со своим двором, – продолжал рассказывать течец. – И сказал он зятю своему, Мстиславу Галицкому: «Приди оборони нас от татар [21]21
  Восточных завоевателей обобщенно называли «татарами», хотя на самом деле в Монголо-татарское государство объединились многие сотни племен и народов.


[Закрыть], все они земли у нас отняли. Если не поможешь нам сегодня, то завтра они твою землю возьмут. Если они нас сегодня иссекут, то вас завтра». И стал просить Мстислав о помощи других князей русских, братьев своих. Долго думали князья в Киеве и решили: «Лучше встретить нам татар на чужой земле, чем на своей ждать». От нашей же Суздальской земли не было никого на том совете.

– Стало, не звал нас Мстислав, – перебил князь, почувствовав в тоне течца осуждение.

– Был зван великий князь Юрий Всеволодич, – тихо уронил течец.

– Брат мне о том не сказывал.

– Юрий Всеволодич ответить Киеву изволил, что на татар он идти сам не может, так как презирает их племя поганое.

Ярослав побледнел, сказал сухо:

– Князя судить не холопье дело – божье.

– Пресветлый князь, – испугался течец, – этого и в помыслах моих не было. Я сказываю то, что велено мне было моим князем Васильком Константиновичем.

Наступила гнетущая тишина. Князь осерчал неведомо отчего, течец был напуган его подозрительностью. Думцы, привыкшие говорить по знаку князя, помалкивали.

– А дале-то что? – вдруг спросил Александр, заерзав на лавке.

Ярослав ласково прижал к груди милую кудрявую головенку.

– Ах ты, чадуня моя.

А течцу кивнул милостиво: продолжай.

– Все три Мстислава – из Киева, Чернигова и Галича – свели свои полки. К старшим князьям присоединились младшие со своими дружинами: и Даниил, и Михаил, и Всеволод, и многие другие. Вся земля Русская поднялась противу татар.

– Ой ли, – покачал головой Ярослав, – так уж и вся?

Течец понял, что имел в виду князь.

– И от нашей земли был полк, пресветлый князь. И повел его мой господин Василько Константинович.

– Сам-то ходил ли?

– Кто? – не понял течец.

– Ты, спрашиваю, сам-то ходил?

– Я завсе под рукой у моего господина.

– Ин добро. Дале сказывай, – смягчился Ярослав.

– … Когда пришли русские полки к Днепру и увидели русских татары, то прислали к князьям своих послов. И сказали те князьям русским: «Вы пошли противу нас, послушав половцев. Но мы вашей земли не занимали, а пришли, посланные богом, на холопов своих, на поганых половцев. Возьмите с нами мир, а нам с вами войны нет. А если бегут к вам половцы, то вы бейте их и добро их берите себе. Они же много вам зла сотворили». Так сказали послы, но князья их не послушали. А взяли и перебили послов.

– Посекли? – вдруг удивился Федор. – За что?

– Посекли, княжич, посекли. Князья мнили, что послы, воротившись, скажут, как много русских идет, и татары, испугавшись, убегут и рати не примут.

– Этим бога и прогневили, – вздохнул Ярослав.

– … Дошли русские полки до Олешья, – продолжал течец, – и прислали татары вторых послов, и сказали они: «Если вы послушали половцев, и послов наших перебили, и идете против нас, то пусть рассудит нас бог». Этих послов князья не тронули, отпустили.

Княжичи переглянулись меж собой и вздохнули с облегчением. Заметив это, течец продолжал, старательно приближая интонацию голоса и строй речи к сказочному. Он понял, что главное в его рассказе – угодить княжичам, что для самого князя важно потихоньку, исподволь вводить сынов своих в заботы княжеские, в дела земли Русской.

– … И когда увидели князья, как победил Мстислав Галицкий татар, перешли через Днепр, и пошли на конях в поле Половецкое, и встретили там татар. Полки русские налетели, аки соколы, и победили их, и гнали в поле далеко. Взяли русские много скота, стада их. И оттуда шли еще восемь дней до реки Калки. По велению Мстислава Галицкого перешел Даниил с полками русскими и половецкими реку Калку и вскоре увидел полки татарские, и первым врезался семнадцатилетний Даниил в полки поганых [22]22
  Поганый – язычник, то есть человек не христианской веры.


[Закрыть].

– Пошто не сказываешь об усобице княжеской? – перебил Ярослав Всеволодич.

– Я мнил, светлый князь, что это токмо тебе ведать надобно, а им…

– Им, как и мне, ведать надобно.

Течец замялся, соображая, как начать о междоусобице. Книжичи подумали, что он забыл, на чем остановился.

– Даниил рубить поганых начал, – напомнил Федор.

– Нет, до этого Даниил сказал Мстиславу Галицкому, чтоб тот готовился и другим князьям передал. А Мстислав Галицкий с умыслом им ничего не сказал, не послал к ним течца.

– Вот она крамола наша русская! – воскликнул Ярослав. – Он же звал всех на рать, и он же корысти себе искал. Один хотел стать победителем. А?

– Зависть его слепила, – сказал течец.

– Богопротивное чувство сие и мужу великому непристойно.

Княжичи оборотились к отцу, так как почувствовали, что сказал он это для них.

– Изгоняйте зависть из дум и сердец ваших, дети мои.

Ярослав отпил несколько глотков сыты из ковша, махнул течцу:

– Сказывай. Да все без утайки, как мне.

Хорошо, светлый князь, – кивнул течец и продолжал: – Узрев сие начало счастливое, запросились половецкие полки на рать, зарясь на добычу предстоящую. Но вскоре не выдержали перед татарами, побежали и, бегущие в страхе, потоптали они станы русские. А князья не успели ополчиться противу них. И началось великое смятение и сеча злая. И так побеждены были князья русские. А великий князь Мстислав Киевский, зря сие, бегства устыдился, решил на месте стоять, сколько сил достанет. Скоро устроил город из кольев и бился из него три дня и три ночи. Но нашлись в стане русском переветчики [23]23
  Переветчик – перебежчик, изменник.


[Закрыть]: дабы спасти свои шкуры окаянные, повязали они князей да татарам и выдали. Взяли татары город и всех людей посекли. А князей повязанных положили на землю, на них доски, а сами сверху сели пир пировать. Так и погибли князья смертью лютой.

Течец замолчал, заметив, как насупился младший княжич. Видно, нелегко ему было слушать страсти такие.

– Ну, а Мстислав-то Галицкий, – напомнил Ярослав. – Что он? С него ведь началось сие.

– Мстислав Галицкий как к Днепру дотек, так все лодьи сжег и порубил, чтобы татары не догнали. А сам в Галич прибежал.

– Всех облисил! – не удержался Ярослав от восклицания и спросил течца с плохо скрытой насмешкой: – А что ваш полк? Господин твой в здравии, надеюсь?

– Василько Константинович, слава богу, жив и здоров. А полк припозднился на рать. Мы к Чернигову подошли, когда рать была проиграна, а земля Русская на поток [24]24
  Поток – расхищение имущества.


[Закрыть]татарам досталася, ибо из воинов русских лишь десятый уцелел.

– Хорош полк, после рати на рать явился, – съязвил князь.

Течец побледнел, подтянулся весь и сказал вдруг с нескрываемой гордостью:

– Зря смеешься, князь. Если б не наш полк, поганые не токмо Чернигов бы сожгли, а и всю землю Русскую разорили. Ибо некому уже было противустоять им.

Ярослав погасил ухмылку, поднялся из-за стола, быстро подошел к течцу. Долго и пристально смотрел прямо в глаза ему. Течец лицом белей снега стал, но очи долу не опустил. Ярослав хлопнул его по плечу.

– Добрый муж у сыновца! Чести князя своего не роняет. Отобедай со мной, славный воин.

– Спаси бог тебя, князь, за честь мне.

Ярослав отыскал взглядом кормильца.

– Федор Данилович, вели челяди брашно [25]25
  Брашно – пища, еда.


[Закрыть]и меды подавать. И сам с княжичами будь здесь.

Князь и за столом посадил сыновей рядом, велев челяди подложить им подушки, чтобы удобней было.

Справа, сразу за Федором, сел кормилец, за ним думцы седобородые. Слева за Александром князь глазами место течцу указал. И как только тот сел, Ярослав оборотился к нему и сказал опечаленно:

– О великой туге [26]26
  Туга – печаль, горе.


[Закрыть]ты поведал нам. Но более всего тужу я вот о них, – князь погладил голову Александра. – Ибо думаю, что на этом не кончится. Нам зеленое вкушать, а оскомина их доймет.