Текст книги "Александр Невский"

Автор книги: Сергей Мосияш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 41 страниц)

XXV
НЕ НА РАДОСТЬ ВОЙСКО – НА РАТЬ

Грамота от сына Василия была тревожной: «… а свей, придя в Емь, всю землю их повоевали и многие крепости себе устроя там. Придя ж к Нарове, тож заложили крепость вельми великую. Мню я, обустроив оную, пойдут оттель на Русскую землю».

«Верно мнишь, сынок, верно, – подумал Александр, прочтя грамоту. – Уж не там ли Андрей обретается? Не он ли Биргеру внушил строить на нашем побережье крепости? Подтвердится сие, достану сукиного сына, повешу».

Думцы великого князя – бояре поддержали Александра в решении его сбирать войско и идти с ним на свеев. Многие в том рассуждении, что-де, мол, пока татар бить не можем, так хоть на свеях копья поломаем, мечи потупим. Пусть русского духа воинского свеча не сгаснет: «Иди, княже, добывай себе чести, а дружине славы».

Митрополит Кирилл, прослышав о готовящейся рати, тоже вдруг возгорелся принять в ней участие. Сам пришел в сени к князю и, когда остались наедине, сказал о своем решении:

– Надумал я, сын мой, идти с твоим полком, дабы там в поле ратном не токмо благословити воинство твое, но и вкусити горького от трудов ваших.

– Спасибо, отец святой, за рвение твое и ревность делу нашему, – сказал великий князь. – Но в твои ли лета в эти тяжкие пути пускаться?

– Увы. жизненный путь мой, Александр Ярославич, лишь в службе богу протек, давно-давно я отцом духовным зовусь. Но ныне вздумал вдруг, что ж за отец я, своих детей на рать посылая, сам бегу от нее своего сана ради? Праведно ль сие?

Кирилл умолк, ожидая вопроса от князя, но Александр молчал, не желая мешать течению мысли старца.

– Нет, подумал я, пока силы есть, надо вкусить то, что дети мои вкушают, – продолжал Кирилл. – Как молвил один из мудрецов русских: «Аще кто не пережил многия беды, несть в нем вежества». Ныне беда на Руси ведомая – рати непрерывные. И не пережить хотя бы одной – грех пастырю, грех.

– Но ты ж Неврюеву рать пережил, отец Кирилл, – напомнил Александр.

– Э-э, что там, – махнул рукой митрополит. – Одно мгновение, когда смерти ждал после слова своего. А он – поганый-то – возьми меня и послушайся. И потек мимо. Вот и рать моя вся.

– Он бы не потек, владыка, коли б хан не повелел не трогать тебя.

– Может, и хан, а может, и бог заслонил, – вздохнул Кирилл. – Но ты меня, Ярославич, не отговаривай, бери с собой, а уж я бога стану молить твоему полку поспешествовать.

– Возьму, раз просишь, владыка, но заранее предупредить должен: поход тяжек будет.

– А ништо мне. Своим возком буду ехать, тебе не мешать постараюсь. Ты вот что, Ярославич, с Ордой-то как будешь? Батый, сказывают, убит. А ну мы на свеев, а татаре – на нас.

– Не должно бы. Батыю его сын Сартак наследовал, а у нас с ним вроде приязнь обоюдная.

– Гляди, сын мой, у татар и приязнь звериная.

И все же Александр, следуя присловью: береженого бог бережет, отправил хану Сартаку выход и дары, прежде чем выступить в поход. Повез все это в Орду ростовский князь Борис – лишь ему мог доверить Александр столь важное и ответственное дело.

На этот раз собирались долго и обстоятельно, потому что великий князь велел каждому воину быть готовым не только к бою, но и к морозам-метелям. Был отправлен течец в Новгород с велением, чтобы и там полк готовили к походу на свеев. И не только оружие ладили, но и лыжи каждому воину. «Чудит великий князь, – говорили новгородцы. – Снег ныне не столь глубок, можно и без лыж обойтись». Однако каждому торочили лыжи, шутили: «Не на рать бежим, меха сбирать с самоедов».

В Новгороде князь задерживаться не стал (знал – безделье войску вредит), а, присоединив новгородский полк во главе с посадником Михаилом Степановичем, двинулся на Нарову.

Ехал с ним в своем возке и митрополит. Архиепископ Далмат пытался удержать Кирилла, отсоветовать, но он не послушался: «Хочу сам зрети ратоборство детей моих». И все тут.

На подходе к Нарове Александр послал новгородцев в охват, дабы ударить с двух сторон. Но уже на следующий день дозоры сообщили, что у Наровы никакого войска нет, а крепость едва начата и брошена.

Когда вышли с войском к крепости, там действительно никого не оказалось. Александр велел найти хоть одну живую душу. И ему вскоре привели трех испуганных мужей.

– Емь? – спросил он, сразу угадав в них представителей этой народности.

– Да, да, князь, – закивали те обрадованно.

– Почему здесь оказались?

– Нас много сюда свеи пригнали, строить крепость велели.

– А где остальные?

– Остальные? Кого свеи убили, кто разбежался. Мы тоже спрятались.

– За что вас убивали?

– Свеи, как узнали, что князь Александр войско на них сбирает, испугались. Убежали. А рабов решили перебить, чтоб тебе не оставлять.

Александр слушал, все более и более мрачнея, потом, обернувшись к Светозару приказал:

– Накорми их, где-нито пристрой в шатре. Могут понадобиться.

Весть о том, что свеи сбежали, не дождавшись подхода русских, развеселила ратников: «Ах, как славно! Ах, как красно!» Даже митрополит недолго печалился, что не сподобился зреть рать, скоро повеселел:

– А ведь, Александр Ярославич, это они тебя испугались. Не забыли Неву, не забыли. Твое имя для них – словно крест бесу. Бегут тебя, сын мой, бегут. Радуйся.

– Нечему радоваться, владыка. Войско не для радости сбирается, для рати. Непомерно дорогой радость получилась. Негоже сие.

– Не пойму я тебя, князь. То бежишь кровопролития, то алкаешь его.

– Бегу тогда, владыка, когда русской кровью пахнет, а когда вражьей – алкаю. И теперь не могу воротиться, копья не сломав.

– Что поделаешь, ломать-то не с кем.

Александр ничего более не сказал владыке, а подошел под благословение и, получив его, удалился в свой шатер, где Светозар хлопотал с походным ужином.

Лагерь быстро обустраивался, сотни шатров темнели уже на снегу, не менее того пылало огней. Наносило запахом варева. Слышались говор, крики, ржанье коней. Где-то сильный голос пел давно забытую старинную песню:

 
Половецкие кони пили воду из Дону,
Половецкие жены – полонянки Руси…
 

Александр вызвал к себе тысяцкого, наказал выставить вкруг лагеря сторожей. Потом, отужинав дичиной, поджаренной Светозаром на костре, лег спать. Светозар тоже, едва убрав хлеб, последовал за господином. Он знал – побудка предстоит ранняя. И не ошибся. Князь разбудил его еще в темноте.

– Где вчерашние пленные, веди их.

– Сейчас. Свечи только зажгу.

– Я сам зажгу. Иди за ними.

Александр вышел из шатра. Было ясно, морозно, звездно. До солнца далеко еще, но в обозе горланил петух – главный побудчик князя. Он разгреб остывшее кострище, добыл углей горячих, вздул огонь.

Когда Светозар привел пленных, в шатре уже горели свечи.

– Как зовут тебя? – спросил Александр старшего из них. – Из какого погоста ты?

– Меня Валитом зовут, князь. Мы все из одного погоста – из Севилакши.

– А остальные, которые крепость строили, тоже были из Севилакши?

– Нет, князь. Были и из Кюлолакши, и из Кирьяжского погоста, и из многих других.

– Значит, свеи всю землю вашу полонили?

– Всю, князь. Теперь Емь вся свейская стала. Они сказали, что теперь навсегда мы их рабами будем, что-де князь Александр, то есть ты, теперь сам в рабах у татар.

– Как они вас роботят: наездами или выхода требуют?

– Нет. Они у каждого погоста, считай, свои крепости ставят.

– Крепости? Каменные?

– Нет. В лесу рубят, обносят тыном высоким. Все ловы наши захватили, вентери [110]110
  Вентерь – рыболовный снаряд – сетчатый кошель на обручах.


[Закрыть]наши на Коневых Водах себе тож присвоили. А потом вот и нас собрали сюда, крепость ладить.

– Скажи, Валит, если я отпущу вас, как домой пойдете?

– Через море, князь. Оно замерзло, через него прямой путь на Емь.

– И долго идти будете?

– За неделю, наверно, дойдем. А на лыжах еще быстрей можно.

– А ты бы хотел прогнать свеев с вашей земли?

– О да, князь. Это было б большим счастьем для нашего народа.

– В таком случае поведешь нас через море, если хочешь своей отчине помочь.

– Князь! – Валит неожиданно пал на колени, за ним последовали его товарищи. – Князь Александр, спасибо тебе от народа нашего, что не бросаешь в беде нас. Мы все покажем тебе лучшие пути к свейским гнездам. Народ наш встретит тебя как Иисуса Христа вашего и поможет тебе. Вот увидишь. Идем, князь. Идем.

XXVI
ЗОЛ ПУТЬ

Новгородский полк, узнав о решении великого князя, тут же собрал вече, на котором едва ли не единогласно было принято свое решение: «За море не ходить, поелику путь сей гибелен и опасен есть».

Даже митрополит, обещавший когда-то не мешаться в дела воинские, пытался отговорить князя:

– Сын мой, никто не осудит тебя, если ты воротишься, не преломив копья. Не твоя вина в том, напротив, твое счастье, что неприятель бежал твоего имени. Идем домой, и я велю служить во всех церквах за победу твою.

– Прости, владыка, но победы нет еще. Едва мы домой явимся, свеи опять тут будут. Так зачем же тогда я шел сюда? Зачем?

– Ну, попугать их…

– Пугать врага мечом надо, а не именем, владыка.

– Но новгородцы же не хотят идти.

– Знаю. Пойду без них. Они тогда за мечи хватаются, когда холку припечет. А за мехом небось до Студеного моря шастают.

Даже попытка Кирилла сыграть на родительских чувствах (у Александра только что сын Андрей родился) успеха не имела.

– Что третий сын родился, то хорошо. Я уж бога благодарил за это, но я наперво князь, владыка, а потом уж отец.

Решение великого князя идти за море и доискаться там рати со свеями было непреклонным, и Кирилл, поняв это, смирился наконец.

– Ну что ж, сын мой, воля твоя. Иди, а я стану и сам молиться и другим велю за успех твой. Жаль, стар я по морям-то бегать.

Явившийся новгородский ратник позвал великого князя на вече.

– Что? Ждете, уговаривать стану?

– Нет, князь. Народ слово твое слышать хочет, там пря в кулаки перекинулась.

– У вас хоть одно вече прошло без этого? Все Перуна тешите.

– Зря коришь, князь, – обиделся ратник. – Мы не только на языки бойки, но и на рати спуску не даем. Но где она?

Новгородцы, решившие собрать вече в поле чистом, мигом спроворили и степень походную, кинув трое саней одни на другие. Строение было шатким и не очень надежным, поэтому посадник, смущенно отводя глаза, уступил «степень» подошедшему великому князю.

– Скажи им сам, Ярославич… Выпряглись, – пробормотал он.

– Я не конюх, запрягать не буду, – отвечал ему Александр, взбираясь на степень.

Он окинул взором притихшую толпу и, неожиданно даже для себя, вскинул правую руку, указывая в сторону моря.

– Там, за морем, на земле еми свеи крепости строят. Вы думаете, чтобы греться в них? Нет, господа новгородцы, это к тому, чтобы, емь поработив, запереть Новгороду и Пскову пути-дороги на заход. Ежели свеи вот здесь крепость построят, а затем Неву оседлают, то вашему граду жить нечем станет. С кем будете торговать тогда? Может, с ханом? Так вспомните рать Батыеву, какую он плату с Руси взял.

Великий князь сделал паузу, дабы дать толпе уразуметь сказанное, но оттуда мигом упрек прилетел:

– Так зачем же ты нас обманывал? Почему сразу не сказал, что в Емь потечем?

– А разве я не велел вам лыжи торочить? Вы что думали, чтоб с горок кататься на них?

По толпе прокатился смешок на шутку княжью, но Александр даже не улыбнулся.

– И потом, о чем молчать, а о чем говорить можно перед ратью, то мне решать. Вы каждый за себя думаете, а мне за всех вас приходится перед богом ответ держать. Но ныне уговаривать вас идти со мной за море я не стану, ибо путь будет зело труден и зол. Лишь об одном прошу…

Александр опять сделал паузу, дабы оттенить важность просьбы своей, и на этот раз все молчали, даже кашлять перестали, притихли.

– Попрошу вас, господа новгородцы, тех, кто к дому потечет, оставить нам свои лыжи. Ибо в море на коне не поскачешь, там корма нет.

Толпа сразу вздохнула с каким-то облегчением. Ожидали упреков, а тут просьба, уважив которую можно душу облегчить: хоть сам не пошел, зато свои лыжи на поход подарил, а они, чай, тоже на дороге не валяются.

Не все новгородцы домой поворотили, часть из них решила с князем идти. И, чтобы оставшиеся благополучно до Новгорода добрались и не были полонены литвой или рыцарями, Александр оставил с ними посадника, наказав все время сторожиться и готовыми к бою быть.

Дружина, уходившая на свеев, вся была поставлена на лыжи, и сам великий князь встал на них, хотя был более седлу привержен. Верховых не было, но с ними шел обоз из полусотни саней, в которые впрягли самых крепких выносливых коней. В сани сложили тяжелые брони дружины, лишнее оружие (копья, луки), а также пропитание людям и корм коням.

Без броней, считал князь, идти будет легче, а главное, спать на льду можно без опаски замерзнуть. В море придется провести не одну ночь.

Оставшиеся на берегу долго видели на заснеженной равнине моря уходившую дружину, растянувшуюся не на одну версту. Чем далее уходила она, тем более сливалась в одну темную массу, в которой нельзя уже было различить ни воинов, ни саней. Долго-долго, медленно истаивала вдали, шевелилась черная ленточка. Митрополит Кирилл стоял на самом высоком месте и, щуря от белизны слезящиеся глаза, смотрел на эту ленточку и тихо шептал молитвы, мало вникая в смысл их, но по привычке вкладывая чуткую душу и горячее желание искренне быть полезным.

Впереди дружины рядом с князем шел Валит и его товарищи. Некоторые молодые дружинники, сложившие на возы брони и оружие, чувствовали себя столь легко и счастливо, что затевали бежать вперегонки со смехом и криками. За ними носилась какая-то собачонка, звонко лая и прыгая. Валит улыбался, глядя на них, но молчал.

– Пусть побесятся, – сказал Александр. – Собьют охотку.

– Силы не берегут, – отвечал Валит. – А их много надо будет.

Именно для сбережения сил Валит часа через два предложил дружине передохнуть.

– А не рано ли? – усомнился великий князь.

– Нет, князь. Надо постепенно втягиваться. Если мы первый день без передышки пройдем, то завтра многие идти не смогут. Твои люди в седле привыкли, а лыжи – не кони, сил много отбирают.

После небольшой передышки двинулись дальше. Вскоре начало темнеть, день зимний короток. Но шли и в темноте. По настоянию Валита, было передано по всей дружине веление князя: никому не отбиваться в сторону, дабы не заблудиться и не потеряться. Особо обессилевших было разрешено подсаживать на возы.

А потеряться, несмотря на белизну снега, легко было: начиналась метель, злой холодный ветер тянул с полуночи, поднимая колючую поземку.

Они все шли и шли. К ночи в дружине зароптали: не пора ли спать ложиться.

Но Валит знал: ночь зимняя длинная, успеют выспаться, тем более что ночлег предстоит не на мягком ложе, а на снегу.

Наконец была объявлена остановка. Сани составили в круг, выпрягли коней и, задав им овса в мешках, стали устраиваться на ночевку. Велено было по одному не ложиться, а как можно кучнее, дабы тепло беречь. Вот тут-то и пригодились шубы, тулупы, ранее вроде и ненужные в пути.

Светозар приготовил великому князю и себе местечко в санях, на сене под тулупом, но Александр не лег, пока не убедился, что улеглась вся дружина. Он обошел круг саней с задранными ввысь оглоблями; привязанные у передков кони весело хрумкали овес. Затем он перелез внутрь круга, прошел между сбившихся кучками и лежавших уже воинов; из-под тулупов доносились звуки походной трапезы – все дружно грызли сухари.

Одно беспокоило князя – нет сторожей. Все устали настолько, что было бесполезно кого-то ставить, все равно уснет.

– Ничего, – успокоил Светозар. – Кто, окромя дураков, по морю в такую круговерть пойдет. И потом, коли что, собачонка голос даст.

Ночью ветер не утих, и к утру так занесло снегом лагерь, что от саней лишь передки виднелись да оглобли, ввысь торчавшие.

Пришлось тем, кто на санях спал, разгребать сугробы, под которыми оказались ночевавшие на льду. Поднимались тяжело, с кряхтеньем и руганью. Было еще темно, но провожатый Валит требовал выходить немедленно: «Зимой день короткий, а идти еще далеко-далеко».

Чувствуя, как пал дух войска после мучений первой ночи, великий князь ходил между воинами, обадривал:

– Ништо, други, возьмем первую крепость у свеев. Обогреемся.

– До нее еще дойти надо, Александр Ярославич.

– Будем скоро идти, через день дойдем.

Но вышли к берегу не через день, как обещал князь, и даже не через два – на четвертый. Вышли, потеряв на море около двадцати человек. Из них четверо замерзли в одну из ночей – легли спать и уж не поднялись. Остальных хватились у берега, когда стали брони и оружие разбирать с возов. Двадцать мечей остались без хозяев и столько же калантарей и броней.

– Заблудились, – сказал уверенно Валит.

– А может, назад повернули, – предположил Александр. – Была кой у кого думка такая.

– Все равно заблудились. На море без привычки тяжко. И эти заблудились. Пропали.

Едва выйдя на берег, многие кинулись сушняк собирать, чтобы разложить наконец огонь желанный, но проводник воспротивился:

– Близко крепость свейская. Увидят дым, насторожатся. Надо напасть нежданно.

Александр вполне оценил совет провожатого.

– Греться будем в крепости. Идем без шума. Кто заговорит или закричит, тому после боя плетей всыплю. Обоз остается, привяжите где-нито собаку.

Шли к крепости по лесу на лыжах, развернувшись длинным полукругом. Несмотря на усталость, накопившуюся за переход, шли быстро, подгоняемые мыслью о грядущем тепле и отдыхе, а главное, неугасимой злостью на врага, почивавшего где-то в сытости и благополучии.

Так они и ворвались во двор крепости – с почерневшими, обмороженными лицами. Рубили молча, зло, врываясь в теплые избы, не ведая пощады и жалости.

Шведы, и в мыслях не допускавшие прихода сюда русских и даже не затворившие ворота по отъезде фуражиров, были застигнуты врасплох и почти не оказывали сопротивления. Разбегались, прячась по клетям и задворкам.

Лишь одна изба, где, видимо, жили начальники, ощетинилась на входе копьями. И тут из уст нападавших вырвалось единственное слово.

– Огня! – прохрипел кто-то повелительно.

Слово было столь желанным для всех, что огонь мигом явился в виде тлеющей головешки, притащенной из поварни. Тяжелые низкие двери избы закрыли и подперли снаружи бревном. Избу зажгли со всех четырех углов, высохшие смолистые бревна занялись быстро, горели споро. Пламя, прыгая по стенам, по пересохшему в пазах мху, мигом добралось под застреху, лизнуло свесившийся с крыши снег и нырнуло вниз под стропила.

Скоро вся изба была объята огнем жарким и жадным.

Из избы неслись крики и вопли погибавших там людей, вызывавшие не чувство сострадания и жалости у победителей, а, напротив, жестокого торжества и кровожадного удовлетворения: так вам и надо, мы мерзли, вы – жарьтесь.

В своем опьянении от успеха, от обилия тепла, повеявшего окрест, они не обратили внимания, как пламя перекинулось на другие постройки, побежало по изгородям. Их отрезвил громкий и властный крик князя:

– Выходи-и! Все выходи из крепости!

Желанная крепость с избами и клетями, поварней и баней, захваченная стремительно и счастливо, была объята огнем, потушить который уже не могло никакое чудо. Даже ливень, хлынь он с неба, не смог бы остановить этого разгулявшегося жара.

Чтобы крепость не стала огненной скудельницей для замешкавшихся там дружинников, Александр велел сорвать ворота, пока они еще не загорелись. Была свалена и верхняя двускатная перекладина.

Теперь в огненном кольце, охватившем крепость, виделось лишь одно не пылавшее место – бывшие ворота. И туда устремилось все живое из огненного плена – и дружинники, и вырвавшиеся из стойл кони, и уцелевшие шведы, и даже крысы.

Огонь помирил всех – победителей и побежденных, они бежали в дыму и огне, помогая упавшим подняться, не разбирая – враг то или русский. И все же, выбежав из огня, побежденные вспоминали о своем состоянии и тут же, не сговариваясь, бросали оружие. Что испокон одно означало: сдаюсь на милость победителя.

Дружинники табунились обескураженной толпой, виновато переглядываясь, не зная, радоваться случившемуся или огорчаться.

Князь подошел к дружине и, потрогав обмороженную щеку, съязвил громко:

– Погрелись, умники?!

Дружина молчала. В вопросе князя и ответ слышался: ведь дурь сотворили.

– Так вот, – нахмурился Александр, – до другой крепости день переходу. Идем на нее немедля, а кто и там красного петуха пустит – повешу. Собственной дланью повешу.

Дружина молчала, но в этом молчании Александр чувствовал одобрение.

XXVII
ВОЗВРАЩЕНИЕ АНДРЕЯ

Воротился Андрей Ярославич на пасху. Случайно ль, с умыслом ли, поди догадайся. Но на пасху православные все прощают друг другу, а у Андрея грехов и вин перед старшим братом скопилось предостаточно.

Явился вместе с Даниловной своей нежданно-негаданно, вестника вперед не посылая, как у князей принято. Свалился как снег на голову – и все тут.

Вошел в сени, где великий князь «думал» с близкими боярами. Александр, говоривший что-то, умолк на полуслове, увидев брата в дверях. Все обернулись туда по направлению взгляда удивленного великокняжеского. Вот те на, диво так диво!

Александр поднялся со стольца, сделал несколько шагов по направлению к брату. Бояре расступились. Андрей, бледный, кинулся бегом навстречу великому князю.

Они обнялись. Александр, несколько отстранив брата, посмотрел в глаза ему, сказал серьезно и холодно:

– Христос воскресе.

– Воистину воскресе, – отвечал поспешно Андрей.

Они поцеловались трижды, но не радость и счастье от встречи чувствовались в этих поцелуях, а лишь долг обычаю христианскому.

Бояре поняли – уходить надо. И бесшумно стали удаляться, исчезать, словно тени. Последним Светозар ушел, тихо прикрыв дверь.

Братья остались одни. Александр, словно ожегшись о брата, круто повернулся и воротился к стольцу. Сел. Хмуря недобро брови, глядел на Андрея, виновато стоявшего внизу.

– Ну, что скажешь, побегунчик? – спросил наконец.

Андрей залился румянцем, словно его по щекам ударили позорным словом, но переборол гордыню, сказал тихо:

– Прости меня, Александр. Прости за все.

– Я-то прощу, Андрей, родством понуждаемый и обычаем христианским. А вот что хан скажет, он, чай, пасху не празднует, в Христа не верует. Что ему отвечать будешь?

Князь Андрей молчал, потупя голову: ни брату, ни, тем паче, хану отвечать было нечего. Надолго умолк и великий князь. В сенях воцарилась тишина. Где-то во дворе лаяла собака, ржал и храпел игриво конь. А в сенях – как вымерло.

– Пошто ты ослушался моего совета? – заговорил наконец Александр. – Али я не предупреждал тебя не задирать татар? Али великокняжий стол голову вскружил? Думал, сел на этот столец, и все, тебе уж никто не судья. Нет, милый, за этот столец ты подсуден не одной совести и богу, но и отчине, и хану наконец. Ты хоть ведаешь, что натворил Неврюй после твоего бегства?

– Слыхал.

– А я своими очами зрел. С Переяславлем то же сотворили, что и Батый когда-то, если не хуже.

– Но ведь я не хотел этого, – поднял Андрей глаза на брата.

– То, что ты не хотел, не есть оправдание. Вверг Русь в кровь и позор, за сие и отвечать должен.

– Но я хотел отмстить им за отца, за все…

– Хотение славное, что и говорить, да где у нас сила на то? Где? Думаешь, я не хочу мести за кровь и слезы Руси? Хочу, и поболе иных сопляков хочу. Но знаю – рано. Рано о сем помышлять.

– Но когда же, когда? – спросил Андрей, почувствовав в голосе брата хоть скрытое единомыслие. – Когда, Александр?

– Не знаю. Нам сие доведется вряд ли. Дай бог, если внукам посчастливится, а то, может, и того далее, – мрачно сказал Александр. – Татаре нас крепко обратали. Не вырваться. Кабы хоть немцы с литвой да свеями в покое оставили. Куда ни шло. А то ведь кружатся, аки стервятники, ждут, когда Русь омертвеет, дабы попировать на трупе ее. А вот теперь ты туда.

– Нет, – вскинул голову Андрей. – Нет, Александр, супротив Руси я и мысли не держу, не токмо деяния.

– Мысли, может, и не держишь, но деяния творишь. Зачем бежал к свеям? У ярла – врага моего – поспешителем стал. Пристойно ли сие русскому князю?

– Ну виноват, ну что теперь делать? – сказал с отчаяньем в голосе Андрей. – Ну казни, коли хочешь, я ныне в твоей власти.

– Ладно, – махнул Александр рукой. – Будет хныкать. И казнил бы, если б узнал, что на Русь с ярлом ходил. А может, ходил?

– Нет.

– Вот и ладно. И на том спасибо, что крови братней пролить не дал. И все же ходил с ними куда-то? Ну?

– Ходил на полуночь норвежцев воевать.

Впервые за весь разговор великий князь улыбнулся, но тут же сгасил улыбку.

– А я дочь короля Хакона норвежского за Василия сватаю.

– Но я же не знал этого, – смутился Андрей. – И потом, если чистосердечно, не вижу корысти в таком сватовстве.

– Есть, Андрей, есть корысть. Уж не скажешь же ты, что не знал о женитьбе сына Хакона на дочери Биргера?

– Не скажу. Знал.

– Может, и на свадьбе их пировал?

– Так я, считай, подневольным там был.

– Значит, пировал, – сказал уверенно Александр. – И тебе невдомек было, что союз сей семейный против Руси обратится?

– Каким образом? Хакона с полуночи никакими калачами на полудень не заманишь.

– Есть такие «калачи», Андрей. Есть. Это земли саамские и корельские, с коих Новгород меха сбирает. Едва Хакон с Биргером породнились, как тут же на порубежье с Русью у Норвегии стычки начались, убийства. Я послал к Хакону посольство во главе с Юрием Мишиничем, он там и насчет невесты полномочен поговорить. Если сладимся, то и помиримся. А сие Биргеру не по шерсти будет.

– Да ты уж и так насолил ему изрядно, – сказал Андрей, переступив с ноги на ногу.

И Александр понял потаенный смысл этого движения: брат утомился покорность и виноватость являть (что ни говори, князь ведь, не холоп), и Александр разрешил наконец:

– Садись, Андрей, и рассказывай, на какие места моя соль ему попала?

Андрей прошел к лавке, сел, поскреб в короткой бородке.

– Когда ты в Емь нежданно-негаданно явился и все там свейские крепости огню предал, Биргер меня к себе призвал и выговорил строго, что, мол, брат твой Александр вельми кровожаден, что-де, явившись к народу, который испокон ему ничего худого не делал, он всех перебил, попленил много. И, мол, все то без смысла, без пользы видимой.

– Ну и врал твой Биргер, не ему нашу пользу зреть в той рати, – заметил Александр.

– Я тоже тогда подумал, что ты не зря на это пошел. Был смысл в том походе.

– Ну и как мнишь, какой?

– Тебе надо было свеям показать, что еще есть сила у тебя.

– Верно мыслишь, Андрей. Верно. На заходе ее всем надо казать. А вот на восходе, у татар… – великий князь вздохнул. – Тут не мечом пока, калитой надо бряцать, брате. Калитой. Ты вот брякнул мечом – и что? Пришлось за море бежать. Это негоже. Русь под мышку с собой не заберешь. С своей земли князю бегать – последнее дело.

– И куда ж ты теперь меня? Может, в поруб велишь? – пошутил зло Андрей.

Но великий князь не принял шутки.

– И в поруб бы следовало. Да не хочу отцову душу огорчать. Благодари бога, что Батый помер и ныне другой хан в Орде. Тот бы тебя живого не выпустил. А пока вот тебе мое веление: езжай и садись в Городец.

– В Городец? Но там же, считай, один монастырь. Что мне, с монахами воевать? – возмутился Андрей.

– Хватит! – оборвал его Александр. – Молись с ними, замаливай грехи. Ворочусь из Новгорода, повезу в Орду. Думай, что там станешь говорить.

Назад к карточке книги "Александр Невский"