Текст книги "Александр Невский"
Автор книги: Сергей Мосияш
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 41 страниц)
«НЕ ОТВОРИМ ВОРОТА!»
Если войной на Ригу идти – Пскова не минуешь, без псковичей не обойдешься, так как земли их с Ливонией граничат.
Во главе небольшой дружины с посадником Иваном да тысяцким Вячеславом отправился Ярослав Всеволодич на Ригу, думая по пути и псковичей присоединить.
Но Псков закрыл перед ним городские ворота.
Посланный вперед Вячеслав с отрядом дружинников подскакал к воротам, закричал выглядывающим с вежей и стен псковичам:
– Вы что, очумели?! Отворяйте ворота, князь на пороге.
– Коли со злом к нам, то не князь, – кричали со стены.
– Какое зло? Он с дарами к вам.
– Знаем те дары, которые на руцах бряцают.
– Вы что?! – возмущался Вячеслав. – Умом тронулись?!
Но чем более сердился и ругался тысяцкий, тем тверже стояли на своем псковичи: «Не отворим ворота! Кланяемся князю, пусть тече своим путем».
Так ни с чем и воротился Вячеслав к Ярославу. Выслушав тысяцкого, нахмурился князь, глаза от гнева еще темнее стали.
Что делать? Сотни глаз за спиной смотрят на него, ждут, что предпримет князь, чем ответит на неслыханную дерзость.
Ежели копьем взять крепость? Ладно ль будет? Чай, свои же за стеной-то, русские. И сколько жизней зря будет погублено, и не быть тогда походу на литву. Чего доброго, литва даже обрадуется, сама набежит. Нет, нет, нет.
Копьем брать нельзя и прощать не след. Поворотил князь коня, бросил посаднику:
– В Новгород.
Воротился домой Ярослав туча тучей. Посадника с тысяцким послал вече сбирать из мужей самых знатных и достойных, но не на площадь, а во владычные хоромы. Не хочется князю, чтобы всякие мизинные людишки из уст его услышали о позоре.
Позвал в сени к себе Ярослав Всеволодич кормильца.
– Где княжичи?
– В светелке своей чертежи земель Новгородских учат.
– Чертежи обождут. Вели им одеваться как к крестоцелованию, со мной поедут к владыке. Вели Мише Звонцу сейчас ко мне быть.
Кормилец ушел княжичей собирать. Вскоре явился вызванный Миша Звонец – близкий и доверенный дружинник Ярослава. Он был высок ростом, широк в плечах, голубоглаз, густые волосы соломенного цвета ниспадали ему почти до плеч. На рати Миша был храбр и находчив, за что и ценил его Ярослав.
– Садись, – пригласил князь Мишу. – По Переяславлю не соскучился?
– А что?
– Возьми с десяток добрых отроков и скачи в Переяславль. Веди сюда полки мои. И чтоб в полном вооружении.
– Неужто на Псков пойдешь? – удивился Миша Звонец.
И то, что он угадал самое тайное, заветное, осердило князя.
– Дур-рак! На немцев хочу. На нем-цев.
– А я думал, ты не спустишь им сорому-то.
– Цыц! – ударил о стол ладонью князь. – Не твоего ума дело.
– А и верно, – согласился миролюбиво Миша. – Наше дело телячье.
– И еще. Добежишь до Владимира к великому князю, передашь мою грамоту. Пока коней и людей готовишь, я напишу. Ступай.
После ухода Миши князь подошел к полке, взял большой кус бересты поровнее, писало костяное, серебром оправленное, и присел к столу. Разгладив бересту ладонью, начал писать: «Великий князь! Дорогой брате, пишу тебе, дабы ведал ты, какой срам учинили псковичи гнезду нашему…»
Оторвавшись от письма, Ярослав вдруг усомнился: а надо ли братьев расстраивать? У них в лето прошлое эвон какая напасть приключилась – сгорел Владимир, огонь слизал двадцать семь церквей, дворец брата Константина с богатой книгоположницей. Вот уж туга-то великая. А то – псковичи врата заперли. Экая пустяковина. До того ль сейчас Юрию с Константином?
Но, вспомнив о том, как стоял он перед Псковом, краснея и бледнея от бессильного гнева, Ярослав решительно склонился над берестой. Нет, нет, спускать это нельзя, тот же Миша Звонец за спиной станет зубы скалить: не совладал, мол, князь, слабенек оказался. Написать надо все, как было, ничего не утаивая, может, что дельное и они тут присоветуют, чай, братья родные, не сторонние люди.
К приходу Звонца князь закончил письмо. Миша аккуратно уложил бересту в калиту.
– Ну, с богом. Не позже как через две недели жду.
После обеда вместо сна полуденного Ярослав Всеволодич в сопровождении княжичей и кормильца поехал на владычный двор.
Просторная прохладная палата уже полна народу. Здесь тысяцкий, старосты кончанские, уличанские – вся верхушка новгородская. У каждого пояс с бляхой – знаком власти и заслуг перед Великим Новгородом.
Увидев этот улей гудящий, Ярослав подумал: «Вот дружину б вызвать да всех этих лис да волков спесивых в железа да в поруб [62]62
Поруб – темница, тюрьма.
[Закрыть]. Вот была бы потеха». Но сегодня надо ему у этих бояр спесивых самому заступы просить. До чего дожили! Он – потомок Мономаха – должен этой чвани кланяться.
Знает князь, что есть у него здесь и сторонники, но мало их, очень мало. Посадник Иван должен его сторону взять, чай, ворота-то и перед его носом захлопнулись. Вячеслав тоже с ним. Да и бывший посадник Судимир, который жизнью своей Ярославу обязан: когда на емь ходили и из-за медлительности Судимира емь успела пленных побить, новгородцы на вече, там же учиненном, приговорили посадника смерти предать. Судимира тогда Ярослав и спас, спрятав в своей лодье.
А сам владыка Арсений? Кому ж он в верности клялся, божился, кому мзду тайно передавал за сан свой высокий?
Как хозяину палат этих Арсению и вече вести надо. Истово осенив себя крестом, призвав бога в судьи и поспешители веча высокого, Арсений дал слово князю. Ярослав встал, заговорил:
– Господа новгородцы, ведомо вам, что я вкупе с посадником Иваном и тысяцким Вячеславом направился ныне во Псков, везя в коробах подарки для них: сукна, парчу, хлебы, овощи, ведая их нужду в этом. И вместо того чтобы распахнуть ворота перед князем своим, они их заперли и тем самым меня с посадником обесчестили. Меня, который вам крест целовал, которого назвали вы князем своим! А раз я князь ваш, то прошу у вас управы на злокозненных псковитян. Прошу приговора вашего оскорбителям и предасти прошу их в руки мои.
– А что ты с ними делать думаешь, князь? – поинтересовался кто-то с дальней лавки.
– На то будет моя княжья воля, – отвечал Ярослав, пытаясь узнать кричавшего.
– А ведомо ль тебе, почему ворота были затворены? – спросил боярин, сидевший у стола.
Князь догадывался, но на вече счел за благо сказать обратное:
– Ума не приложу.
– Ну а все же, как думаешь об этом?
– Я думаю, – князь обвел всех потемневшими глазами. – Я думаю, они предались литве и, чуя в том вину свою, испугались князя впустить. Ведь если б я дознался, я бы спуску не дал, видит бог.
– А есть ли на то у тебя послухи-свидетели?
– Войду во Псков, будут и послухи.
Слушает Александр, сидя около отца, его спор с боярами. Неужто у него силы нет самому взять возмутителей и переветчиков, если они есть во Пскове? Почему отец у веча приговора испрашивает? Наверное, потому, что не в мизинных людях обретаются возмутители, а тоже в высоких должностях, а стало – имеют средь боярства своих сторонников. Тут одной силой не возьмешь, умом надо.
– Не можем мы, – кричит боярин от окна, – по одному твоему подозрению, князь, отдавать братов своих на казнь тебе. Не можем!
– А я не могу, – гремит в ответ голос Ярослава, – идти на рать, имея в стане своем изменников. А литва, как мне известно, вот-вот набежит. Когда пожгет да в полон возьмет, тогда поздно будет приговаривать. Тогда, господа новгородцы, вы же меня попрекать станете: где ж ты был, что позволил такое разорение? А разве мало нам напастей от ливонцев? А?
«Ах, как красно говорит отец, – думает Александр. – И почему это никак не дойдет до ума боярского? Все с бородами, все вроде смысленны, а вот поди-ко ты, упираются».
Проспорив дотемна, так ничего и не приговорили на вече, хотя и высказали князю сожаление свое по поводу срама.
Возвращались домой на Городище уже в сумерки, кони шли тихим шагом.
Князь, хотя и был не в духе, но сыновьям объяснял все терпеливо и подробно:
– Боятся бояре, как зайцы, боятся усиления нашего, ибо ведают – конец тогда их вольностям. И попомните мое слово, сыны: дабы помешать нам усилиться, они вплоть до измены дойдут.
– А зачем же допускать до того? – спросил Александр.
– Э-э, нет, сыне, пусть текут к тому краю, куда стремятся, пусть. Они того понять не могут, что там-то и ждет их конец полный. Русские люди никогда и никому не прощали измены земле родной. Изменив, бояре обессилят себя, а нас усилят.
Миша Звонец воротился с войском на два дня раньше положенного ему князем срока и получил от него в дар двадцать гривен, за каждый день по десять гривен.
Войска было так много, что оно заняло все избы Славенского конца, да еще и раскинуло шатры от города до Городища. Новгород кишел переяславскими воинами, на торжище сразу подскочили цены на съестное. Не по боярам ударил Ярослав своей хитростью, а по самым бедным слоям новгородцев.
Забурлили низы, зароптали.
Из Пскова прискакал сторонник Ярослава с важной новостью: псковичи, убоясь князя, вступили в союз с Ригой и крестоносцами.
– А я что на вече говорил?! – гремел в сенях Ярослав и торжествуя и тревожась. – Им, видишь ли, послуха толстолобым подавай!
Александр, бывший в тот час в сенях, дивился прозорливости отца, предсказавшего заранее измену боярскую.
Князь сразу же вызвал к себе Мишу Звонца.
– Возьми кус бересты добрый и писало.
Ярослав, заложив за спину руки, прошелся через сени туда-сюда, с мыслями собираясь.
– Пиши, – ткнул пальцем в сторону Миши. – «Весьма мне дивно, что вы с неверными мир и союз учинили, а меня, князя вашего, принять не хотели. Ныне пойдете со мной на войну, а я обнадеживаю вас, что вам никакого зла не мыслил и не хочу. Токмо отдайте мне тех, кто меня вам оклеветал».
– Не отдадут, – поднял голос Миша.
– Без тебя знаю, что не отдадут.
– Так для чего тогда бересту тратить?
– Ты – писало-расписало! – прикрикнул князь на Мишу. – Пиши, что велено.
Ярослав подошел, выхватил из-под руки у Миши бересту, прочел написанное, приложил свою печать.
– Беги во Псков. И грамоту эту читай не одним боярам, а вели собрать вече и пред народом чти. Понял?
– Понять-то понял, – вздохнул Миша. – А как закуют меня в железы да в поруб?
Князь усмехнулся, смерил Мишу взором с ног до головы.
– Тебе не худо бы и в порубе посидеть. Ишь разъелся, аки вепрь по осени.
Миша не обиделся на злую шутку князя, отвечал тем же:
– Вепрю что? Его сало в брашно пойдет, а мое за так, даром спустят. Обидно.
– Беги, беги, – похлопал князь Мишу по плечу. – В поруб попадешь, выручу.
XVIIОТВЕТ ПСКОВИЧЕЙ
Трудненько Ярославу Всеволодичу приходилось в те дни. Как шутил он перед сынами: «Хуже, чем на рати в поле чистом».
Боярский совет прислал на Городище посла к князю, который от имени боярства вопрошал прямо:
– Князь, полки твои ныне, аки саранча, приели хлеба новгородские. Что думаешь творить с ними? Зачем и для чего держишь их здесь?
– Хочу на Ригу идти, – отвечал коротко князь и, повернувшись, хотел выйти. Но посол не из робких был, заступил ему путь.
– Так почему стоишь, не идешь?
– Потому что в городах, мне подвластных, повиновения не вижу.
Такой ответ еще более насторожил боярский совет. Слишком хорошо они знали Ярослава, чтобы поверить ему, что простил он свое бесчестье Пскову. Знали они, что князь уж чего захочет, пойдет напролом, не считаясь с тратами и жертвами. Устали бояре от такого давления на них и не чаяли случая, как бы князю откланяться. И случай явился.
Вскоре прискакал из Пскова посол-грек с ответом на грамоту князя. Не доверили псковичи ответ свой милостнику князя Мише Звонцу. Но и Мишу не тронули, отпустили с миром.
Грек, как ему и велено было, явился не к князю, а в совет боярский. Псковичи тоже решили, чтобы их грамота к князю читалась на вече без всякой утайки.
– Что хоть в грамоте той? – допытывался князь у Миши.
– Не ведаю, Ярослав Всеволодич. Не ведаю.
– Как же ты проведать не смог? С греком же бежал?
– С греком. Я уж думал ночью к нему в калиту забраться, да он, проклятый, не спит. Аки сова, очами-те луп-луп.
– Но хоть догадаться-то мог бы.
– Догадаться трудно ль, князь? Ничего-то для нас там доброго нет, ясней божьего дня, раз посол не в Городище, а на Софию подался. О-о, слышь?
Князь прислушался, сомнений быть и не могло – били в вечевой колокол. И приглашение князю вскоре последовало. Он вызвал кормильца.
– Где княжичи?
– В светлице своей татарским языком занялись.
– Ты что, не слышал вечевого? – напустился князь на кормильца.
– Но я думал, отроков не касаемо.
– Все, что меня, то и их касаемо. Не невест ращу – воинов. Скоро надеть бахтерцы, мечи взять, как на рать чтоб.
Князь сам поверх сорочки надел боевой бахтерец, пристегнул меч.
Выехали они из Городища тесной группой в сопровождении дюжины самых преданных воинов при полном боевом вооружении. Когда проезжали шатры полков переяславских, князь подозвал Мишу.
– Вели полкам изготовиться.
– Неужто, думаешь, кровопролитье будет, князь?
– Дурак! Там кто? Поганые? Изготовляйся для виду. Понял?
Появление князя и княжичей на степени в полном вооружении дало понять новгородцам – дело серьезное. Теперь все зависело от грамоты псковской, что-то они там наплакали. Грек, которому наконец дали слово молвить, полез в калиту и вынул пергаментный свиток. Покосился на князя, но Ярослав стоял хмур и непроницаем. Ничто не выдавало дум его. А тайный умысел псковичей он сразу понял: ты нам бересту, а мы тебе пергамент, чай, не бедные.
«И сие зачтется, – отметил в уме князь. – Все зачтется. Злоречить себя не позволю».
– «Кланяемся тебе, князю Ярославу, и братии нашей новгородцам, – начал читать громко грек, творя поклоны князю и, особенно низкий, вечу. – И вам на ваши слова ответствуем: на войну с вами не идем и братьев наших, которые правду говорят, не отдадим».
При этих словах загудела толпа, довольная ответом псковичей. Ведь и новгородцы издревле не выдавали своих на расправу князьям. Почувствовав поддержку веча, грек стал читать и того лучше, прямо как лицедей:
– «…Что мы с рижаны мир и союз учинили, в том нам нет порока, ибо все мы, верные и неверные, – человеки, от единого Адама дети и у нас нет с ними никакой разности. Того ради решили лучше пожить в покое и любви, нежели во вражде и войне. Ты, княже, умный и смысленный, помысли и рассуди…»
Ярослав почувствовал на себе сотни осуждающих глаз и понял: вече будет не на его стороне. Проклятый грек так читает, что у многих в очах слезы начинают блестеть.
– «Вы, токмо начав войну и получив добычу, отходите, а мы всегда остаемся с ними во вражде. Ежели вы вздумаете идти на нас, – вопил грек, стуча в грудь себя, – мы противо вас со святой богородицею и поклоном, а не с оружием и злобою, понеже новгородцы издревле братья наши. Тако вы нас посеките, а жен и детей плените, ежели вы беззаконники!»
Хитрый грек, кончив читать, не стал сворачивать пергамент, чтобы не разрушить впечатление, а при полной тишине четырежды низко поклонился во все стороны и этой благочестивостью и покорностью довершил начатое – склонил вече на сторону псковичей.
Тишина взорвалась дружными криками, вскоре перешедшими в сплошной рев:
– Не пойдем на братьев своих!
– Отпускай полки, князь!
– Сам тож ступай.
– Не пой-де-ем!!!
Эти сотни раззявленных ртов, вопящих дружно и громко, испугали Александра. Он невольно шагнул ближе к отцу, взглянул на него. Князь стоял спокойно и гордо, и лишь уста его кривила презрительная и недобрая усмешка.
Спокойствие отца Александру передалось. Он и сам не заметил, как подбородок его вздернулся и темные очи прищурились гордо.
Князь не просил тишины, зная, что это еще более распалит толпу. Он ждал, ждал долго, всем своим видом говоря: ну, вопите, вопите – я обожду.
Наконец толпа успокоилась, хотя отдельные выкрики не прекращались. Князь шагнул к самому краю степени и заговорил зычно, чтобы слышно было всей площади:
– Вы забыли, господа новгородцы, что я крест целовал и клятву принес на грамотах Ярославовых боронить землю Русскую от недругов наших, откуда б они ни пожаловали. Но псковичи, ни вас, ни меня не уведомя, союз заключают с неверными. Так кто же переступает через крестоцелование? Вы и братья ваши псковские! Хорошо. Вам полки мои неугодны. Я уведу их, но ведайте впредь: коли набежит емь или ливонцы, я перстом не пошевельну пособить вам. Пусть они жгут ваши города и веси, пусть берут в полон жен в детей ваших! Пусть! Видит бог, во всем вина будет токмо ваша. Ва-ша, злодеи своих домов!
Сказав это, князь круто повернулся и пошел со степени, сопровождаемый княжичами. Толпа расступилась, давая им путь к вечевой колокольне, где ждали князя воины с конями. Толпа молчала, пораженная нарисованной картиной грядущих бедствий, лишь вдали вопило несколько крикунов, не услышавших предостережений Ярослава.
Князь понял, что толпа колеблется. Если бы он сейчас воротился на степень, чтобы воспользоваться колебанием черни, он бы все испортил.
И потому именно здесь, идя между двумя стенами людей, князь принял решение – Новгород совсем не бросать, а оставить наместниками своих сыновей Федора и Александра. Это будет костью в горле у господ новгородцев. Приглашать нового князя нельзя, пока на Городище в княжьем дворце будут сидеть сыны Ярослава. И в случае чего, Ярослава звать не с руки – обидели, оскорбили и путь указали.
– Значит, в Переяславль вернемся? – спросил дорогой Александр отца, не скрывая радости.
– Вы с Федором здесь останетесь.
– Как? Одни?
– Почему? Кормилец и Яким будут с вами, ну и дружина ваша молодшая.
Узнав об этом решении князя, встревожилась Феодосья Игоревна, пришла из своего терема в сени, где Ярослав, собрав близких своих поспешителей, думал.
– Верно ли, что ты детей здесь оставляешь? – спросила она мужа.
Князь покосился на сыновей, сидевших тут же.
– Э-э, княгиня, здесь все мужи сидят, и кто-то же должен княжить в мое отсутствие.
– Но ведь они еще…
– Полно, полно, – перебил князь. – Не сегодня-завтра им на стол садиться, пора привыкать.
Ярослав Всеволодич встал со стольца, подошел к княгине, взял ее под руку, сказал ласково:
– Позволь проводить тебя, княгинюшка.
Князь довел жену до дверей и там продолжал негромко, так, чтобы она одна слышала:
– Заутре с восходом в Переяславль двинемся, так ты уж сама вели девкам возок подушками умягчить, дабы не утомиться тебе в пути-дороге, а коли охота придет, то и соснуть можно б было.
Княгиня плохо слушала мужа, сердце материнское тревожилось предстоящей разлукой с детьми. Она хорошо понимала, что князь хоть и ласково, но все же выпроваживает ее из сеней. Не женское дело судить-рядить дела ратные да, не приведи бог, еще и слезу уронить на мужской половине. Эту материнскую слабость видеть отрокам совсем не обязательно и даже вредно.
Проводив жену, Ярослав вернулся к стольцу, вкруг которого сидели его близкие думцы.
– Так о чем я сказывал перед приходом княгини?
– Про тевтонцев, батюшка, – подсказал Александр.
– Да, да. Так вот, Тевтонскому ордену того и надо, дабы отторгнуть Псков от Новгорода и разделаться с ними по отдельности. Как ни дивно, люди мизинные в том более смыслят бояр. И если Псков к литве надолго перекинется, то тевтонские рыцари разорят и пожгут их без труда. Литва Пскову плохой поспешитель супротив рыцарей.
Уж в сумерках он отпустил всех, оставив княжичей.
– Вот что, дети мои. У нас может часу не явиться более для близкого разговору. Посему помните: без меня во всем полагайтесь лишь на Якима и Федора Даниловича. Течцов ко мне с грамотами посылайте надежных, да с охраной. А кто надежный – Яким подскажет. И еще. Сие знать токмо мы трое должны. Коли случится что-то важное, о чем вам не захочется по какой-то причине ни Якима, ни кормильца уведомлять, шлите мне весть с Мишей Звонцом.
– А Миша здесь останется?
– Здесь. Помните – то мое око верное. Далее. Новгородцы могут начать хитрить вкруг вас. Не поддавайтесь. Советуйтесь обо всем с Якимом.
– А как они хитрить будут? – спросил Александр.
– На то и хитрость, даб ее за хитрость не приняли. Ну, как вам объяснить сие, – князь задумался. – Да вот. Пришлют вам грамоту, подпись, мол, нужна княжья для соблюдения закона. Они подумают, что вы откажетесь по причине моего отсутствия. Так вы примите пергамент, велите для меня переписать и мою печать приложите. Могут на суд какой-то важный позвать, надеясь на отказ ваш по малолетству. Так вы не отказывайтесь, езжайте на суд с Якимом. Он всю «Русскую Правду» назубок ведает и приговор по любому делу вам подскажет тут же. Если что не знаете, а кто-то станет от вас ответа домогаться, не подавайте и виду о неведении своем, а молвите великомудро: «Мы подумаем».
– А если на рать станут звать? – спросил Федор.
– На рать? – князь внимательным взором окинул детей. – А что? И на рать не отказывайтесь. Только и свое условие им поставьте твердое. Пусть посадником вам дадут Судимира, токмо Судимира. Они его не очень захотят, так как недавно лишили посадничества. Ну а если поставят, то он вас не выдаст, ибо животом мне обязан до конца дней своих. На него полагайтесь, а он вашим именем будет ратоборствовать, да еще и благодетелями считать.
– А пошто?
– А как же. Ведь вы ему посадничество вернете. А ему теперь, если такого чуда не случится, до смерти не видать его.
– Батюшка, – неожиданно вздохнул Александр, – а потом ты заберешь нас в Переяславль?
– В Переяславль? – удивился Ярослав. – Зачем?
– Там ловы добрые.
– Ловы? – князь ласково взъерошил волосы Александру. – Хорошее занятие для князя, но не главное, сыне.
