Текст книги "В глухом углу"

Автор книги: Сергей Снегов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц)

5

Потом Вера оттолкнула Георгия и приподняла голову.

– Костер погаснет, добавь огня.

Он подбросил сучьев и хотел снова улечься рядом. Она отодвинулась, он удивился:

– Ты чего, Верочка?

– Хочу поговорить с тобой. Скажи, ты доволен?

Он посмотрел на нее. Она была хмура. В багровых бликах костра ее лицо то светлело, то темнело.

– Доволен, конечно. – Георгий растянулся на примятой траве. – Все законно – водочка, лесок, огонь, звездочка над головой и милая девушка под боком! Ничего больше не надо.

– Мало же тебе надо.

– Тебе потребовалось больше? Давай повторим сначала за минусом водочки – вся!

– Мне не повторений нужно, а – другого.

– Огорчений вместо наслаждения?

– Не знаю. Смотря какое огорчение. Думаешь, без огорчений обойдется при таких наших удовольствиях? Надя начнет расспрашивать, куда ходила, с кем, почему так долго – что ей соврать?

Он понял, куда она метит. Она уже не раз говорила о двусмысленности своего положения – не свободная и не жена. Эти разговоры следовало оборвать.

– Забраковаться захотелось? Потребовалось официальное благословение загса, чтоб продолжить то, что мы и без загса успешно начали? Придется повременить. Нет у меня пока охоты топить свою молодую жизнь в семейном болоте. Оженю Сашка, там и мой черед подоспеет.

Она воскликнула в негодовании:

– Так чего же ты приставал ко мне?

Он ответил хладнокровно:

– А чего все пристают. По предписанию: рыба – где глубже, парень – где легче…

– Тогда знай – больше ко мне и не пытайся!..

– Переживу, Верочка, не смертельно.

Она опустила голову на траву и заплакала. Он подбросил сучья в костер. У нее тряслись плечи. Он обнял ее. Она отшвырнула его руку, он опять обнял. Он заговаривал ее горе – по-своему, ласково и бесжалостно. Он срывал розовые покровы с того, к чему она стремилась, показывал, какой она будет – тяжкой, неприбранной, неудобной жизнью, вряд ли следует ее осуществлять. Ну, обженятся они, окатаются этим тестом благопристойности, а что дальше? Квартиры нет, может, выгородят уголок в комнатушке, на большее и не рассчитывай! А в уголке – кровать, колыбелька, пеленки, вечные пеленки, запах пеленок, ночи без сна, день, как в тумане, сплошная беготня – то в аптеку, то в магазин, то с судками в столовую. Кому-кому, а ей достанется. Мужчина остается мужчиной, ему вынь да подай! «Верка, почему кровать не застлана? Живем, как в свинюшнике! Верка! Носки постирала? А зашивать кто? Папа Римский? Приготовь чистое белье – иду в баню!» Вот во что она выльется, эта благопристойная жизнь – волком выть!

Она повернула к нему заплаканное лицо. Он еще не видел у нее таких счастливых глаз.

– Ничего так не хочу! Слово даю, ни единого упрека не услышишь!

Он, озадаченный, отодвинулся.

– Тебе, кажется, муки захотелось? Тоскуешь по страданиям?

Она покачала головой.

– Не муки! Не хочу страданий, верь мне. Но эти легкие удовольствия – душу воротит! Пусть трудно, пусть – переживу… Но серьезного, Жора, настоящей жизни! В Москве удовольствий хватало. Ты не один, кто на меня заглядывался. А я уехала, и для чего? На голом камне, среди комаров, после тяжелой работы – те же развлечения? Как ты не понимаешь, здесь же нельзя так! Здесь надо все страшно по-серьезному, чтобы душа замирала!

– Серьезность мне и в колонии надоела. Теперь одного хочу – шуток.

– Делаешь-то ты серьезные дела, – заметила она.

– О чем по-серьезному не сказано, то – несерьезно.

– Может, поэтому ты опасаешься хорошего слова? Облапить, навалиться – всегда пожалуйста. Руки красноречивые, а язык отказывает.

– Чего тебе надо? – проговорил он, теряя терпение. – Объявить с дрожью в голосе, что ты единственная, поразительная, великолепная, необыкновенная красавица, чудное мгновение, сладкий миг, растянутый на целую вечность? Что только и свету мне во всем мире, что в твоем окошечке? Что одна цель в жизни у меня – бежать всюду за тобой?

– Да, – сказала она. – Что-нибудь такое, но не так грубо. А от тебя только и услышишь: «Вкусненькая моя, вкусненькая!» Словно кусок колбасы…

– Другие слова у меня не получаются. Не выпихиваются сквозь зубы. Такие уж зубы придирчивые – перекусывают ложь на корню.

– Лжи мне на надо. Я о правде говорю – чтоб за душу брало…

– Тогда послушай правду и не обижайся. До тебя у меня была не одна, сама понимаешь. Стало быть, каждой говорить, что она – единственная? Что я в нее втюрился и до последнего вздоха? Куры же обхохочут, пойми!

– Не хочешь ли сказать, что я у тебя на время, как и те, до меня? На время я не гожусь. Пробовала – не понравилось. Так что, если собираешься быть со мной, а бегать за всеми бабами, лучше нам разойтись до скандала.

– За всеми бабами не угонишься, – сказал он зло. – Их за миллиард на шарике – невпроворот. А закон такой: всех денег не переберешь, весь спирт не перепьешь, всех женщин не перецелуешь, а стремиться к этому – надо. Вот и буду стремиться, пока ноги держат.

Она вскочила и в ярости ударила ногой по костру. Горящие сучья и ветки посыпались во все стороны, к лиственницам взвился столб искр. На щеки Георгия упали первые капли дождя.

– Кобель несчастный! – кричала Вера с рыданием, – Уйди, чтоб больше тебя не видала!

Он насмешливо поклонился.

– Уйти могу. Куда только ты без меня в лесу денешься?

Тогда она кинулась с холма в чащу. Ошеломленный, он схватил пальто и поспешил за ней. В темноте Веры не было видно, лишь откуда-то доносился хруст веток. Ветер раскачивал деревья, вспыхнула молния и хлынул дождь.

– Вера! – кричал Георгий. – Вера, остановись! Ты же заблудишься, сумасшедшая!

Он нагнал ее минут через десять. Измученная и мокрая, она стояла у черной пихты, обхватив ствол. Георгий увидел Веру при вспышке молнии и побежал изо всех сил, чтоб не потерять ее, когда опять станет темно. Недалеко от нее он упал в грязь и, поднявшись, снова поскользнулся. Ветер несся стеной, дождь хлестал, как из трубы, вода рычала в траве, боролась с корнями, сносила упавшие сучья и хвою.

– Не смей дотрагиваться! – закричала Вера, когда он схватил ее за руку.

– Верочка, пойдем! – молил он. – Простудишься, глупая! Это же страшно – такой ливень!

– Оставь! Пусть простужусь! Я не хочу с тобой!

Ему удалось уговорить ее, она бросила спасительную пихту. Они шли в темноте, проваливаясь в ямы, наталкиваясь на стволы и колоды. Первый напор дождя схлынул, теперь он лил размеренно и обильно. Георгий одной рукой поддерживал Веру, вторую протягивал вперед, отыскивая дорогу. Во всех сторонах были одни метущиеся ветки и вода, она заглатывалась даже при вдохе. В отчаянии он снова выругался.

Через некоторое время Вера объявила, что дальше не пойдет, лучше уж на месте умереть. Он немного отошел и увидал вдали огни поселка. Вера не хотела верить, он потянул ее. Вскоре и она разглядела расплывающееся в толще дождя отдаленное зарево. Потом они выбрались на укатанную тропку. Ноги скользили на каждом уклоне, зато было ясно направление. Вера выдернула руку и шла за Георгием.

Добравшись до первого фонаря, она осмотрела себя. Платье было разорвано, все в грязи и мокрых листьях.

– Прекрасная память о хорошей прогулке, – сказала она горько.

– Верочка, – сказал он, – не надо ссориться.

– Уйди! – ответила она. – Исключи меня из миллиарда женщин, за которыми тебе надо ухлестывать! Не хочу, чтоб ты провожал дальше.

Он посмотрел, как она бредет к бараку, чавкая туфлями в раскисшей глине, и повернул в столовую. В гардеробе он долго очищал брюки и пиджак и, не дочистившись, пошел в зал.

За столиком сидело несколько человек, среди них Лена. Георгий с подносом направился к ней. Он сделал это по привычке.

Вражда, начавшаяся у них по дороге в Рудный, все более разгоралась. Лена ненавидела Георгия до того, что у нее вспыхивали глаза при встречах. Он из забавы подогревал эту беспричинную неприязнь. Лену сердила даже вежливость Георгия, он скоро открыл, что простое: «Здравствуйте!» выводит ее из спокойствия. Он стал переходить через улицу, чтобы кивнуть ей головой. В столовой он старался сесть с ней за один столик и изводил шутками.

– Вам места не хватает? – раздраженно спросила Лена. – Кругом свободно.

Она была в одном из своих модных платьев. Платье осунулось и потускнело, словно уставший человек, оно уже не подчеркивало своей нарядностью, что Лена некрасива. Лучше от этого Лена не стала. «Заносчивая уродина!» – хмуро думал Георгий.

– От ненависти до любви – один шаг, – сказал он. – Не кажется ли вам, Леночка, что вы как раз делаете этот шаг?

Она схватила тарелки и перебралась за другой столик. Он тут же забыл о ней. Ссора с Верой торчала в сердце, как шило. Он вяло жевал и думал, что был неправ, нужно говорить осторожней, выбирать выражения деликатней. Руками ошибаться простительно, языком – ни в коем случае! Любовь держится на словах, кто этого не знает? Теперь надо поправлять хорошим словом то, что напортило слово плохое. Я это сделаю завтра же, в воскресенье. Дождь перестанет, гнев утихнет – они снова – уже по-другому – погуляют в лесочке.

Успокоенный, он пошел спать.

Дождь лил, не переставая, всю неделю.

6

Лето свертывалось, осень расширялась, а новоселы с удивлением открывали, как много в их жизни зависит от погоды. Это было давно, еще до дедов, утраченное ощущение, теперь оно возобновлялось, первозданное и всеобъемлющее. Раньше погода была деталью, с ней считались, как с мелкой частью бытия, большего она не стоила: на дворе дождь, значит, влезай в калоши, снег – натягивай перчатки и доставай шапку, солнце и цветы, – кончено, можно в тенниске! Скажи кто, что у него плохое настроение из-за туч на небе, на него посмотрели бы, как на шутника. Погода не прорывалась в жизнь, ее отстраняли стены домов, электрические лампы, кино и трамваи, цветы на окнах, центральное отопление и газ. А сейчас на какой-то срок – главным в жизни стала погода. Светлана восклицала, поглядывая на мутноватое вечернее небо: «Ах, девочки, я не засну – завтра дождь!» С ней соглашались – да, похоже, дождя не избежать, как тут выспаться?

А погода не радовала. Жаркие дни сменились прохладными, засуха – дождями. Прежде мучил гнус, всякая крупная и мелкая мошкара. Но от гнуса имелась защита – накомарники, дым, полотенца и платки. От дождя спасения не было, он тек струйками по спине, томил ноги сыростью. Когда вечернее радио передавало на завтра: «Во второй половине дня – дожди», – было не до веселья.

В один из дней с утра над лесом проносились темные облака. Потом облака легли на деревья, и хлынул дождь. Игорь таскал с Лешей кирпичи, скользя по доскам. Леша упал и встал весь грязный. Он толкнул ногой носилки.

– Иду искать сухое местечко. Хватит с меня – насквозь!

По лицу его текла вода, он согнулся и дрожал. Игорь чувствовал себя не лучше. К ним подошли Миша и Виталий, приготавливавшие раствор, из котлована вылез Саша.

– Айда! – закричал Саша. – Перекур до солнца!

Под березой, стоявшей около будущего дома, сгрудилась вся Васина бригада, под другими деревьями укрылись соседние бригады – на всей площадке остановились работы. Потом показался Вася, он бежал из конторы и издали кричал:

– Почему ушли с рабочих мест? Кто разрешил?

Он обращался ко всем, но смотрел на Сашу, уверенный, что работа прекращена по его настоянию.

– Я разрешил, – сказал Леша хмуро. – Ну, и чего тебе?

Вася заспорил с Лешей. Тот оборвал его:

– Ладно, ты небольшой начальник, хоть каждые полчаса куда-то убегаешь. Слушаться тебя не обязательно.

Саша насмешливо добавил:

– За каждого работающего ему накидывают три процента к зарплате – можно отлынивать!

– Придет прораб, он с вами поговорит! – пригрозил Вася.

Прораб появился с Кургановым, оба были одеты в брезентовые плащи. Дождь шумел в ветвях, взмыленными потоками несся по глине. На подошедших глядели мокрые, смущенные лица. Курганов засмеялся и пошлепал Игоря по плечу.

– Трудновато, малец? – Он обернулся к прорабу. – Оборудуй на площадке сарайчик с хорошей крышей. Безобразие, ближе леса негде укрыться!

– Слышал, как разговаривают настоящие начальники? – с негодованием сказал Леша, когда Курганов прошел дальше. – Не чета тебе!

Вася, подавленный, потоптался немного под березкой и убрался к котловану подальше от товарищей. Здесь он присел на стопку кирпичей. Когда пришло время уходить, Миша с Игорем пошли за ним. Вася не сразу отозвался. Он плелся, понурив голову, шагая по лужам. Миша выругал его:

– Ну, чего ты психуешь? Лешку, что ли, не знаешь? Сболтнет, не подумавши, через час забудет.

Вася покачал головой.

– Не в Леше, Муха… Слышал, как Сашка толковал о моих бригадирских процентах? Думают, что я из корысти… Сегодня подам заявление, чтоб сняли.

Миша пуще рассердился. Игорь тоже считал, что заявление – дезертирство. Вася, не слушая, уговоров, пошел в контору, чтоб сразу со всем разделаться. Миша схватил его за рукав.

– Черт с тобой, подавай, если друзьям не веришь! Но отложи до завтра. Перед сном еще потолкуем.

– До завтра погодить могу, но толковать бесполезно.

Миша шепнул Игорю, чтобы тот не упускал Васю из виду: скажут что-нибудь еще, он взовьется снова. Миша побежал отыскивать Лешу, вечернее совещание следовало хорошенько подготовить. Игорь шагал рядом с Васей, заговаривая то об одном, то о другом. Васю покинула обычная энергия, он завалился на кровать, едва добравшись. Игорь сидел у стола, притворяясь, что читает книгу, и размышлял о Васе.

С Васей творилось неладное. В другое время он и ухом не повел бы при столкновении с Лешей или с Сашей, причина не стоила нервов. Игорь догадывался, что с ним происходит. Он затосковал по Москве. Тоска охватила его, как пожар, она разрасталась, такую тоску не залить жиденькой водицей уговоров. Она питалась разветвленными корнями, проникала глубоко в душу – Игорь понимал это лучше Миши. Вася вдруг ощутил, что они в таежной глуши оторваны от всех важных событий.

Все это лето в мире накапливались важные перемены. В далеком Египте освободившиеся от иноземных хозяев арабы послали к черту своих недавних господ. Господа замахнулись палкой. В Нью-Йорке одно заседание Совета Безопасности сменялось другим, в Лондоне собралась Международная конференция, испытанные дипломаты метались из столицы в столицу, как угорелые коты. К Египту стягивались морские флоты, перебрасывались воздушные эскадры, подвозилась пехота – в воздухе запахло порохом. Мир охватило возбуждение. К слабенькой стране подбирались жадные пасти, ее хотели сожрать. Московское радио передавало о митингах на заводах и в колхозах, о протестах и предупреждениях – миллионы рук поднимались на защиту отважных феллахов. Вася в часы последних известий не отрывался от репродуктора. О чем бы Вася ни говорил, он сворачивал речь на эту бурную тему дня. Он пожаловался Игорю, что уехал из Москвы не вовремя. Он горячей всех рвался в тайгу, он первый охладевал к ней. Жизнь шумела и била крыльями в отдалении, здесь простирался сонный покой, звенел гнус, лили дожди, тускло тлели мелкие дрязги. «Миша его не уговорит, – размышлял Игорь, – ссора с Лешей – предлог, а не причина. Вася задумывает отъезд».

– Что нового, ты не слыхал? – осторожно заговорил Игорь. – Как радио?

– Мы же вместе с тобой слушали, – равнодушно ответил Вася. – В Совете Безопасности согласовали шесть пунктов примирения. Никакого примирения не будет. Они, конечно, постараются сгавчить арабов.

Он замолчал, уставясь глазами в потолок. Он не хотел больше разговаривать.

Наконец появились Миша с Лешей. Леша, красный, стал оправдываться:

– Слушай, Вася! Мне Муха насчет заявления… Глупость же!..

Вася спустил ноги с кровати.

– Не глупость, а продуманное решение. Я так: семь раз примерю, а потом – раз! Больше не могу бригадиром…

– Но почему? – настаивал Леша. – Почему, спрашиваю?

– А потому! Говорить не хочется!

– Нет, ты скажи!

Вася сказал. Мало, что его ославили бюрократом, чуть ли не эксплуататором. Важно, кто замахнулся. Сашку всерьез не возьмут. Виталия тоже. А если свои, тут – все! Я так считаю, что Леша поддается влиянию темных элементов, скоро, видимо, и сам с ними пойдет пихлюйствовать. Оставаться на нынешнем посту, значит, прикрыть своим авторитетом отступничество товарища, пойти на это не могу.

– Вася! – сказал Леша. – Не отступничество… Рассердился по причине дождя…

Вася отвел его оправдания. Дело не в дожде, а в душе. Сила ломит соломинку, трудности – слабых людей. Один крепкий дождь, и нет прежнего Леши.

– Ну, и сам ты держишься не как сильный, а как надломленный, – вмешался Миша. – Ты тоже не прежний.

– Докажи! – закричал Вася. – Я требую, чтоб ты доказал.

У Миши, оказывается, тоже накипело, но по другой причине. Ну, что это – делить людей на первый и второй сорт, на своих хороших и темный элемент – чужих. И Виталий, и тот же Сашка люди как люди, а начнут безобразничать, дать разок по зубам – и точка. Теперь – девушки. Им достается куда хуже парней, уважать их за это надо. А Вася воротит нос от них, как от зачумленных. Нет, так не пойдет. Я против дискриминации половины человечества, тем более, что в местных трудных условиях эта половина составляет всего треть. Итак, Вася берет назад заявление насчет бригадирства и пересматривает отношение к девчатам, а Леша, конечно, извинится и пообещает, что больше невыдержанности не будет.

– Обещаю! – поспешно оказал Леша. – Я же говорю, случайно вырвалось…

– Обижать девчат не собираюсь, – сумрачно возразил Вася. – Но как бы хорошее отношение не превратилось в заискивание, девчата на это мастера, им – палец, они – руку. Угодим в мещанское болото.

– Не угодим! – заверил Миша. – Не те времена, чтоб разводить болота. Осушаем топи старых отношений и чувств.

Вася сознавал, что дальнейшее упорство невозможно. Сколоченный им дружный коллектив дал трещину, он мог развалиться под новым ударом. Миша воспользовался выжатой уступкой.

– Пошли приглашать девчат в клуб. Нагрянем к ним, как снег на голову.

7

Девушек поразило, что Вася осмелился переступить их порог. Надя съязвила:

– Девчата, карантин кончился. Теперь мы не заразные!

Вася попробовал отшутиться, хотя ему было не до смеху:

– А по случаю какой заразы объявили карантин?

– По случаю холеры! Кто с нами дружит, у того колики в кишках. Ты отлично знал это, потому и сторонился.

– Между прочим, девчата, как вы насчет танцев? – спросил Миша.

На танцы девушки готовы были идти в любую непогоду, они сразу засуетились. Одна Лена отказалась. Она сидела за столом с книжкой, не обращая внимания на суетню. Надя побежала приглашать ребят из соседней комнаты. Виталий даже застонал при мысли, что надо одеваться, Саша тоже не встал с постели. Зато Георгий с Семеном охотно натянули сапоги.

– Сашка с Виталием оставь в покое, – посоветовал Георгий Наде. – У них культурные запросы дальше второй порции щей не идут. Народ неграмотный – вольтметр через «у» пишут.

Георгий весело двинулся в комнату девчат. Приглашение было ему на руку. Среди танцев, в толпе, удастся, наконец, легко и без пафоса извиниться перед Верой. Его тоже удивило, что Вася появился у девушек.

– Как производственные показатели, бригадир? – сказал Георгий. – Это ведь твой хлеб: показатели – вниз, бригадир – вверх… тормашками!

Вася огрызнулся:

– Я за бригадирство не держусь! Как бы тебе не полететь со своего высокого места.

– Оно и точно высокое: сто двадцать метров над поселком. По должности же я – старший, куда пошлют, а далеко – сам пойду. Не жалуюсь, как некоторые.

В клубе танцующих было так много, что они больше толкались, чем кружились. Вася, оттесненный в угол с Игорем и Лешей, рассердился:

– Удовольствие тоже – духота, жарота! А у некоторых сердце болит, если вечером им не отдавят ног в сутолоке!

Вася танцевать не умел, как и Игорь. Леша танцевал хорошо, но поддержал их – правильно, удовольствия никакого, зачем только народ шляется на танцы? Светлана протолкалась в угол и пригласила Лешу. Он с охотой принял подставленную руку и, лишь выбравшись на середину, сообразил, что надо танцевать за кавалера, а не за даму.

– Увела Лешу, – хмуро сказал Вася. – Что там Миша ни говори, женщины – хищницы! Пойдем домой, Игорь.

– Подождем, – попросил Игорь. – Ребята обидятся, а дома все равно нечего делать.

Вася с упреком посмотрел на него.

– Как нечего? А вечерние известия. В Каире торчит председатель «Комитета пяти» Мензис. Неужели тебя не интересует, что он там выкомаривает? По-моему, это важнее, чем сучить ногами под баян.

У Георгия настроение портилось. Вера со всех сторон была окружена Мишей. Солдат увивался за ней с безобразной развязностью, в перерыве таскал из буфета пирожные. Георгий мог, конечно, оттеснить его плечом, но не хотел так открыто себя показывать. Вера даже не взглядывала на Георгия. Он пригласил Надю. Надя ехидничала:

– Из-под носу Верку утащили. Переживешь или полезешь в драку?

– Еще не родилась та, из-за которой стоило бы драться двум хорошим парням.

– Правильно, девушка не повод, мелковато. Деретесь вы только по важным причинам – из-за рюмки водки, слово кто не так скажет, не так взглянет… Мужчины из-за мухи ссориться не станут, раньше раздуют ее в слона. А если слон подвернется, чтоб чего не вышло, тут же – в муху!

– Уж и слон, скажешь тоже! Не беспокоюсь, поверь. Что мое, то мое – твердо!

– А что не твое, то не твое – еще тверже! Натянут тебе нос с такой философией.

Георгий передал Надю Семену и почувствовал облегчение. Переговорить ее было невозможно, с ней хорошо лишь глухонемому. Он еще потолкался в зале и выбрался наружу. Вечер был сырой и унылый, даже выпить не хотелось. Георгий вспомнил, что дома лежит книжка по астрономии, взятая у Чударыча, и поплелся в барак. Дурное настроение превратилось в злость. Ладно, Верочка, я честно весь вечерок бегал, чтоб поймать повод для извинения. Теперь очередь твоя. Придется тебе побегать за мной – и не мало! Вот так – и точка!

К Вале, смотревшей на танцы, подошел Дмитрий.

– Наконец-то я вас встретил! – сказал он радостно. – Почему вас никогда не видно в клубе?

Валя объяснила, что они рано ложатся спать, так устаешь, что не до клуба. Дмитрий предложил выйти на воздух – хочется потолковать не в толчее. Валя взглянула на Светлану. Дмитрий ласково дотронулся до ее руки.

– Вы ведь не цепями к ней прикованы, можете на минутку и оторваться. Мне нужно вам очень многое сказать.

На улице снова шел дождь. Дмитрий уселся на перила крыльца, Валя стояла рядом с ним. Мимо них то в клуб, то из клуба проходили парочки и одиночки. Место для разговоров было неважное. Валя закуталась в платок от брызг.

– Слушаю, Дмитрий, – сказала она.

Тогда его словно прорвало. Он все вспомнил: и то, как ему было горько, когда в Москве она пошла вербоваться в Норильск, а не к ним, и как глубоко он обрадовался, когда удалось ее отговорить, и как был счастлив в поезде, если удавалось перемолвиться двумя-тремя словами. Он надеялся, что у них завяжется хорошая дружба. А теперь Валя прячется от него, и он знает почему. Его невзлюбила Светлана, она наговаривает на него.

– Ничего она не наговаривает, – сказала Валя.

– Докажите, что это не так. Проведите со мной вечер. Погуляем, поговорим.

– В такую погоду? Мы же промокнем до нитки.

– А в хорошую погоду вы бы пошли?

– В хорошую – дело другое. Но хороших погод уже не будет.

Дмитрий соскочил с перил.

– Ловлю вас на слове, Валя. В метеобюро говорят, что дожди на днях прекращаются. Итак, первый же хороший вечер – мой!

Валя в замешательстве молчала. Он проговорил с печалью:

– Вам нужно разрешение подруги, а она его, конечно, не даст.

– Как вы странно все представляете! Ну хорошо, мы погуляем…

Она хотела вернуться в клуб, он задержал ее.

– А как я узнаю? Дайте знак, когда вас ждать.

– Зачем знаки? Просто, чтоб было тепло и сухо.

– Тепло и сухо, – повторил он и крикнул ей вслед: – Я буду ждать вас каждый ясный вечер, Валя!