Текст книги "В глухом углу"

Автор книги: Сергей Снегов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 31 страниц)

6

Николай сказал:

– Как бы мне Лену повидать – сейчас, понимаешь?

– Понимаю, – сумрачно ответил Георгий. – Она, вероятно, не спит. Но сам я не могу пойти. Постучим к Чударычу.

Чударыч сидел на топчане с книгой в руке, но не читал, а размышлял. Георгий проговорил, запахивая пальто:

– Иннокентий Парфеныч, у Николая к вам просьба.

Чударыч не расспрашивал, все шло, как неизбежно должно было идти. Георгий удалился. Николай изложил свою просьбу. Чударыч молчал. Николай тронул его за руку.

– Она ждет меня, поверьте!

– Да, ждет, – со вздохом повторил старик. – Несомненно, ждет.

– Я знаю, что вам неудобно, но наш разговор нельзя откладывать. Очень вас прошу, очень!

Чударыч медленно поднялся.

– Побудьте в зале, Николай.

Чударыч брел по сонному поселку, через каждые десяток шагов отдыхал. Перед дверью в комнату Лены он стоял несколько минут, потом постучал. Стук был так тих, что он сам еле услышал его. За дверью сейчас же послышались шаги.

– Кто там? – спросила Лена.

– Это я, – зашептал старик. – Надо с вами поговорить.

Лена вышла в коридор.

– Пойдемте со мной, – попросил Чударыч. – Вас ожидает Николай. Они разговаривали…

– Я не хочу никого видеть. Пусть он уезжает.

– Раньше поговорите с ним.

После некоторого молчания Лена сказала:

– Хорошо, я пойду. Подождите, пока я переоденусь.

На востоке светлело. Шаги Чударыча и Лены гулко отдавались в рассветной тишине. Лена молчала, кутаясь в платок.

Николай шагнул ей навстречу, помог раздеться. Чударыч сказал:

– Я пойду к себе, Леночка… Зайдите ко мне потом.

– Да, да, идите, – сказала она. – Я зайду.

Когда Чударыч вышел, Николай поспешно заговорил первый:

– Лена, я все знаю – и от этого старика, и от Георгия. С Георгием мы расстались по-дружески.

– Что значит – по-дружески? – спросила она, садясь у столика.

– Он понял, что я имею больше прав на тебя… – Николай сел рядом, она отодвинула свой стул. – Слушай, Лена! – сказал он. – Помнишь, я поставил единственное условие нашего примирения: чтобы ты извинилась передо мной. Ты отказалась это сделать. Теперь я вижу, что ты была права. Я приехал попросить у тебя прощения.

Она громко заплакала, опустив голову на столик.

– Ты приехал поздно, – сказала она. – Я обещала Георгию…

Он прервал ее:

– Георгий сам только что говорил, что я успел, а не опоздал. Больше мы не расстанемся. Хватит того, что я зимой чуть не потерял тебя навсегда.

Она подняла голову.

– Не понимаю, Коля.

– Помнишь то мое письмо? Я хотел выяснить отношения до конца – рвать так рвать! Ты ответила, что не возвратишься.

– Но Георгия еще не было…

– Это не имело значения. Я разорвал с тобой. Я забыл тебя, Леня, месяцами не вспоминал. Правда, я был очень занят – дни и ночи над проектом… А если и вспоминал, то думал о тебе равнодушно и благожелательно, как о чем-то пережитом. Я приучил себя к мысли, что ты вышла замуж, я искренне желал тебе добра с мужем, которого вообразил себе. А потом завершилась мука с проектом, и мне предложили выбрать место работы. И тут я опять затосковал по тебе. Я понял, что не могу без тебя, ты одна нужна мне, Лена! Я говорил себе – не безумствуй, она с другим, она так прямо и писала, что все порвано… Остальное ты знаешь: я взял сюда направление, чтоб жить около тебя, чтоб вернуть твою любовь, снова завоевать тебя, даже если придется разрушить уже созданную тобой семью. Я ожидал худшего, чем оказалось на деле, Лена, я не лгу – худшего!

Он наклонился над ней, обнимал, она уже не отталкивала его. Он шептал ей ласковые слова, успокаивал ее смятение. Она проговорила с тоской:

– Не могу, Коля, не могу! Каждый день встречаться с Георгием, каждый день вспоминать, что обманула его… Ты не знаешь, как он хорошо относится ко мне, как терпеливо сносил мои капризы, выполнял мои условия. Я так виновата перед ним… Нет, это выше моих сил!

Он ожидал этого возражения. Он имел на него готовый ответ.

– Тебе не придется встречаться с Георгием. Сегодня же мы уедем отсюда.

– Куда уедем? В Москву? Но тебя же послали на работу сюда.

Он спокойно пояснил:

– У меня направление на вашу стройку, но не обязательно оставаться в поселке. В пятидесяти километрах вверх по Ларе начинается строительство электростанции, оттуда на рудник проложат линию электропередачи. Там сейчас, правда, глушь, но ты ведь не побоишься глухих углов? Согласна, правда?

7

Утром Саша, проснувшись, увидел, что брат одетый лежит на постели и хмуро глядит в его сторону. Саше померещилось, что случилось новое несчастье, он теперь отовсюду ожидал напастей. Брат успокоил его движением руки. Саша поспешно одевался, его по-прежнему тревожило лицо брата.

– Не торопись, – сказал Георгий. – У меня была маленькая ночная прогулка, к тебе не имеет отношения. На работу ты пойдешь без меня.

– Почему? – спросил Саша, снова пугаясь. – Ты не заболел, Жорка?

– Нет, конечно. Передашь, что дела задерживают меня в поселке. Выйду в вечернюю смену.

На этот раз дела имели прямое касательство к Саше. Георгия, Васю, Игоря и Веру вызвали к следователю. Георгий условился с Васей потолковать, какой линии держаться на допросе. Он добивался смягчения наказания, без общего согласия провести это было невозможно.

Когда Георгий вошел в кабинет к Васе, там уже сидели Игорь и Вера.

– Ты просил нас всех собраться, – сказал Вася. – Чего ты хочешь от нас?

– В протоколе милиции написано, что произошла драка между тобой и Сашей, – объяснил Георгий. – Я, Вера и Игорь вызваны как свидетели. Драка есть драка, она может потянуть много, может оказаться пустячком – как ее истолковать.

– Как же, по-твоему, нужно ее истолковать?

– Каждый из вас волен толковать по-своему. Но я хочу, чтобы вы знали, какие будут последствия. Если установят, что ссора произошла из мести, и Саша пытался изувечить или убить, меньше пяти лет ему не дадут, могут и покрепче прихлопнуть. А если случайная стычка – иная картина, вы понимаете…

– И ты, конечно, хочешь, чтоб мы представили нападение просто стычкой, во время которой я случайно вывихнул себе ногу, а он без злого умысла схватился за сук?

– Я брат Сашке, – сказал Георгий. – Уж какой ни есть, а брат.

Вася посмотрел на Игоря и Веру.

– Намерения убивать у него не было, – заторопился Игорь. – За это могу ручаться!

– Не понимаю ваших мужских драк, – сказала Вера. – Деретесь, а почему, нормальный человек не разберет. Так и покажу.

– Допустим, Сашу сурово не покарают, – продолжал Вася. – У нас нет уверенности, что он не возьмется за старое.

– У меня есть такая уверенность, Вася. Сашок берется за ум – старается на работе, не пьет, не бузит. Разве ты не видишь, какой он сейчас?

– Я вижу, какой он сейчас, но и помню, каков он был раньше. Его прошлое остается с ним в поселке, не скоро оно забудется.

– Правильно, – сказал Георгий. – От прошлого ему здесь не деться. Когда я надумал уйти от прошлого, я поменял Москву на Сибирь, чтоб оно не мешало. Саша уедет из поселка, беру это на себя. Не топите его, одно прошу!

– В Москву возвратится?

– Ему в этом году призываться в армию, несколько месяцев перетерпеть можно в любом месте.

– Значит, договорились, – сказал Вася. – Подводить Сашу под суд никто не будет. Идемте к следователю, я попрошу, чтобы приняли нас всех разом, хоть, кажется, у них это не принято.

Следователь улыбался, заполняя бланки допросов. Показания потерпевшего и свидетелей существенно смягчали первоначальный протокол милиции. Он не спорил и не ловил на противоречиях, видимо, понимая, что кроется за этой неожиданной мягкостью.

– Вас, конечно, интересует, какое наказание грозит брату, – обратился он к Георгию. – Весенний петух, что с него возьмешь? Больше двух недель принудительных работ суд не приговорит.

Вася возвратился к себе, а Георгий, Игорь и Вера отправились на гору. По дороге Вера спросила: – Не будешь скучать без Саши?

– Мало ли с кем приходится расставаться в жизни, – сказал Георгий. – Поскучаю и перестану.

Вера посмотрела на шедшего впереди Игоря и заметила:

– Мы с тобой расставались, скуки особенной не было. Правда, ты скоро нашел замену.

– Искал – верно, но не нашел.

Она с удивлением посмотрела на него.

– Как так? Ведь первого мая у вас свадьба? Семен с Надей и Валя с Дмитрием в загсе оформляются, и о вас все говорят.

Георгий невесело рассмеялся.

– До свадьбы дело не дошло. Скрывать теперь не имеет смысла… Вчера приехал старый друг Лены, мне приходится отступить…

– Значит, она его не забыла? И так сразу переметнулась? На тебя мало похоже, чтоб ты отступал…

– До сих пор не приходилось, надо же когда-нибудь…

– Ты скоро утешишься, – продолжала Вера. – Приезжает тысяч пять новоселов, из них не меньше двух тысяч – девушки. Это, конечно, меньше, чем миллиард, которого тебе не хватало, но некоторый выбор будет.

– Выбор будет, – согласился он. – Я теперь о миллиарде женщин не мечтаю. Для меня и две тысячи девушек – неплохой набор. Но у тебя выбор будет еще шире – три тысячи парней.

– Разве ты заметил, что я охочусь за женихами? Этого добра и в Москве хватало.

– Так какого шута ты поперла в тайгу?

– А зачем ты поехал?

– Я мужчина, разница все-таки есть. Мужчина переезжает с места на место не для того, чтобы поудачней жениться. А у девчат на уме прежде всего это.

– Не знаю, – сказала она задумчиво. – Теперь мне странно, чего я искала?

– Могу сказать, чего ты искала. Места необыкновенные, люди, наверно, тоже – так ты представляла себе. Ты искала необыкновенного человека.

– Да, вероятно, так.

– А люди, в общем, везде одинаковые.

Они остановились у развилки дорог. Георгий сказал:

– Спасибо за Сашу. Ты второй раз выручаешь его из беды.

Вера свернула за Игорем, а Георгий поплелся вверх. До смены оставалось еще два часа. Георгию не хотелось на люди. На холмике, пригретом солнцем, он прилег на прошлогоднюю, шелестевшую под ветром траву, заложил руки под голову. Вниз уступами сбегали безмерная тайга, высокие сосны важно шумели над головой. Где-то в поселке Лена разговаривает со своим Николаем. Георгий изумился – ему было безразлично, что делает Лена. Он привстал, чтоб всмотреться в себя, но на себя нельзя было оглянуться.

– Ай, ай, Георгий! – сказал он вслух. – Ты, кажется, ни капельки не ревнуешь. Это нехорошо. Что бы там ни говорил Чударыч, ревность – важный признак любви. Как говорят математики: достаточно, хотя и не необходимо.

Он снова улегся на траву. После бессонной ночи его потянуло в дрему. Мысли не мелькали и не метались, а шествовали одна за другой – неторопливые и неожиданные. Георгий вспоминал месяцы дружбы с Леной, оценивал их по-новому. Нет, это была любовь, конечно, но странная любовь: много остроты, но мало радости. Хорошо ее испытать однажды, но трудно пронести сквозь всю свою жизнь – идешь, словно босыми ногами по гвоздям. Кто знает, может, и к лучшему, что так внезапно оборвалось это трудное чувство?

Георгий закрыл глаза. Солнце продиралось сквозь хвою. Георгий лежал, наслаждаясь ветром и солнцем, землей и небом, – он отдыхал. Его не мучили сожаления, не терзала горечь. Ему было покойно и пусто. Инерция прижимала его к земле – жизнь делала поворот.

Растрепанная ликующая весна остепенилась наряжалась в праздничные одежды. Отзвенели лихие ручьи, отгрохотали первые грозы, отголосила перелетная птица, отчирикали воробьи, откричались бригадиры. По распадкам и на полянках бурно пылали оранжевые жарки. Темнохвойная тайга посветлела, зимняя чернота пихтачей и кедров смягчалась, из синих они становились по-летнему зелеными. А там, где господствовала лиственница, весна казалась по-особому нарядной – салатная щетинка усыпала величественные деревья, молодая хвоя торопилась на солнце.

В один из таких праздничных дней от Виталия пришло новое письмо. Он тосковал в далекой Москве, ему не хватало таежных товарищей. «Знаешь, что я надумал, – делился он с Игорем. – Махну куда-нибудь на другую стройку, в такую же глушь, как ваша. Надоело на асфальте. По старой памяти все меня чуть ли не пацаном считают. Может, ты слыхал: не набирают ли куда в ваших местностях?»

Семен посочувствовал Виталию. Надя воскликнула:

– Идиот! Чего ему надо? Пусть возвращается обратно.

Семен с сомнением заметил, что Виталий не решится возвращаться в место, откуда с позором бежал. Надя напустилась на Семена:

– А ты за него не рассуждай, у него своя голова на плечах. Главное, чтобы он знал – никто не станет его попрекать прошлым. Напишем письмо с приглашением, сегодня же напишем, чего тянуть!

Вечером Игорь посовещался с Васей, тот одобрил Надину затею.

– Я тоже подпишу письмо – пусть возвращается. Люди нам здесь нужны. Но дело это оформим по-иному. Завтра с Семеном приходите к Курганову, после ваших вопросов побеседуем о Виталии.

Игорь знал, зачем его с Семеном вызывают к Курганову. Начальство заранее распределяло по производственным объектам еще не завербованных рабочих. Число бригад увеличилось чуть ли не втрое, новых бригадиров подбирали из старожилов, освоившихся с местными условиями. Игоря и Семена намечали в бригадиры одной из будущих бригад. В местной газете поместили портреты кандидатов, дали краткие характеристики. Под портретом Игоря было напечатано: «Игорь Суворин, самый молодой из рабочих нашего строительства. Приехал без строительной специальности, долгое время не справлялся с нормами, но в упорном труде освоил квалификацию каменщика, неплохо поработал в деревообделочном цеху. Не только приобрел практические навыки, но и самостоятельно изучает по литературе свою специальность. Выдвинут общим собранием рабочих». Игорь несколько раз перечел заметку, сложные чувства охватили его, он даже не обрадовался. В бумажнике хранилась другая заметка, она мешала торжествовать – может, этот похвальный отзыв так же несправедлив, как и тот, ругательный? Игорь уложил новую заметку рядом со старой, спрятал бумажник – пусть навалятся буква на букву, сами меж собой разберутся. Все же с облегчением вздохнул, жить становилось определенно легче.

Письмо к Виталию подписали все знакомые. Вася прочел, одобрительно мотнул головой и поставил свою подпись.

– Теперь к начальству, – сказал он. – Думаю, спорить с нами насчет Витьки не будут.

В эти дни в конторе происходили непрерывные – с рассвета до полуночи – заседания. И у Курганова, и в парткоме, и в постройкоме, и в техническом отделе толкались, курили, входили и выходили, спорили и писали решения. Одному Васе как-то удалось избегнуть этой заседательской эпидемии, в огромном бывшем кабинете Миши было пусто и чисто. Зато сам Вася перебегал из комнаты в комнату, с заседания на совещание, а в перерывах между ними успевал обойти всю площадку.

Их вызывал Курганов, но Вася, изучивший порядки в конторе, направился не к нему, а в партком, не сомневаясь, что Курганов там. Курганова, однако, еще не было, он явился минут через пять в сопровождении группы прорабов и инженеров. Список новых бригадиров был зачитан вслух и утвержден без прений. Но над письмом к Виталию Курганов задумался.

– Не тот ли, что в свое время затеял бузу, а потом пил спирт с Лешей? – спросил он у Усольцева.

– Тот самый, – подтвердил Усольцев. – Товарищи за него горой – сами просят вернуть.

Курганов взлохматил седые космы.

– И ты, конечно, заодно с ними?

– А что же? По-моему, ребята правы – парень он неплохой. Я бы только одно изменение внес – не звал бы ехать с завербованными, а назначил уполномоченным по вербовке. Пусть потрудится для своего строительства.

Курганов сделал заметку в блокноте.

– Раз такой у вас общий уговор, мне остается подчиниться. Выпустим приказ – зарплата пойдет ему с того дня, как он явится в свой райком комсомола в качестве вербовщика. Ему же поручим доставить первый эшелон новоселов.

Курганов встал и перед уходом положил руку на плечо Игоря.

– Растешь, Суворин. Помню, каким приехал – маленький, слабосильный… И мать помню твою – удивительная женщина! Переписываетесь?

– Переписываемся, – сказал Игорь, краснея. Он всегда краснел, когда приходилось лгать.

– Тогда передавай приветы. Молодежь иногда находит самостоятельность в том, чтоб скорее забывать родителей. Рад, что ты не такой, Суворин.

Все мог предполагать Игорь, только не то, что его молчание легко истолковать, как пренебрежение к матери, Он шел по улице, расстроенный. Перед почтой он остановился и, поколебавшись, завернул туда. Он сидел, чиркая и разрывая лист за листом, пока не получилось несколько слов: «У нас уже лето, я купаюсь в речке. Посылаю заметку обо мне, напечатанную недавно. Привет товарищам и знакомым». Он вложил в конверт газету с портретом, заклеил и написал адрес, потом, подумав, снова раскрыл конверт и добавил туда еще один листок – уже известную маме пожелтевшую ругательную статью Миши.

9

Новые дома хотели сдать под заселение к майским праздникам, это не удалось – отставали отделочные работы. Май отпраздновали свадьбами. Поселковый загс в предмайские дни был единственным учреждением, где стояли очереди, даже в магазинах не толпилось столько народа, сколько здесь – новобрачных и приглашенных.

Первыми отплясали Семен с Надей, за ними Дмитрий с Валей. Свадьбы совершались в клубе, под музыку и речи, молодым супругам вручали подарки, самый ценный, – от поселкового совета, маленькая бумажка с печатью – ордер на комнату. Подвыпивший Семен пошутил:

– Отмечаю свадьбой праздник первого ордера!

Ему досталось от жены.

– Я тебе что? Приложение к ордеру? Вот не пущу на новую квартиру – будешь отмечать новоселье на улице!

Семену пришлось ее умасливать – он это делал с охотой.

А затем еще некоторое время потянулись дни спешной работы – завершались зимние недоделки, в три смены готовились к приему пополнения, снова каждый день шли собрания и совещания с единственным вопросом – как подогнать темпы строительства? В июне ждали первых пароходов, нужно было поспеть.

В низовья Лары уходили очнувшиеся от зимнего оцепенения катера, на одном из них уезжал Саша. Он прогуливался с братом по дебаркадеру.

– Не вписался ты в кривую к товарищам, – сказал Георгий. – В другой раз будь умнее, Сашок.

Саша хмуро согласился:

– Надо быть умнее.

– Узнай – не нуждаются ли в чем наши старики, деньжат могу прислать. И сам не стесняйся – не откажу.

– Ладно. Пока не надо.

Георгий продолжал снабжать его наставлениями.

– Прямая дорожка – одна, вбок – много. У тебя нога сама скользит в сторону – следи, Сашок. Тысячи раз говорил тебе – что посмеешь, то и пожнешь. Надо сметь, что получше. Пиши.

– Буду писать, – сказал Саша. – Давай поцелуемся.

Дня через два после отъезда брата Георгий получил ордер на комнату. Четырехэтажный дом стоял недалеко от ручья, с двух сторон его окружал лишь слегка расчищенный лес. Комната Георгия была на втором этаже – угловая, светлая, с балконом и двумя окнами на запад и юг, просторная и гулкая.

– Как у тебя с мебелью? – спросил комендант. – В магазине кое-что имеется.

– Насчет мебели не сомневайся. Месяц назад внес пять тысяч – диван, стол, стулья, шкаф, люстра… Приходи на новоселье.

– Обязательно! Только не знаю, как справлюсь, твое приглашение – тринадцатое в этом одном доме, а у меня их четыре. Неужели тебе дали без жены такую палату?

– Дают по заслугам, а не по числу голов. Думаешь, только это заслуга – к юбке прилепиться?

Комендант ухмыльнулся.

– Я бы не дал. У меня одни семейные. Будешь портить общую картину или от тоски повесишься. Если вешаться надумаешь, лучше в прихожей, там крюки крепкие.

– Вешаться будем не на крюк, а на шею!

Георгий попросил друзей на помощь и привез закупленную мебель. Он расставлял и переставлял шкаф, диван и сервант, стол и стулья, приемник и этажерку для книг, повесил посередине комнаты роскошную – за полторы тысячи – люстру с хрустальными подвесками, расстелил коврик. Потом он уселся на диван, стал осматриваться. Он был один. В великолепной люстре десятками огней сияло солнце. В комнате стало тесно и нарядно.

Ни о чем так не мечтал Георгий, как о собственной квартире. Он всегда был на людях, всегда тосковал по уединению. В Москве о своей комнате нельзя было и думать, путь к ней был нескор – предварительно выйди в лучшие на работе, накопи зрелости, может, даже оженись. Когда Георгий говорил о новой жизни в новых местах, важным куском этой новой жизни было свое жилище. Он рано почувствовал себя самостоятельным, свои деньги в кармане появились в пятнадцать лет, одежда была своя, честно заработанная, товарищи охотно признавали его верховодство, девушки охотно знакомились. Самостоятельность исчезла, как он переступал порог дома. В комнате расхаживали отец и мать, они указывали, где сидеть, куда плюнуть, ему оставался угол – кровать для спанья. Он приходил домой, чтоб спать. Жизнь шла на работе и на улице. Дома не было.

Теперь он имел свой, безраздельно свой дом – комнату в двадцать четыре квадратных метра с балконом и двумя окнами, с видом на сосны и кедры. Все углы этой комнаты заливало полуденное солнце, тонкая пыль плясала в световых потоках, люстра пылала, как костер, на коврике у порога алели розы. Георгий лежал на диване, вдыхал запах новой мебели, неторопливо оглядывал стены, солнце, люстру, аляповатые шерстяные розы. Ему было скучно в этой чудесной комнате. Он мечтал о своем жилище, чтоб насладиться уединением. Он тосковал в своем жилище от одиночества.

Георгий взял с этажерки книжку, положил ноги на подушку дивана – отметить новоселье чтением. Чтение не шло. Он бросил книжку, вышел на балкон. Порывистый ветер шумел в тайге, сосны и кедры гремели кронами. В стороне, на обрыве Лары, лежал поселок, где он прожил почти год, – низенькие бараки, контора, клуб, дебаркадер. Лара неслась меж крутых берегов, Теорию казалось, что он слышит ее плеск. Георгий натянул свое коверкотовое пальто и вышел наружу. Он больше не мог в комнате.

Он бесцельно слонялся по улице поселка, заглянул в клуб и столовую, потом зашел в барак. В комнате, где он жил, мыли полы, у девушек никто не отозвался на стук. Георгий вышел на обрыв и свесил ноги на реку. На воздухе было лучше, чем в комнате. Георгию было душно, он задыхался от свежего ветра, от запаха воды и травы, от аромата цветов и хвои. «Расклеиваюсь! – подумал он. – Вовсе расклеиваюсь. Рано стал уставать, браток. Не по возрасту в отпуск захотелось!»

Несколько минут он тешил себя мыслью об отпуске. За год работы ему полагается со льготами месяц, за свой счет можно прихватить еще недели две. Явиться в Москву с полным карманом, с важной рожей, с наградными грамотами и похвальными заметками – нет, неплохо, очень неплохо! Он с сожалением отбросил эту заманчивую мысль. Отпуска скоро не взять. Поселок живет подготовкой к встрече новоселов, в цехах и прорабствах – авралы, совещания, крик, перевыполнения, подстегивание, он – главная фигура совещаний и авралов, на него равняются, о нем кричат, он не может в такую минуту плюнуть на все и удрать! Москва не огорчится, она стоит уже восемьсот лет и почти все эти годы – без него, он всего два десятилетия играл роль в ее истории. Георгий все же весело ухмыльнулся, представив себе, какое смятение было бы на Абельмановской, появись он там.

Он снова пошел в поселок, снова слонялся по улице. Из столовой вышли Светлана и Вера и направились в клуб. Георгий заторопился, чтобы перехватить их, пока они не взяли билеты в кино, но опоздал.

– Доброго дня, девушки! – сказал он, огорченный. – Вы, конечно, на любимых артистов? А я хотел предложить вам располовинить грусть-кручину.

Светлана не ответила, Вера спросила:

– По случаю чего грустишь?

– Мебель расставил неудачно. Дело тонкое, без женского глаза не удается. Взгляните придирчивым оком, что не так.

– Нет, – сказала Вера. – До сеанса всего час – надо отдохнуть.

Светлана, пройдя немного, свернула к почте.

– Верочка, я напишу письмо папе, он обижается, что молчу.

Георгий взял Веру под руку, она высвободилась.

– Верочка, – сказал Георгий. – Ну, чего тебе отдыхать, ты же не старушка. Погуляем, пока есть время перед кино.

Она подумала и согласилась. Дорога разветвлялась – на рудник и в новый поселок. Вера столько месяцев шагала по второй дороге, что, не заметив, свернула на нее. Когда они подошли к дому Георгия, Вера сказала:

– Так тебе здесь дали комнату? Это здание мы строили – бригада Васи.

– А я в другом не взял бы – работа не та.

– Жаль, я не знала, какая комната тебе достанется, обязательно бы оставила щели, чтоб продувало.

– По-моему, ты это сделала, ветер так и гуляет по всей комнате – посмотри сама.

– Ладно, в другой раз. В кино опоздаю.

– Картина не молоко, не скиснет от проволочки.

– Слушай, – сказала она. – К чему эти приглашения? Не вздумал ли ты, по случаю разрыва с Леной, на меня переключиться? Старания твои напрасны, заранее предупреждаю.

– Зайди, – настаивал он. – Только взгляни. Нужен дружеский совет, больше ничего не прошу.

Она неохотно поднялась. В западное окно лился закат, на стенах играли цветные зайчики. Вера переходила от окна к окну, вышла на балкон, потрогала диван и стол.

– Нужны занавески, – сказала она. – А комната чудесная, даже не ожидала, что мы с Игорем так сделаем. Если не мужа хорошего, так уголок неплохой Лена потеряла.

Георгий глядел на Веру, словно впервые увидел ее – стройную, высокую, нарядную. Он не узнавал ее. В Москве, в райкоме комсомола, она тоже поразила красотой. Но то была иная красота, ее подчеркивали помадой и карандашом, вырезами и разрезами платья, красота кричала, о себе, лезла в глаза. Сейчас в комнате ходила та же, но другая девушка, она была красива без помады и туши, спокойной, сияющей завершенной красотой, она была лучше, много лучше той, прежней. И она когда-то любила его, он сам по-дурацки потерял ее.

У Георгия перехватило дыхание, он побледнел. Все было по-старому, все стало по-иному!

Вера почувствовала, что с ним творится неладное.

– Я ухожу, – сказала она. – До свидания!

Он загородил выход.

– Нет, – оказал он. – Нет! Ты не уйдешь.

Она оттолкнула его с такой силой, что он ударился о дверь.

– Только дотронься, подниму крик на весь поселок!

– Не трудись учинять скандал, – сказал он, с насмешливой гримасой ощупывая плечо. – Больше не рискну – у тебя, оказывается, медвежья сила.

– Во всяком случае, достаточная, чтоб отбиться от нахалов.

– Придется учесть при дальнейших семейных скандалах.

– Раз семьи нет, значит, и скандалов не будет. Пусти, я спешу.

– Я же сказал, что не выпущу тебя.

– Комнату завел, теперь хозяйку ищешь? В хозяйки я не гожусь – плохо готовлю, не стираю, шить не умею.

– Как-нибудь перебьемся по столовым. Кстати, у нас в доме открывается ателье и прачечная.

– Георгий, хватит шуток!

– Я не шучу. Прошу тебя, останься!

– На ночь? Поищи другую. Легкие отношения мы попробовали, ни тебе, ни мне не понравилось – незачем повторять.

– Верочка, да, на ночь! На эту и следующую, на все ночи и дни, что будут у нас с тобой в жизни!

– Где ты научился хорошим словам? Не с Леной ли? Со мной ты так не умел.

– Не нужно о ней, Вера. Лены нет.

– Она была. Она легла бревном на нашей дороге. Через такое бревно не перескочить.

– Обойдем его стороной. Не одна тропка на свете.

– Не понимаю тебя, – сказала Вера, пожимая плечами. – Почему такая спешка? Завтра прибывает первая сотня девушек, за ними торопятся еще тысяча девятьсот. От миллиарда женщин ты отказался добровольно, но зачем тебе отказываться от каких-то мизерных двух тысяч. По крайней мере, хоть с сотней этой познакомиться.

– Видишь ли… Никак не могу забыть, что с сотней девушек прибывают и полторы сотни мужчин. Вдруг, пока я буду перебирать новые знакомства, с тобой тоже познакомятся и уведут. Не хочу рисковать.

Вера посмотрела на часы.

– До сеанса – десять минут. Почесали языки и хватит на сегодня.

Он отошел от двери.

– Если на сегодня, не возражаю. У нас с тобой в запасе что-то около двадцати тысяч суток, случай еще поговорить найдется.

Она с досадой взглянула на него.

– Ты все-таки напрасно считаешь, что у нас все по-старому… Зашитая одежда не имеет того вида, как новая.

– Насчет одежды не скажу, а души после ссоры тесней сходятся. Любовь, как вино, – чем старее, тем крепче.

Уже в дверях Вера сказала:

– Одно обещаю – если среди полутораста новых парней не найдется моего суженого, я помирюсь на тебе. Но придется подождать, Георгий, ты сам понимаешь…

Он захохотал:

– Ты начинаешь уступать, Вера! Только меня это не устраивает. Я труслив. Боюсь каждого встречного и поперечного, не то, что ста пятидесяти организованных мужчин. Головой своей еще согласен рискнуть, тобой – нет!

Он вышел на лестницу и прокричал вниз:

– Слышишь, Вера? Рисковать не буду!

Это был веселый разговор, игривый разговор, воистину – чесание языков. Надо было улыбаться, вспоминая его. Георгий разволновался до того, что у него дрожали руки. Он садился и вскакивал, ходил по комнате, останавливался у окна. Солнце свалилось за край земли, высокие сосны еще сияли вершинами, но по земле кралась тьма. Георгий зажег свет, восемь лампочек засверкали в хрустальных погремушках роскошной люстры. Он повернул выключатель, свет мешал. Вера еще ходила по комнате, он хотел спорить и болтать с ней.