Текст книги "В глухом углу"

Автор книги: Сергей Снегов

После провала на конференции Миша пошел в плотники на рудник. Несправедливость, совершенная с ним, угнетала его. Он работал плохо, потому что не мог отдаться работе. Мысли его уходили в сторону, блуждали в далях – руки теряли расторопность. Начальство понимало его душевное состояние и многого не взыскивало, бригадники ворчали, но про себя – проценты шли в общий котел, недоработка терялась в круговом перевыполнении.

А когда он понемногу стал примиряться с тем, что не оценили его способностей руководителя, появилась новая причина для терзаний. Вася работал хуже, чем Миша, с каждым днем это становилось все очевидней. Все проваливалось у нового комсомольского руководства – бюро неделями не собиралось, заседания комкались, не было ни докладов, ни обстоятельных разговоров, две-три реплики и руки вверх – голосовать! Самого секретаря на месте никто не заставал, он шлялся с объекта на объект, убивал время на болтовню то с тем, то с другим. Миша не ждал от Васи толка, неожиданного здесь не было ничего. Тем больней его уязвляло, что такая никчемная деятельность не вызывала нареканий. Его хорошую работу разгромили, плохую Васину принимали как должное, – Миша не мог этого снести.

Он пошел со своим возмущением к Усольцеву. Усольцев не то улыбнулся, не то поморщился.

– Две недели не было бюро? – переопросил он. – Нехорошо, очень нехорошо. А у тебя точные сведения?

– Точнейшие, – заверил Миша. – И вообще после той конференции бюро заседало только три раза.

– Нехорошо, – повторил Усольцев. – Хотя, между прочим, не заседания сейчас у нас главное.

– А что же? – изумился Миша – По участкам мотаться, как он?

– Готовимся к встрече новоселов, – пояснил Усольцев. – Начинается настоящее строительство, не копание. Надо зимнюю вялость из народа выбить – вот задача. И это он умеет – зажигает, очень хорошо зажигает своих ребят.

Миша ушел от Усольцева, так и не добившись обещания, что Васе накрутят хвоста. И хоть он по-прежнему был уверен, что рано или поздно Васю разоблачат, сухость Усольцева его обескуражила. Миша снова пал духом.

В таком подавленном состоянии его застал Георгий. Насвистывая песенку, Георгий появился в плотницкой во время пересменки.

– Хочу потолковать, как с другом, – сказал он. – Удели полчасика.

Они пересекли строительную площадку и уселись на пеньках. Георгий начал:

– Ты, конечно, слыхал, что я в свое время ухлестывал за Верой.

– Слухи ходили.

– И ты вроде к ней ключи подбирал?

– А вот это уж мое дело. Отчитываться не намерен.

– Обойдемся без отчетов. Так вот – собираюсь опять поухаживать за ней.

– Твоя забота.

– Не совсем, чтоб только моя.

– Не понимаю.

– Сейчас объясню. Ты, конечно, разбираешься, что такое ухаживание? Ну, встречаться, танцевать в клубе, бродить по лесу…

– …обниматься и целоваться – немного разбираюсь.

– Вот видишь. Все это требует душевного спокойствия и уединения. А какое может быть уединение, если везде ты? Хоть, и бывший, а все же соперник.

– А ты меня живым в землю закопай, если силенок хватит, враз отделаешься.

– Зачем же в землю? И мысли такой не было! А вот уехать из поселка – это собираюсь просить.

Миша глядел на Георгия, как на сумасшедшего.

– Ну, знаешь… Руки коротки – такие просьбы!..

– А ты погляди, такие ли они короткие. – Георгий вытянул обе руки. – А мускулы какие – полюбуйся. Быка кулаком не сшибу, врать не стану, а ослу при случае не поздоровится.

Миша встал.

– Думаю, надо кончать этот глупый разговор. На меня угрозы мало действуют. B хулиганство бросишься, тебе же хуже будет.

Георгий потянул его за рукав.

– Кончить не штука. Лиха беда начало, а мы как раз неплохо начали. Я же сказал, хочу потолковать, как с другом.

– Пока дружеского не вижу.

– Не торопись, увидишь. Я сегодня узнал, что отдел кадров комплектует трудяг на новый наш объект – электростанцию в верховьях Лары. Я, конечно, немедленно вспомнил о тебе. Жизни в поселке тебе нет, дороги вверх – тоже. Кто упал, тому снова взмыть нелегко, такова печальная диалектика жизни. А там – полный простор! Должность подберешь повыше, зарплату – потолще. Вакансии пока все свободные, нужно не прозевать.

Миша размышлял. Об электростанции на Ларе он знал. Условия там будут не хуже здешних, народ – новый. Недавно туда направился один молодой московский специалист, знакомый Лены Никитиной, она поехала с ним.

– Да ведь наших не брали на электростанцию.

– До сегодняшнего дня не брали, теперь берут.

– Что же, место неплохое…

– Отличное! А главное – нас нет. На всех твоих грехах – крест! Новая жизнь на новом месте! Поверь, это лучший жизненный принцип, сам неоднократно испытывал.

– Ладно, завтра загляну в отдел кадров.

– Загляни лучше сегодня. За двадцать четыре часа земля полностью оборачивается вокруг оси. Человек поменьше земли. Стоит ли даже не на оборот, только на поворот тратить те же двадцать четыре часа?

Они разошлись по разным тропкам – Миша вниз, Георгий в лес. На южном склоне ручья он нарвал охапку распустившихся жарков и возвратился на опушку. Здесь он прислонился к стволу старой пихты, чтоб не попадаться на глаза прохожим. Когда на дороге показалась Вера, Георгий вышел из леса.

– Вот неожиданная встреча, – сказал он. – Нам не по пути, Вера?

– Вряд ли наши пути совпадут.

– Это смотря куда ты идешь.

– Встречать новоселов, конечно.

– И я туда же – видишь, совпали.

– Не совсем, Георгий. Ты собираешься встречать девушек, а я парней. Цветы для новых знакомых?

– Для кого же еще? Боюсь одного, что на всех не хватит. Как бы девушки не передрались между собой.

– Да, такая опасность есть.

– Возьми, пожалуйста. Не понравятся, вручи любому из своих парней, только избавь меня от неприятностей.

– Болтун! – сказала она, принимая цветы. – Наверно, не меньше часа ползал, пока нарвал. Отряхни пыль с колен.

– Час не час, а полчасика пришлось, – ответил Георгий, очищая брюки. – Ух, сразу легче, как руки свободные! Верочка, пойдем этой тропкой, здесь ближе к реке.

Виталий постарался – каждый день в поселке принимали по радио подробное сообщение, как движется эшелон. Радиограммы вывешивались на деревянном щите у конторы, гремели голосом дикторов в репродукторах – все население поселка волновало самочувствие двухсот пятидесяти юнцов и девчат, пустившихся в свой первый дальний поход. Виталий не подозревал, что его имя у всех на языке, что люди, которых он даже в лицо не знал, встречаясь, допрашивают друг друга: «Что там нового у Витьки? Ну, человек – копытом землю роет!» Возбуждение началось с того дня, когда в поселок пришла первая сводка вербовки: московский представитель извещал, что район, где набирает молодежь Виталий Кумыкин, дал больше новых рабочих, чем десять других московских районов, вместе взятых. Представитель извещал, что Виталий выступает не только в рабочих клубах и цехах, но и в школах. В райкоме он шествует, как полководец, окруженный свитой, его обступают толпой, он тут же, в коридорах и вестибюле, дает все справки и держит речи – служащие районных учреждений жалуются, что от вербуемых прохода не стало. А затем примчалась с дороги депеша Виталия: «Промелькнул Ярославль, настроение бодрое, всех трех вагонах поем песни. Привет. Кумыкин». Радиодоклады Виталия звучали поэтически и энергично, как сводки ледового похода – столько-то городов скрылось позади, столько-то километров накрутили колеса за отчетные сутки. Движение шло по расписанию, опозданий не было, каждый твердо знал, когда поезд прибывает в Пермь, в Свердловск, в Тюмень, в Омск, в Новосибирск, в Красноярск. Но расписание никого не устраивало, нужно было обязательно услышать от самого Виталия – все в порядке, в окнах промелькнул еще один крупный центр, настроение бодрое, поем песни.

Сибирский курьер из тринадцати вагонов – среди них три с завербованной молодежью – полз по широте, подминая под себя меридиан за меридианом, а песни, хором распеваемые в вагонах, менялись: сперва, до Кирова, это были «Подмосковные вечера», потом «Уральская рябинушка», растянувшаяся на добрых тысячу километров, в тюменских и тобольских местах ее сменила дума о Ермаке, от Омска до Новосибирска дружно распевали песню о Сибири из популярного кинофильма, а на подходе к Красноярску все, конечно, забивало воспоминание о бродяге, задумавшемся на берегу священного Байкала. Виталий педантично извещал по радио о каждой песне – с часу получения очередной телеграммы население поселка пело, напевало, насвистывало, мурлыкало и бормотало именно ту мелодию, что была объявлена в сводке с дороги: старожилы откликались эхом на мотив, доносившийся издалека.

А затем началось самое волнующее: путешествие по – реке, сперва Енисей, потом Лара. Каждое слово торжествовало в радиограммах Виталия: «Ветер попутный, качка отсутствует, мелькают бакены, поем песни». Все благоприятствовало эшелону – хорошая погода, схлынувшая – после половодья вода, даже настроение речников: старшины катеров, принявшие новоселов в устье Лары, понимали, что в поселке вспыхнет возмущение, если они задержатся хоть на час. Со своей стороны, они по радио дружно заверяли командование стройки, что винты у них крутятся и горючего хватает – не подкачаем! Впереди шел «Лихой», за ним стремились два других катера.

Уже за два часа до прихода судов пристань и примыкавшие к ней береговые высотки были густо усеяны встречающими: люди, не опрашивая разрешения, бросали работу и спешили к реке, производственная программа этого дня была безнадежно сорвана.

На одном из мысков, вдававшихся к Лару – отсюда открывался хороший обзор реки, поселка, рудника и заросших лесом береговых круч, – расселись Семен с Надей, Вася и Игорь со Светланой, Чударыч, Валя с Дмитрием. Валя уже давно ходила на работу, но здоровье ее не совсем поправилось, дома она чаще лежала, редко показывалась в клубе. Она похудела, была бледна.

Общий разговор не вязался.

Светлана, устав следить за рекой, оглянулась на поселок.

– Как я ненавидела его зимой! – сказала она. – А теперь мне кажется, что я бы с ним не рассталась, мне все здесь дорого.

Вася ответил:

– Это потому, что мы создали его своими руками. Протянув руку к поселку, Вася громко прочитал:

 
Землю, где воздух, как сладкий морс,
Бросишь и мчишь, колеся, —
Но землю, с которой вместе мерз,
Вовек разлюбить нельзя.
 

Его настроение передалось другим. Катера не показывались, можно было на время отвернуться от реки. Валя, подошедшая к Светлане, попросила еще стихов. Семен предложил послушать его. Надя изумилась:

– Ты, оказывается, артист-декламатор? Вот жаль, что не знала этого раньше – ни за что бы не пошла за тебя! Не терплю артистов – несерьезный народ! Смотри – разведемся!

Семен ухмыльнулся. Он не баялся угроз жены. Все знакомые говорили: «Надя влюблена в Семена, как кошка». Семен не знал, как влюбляются кошки, но в Наде был уверен. Он начал, протянув руку к поселку, как Вася:

 
Здесь город нов. Его слагали так:
В слоистом камне прорубали норы,
Многонедельный вспарывали мрак,
Мороз был тверд. Неизмеримы горы.
В сугробы вставлен красный глаз костра.
Брезентовые пологи палаток
Трепала вьюга. Глуховат и краток,
Вбегал в ущелье возглас топора.
 

– Неплохо, – пробормотал Вася. – Очень неплохо. Семен продолжал:

 
И каждый гвоздь, доски сосновой мякоть,
Пронзающий привиделся руке.
И каждый шаг в кромешном сквозняке
Был доблестью, перед которой плакать
Иль петь, иди замолкнуть – все равно.
Как пограничник, смерть нахмуря брови,
Дежурила. И каждое бревно
Паек вобрало мысли, воли, крови.
 

Семен читал все громче:

 
Я знаю жизнь. И высь ее, и дно.
Она на вкус напоминает порох,
Она на глаз, как ночью столб огня —
Иль горным кряжем взглянет на меня,
Иль вздрогнет, словно конь, зажатый в шпорах.
И вот меня не обезличит страх —
Я видел город, строенный в горах.
 

Надя с тревогой воскликнула:

– Неужели это ты написал?

– Успокойся, – сказал Семен, улыбаясь. – Стихотворение Сергея Спасского, был такой хороший поэт. В порядке запоздалого признания могу, правда, сказать, что и я писал, но вовремя порвал тетрадку – поэтом мне не быть. Но стихи я люблю, с этим тебе придется примириться.

– Примирюсь, – пообещала Надя. – А стихотворение перепиши, я его тоже выучу.

Светлана спросила Валю:

– Как у вас, Валюша? Что ответили Дмитрию из института?

Валя сказала со вздохом:

– Год потеряли, тут уж ничего не поделаешь. Теперь так строго с экзаменами! Ты помнишь, я упрашивала его поехать на весеннюю сессию, а он побоялся бросить меня одну. Вчера получили письмо из дирекции – оставили на втором курсе.

Игорь закричал, бросаясь к обрыву:

– Едут, едут! Смотрите, едут!

На реке показался первый катер, за ним через некоторое время, второй, потом – третий. Суденышки приближались медленно, стремительная река сносила их вниз. Чтобы легче было бороться с течением, они шли под самыми береговыми обрывами. На капитанском мостике первого катера можно было различить двух людей: один стоял неподвижно, держась руками за поручни, другой скакал из стороны в сторону, размахивая руками.

– Это Виталий! – твердил Игорь, обращаясь то к одному, то к другому. – Честное слово, Виталий, я его узнаю!

На соседнем мыске появились Вера и Георгий. Вера держала ворох жарков, она швырнула их на подходивший первый катер. Яркие оранжевые огоньки засверкали на солнце, посыпались на палубу суденышка.

Георгий и Вера – высокие, статные, красивые – стояли, касаясь друг друга плечами, у самого обрыва. Вера махала платком, Георгий крутил в воздухе кепку. С катера доносилась песня.