Текст книги "В глухом углу"
Автор книги: Сергей Снегов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)
Саша не сомневался, что веселье удастся на славу – брат ушел до ночи, Семен тоже убрался – комната в полном их распоряжении. Расставив бутылки и закуски, Саша захохотал – стол был сервирован по первому разряду. Виталий, помогавший разводить водой спирт – смесь в графине поставил в снег, чтоб остыла, – сказал с сожалением:
– Эх, девчат не пригласили – было бы веселее.
На девчат Саша не согласился. С девчатами одна говорня. Настоящее веселье, когда мужчины пьют одни, – сто раз проверено! Виталий позвал Лешу. Леша смутился, увидев полный графин и еще запечатанную бутылку. Надпись «Спирт» ужаснула его. Он вырос в семье трезвенников, как-то выпил полстакана портвейна, этим и ограничилось его знакомство с хмельным. Но он понимал, что рано или поздно нужно научиться пить, чтобы приятели не думали, будто он брезгует ими. Виталий, сам недавно научившийся без отвращения глядеть на водку, успокоил его:
– Мы развели пополам, градусы водочные.
Саша разливал в маленькие граненые стаканчики – себе и Виталию полнее, Леше – для начала – три четверти.
– Обмываем новорожденного? – спросил он, ухмыляясь и глядя на Лешу.
Леша не любил, когда над ними насмехались.
– Думаешь, ты один пьешь? Мне уже не раз приходилось, – соврал он и схватился за стакан.
В водке, видимо, градусов оставалось больше, чем уверял Виталий, она обожгла горло, наполнила жаром желудок. Внезапное, как удар, опьянение замутило Лешу – все вдруг закачалось, поплыло и отдалилось: и стол, и еда, и запечатанная бутылка, и графин, и закусывающие товарищи – все это было словно в другом мире, даже голоса, громкие и веселые, звучали приглушенно и стерто, нужно было усилие, чтоб разобрать, о чем говорят.
– Со ста грамм слетел с копыт. – Саша кивнул на Лешу. – Скоро его в постель укладывать.
Виталий жадно ел. Водка на вкус была противна, только еда отшибала ее тошнотворный запах.
Саша снова наполнил стаканы. Виталий остановил его.
– Не на скачках, – просипел он. – К финишу без гонки доберемся.
Саша поднял стакан и произнес старую формулу пьяниц:
– Сто грамм мало, двести много, два раза по сто пятьдесят – в точку. Ну, за ваше!
Он выпил в одиночестве. Виталий на тост не отозвался, Леше было не до новых возлияний. Но от обильной закуски Леше стало легче – пляска отдалившихся вещей затихала, они приблизились, обрели прежние размеры и форму. Голоса звучали уже не издалека, их можно было разобрать – Саша доказывал, что Виталий слишком разбавил спирт.
– Нет, крепка! – вступил в разговор Леша. – Чуть до слез не прошибла! Думал, не справлюсь!
– Это от непривычки, – пробормотал Саша, с сомнением поглядывая на почти не опустевший графин. – Мало практиковался. И зачем я столько накупил – пропадает добро!
– Не пропадет! – опять заговорил Леша. – Справимся!
Им овладел восторг. Страшный стакан был проглочен, и вот – все в порядке, он не потерял сознания, не полетел в бесчувствии со стула. Крещение водкой состоялось, теперь он такой же, как другие, может, даже устойчивей других. Леша протянул стакан Саше.
– Полную! Чтобы никаких, понял?
Он хотел тут же опорожнить стакан, Виталий задержал его руку.
– Без гонки! Давайте споем.
Леша отставил стакан. Виталий затянул старую сибирскую песню о горемычном бродяге, переплывавшем бурный Байкал, – обычную под водку песню, как обычны под пиво соленые снетки и бутерброды с колбасой. Саша и Леша подхватили. Саша забарабанил кулаками по столу, Леша топал ногами.
– Славное море, священный Байкал! – ревели они в три голоса. Они не услышали, как открылась дверь. На пороге показалась Вера. Она с негодованием глядела на пьяную компанию.
– Что это вы расшумелись? Даже в коридоре слышно.
Саша, не покачиваясь, подошел к ней.
– А ты почему входишь без стука? – Он раздельно выговаривал каждое слово. – И что тебе нужно? Кого ищешь, тут нет.
Вера вспыхнула.
– Никого не ищу! Услышала, как вы орете, и заглянула.
– Ага, орем! А я думал, тебе Жорку… Так он со своей новой хахалкой… Поищи в лесу или на руднике.
Вера хлопнула дверью.
Саша поднял стакан, Виталий и Леша потянулись чокаться. Действие второго стакана на Лешу оказалось слабее, чем действие первого. Опьянение не увеличилось, только стало более веселым. Виталий затянул другую песню, Саша и Леша попытались вторить, но не знали ни музыки, ни слов. Голоса рассыпались, пели уже не по нотам, а по буквам: Леща тянул бесконечное: «а-а-а!», Саша орал: «гы-гы-гы!». Виталий, стараясь сохранить видимость мелодии и слов, выкрикивал: «уа-у-а, и-и!» За этим занятием их застала ворвавшаяся без стука, бледная от гнева Светлана.
– Да как ты смеешь! – крикнула она на Лешу. Задохнувшись от бега, она на секунду замолчала. Трое приятелей озадаченно уставились на нее. Светлана опять закричала: – Мне Вера сказала, я не поверила! Немедленно убирайся отсюда, больше пить не дам!
– Прежде всего, здравствуй! – вежливо проговорил Виталий и, покачнувшись, ухватился рукой за стол. – Добрый вечер! Всего хорошего! Присаживайтесь к столу, не возражаем! Н-да… Нам девушек не хватает… Определенно…
– Командир твой явился… Исполняй беспрекословно! А то по щекам или в карцер… Бедная твоя головушка, Леша! А что после женитьбы будет?
Светлана схватила Лешу за руку.
– Не слушай его! Он негодяй! Леша, идем со мной!
Леша вырвался.
– Не смей!.. Никто… не смей! Не позволю – все!.. Буду пить! – Он оттолкнул Светлану. Уходи… Не желаю!
Она молила, снова хватая его:
– Лешенька, голубчик, пожалей меня – я боюсь… Выйдем на минуточку, больше ничего не прошу.
Он раздумывал над ее словами.
– Ага, просишь! А я тоже… просил..: Помнишь? Светочка, люблю же, не надо… отталкивать! Так просил… правда? А ты… отталкивала… Теперь проси… Кто командует? Не позволю!..
Слезы полились по щекам Светланы.
– При них, при них!.. – зашептала она побелевшими губами. – Все рассказал, не постеснялся! Вот ты какой! А я думала о тебе… Раз так, не нужен ты мне! Не нужен! – прокричала она с рыданием. – Пей, хвастайся – знать тебя не хочу!
С этим криком: «Не хочу!» она выскочила в дверь. Леша, пошатываясь, уставился на место, где только что она стояла. Саша хлопнул его по плечу.
– Не расстраивайся! С девками надо без церемоний… Они это любят… Я иначе не признаю…
– Зато к тебе девки так и валят! – пробормотал Виталий. Хоть и пьяный, он уловил, что Саша расхвастался. – С тобой одно обращение – отвернутся, не насмотрятся.
Саша усадил Лешу на стул.
– Пей! – Он протянул стакан. – Или крепка? Так я воды подолью…
Леша выплеснул стакан на пол.
– К черту! – Лицо его побагровело от гнева. – Чистого спирта – полняком!.. Леша такой – ни градуса меньше…
Саша выбил пробку из непочатой бутылки и налил полстакана. Виталий подсел к Леше, обнял его за плечи.
– Не дури, Лешенька! – лепетал он. – И все, кончай гулять… Я готов, братцы! – Он сердито крикнул на Сашу: – Лапы!.. Не лезь!
Саша отвел руку.
– Я не лезу, он захотел. А чтоб не скисало, за ваше здоровье! – Он полюбовался спиртом на свет, не спеша опрокинул в рот, подержал во рту и, откинув назад голову, проглотил одним глотком. Виталий и Леша, ошеломленно следившие, как он священнодействовал, разом вздохнули. Саша с умилением погладил себя по груди ладонью – Проехало, как Христос босиком прошелся, – горячо и мягко!
Леша оттолкнул Виталия и забушевал.
– Мне! Мне! Думаешь, не могу? Лешка все может! Наливай спирта!
Саша пододвинул ему бутылку и стакан.
– Сам наливай, раз герой! Будешь потом обижаться – знаю вас!
Леша кое-как налил спирта.
– Витька, пей водку! А то я тебя, как Васька… Пихлюй! Не хочу пихлюев, все!
Виталий, покорившись, потянулся к графину. Леша судорожно опрокинул спирт в рот, глотал его, давясь и обжигаясь, спирт пролился по подбородку, замочил рубашку. Разом ослабев, Леша упал на стул и уставился бессмысленными глазами на пустой стакан.
– Лешка такой… – бормотал он. – Как Христос босиком…
Саша, пошатываясь, встал.
– Одурел! – сказал он. – Нужно его в постель… Витька, давай!
Они с усилием подтащили Лешу к кровати. От тяжелой ноши Сашу затошнило. Бросив Лешу и Виталия, он подошел к углу и вырвал.
– Витька! – застонал он. – Убери… Жарка…
Он свалился на койку и захрапел. Виталий тоже хотел улечься в постель, но не сделал и шага, как полетел на пол. Минуты две он боролся с собой, потом скорчился на полу, прислонив голову к ножке стола. Некоторое время вокруг него плясали стулья и стены, затем все пропало в гремящей беспокойной темноте. Виталий очнулся от донесшегося до него стона. Леша метался, сжимая руками грудь. Лицо его было так страшно, что Виталий от испуга пришел в себя. Он подполз к кровати.
– Помогите! – хрипел Леша, выкатывая дикие глаза. – Света! Вася!
Виталий добрался до Саши, потряс его – тот приоткрыл глаза.
– Помоги! – промычал Виталий. – Лешке плохо!
– Проспится! – буркнул Саша и повернулся на другой бок.
Бледный, с теми же безумно выкаченными глазами, Леша пытался приподняться и хрипел все страшнее:
– Помогите!.. Помогите!..
Виталий, хватаясь за стол, за койки, добрел к двери и поплелся по коридору, держась за стену. У соседней двери он упал, лежа толкнул ее и не то вошел, не то вполз. Он услышал недовольный голос Васи:
– Кого черт носит?
– Вася! – плача, прошептал Виталий. – Васенька!.. Помоги же! Лешке плохо!
6Светлана, вбежав к себе после ссоры с Лешей, упала на кровать и нарыдалась всласть. Из комнаты Внуковых доносились пьяные голоса – гульба продолжалась. Негодование еще кипело в Светлане. С Лешей теперь покончено, такой мерзости она не простит. Завтра, проспавшись, он полезет с извинениями, но убедится, что невозвратное произошло. Пусть винит себя! Пьяницы мне не нужно. А могло быть по-другому, совсем по-другому!
С этими горькими мыслями Светлана разделась и легла. Некоторое время она слышала шум пьянки, потом все успокоилось. Светлана задремала. Ее разбудил стук в дверь. Вася в коридоре кричал:
– Света, проснись! Леше худо!
Даже не вскрикнув, как была – в ночной рубашке, – Светлана выскочила наружу. Из соседних дверей выбежал полуодетый Миша. Вася уже скрылся в комнате Внуковых. Вскочив туда, Светлана чуть не упала. Посередине стоял, еле держась на расползающихся ногах, испуганный Виталий. Вася старался поднять Лешу за плечи, голова Леши запрокидывалась, он разрывал руками рубашку. Светлана метнулась к Леше, схватила его, ожесточенно затрясла. Леша взглянул на нее вылезающими глазами, сделал слабое усилие – встать. Светлана с Васей приподняли его, им помогал Миша. Неудержимая судорога снова свела тело Леши. Светлана прижимала его голову к своей груди, лихорадочно шептала:
– Хорошо, хорошо, Лешенька! Так тебе будет легче! Так тебе будет легче!
– Светочка! – пролепетал Леша. – Горит…
Вася быстро сказал:
– Ты с ним останься, я побегу за скорой помощью.
– Гречкина! – простонала Светлана, обратив к нему отчаянные глаза. – Ради бога, Гречкина!
– Я за Гречкиным! – крикнул Миша, срываясь за Васей.
Виталий, не оправившись с ослабевшими ногами, растянулся на полу, потом приполз к храпевшему Саше и ткнул его кулаком в лицо – Саша вскочил. Светлана, не обращая на них внимания, обтирала Лешу, гладила, целовала в голову и лицо, шептала, глухо рыдая:
– Лешенька, хороший, ты слышишь меня? Ты слышишь, это я, Света! Лешенька, отзовись же! Сейчас придет помощь! Милый, потерпи!
Леша по-прежнему хрипел и запрокидывал назад голову. Глаза его становились все безумнее. Только раз, на минуту придя в сознание, он прошептал:
– Света… горит… прости!..
Она зашептала, еще неистовее целуя его:
– Потерпи! Скоро помощь! Милый, родненький мой, Лешенька!
В комнату вошли вернувшиеся с гуляния Семен и Надя. Надя кинулись к Светлане.
– Светочка, в каком ты виде! Здесь же парни, постыдись!
Она сорвала с себя кофту, накинула ее на плечи Светланы, – та в отчаянии отшвырнула кофту.
– Леше плохо! – прорыдала она. – Леше плохо…
Надя взяла руку Леши. Рука безжизненно упала.
– Воды! – крикнула Надя Семену, в негодовании осматривавшему разгром в комнате. – И – мигом! Надо его отпоить.
Семен выскочил в коридор и вернулся с ведром. Надя со Светланой приподняли Лешу, вливали в него воду. Леша уже не держал головы, лишь слабый хрип показывал, что он жив. Светлана схватилась руками за голову.
– Он умрет! – шептала она. – Он умрет! Боже мой, а я его оставила!
Вошли санитары с носилками, за ними шел в одном пиджаке Вася. Только сейчас Светлана сообразила, что на ней нет ничего, кроме рубашки. Она побежала одеваться и через минуту вернулась. Пока санитары возились с Лешей, появился Гречкин с Мишей. Врач присел на кровать, щупал пульс, выслушивал сердце, закатывал веки, потом распорядился:
– В больницу!
Светлана, окаменев, не двигалась, пока Лешу не вынесли. Надя хотела ее увести, но Светлана покачала головой.
– Я пойду в больницу. Проводите меня кто-нибудь.
– Я тоже пойду в больницу, – сказал Вася.
– Мы все пойдем, – решила Надя. – Вася, оденься! Сумасшедший – бежал без шапки!..
Надя набросила на Светлану шубу, завязала платок – Светлана, вдруг обессилев, с трудом держалась на ногах и сама ничего не могла делать. Вася и Надя поддерживали ее, сзади плелись Семен с Мишей.
Они в молчании сидели в приемном покое, пока с Лешей возились в палате. Потом Надя и Семен с Мишей ушли домой. Под утро Светлану и Васю пустили в палату. Леша хрипел, не приходя в сознание, хрип его ослабевал, на рассвете он затих.
– Все! – печально сказал Гречкин.
– Все! – повторила Светлана. – Все, Вася!
Она приникла головой к руке Леши, молча сидела так несколько минут, потом тихо поднялась. Вася поддержал ее, они вышли в приемный покой, сдали халаты, получили одежду. Их ждали пришедшие товарищи – вместе в молчании возвратились домой.
В коридоре, перед дверью своей комнаты, Светлана, словно пробудившись, сказала:
– Вася, это нельзя простить!
– Это нельзя простить! – отозвался Вася.
7Лена проснулась на рассвете. Солнце вторглось в окошко конторки, красноватый свет резал веки. По синему льду реки катилось огненное колесо, темный лес сверкал и осыпался искрами, как хвоей. Георгий, разбуженный порывистым движением Лены, зевал и протирал глаза.
– Вставай, – сказала Лена. – Хочу на свет!
Она первая вышла наружу. Было тихо и морозно. Внизу лежал темный поселок, солнце до него еще не добралось. Воздух, ограненный небом и землей, был глубок и светел, как молодой хрусталь. У Лены закружилась голова от его пронзительной свежести.
– Я пьяна! – сказала она со смехом. – В твоем вчерашнем кагоре меньше градусов, чем в этом воздухе. Он пахнет соснами и весной! Слушай, его можно налить в стакан и пить!
Она побежала вниз. Сосны расступились. Лена свернула с дороги в чащу и провалилась в снег по грудь – наст уже не держал. Пока Георгий вытаскивал ее из ямы, Лена наглоталась снега, он набился за шиворот, за пазуху, в чулки.
– Отвернись! – приказала она. – Мне надо раздеться.
Он отвернулся, пожав плечами. Он был хмур и молчалив. Она смотрела на него, улыбаясь.
– Ты вчера выискивал необыкновенные сравнения, но все они оказывались не новыми. Я никогда не видела такого утра, оно похоже на праздник. Скажи что-нибудь, чтоб было, как это утро.
– А чем тебе не подходит твое же собственное: утро, как праздник?
– Нет, скажи иначе.
Он подумал и проговорил ворчливо:
– Ничего не получается. Мир стар, как мир, это всем известно. Немного приукрашен – только…
– Нет, – объявила она с торжеством. – Не приукрашен. Юный и крепкий мир. Молодой, как мы с тобой… Вот, какой он!
– А что толку, что мы молодые? – пробормотал он.
– Давай поговорим, – предложила она. – Уж в такое прекрасное утро ты мог бы и не дуться на меня. Радуйся, как эта земля радуется.
– Не дуться я могу, – ответил он. – Но радоваться не с чего. Поводов для огорчения больше, чем поводов для радости.
– Я предупреждала, чтоб ты не обижался, – напомнила она.
– Правильно. Предупреждала. А ночью говорила, что не любишь меня и никогда не будешь моей. И потом поцеловала и разрешила говорить себе «ты». А еще потом приказала мне убираться в другой угол и пообещала, что если я буду смирненький, то лет через десять, может быть, полюбишь… Кажется, я ничего не забыл?
– Я не говорила: «Через десять лет». Я сказала – «возможно».
– Это дела не меняет…
– А сейчас ты решил мне мстить угрюмым лицом. Где ваша хваленая мужская логика, Георгий?
– Слушай, Лена, – оказал он. – He пили меня. Я уже объяснил – я не обижен, а огорчен. Не отнимай у меня хоть этого простого человеческого права – огорчаться. Не могу я радоваться, когда у меня неудачи.
– Догони меня! – крикнула Лена и побежала вниз. Он легко обогнал ее. Рыжие свечи сосен пылали под золотым небом. На одном из холмов плясали елочки, их сторожили рослые пихты, дремучие кедры раскидывали над ними жилистые лапы крон. Лес поворачивался вокруг солнца гигантской каруселью, простирал к нему ветви, раскачивался стволами в беге. Мир был молод и восторжен, земля улыбалась высокому небу.
– Больше не могу, – проговорила в изнеможении Лена и свалилась в снег. Георгий встал над ней, она потянула его за руку. – Слушай мое сердце. Оно гудит, как земля. – Она оттолкнула его и вскочила. – Мы сумасшедшие! Скоро дойдет до того, что мы, как дикари, будем поклоняться камням и деревьям, солнцу и звездам. Скажи, ты в Москве, на своей Абельмановской, ударялся в мистику?
– А как же! Только там мистика другая. Я больше поклонялся метро, а не соснам. Доберешься до Таганки, порядок – в любой конец Москвы за четверть часа. И гудит крепче, чем земля. Если придется выбирать идола, обязательно обращусь к конструкторам. Без хорошего мотора идол несолиден.
– Пойдем дальше, – сказала она. – Хочу ходить, ходить, ходить! Будем молиться здешним идолам не словами, а ногами.
Она шла впереди и часто проваливалась в разрыхлившийся crier. Потом они выбрались на холмик, выделявшийся голым островком в густом бушевании темнохвойной тайги. Высокие лиственницы подпирали небо, их нагие ветви уныло висели над зеленоватыми склонами. Островок, населенный одними лиственницами, казался мертвым и мрачным. Лена присела на диабазовый гребень, высунувшийся из земных глубин. Георгий нехотя присел рядом.
– Тебе не нравится здесь? – удивилась она.
– Не очень. Скучное местечко.
– Ты что-то скрываешь? Мы условились говорить друг другу всегда правду. Ты здесь встречался с Верой?
– Да. Мы здесь поссорились.
– Что же тебе неприятно: что ты приходил сюда с ней или что вы здесь поссорились?
– Ни то, ни другое. Вера осталась в старой моей жизни, я не хочу к ней возвращаться даже воспоминанием. Пойдем.
– Мне кажется, ты очень любил Веру, – заметила она. – Не понимаю, зачем вам надо было ссориться? Она была бы тебе хорошей женой. Во всяком случае, лучшей, чем я.
– Жалко, я с тобой не посоветовался до ссоры с Верой…
– А ты посоветуйся сейчас. Плохого совета я не дам.
Он посмотрел на нее смеющимися глазами. Его обрадовала сухость в ее голосе.
– Похоже, что ты ревнуешь, Лена. Ревность – вечная тень любви. Если так пойдет дальше, мне не придется ждать тебя десять лет.
– Не радуйся. По теории Чударыча, ревность более древнее чувство, чем любовь. Можно ревновать, еще не любя. Когда оскорбляют чувство собственности, тоже появляется ревность.
– Значит, у тебя ко мне появилось чувство собственности? Неплохо! Если это и не тень любви, то уж наверно – шаг к любви. Против такого толкования Чударыч не возражает?
Лена зевнула и засмеялась.
– Я уже сказала тебе – от любви не зарекаюсь.
– Ты объявишь мне, когда она придет?
– Обязательно. Но боюсь, она никогда не придет, если ты будешь морозить меня на снегу и томить голодом. Мечтаю об огне и хлебе.
– Через десять минут будет огонь и хлеб!
Они грелись у костра и закусывали, потом, не торопясь, возвращались в поселок. Уже темнело, на берегу засветились огни бараков.
– Ровно сутки, как мы отсутствовали, – сказала Лена.
На улице они ускорили шаги. Лене не хотелось идти к себе, Георгий пригласил ее в свою комнату. Пораженный, он остановился на пороге, загораживая вход. В комнате было чисто, но разбросанно. Койки стояли без одеял, подушек не было, по полу разлилась вода, словно его мыли, но забыли вытереть. У стола сидел одетый Семен. Он обернул к Георгию посеревшее лицо.
– Обещай быть спокойным, – проговорил Семен. – Дай слово, что не сделаешь с Сашкой плохого! Надо разобраться, надо разобраться…
– Где он, мерзавец? – крикнул Георгий. – Что он наделал?
Саша у следователя. С ним Виталий. Помни, ты обещал мне…
Георгий опустился на стул. Лицо его побагровело, губы дергались. Лена схватила Семена за руку.
– А Леша? Где Леша?
– Леша погиб, – ответил Семен, опуская голову. – Утром скончался.
