Текст книги "В глухом углу"

Автор книги: Сергей Снегов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)

5

В райкоме появилась новая посетительница – высокая, очень красивая, вызывающе нарядная девушка того особого вида, который отличает людей, превращающих служение своей внешности в культ жизни. Она осмотрела фотографии и, достав зеркальце, деловито подкрасила губы. После этого она двинулась к вербовщикам.

– Скажите, – обратилась она сразу ко всем, бросая в пространство значительную, как подмигивание улыбку, – где здесь нанимают в отъезд?

– А вам куда, гражданочка? – лениво осведомился колымчанин. Наметанным глазом он определил, что девушку брать не следует. Представитель Норильска опустил голову в журнал, не вызывая желания к разговору. Колымчанин пояснил: – Места у нас на все вкусы. Кто о пурге мечтает, кто к комарам стремится.

– Фу, комары! – Девушка содрогнулась. – Нет, я хотела бы поехать, где не очень холодно и не очень жарко. Пусть далеко, только не слишком.

Колымчанин зевнул.

– Наши места вам не подойдут, мое, во всяком случае – далеко, холодно, пурга и комары, кое-где даже медведи… Девушек медведи не переносят.

Девушка оценила шутку и подарила колымчанину ласковый взгляд, но тут же с огорчением убедилась, что он хорошо бронирован равнодушием. Но у нее были другие приемы, она шагнула поближе к столу и просительно ожидала, что он еще скажет. Он спросил грубо:

– А вы имеете строительную специальность? И вообще – комсомолка?

– Нет не комсомолка. То есть была – два года назад… Но мне говорили, что и беспартийной молодежи дают путевки, если характеристики в порядке. – Она рылась в сумочке. – У меня заведующий подписал, комсорг, профорг, я вам покажу…

– Да нет, вы не поняли. Строительная специальность есть?

– Как вам сказать? Я строителей знаю… Я официантка в строительной столовой. У нас все бывают – бульдозеристы, крановщики, штукатуры… Но так, чтобы сама – нет, не приходилось…

– Не подходите! Берем одних строительных рабочих. Она с обидой оглянулась на другие столы.

– Почему только строителей? А разве строители не едят? Я могу и поваром. Нет, в самом деле, неужели нельзя?

Теперь она обращалась больше к Дмитрию, чем к колымчанину, она уловила в глазах Дмитрия сочувствие. Но Дмитрий смотрел уже не на нее, а в окно.

– Человек добровольно уезжает из Москвы в дикие края, чтоб помочь, а ему не дают! – сказала девушка. – Куда это годится? Я буду жаловаться в райком партии, вот увидите.

Никто ей не ответил. Она вышла, хлопнула дверью. В приемной околачивались Георгий с братом, она гневно отвернулась от них.

Георгий, однако, не принадлежал к, тем, кто пугается сердитого выражения девичьих лиц.

– Жуткая деваха, – сказал он брату с уважением. – Схватил, какие модные глаза носит? Салатно-зеленые, ресницы, как проволоки. Никогда не видел таких хорошо сработанных глаз. Фигура тоже красноречивая – все на месте, что требуется. Похоже, ее выставили по первому разряду. Может, поедет с нами? Рискнем поговорить?

– Рискнем, – согласился на все готовый брат.

– Простите, конечно, за нахальство, – начал Георгий, подойдя к девушке. – Мы с братом интересуемся, что могло огорчить такую приятную особу? Сами завербовались в Рудный, ну, если требуется всяческое содействие!.. Разрешите познакомиться – Георгий, брат – Сашок…

– Я – Вера, – ответила девушка, немного отходя. – Противный народ вербовщики! Не берут без строительной специальности. А мне надоело в Москве, честное слово! Другие же едут, почему мне нельзя?

– Правильно! Глупо всю жизнь в Москве. У нас с Сашком тоже… Кругом асфальт, а жизнь по кочкам и колдобинкам… А что не берут – вздор! Там молодой сидит, заметили? – Она кивнула головой. – Ему до зарезу нужны каменщики и штукатуры. Самая дефицитная специальность.

– Ну, что – в штукатуры!..

– Да вы только запишитесь! Придем, разберемся, что к чему. Главное – убедить.

Они еще долго шептались в углу. А когда Дмитрий, затосковав за пустым столом, опять появился в приемной, Вера направилась к нему. Она так радостно заулыбалась, словно он шел к ней на свидание.

– Я хочу с вами поговорить – можно? – пропела она нежным голосом и вспыхнула. Дмитрий, польщенный, смущением девушки, снисходительно ждал продолжения, хотя догадывался, о чем пойдёт речь. – Возьмите меня – мечтаю к вам!

Дмитрий разъяснил, что с удовольствием бы принял такую интересную девушку, тем более – у них все больше парни. Но ему нужны строители, а не официанты. Нет, она понимает? Люди, которые возводят стены, обтесывают бревна.

– Поверьте, лучше меня не найдете! – воскликнула она. – Разве я отказываюсь штукатурить? Только научите!

Он, однако, был не так прост, как ей показалось.

– Хорошо, я вас возьму! Но в заявлении вы укажете, что хотите учиться на строителя.

Это было не совсем то, чего Вера хотела, но спорить она побоялась.

Минут через двадцать, довольная, она выскочила из комнаты вербовщиков и побежала к выходу. Здесь ее поджидали братья Внуковы. Они без объяснений поняли, что все благополучно.

– Что я вам говорил! – воскликнул Георгий. – Пробойная штука – обещание! Пообещать не трудно, а на людей действует. Теперь, Верочка, нужно отпраздновать знакомство и путевочку!

Она отнекивалась. Нет, как-нибудь в другой раз. Тем более, что пока нет главного – путевки. Говорят, на комиссии задают трудные вопросы…

– Чепуха – трудные вопросы! У них план вербовки, надо же его выполнить! Видали плакаты: «Москва помогает стройкам коммунизма!» Идемте, Верочка, у Сашка в горле пересохло – просит человек сто грамм живительного. Мы ведь не что-нибудь, а культурно – отобедать!

6

После того, как схлынула первая толпа вербующихся, у всех столов установилась тишина. Вербовщики перебелили списки принятых, закусили в буфете, ждали новеньких. Появлялись поодиночке, то парни, то девушки, один раз показалась семья – муж, жена, двое подростков-детей. Им разъяснили, что тут происходит комсомольский набор, для остальных существует свой порядок найма – через отделы кадров. Семья удалилась рассерженная.

В это время Светлана прибежала со справкой. Комендант институтского общежития свидетельствовал, что в его доме временно поселена иногородняя Светлана Белицкая, приехавшая для поступления в институт. Московской прописки документ заменить не мог, но объяснял законность появления Светланы в московском райкоме. Здесь ее ждала новая неожиданность.

– Секретарь у себя, – сказала Валя. – Можно пойти. Только, знаешь, я раздумала ехать в Норильск. Поедем лучше в Рудный.

Светлана, возмущенная, потребовала объяснений, но Валя путалась и ничего толком не объяснила. Ее страшили пурга и Северное сияние, и уже не так привлекал институт, все равно год они потеряли, это видно по всему. Светлана подтащила подругу к щиту и ткнула на фотографию барака, даже слепым было видно, что жить в таком сарае немыслимо – теснота, глушь, дикая река, дикая тайга и небо какое-то хмурое и неприбранное, совсем не ясное, каким ему следует быть. Но Валю не пугала теснота, земля была как земля, не хуже, чем в других местах, а к небу она равнодушна, ей всякое подходит.

Тогда Светлана догадалась, что произошло в ее отсутствие.

– Это все тот волосатик наплел! Увидел, что меня нет, и подобрался! Не спорь, не хочу ничего слушать! Слышишь, не смей оправдываться!

Валя молчала. Светлана заговорила еще горячей.

– Я еду в Норильск, так и знай! Я не из тех, кого первый попавшийся проходимец сражает ласковым взглядом.

– Как хочешь, Светочка, – сказала Валя. – Я поеду в Рудный.

Светлана от ожесточения заплакала, не стесняясь людей. Она всхлипывала, вытирала глаза, отворачивалась от подруги. Еще несколько минут она надеялась, что на Валю подействуют ее слезы. Но та была грустна и молчалива, она всегда бывала такой, когда шла против воли друзей. Светлана успела уже узнать – в эти минуты ее ничем не переубедить. Она сердито схватила ее за руку.

– Пойдем! Я не могу тебя покинуть, без меня ты пропадешь, ты слишком веришь каждому прохвосту. И знай: я его ненавижу! И не допущу, если он станет задуривать тебя.

– Светочка, – сказала обрадованная Валя. – Ты хорошая!..

– Не смей! – закричала Светлана. – Я не хорошая, а разумная, и кто плохой, того вижу насквозь! Что же ты стоишь? Идем, пока я не раздумала.

У двери к вербовщикам Светлана потребовала у Вали зеркальце.

– Ужас просто! Все глаза заплаканные. Вот до чего ты меня доводишь!

У Дмитрия уже не было такой нужды в людях, как утром, когда казалось, что его стол обходят. Но он с удовольствием принял двух новых рабочих. Он благодарно улыбнулся Вале, та опустила голову. Светлана с неприязнью наблюдала и за его улыбкой, и за смущением подруги.

– Завтра комиссия, – напомнил Дмитрий. Светлана заторопилась к секретарю. Но секретарь ушел на бюро.

– Все ты виновата, – упрекнула Светлана. – Твои перебежки с места на место. Вот и секретаря нет. Теперь жди до завтрашней комиссии.

Она хмурилась и не глядела на расстроенную Валю.

7

С утра рассматривали заявления лиц, вербующихся в Норильск и Колыму, после обеда – остальных. Но никто не хотел отсиживаться до обеда. Ровно в десять в приемной появились братья Внуковы, Валя и Светлана, Игорь, Вера, Вася и Леша. Немного позже пришла и Лена и, как вчера, стала в сторонку, ни с кем не разговаривая.

Вербующиеся в Рудный встретились, как старые знакомые.

– Строительно-таежное здрасте будущему трудовому герою! – приветствовал Георгий Веру. – Как головешечка? Мы с Сашком еле доплыли – земля под ноги бросалась.

– Отстаньте! – Вера отмахнулась. – Ужас, как вы меня напоили! Утром подруги еле добудились. Я рассказала, с кем еду, многие завидуют, что завела интересное знакомство.

Георгий поклонился.

– Тронут, сдвинут и опрокинут! Большое благодарю. Сашок, здоровайся, ты в порядочном обществе. С нами не пропадешь, Верочка. Мы народ компанейский – для вас и рубашку с вас, ничего у приятеля не пожалеем!

Саша что-то пробурчал, протягивая руку.

Курносый Вася свысока посмотрел на Лешу.

– У тебя, конечно, на приеме номер первый? Так куда же – в Норильск или Магадан? Ты ведь в какой-то столичный центр вербовался?

Вчерашняя обида у Леши не прошла. С него мигом слетело спокойствие.

– Чего пристаешь? Видали мы таких, что нос задирают! Еду в Рудный, а спрашиваться у тебя не буду.

– Врешь! По глазам вижу – заливаешь!

– Вот еще! – Леша презрительно покривился. – С чего нужно?

Вася потянул его за руку.

– Еще один из наших – Игорь. Пошли! Игорь застенчиво поклонился Васе и Леше.

– Как у тебя? – спросил Вася. – Доставил маму? Заявление приняли?

– Приняли. С мамой в порядке. Но я боюсь, как на комиссии?

– Путевку получишь, как дважды два, – заверил Вася. – Но лучше, если мама опять заявится, чтобы не подумали, что удираешь от семьи.

– Мама на работе, но обещалась к двум. Она всегда исполняет, что обещает.

Они втроем гуляли по коридору, толкались у двери секретаря, где заседала комиссия, и снова изучали фотографии на щитах.

Расстроенная Светлана пилила подругу:

– В конце-концов, пусть Рудный! Но должна же ты согласиться, что Калганов несолиден. Лысый, сразу видно, человек самостоятельный, он если скажет, прислушаются. А твой промямлит: «Я отобрал таких-то», ему ответят: «Ты отобрал, а мы разберем». С ним могут не посчитаться.

Первыми на прием пошла группа солдат, которым в этом году выходил срок службы. Командование увольняло их досрочно в связи с тем, что они вербовались на стройки коммунизма. Они явились целым подразделением вместе со своим командиром. Комиссия вызвала их всех разом, потом веселые солдаты повалили из кабинета. К ним кинулись с расспросами.

– Нет, никто не придирается, – отвечали они. – С каждым, конечно, поговорили – кто, что, почему? Бояться нечего.

У солдат брали путевки – цветные книжечки из картона – передавали их из рук в руки. В книжечке была фамилия завербованного и надпись, что он по комсомольскому призыву направляется на такую-то стройку коммунизма.

– Красота! – крикнул Вася. – Вроде диплома, только еще видней.

Но первый же вербующийся, вызванный после солдат, значительно снизил поднявшееся было настроение. Этот здоровенный детина выскочил из кабинета, как ошпаренный. От него потребовали объяснений, он в ответ ругался.

– Черти лешие! Председатель – глаза, как гвозди!.. Я по-человечески: «Представитель же берет на работу, вам-то чего?» А он с фокусом: «Представитель только берет, а я рекомендую как лучшего – разница! А какой ты лучший, если срок на душе – в кладовщиках проворовался». А за то дело я давно наказание отбыл!

И, бранясь еще злее, неудачник зашагал из райкома. Братья Внуковы обменялись взглядами. Вася бодро сказал своим:

– На нас не распространяется. Мы склады не обворовывали. И вообще – тип подозрительный. Комсомольского билета у него не было.

Еще человек десять прошли комиссию благополучно. Они с охотой говорили, о чем их спрашивали, показывали путевки. А затем выскочила девушка и, плача на ходу, помчалась по коридору. Ее обстреливали вдогонку вопросами – она не отвечала. Непонятная неудача девушки встревожила ожидавших больше, чем горестное признание кладовщика.

Особенно волновался Игорь. Шестнадцатилетних не брали, нужно было рассчитывать на снисходительность, а это вон оказывалось как сложно. Он в отчаянии выбегал на улицу – выглядывать маму. Вася закричал на него:

– Ну, чего ты психуешь? До двух целый час. Сам же говоришь, что мама у тебя не обманная!

Вызвали первой Лену Никитину. Молчаливая девушка в зеленом платье быстро прошла через приемную, за ней к двери секретарского кабинета заторопились все завербованные в Рудный. Вася приложил ухо к дверной филенке, но изнутри доносилось лишь неразборчивое гудение. Лена пробыла на комиссии не меньше десяти минут. Она вышла с таким серьезным и хмурым лицом, что только Георгий решил обратиться к ней.

– Не торопитесь, хорошая! – Он фамильярно взял ее за локоть. – Поделитесь со встревоженными коллегами, как дела?

– Уберите руку, – холодно сказала она. – Вряд ли я буду для вас хорошей.

Он крикнул ей вслед:

– Может, все-таки скажете, о чем вас допрашивали? Она ответила, не оборачиваясь:

– О том самом, о чем и вас будут допрашивать.

Георгий смеющимися глазами поглядел на товарищей.

– Недотрога в юбке клеш – сверху тафта, снизу туфта! Еще не встречал такой.

– Гордячка! – сказала Вера. – По всему видать – немыслимая гордячка.

8

Официальной главой комиссии был секретарь райкома комсомола, всегда улыбающийся Юрий Михайлович, Юрочка, как все его называли. Но душой ее являлся председатель райисполкома, тот пожилой человек, которого чуть не сшибла ринувшаяся на третий этаж толпа. Он с увлечением занимался комсомольским набором, звонил директорам заводов и строительных управлений своего района, проверял, не стараются ли они оставить людей получше, а народ поплоше снабдить хорошими характеристиками – только бы убрались… Председатель исполкома был самым деятельным членом комиссии. Деятельность его заключалась не в том, что он много спрашивал и разговаривал, а в том, что он к каждому присматривался и о каждом размышлял.

У него были свои, особые причины заниматься, забрасывая порою срочные дела, ребятами, уезжавшими в далекие края, – он сам стоял когда-то вот так же у двери секретаря райкома комсомола, с таким же волнением ожидал, дадут ли путевку на боевые стройки первой пятилетки. С тех пор прошло более четверти века – трудные годы, всего в них хватало: и горя, и радостей, и событий, куда более крупных, чем те, прогремевшие в далекой юности. Но эта начальная пора осталась в памяти, воспоминание о ней всегда волновало, а сейчас она повторялась в образе нового комсомольского движения на Восток, романтика давно прошедших лет вдруг возродилась в сегодняшних днях, но только все страшно расширилось, умножилось, углубилось – строили уже не социализм, а коммунизм. Председатель часто теперь в разговорах возвращался к делам и людям того времени и не потому, что старчески отставал от жизни, а чтоб лучше понять эту новую жизнь – истоки ее шли от тех начальных лет.

И когда секретарь Юрочка читал заявление Игоря, вызванного после Лены, председатель всматривался в помертвевшего, собравшегося в комочек паренька, нервно сжимавшего кепку в руках. Все было ясно в этом взволнованном лице, во всем облике щуплого подростка. Председатель осторожно и ласково, словно ощупывая, коснулся этого несколькими добродушно-ворчливыми словами:

– Ладно… Ехать надумал, Аника-воин. Ни характеристики, ни рекомендации – бери, каким видишь! Мать у тебя, кажется? Один, что ли, у нее? Как она – не возражает против отъезда?

– Нет, что вы! Она в приемной. Очень прошу – спросите ее…

– Ну, Юрочка! Пригласи.

Суворина волновалась не меньше сына. Она присела на краешек стула, уперлась взглядом в председателя, угадывая в нем самое важное лицо. Председатель усмехнулся – вот, оказывается, откуда у паренька и этот размах чувств, и уверенность в себе, и страх, что другие не поймут тебя. Те же восторженные глаза, маменькин сын, маменькин – в хорошем смысле… На миг ему показалось, что он уже когда-то видел эту женщину, хорошо знал – может, встречал на строительстве тракторного или потом на Уралмаше? Он тут же отбросил эту мысль – где там, Сувориной в те годы было лет десять, от силы – двенадцать…

– Что же, товарищ Суворина? – начал председатель. – Сынок в большой полет расправляет крылья. Не будет трудно одной, а?

Суворина потускнела и поникла головой. Председатель коснулся слишком больного места. Она знала, что сын с ужасом ожидает – вот-вот мать расплачется. Она сдержалась.

– Не одной мне трудно, – сказала она, сморкаясь. – От всех матерей уходят дети. Я уже свыклась с мыслью, что этого не избежать.

– Ну, а он, Игорек? Тоже и ему нелегко придется одному. Жизнь – школа суровая. Как он, по-вашему, подготовлен?

И тогда она выпрямилась и посуровела. Председатель знал, что она скажет, но с удовольствием слушал ответ.

– Да, конечно, жизнь – школа… И ни за что не поручусь. А тут – да. Имени он своего не опозорит… А что трудно – ничего, надо ему и через это пройти…

Председатель, улыбаясь, смотрел на нее, он снова думал о бурных годах своей юности.

– Трудности! – сказал он. – Многие так воспитывают своих детишек, что в легкой жизни да удобствах чуть ли не смысл жизни… А мы, между прочим, в зиму тридцатого возводили крышу над сборочным цехом тракторного на Волге: холодюга, ветер – нож, пальцы в дырявых рукавицах примерзают к железу, и так по две, по три смены подряд – добровольно, под песню, даже оркестр играл!.. А в столовой пша да овсянка… Ничего, и здоровы были, и веселы, и счастливы. Начальство у нас сперва Иванов был, отчаянный мужик, природный партизан, потом Пудалов пришел, этот в латыни разбирался, как в русском, – тоже хлебал пшенную баланду и не жаловался. Все это казалось – чепуха, всякое там неустройство быта, одно было важно – дело, что мы делали… Вы, случаем, Пудалова не знали? Он и умер у нас там на работе – сгорел старик, можно сказать.

– Нет, Пудалова я не знала, – ответила Суворина. – Но я много читала о строительстве этого тракторного…

Председатель нагнулся к секретарю.

– Дай-ка путевочку… Уверен я в этом хлопчике!

Пока секретарь торжественно поздравлял Игоря с путевкой, председатель обменялся с Сувориной рукопожатие ем, полным понимания и сочувствия.

– Скажи, чтоб входил Ломакин, – шепнул Игорю Дмитрий.

С Васей разговоров не было. Еще меньше заняло времени вручение путевки Леше. Светлана убедилась, что никого не печалит отсутствие у нее московской прописки. Председатель улыбался, слушая ее путаный рассказ о провале на конкурсе. Зато с Внуковыми комиссия провозилась. Их вызвали обоих. Председатель, хмурясь вертел в руках трудовые книжки братьев. Младший ему мало понравился – в его угрюмом лице не было ничего, кроме неприязни и недоверия. «Из молодых, да ранний!» – подумал он и собирался уже произнести: «нет!», когда кинул взгляд на второго брата. Книжка старшего была еще хуже, он прожил больше на три года и больше успел нашкодить, чем младший, – иной за долгую жизнь не переменит столько мест работы, сколько успел этот молодой парень. И на лице его все пережитое оставило цепкий и точный след – нахальство и пренебрежение к другим переплеталось с приниженностью. Но не только эти, очевидные всем, черты, подтверждающие записи в книжке, увидел председатель. Его поразили умные глаза старшего Внукова, отблеск гордости, светившийся в них.

Секретарь покачивал головой, он не был уверен, стоит ли этим людям, к тому же не комсомольцам, вручать почетную путевку. Дмитрий не торопился высказывать свое мнение.

– Как же, Георгий Внуков, едешь продолжать теперешнюю свою жизнь или менять собираешься? – спросил председатель.

– А вы думаете, она такая хорошая, эта теперешняя моя жизнь, что и менять не захочется? Работать еду – вот что!

– Работать… Намерение неплохое. А кто поручится, что будет так, а не по этому? – он шлепнул ладонью по книжке.

– Вы, конечно, можете не верить. Вполне законно…

– Твое решение, вербовщик? – обратился председатель к Дмитрию. – Берешь их к себе на строительство?

– Думаю брать, – осторожно сказал Дмитрий.

– Даем путевки, – решил председатель. – Двадцать один год – это начало, а не конец пути, тем более – восемнадцать. Если и вступили в жизнь не с той ноги, можно еще сменить ногу – так, что ли, товарищи Внуковы? Езжайте, будем следить за вашими успехами!

Георгий старался не показать, что обрадован. Он вышел с поднятой головой. Брат плелся за ним. Георгий кивнул Вере.

– Тебя, Верочка! – Он не удержался от шутки – Ну, этот председатель – габаритный мужик. Мял, как тесто на хлебозаводе. От беседы с таким даже вставные зубы разболятся.

Председателю не понадобилось долгих расспросов, чтоб определить причины, принудившие Веру к отъезду. Он усмехнулся. Старательно нанесенный слой пудры не мог скрыть собственную краску щек.

– Так, так! Родители, говоришь, в войну погибли, третий год, как ушла от тетки? С тех пор по общежитиям? А за что из комсомола исключали? Вона – такое нарушение… А на строительство зачем собралась? Замуж надумала? Что, там легче?

– А это плохо, если замуж надумала? – Вера исподлобья взглянула на председателя. – Разве я не такая, как другие?

– Расчет правильный – парней там много, выбор будет. Но, конечно, личные намерения – намерениями, а работать придется крепко, для того тебя и посылаем.

– Я работы не боюсь.

Председатель обернулся к секретарю. Тому вызывающий вид Веры не понравился, он подумывал, не отказать ли ей.

– Пошлем, – сказал председатель. – Верю в нее, что хорошая.

Первым к Вере подлетел с расспросами Вася – он уже считал завербовавшихся в Рудный своими приятелями. Валя и Светлана тоже обрадовались, что еще одна девушка добавляется в их компанию. Вася поделился новостью:

– Сейчас – церемония выдачи денег. На одного придется больше двух тысяч. Можно повеселиться на прощание. Я куплю меховую шапку и кожаные рукавицы в магазине около метро «Динамо», там продают только завербованным.

Бухгалтер расположился с мешком денег в приемной. Рядом с ним сел Дмитрий. Аванс получали все завербованные, кроме Лены, она больше не появлялась. Каждый предъявлял свеженькую комсомольскую путевку и расписывался в ведомости. Еще никто до этого дня не держал в руках такую кучу собственных денег.

На улице Георгий предложил:

– Погода великолепная – давайте, выкупаемся и пообедаем в Химках. Если смочить новую жизнь, она покатится легче. Один дачник говорил: солнце, воздух и вода, пополам со спиртом – основа здоровья.

Вася отклонил этот проект.

– Лучше прокатимся по Москве-реке. Простимся со столицей. А перекусить можно на катере. Представляете – пиво и бутерброды на свежем воздухе, а мимо университет проплывает!

Саша проворчал брату:

– Этот курносый большим начальником себя ставит. Обрезать надо…

– Не мечи икру! – оборвал брат. – Без тебя разберемся.

Предложение Васи понравилось. Попрощаться со столицей хотела даже Светлана, хотя она знала в ней только Кремль с мавзолеем, институт, куда ее не приняли, и этот райком комсомола.