Текст книги "В глухом углу"

Автор книги: Сергей Снегов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

2

У Курганова с Усольцевым с давних лет установилось своеобразное разделение труда. Оно не всегда отвечало букве штатного расписания должностей, зато соответствовало их характерам. Курганов, начальник строительства, обязан был заниматься всем – от материально-технического снабжения строительных объектов до быта своих рабочих. Половину своих обязанностей, все, что относилось к жизни людей, в том числе и подбор кадров, он передоверил Усольцеву: сам он лучше разбирался в технике, Усольцев – в душах. Когда к Курганову являлся начальник отдела кадров с новыми назначениями, Курганов махал на него рукой: «К Усольцеву, пусть вперед он посмотрит!» Все знали: если на бюро парткома заслушиваются доклады начальников цехов и прорабов о ходе строительства, то заседание будет в кабинете Курганова, а если начальник стройки вызывает по делам быта и перемещения людей, то идти надо не к нему, а в партком, там и он будет. Усольцев не был его заместителем, они просто в две головы тащили один воз.

Курганов иногда подшучивал над сложившимися у них необычными взаимоотношениями:

– Как там у тебя на стройке – людей хватает? Что до меня, то стараюсь заменить их машинами – скоро останешься без работы.

– Всех не заменишь, – отвечал Усольцев. – Один наладчик останется, тоже будет мне работа.

В эту зиму Курганов два раза улетал в Москву, отстаивая повышенный план будущего года. Дело это оказалось не простым. Госплан осаждали претензиями края, области и республики, даже созданных благодаря перевыполнению годовой программы огромных средств не хватало, чтоб удовлетворить все запросы.

На второй год Рудному ассигновали почти двести миллионов рублей – в четыре раза больше, чем они освоили в первом году. Курганов повеселел. Он знал теперь, что трудности легкой жизни, так тревожившие его с Усольцевым, больше не повторятся. Будет по-настоящему трудно – с каждым днем все ближе подвигалась напряженная, клокочущая жизнь, дни без отдыха, ночи без сна, то, к чему привык и без чего тосковал Курганов.

Усольцев, со своей стороны, не давал поселку впасть в зимнюю спячку. Он знал, что люди, которым некуда девать свое время, все равно убьют его, но убьют пусто и скверно – на пьянку, на карты, на ссоры. Он часто заходил в бараки, еще чаще бывал в клубе. Там все вечера было полно – играли в шахматы, слушали лекции, танцевали, смотрели кино. На прежних стройках Усольцев выбирался в кино не чаще раза в квартал, ныне не пропускал ни одной картины. Он преследовал все ту же цель – изучал малознакомый молодой народ, нынешних своих рабочих. Иногда ему казалось, что он полностью в них разобрался, иногда одолевали сомнения – нет, далеко не все ясно, своеобразные, в общем люди.

Однажды он заглянул в комнату Внуковых. Саша и Виталий одетые валялись на кроватях, уныло отдыхая. Усольцев помнил, что эти два парня недавно затевали волынку. О Виталии потом напечатали хорошую заметку в газете. О Саше не было слышно ни хорошего, ни плохого. Усольцев поинтересовался, почему они не в клубе.

– Устали, – проворчал Саша, – работа тяжелая.

– Другие пошли на новую картину. Разве у них работа легче?

Саша хмуро посмотрел на него.

– А то нет? Самая тяжелая – нам… Штрафуют за ту бузу, так я понимаю.

Виталий объяснил, что бригада их разбита на три группы: одни переведены в плотники, другие заканчивают штукатурные работы в построенных домах, а третьи – ему, Саше, Семену и Васе – пришлось опять идти в землекопы – роем фундаменты под новые дома.

– Но тех двоих – Семена и Васю – ведь никто не штрафовал? – допытывался Усольцев. – А они с вами рядом трудятся. И вроде не жалуются.

– Еще бы жаловались, – сказал Саша. – Семену что тачку возить, что сосны валить – медведь!

Усольцев изучал его лицо – угрюмое, недоброжелательное, подозрительное. Все чувства отпечатывались на этом лице живыми знаками: люди с такими лицами любят одних себя, да и то не очень – без самоуважения… Он перевел взгляд на Виталия. Виталия тяготило, что они с Сашей устроены хуже других, но жаловаться не хотел.

– Вот что, ребята, – сказал Усольцев. – Землекопам зимой, конечно, труднее, чем плотникам. Но ведь надо же кому-нибудь и землю копать. Скоро вы все сойдетесь снова на кладке стен, бригада ведь у вас каменщиков, так кажется?

– Каменщиков, – ответил Виталий, а Саша буркнул: – Справедливости нет, вот о чем речь!

– Будет справедливость, – пообещал Усольцев. – И добьетесь вы ее сами. Завтра походите по объектам, где работают ваши приятели и подруги, и присмотритесь, кому правильнее идти взамен вас в землекопы. После этого – ко мне и называйте фамилии: переведем вас на их место, а их – на землю.

Саша покривился.

– Нашли дураков! Да нас они со света сживут, когда узнают.

– Что вы придете ко мне, будем знать только мы трое.

– Что же, вроде подходяще! – осторожно сказал Виталий. – Если без шума – можно!

Когда Усольцев ушел, Саша зевнул и отвернулся к стене.

– Пойдешь ты, Витька. Я этих штук – присматриваться, кто где работает, – не люблю, понял? Тем более – врет он, никого не переместит. Начальство всегда врет.

– Ну, не всегда. Бывает, что врут, но не всегда.

Саша скоро захрапел, а Виталий лежал и думал о своей жизни. Занятие это – обдумывать жизнь – было ему внове, раньше он просто жил, радуясь выпадающему хорошему, огорчаясь при неудачах. Дальше так идти не могло, надо брать жизнь за рога и силой толкать в нужную сторону. Маленькое происшествие с прогулкой в пургу имело большие последствия. Из Москвы пришли письма от приятелей, газетная статья их – поразила – все радовались его успехам. Кое-кто закидывал удочку, не перебраться ли и ему в эти далекие края, где так хорошо развернулся Виталий? На что он способен, могут и другие, не он один родился героем.

Это писали те, кто называл Виталия байбаком и балбесом, многие открыто признавались, что не понимали его раньше, другие умалчивали о своих ошибках, но тоже не повторяли обидных прозвищ. У Виталия дрожали от возбуждения руки, когда он читал первое письмо, а потом посыпались новые, такие же хорошие, еще лучше. Они связывали Виталия, ему было совестно перед собой – в него поверили далекие друзья, он не мог обмануть их доверия. В нем вспыхнуло честолюбие, острое и неожиданное чувство, он хотел выйти в первые, чтоб снова о нем писали газетные статьи и снова он отсылал их в Москву – читайте, кумекайте, каков Виталий, нет, это была не случайность, тот героический поход в пургу! И когда он думал об этих отличиях, его охватывала обида – какие могут быть достижения на отбойном молотке и лопате, тут нужна физическая сила, а не умение и мужество! Нет, как ему не повезло, как не повезло! Игорь с Верой в плотницкой, Лешка со Светланой, Надей и Леной штукатурят, а он вкалывает на морозе! Виталию захотелось плакать, до того стало себя жалко. Пусть Сашка поступает, как хочет, а я это дело поломаю. Раз сам Усольцев обещал, перейду на работу, где можно показать по-настоящему, кто чего стоит!

И последнее, о чем думал Виталий, засыпая, были деньги, полученные из дома для бегства из тайги. Деньги лежали в бумажнике аккуратненькой стопочкой, серенькие и синенькие билетики – они жгли, напоминали о том, что пора, наконец, решиться на что-нибудь: или смываться, или насовсем оставаться. Куда бы ни шел Виталий, он ощущал этот набитый бумажник, как инородное тело, что-то вроде зловредной опухоли, с которой надо обязательно разделаться, пока она тебя не задушила. Виталий нашел бы способ разделаться с деньгами, но решение зависело не от него, он дал слово быть в этом деле заодно с Лешей и Светланой, теперь надо ждать их приговора. Виталий поеживался в постели – черт знает, как повернутся события. От взбалмошной Светланы можно всего ждать!

3

Утром Виталий сказал Васе, что его вызывают в контору, и побежал в деревообделочный цех. Он не торопился разыскивать Игоря и Веру. Он осматривался, останавливался. В цеху было тепло и шумно, у стен поднимались штабеля готовых досок, пахло сырой древесиной. Первой Виталию повстречалась Вера. Она приглаживала электрическим рубанком доску. Работала она, как обычно, медленно и без усердия – стружка шла мелкая и неровная. Виталий прикинул про себя, что бы он делал на месте Веры, вышло так много и хорошо, что он радостно усмехнулся. Вере показалось, что он посмеивается над ней.

– Что шляешься? – сказала она. – Присматриваешься, куда в тепло пристроиться? Здесь занятие как раз по тебе – одни девушки работают.

И хотя Виталий думал именно о том, что рубанок оказался бы вполне ему по плечу, он с негодованием запротестовал:

– Еще чего! У меня свое мужское занятие – ковыряем землю-матушку!

Он поспешно отошел, чтобы не продолжать неприятного разговора и, холодея, подумал, что совершил глупость. От электрического рубанка надо было отречься, что там ни говори, занятие это скорее для женщин, а не для парней, но хвалить котлован не следовало. Что теперь подумает о нем Вера, когда он оставит отбойный молоток? «Дурак! – ругал себя Виталий. – Нет, дурак же!» Настроение у него испортилось, он уже хотел уйти из цеха, не повидавшись с Игорем. Но Игорь сам его заметил и окликнул.

– Я сейчас, – сказал Игорь, – вот еще эту сосенку прокатаю.

Виталий угрюмо следил, как Игорь ловко подталкивал бревно на круговую, бешено вращающуюся пилу. Железо завизжало живым голосом, вгрызаясь в дерево, целый фонтан солнечно-светлых опилок взметнулся вверх. Если и была где легкая, по-настоящему стоящая работа, то, конечно, у Игоря.

Игорь распилил бревно и обернулся к Виталию.

– Ты почему не в котловане?

– Да так, вызывали в контору… На обратном пути заглянул посмотреть, как у вас… Не скучаешь в тепле?

– Скучаю, – грустно сказал Игорь. – Хорошо здесь, а с товарищами веселее. Не слыхал, скоро нас соединят?

– Выведем фундамент без вас, а стены – укладывать вместе…

– Хорошо вам! – Игорь снова вздохнул. – На воздухе, на морозе… Здесь так жарко, что и в одной рубашке потом обливаешься. Слушай, Витя, а ты не поменяешься со мной? Ты бы освоил пилу быстро, я уверен!

– Что ты! – Виталий с отчаянием сознавал, что и в этот раз говорит вовсе не то, что следовало, но не мог по-другому. – С какой стати с тобой меняться? Мы с молотком – приятели! Не то, что летам – на кайле и тачке…

Игорь взялся за свое бревно, а Виталий пошел к выходу. На воздухе он запахнул полушубок и зашагал на стройучасток. В этот теплый, наполненный запахом древесины цех пути больше не было. Виталий даже согнулся от стыда, представив, что произошло бы, если бы Веру или Игоря погнали в котлован, а его – вместо них. От одних укоризненных взглядов проходу не будет, а взглядами не ограничится, такая, как Надя, поупражняет язычок… Виталий пошел в заканчиваемый дом, зная, что идет напрасно и сюда. Никогда у него не хватит решимости настоять, чтоб Лешу или тем более девушек выдворили из помещения на мороз. Ну и задачу задал Усольцев – хитрый мужик, хитрый…

Леша тоже удивился, почему Виталий прогуливается в рабочее время.

– Не прогуливаюсь, а по делу, – сурово сказала Виталий. – До каких пор вы будете тянуть резину? Мне старикам надо отвечать, остаюсь или выезжаю, они же волнуются!

Леша бросил мастерок и отошел от корыта с раствором. В комнате, кроме него, работали Надя и Лена. Лену мало интересовало, о чем говорят парни, а Надя скосила на Виталия злые глаза.

– Выйдем в коридор, – сказал Леша радостно. – Ситуация ясна!

Ситуация, в самом деле, была ясна. Раньше Светлана твердила, что никуда не уедет, пока Валя не поправится, теперь ей вовсе расхотелось ехать. Вслед за деньгами пришло письмо от отца. Он не скрывал, что иного, кроме бегства, от дочери не ждал. В институт, как и следовало ожидать, она не попала, для чего-то умчалась в тайгу, там тоже не прижилась – все, как он предсказывал. Он встретит ее с радостью, но прежней воли ей не будет. Она доказала неспособность жить своим разумом, придется, хоть и запоздало, признать его правоту. Светлана до того расстроилась, что тут же побежала на почту и отослала деньги обратно.

– Короче – остаемся! – ликовал Леша. – Я завтра тоже отошлю назад деньжата.

Виталий хлопнул Лешу по плечу и захохотал. Они обменивались тычками и так громко смеялись, что Надя крикнула из комнаты – с чего их развезло?

Виталий предложил отметить поворот событий вином – спрыснутое держится крепче. Леша побаивался выпивок. Виталий посмеялся над ним.

– Подумаешь, стаканчик! Мы мужчины или бабы, в конце концов?

– Если стаканчик… Светлане не говори, а то рассердится.

– Могила! – пообещал Виталий. – Ты, я, бутылка – все!

В котлован Виталий добрался после обеденного перерыва. По участку прохаживался Усольцев. Он подошел к Виталию, когда тот брался за отбойный молоток. Усольцев, видимо, не забыл, что обещал держать уговор в секрете. В котловане работали, кроме Виталия и Саши, еще Семен и Вася. Усольцев сделал Виталию и Саше знак, чтоб приблизились. Саша отвернулся, он не любил толковать с начальством.

– На чем остановились? – спросил Усольцев Виталия.

У Виталия не прошло раздражение против этого так хитро обыгравшего их человека.

– Там и остановились, где уже стоим.

Усольцев держал его внимательным взглядом, как рукой.

– А если точнее, Кумыкин?

– А точнее то же самое – никуда не идем.

– Значит, здесь лучше?

– Не лучше, а хуже. А переходить совсем плохо – понятно?

Усольцев положил руку на плечо Виталия.

– Ладно, работайте. А опять что покажется не так, идите ко мне.

Виталий возвратился в котлован. На дне отрытой Виталием четырехугольной ямы дымился костер, зажженный вчера вечером. В соседних ямах стрекотали молотки – Вася, Семен и Саша долбили замерзший грунт. Рядом с Семеном громоздилась горка дров, припасенная загодя: Семен любил, чтоб костры прохватывали жаром на метр в глубину. Виталий подумал, что сегодня надо еще натаскать дров, и вздохнул: это была, может, самая неприятная из обязанностей – волочить из штабеля в центре площадки одну охапку за другой.

– Полдня прошлялся, – неприязненно сказал Вася, – до конца смены не наберешь урока.

– Тебя не касается, – пробормотал Виталий, и, выбросив золу, взялся за молоток.

От злости он с силой пихал землю клинком вибрирующего молотка, наваливался всем телом на рукоятку. Оттаявший грунт легко рассыпался, кололся на куски, отслаивался пластами. Виталий работал вначале с ожесточением, потом ожесточение превратилось в увлечение – ему нравилось, что твердая, веками слежавшаяся земля так податливо ему уступает. Он шептал про себя, веселея: «А вот я тебя! А вот я тебя!» Он вспомнил, как еще недавно, всего полгода назад, он долбил эту дикую землю кайлом, пытался проломить ломом – и кайло и лом отскакивали, вышибая искры из камней, земля лежала хмурая, неприязненная, первозданно недоступная. Она осталась такой же, нет, еще хуже, теперь ее сковывает зима, а он обрушивает эту землю, выламывает, колет, взметает, играет с ней, покорной, навязывает ей свою железную волю!.. «Он наступил могучей ногой на грудь земле!» – с уважением думал Виталий о себе строчкой из какого-то романа. – «Он наступил могучей ногой на грудь земли!»

А когда пришла усталость и Виталий разогнул замлевшую спину, он удивился, до чего же много сделано за какой-нибудь час. Раздробленная, разрыхленная земля вспухла в котловане, как тесто в тазу. Виталий схватил лопату. Лопата с одного нажима ушла по ободок. Когда он кончил выборку разрыхленного грунта, в метре от котлована громоздился внушительный земляной барьер. Виталий оперся о рукоятку лопаты, с удовлетворением оглядывая свое рабочее место.

К нему подошел Саша.

– Здорово расшвырялся! С чего это тебя так понесло?

«Он наступил могучей ногой на грудь земле!» – подумал Виталий, а вслух ответил: – Не люблю чикаться. Работать так работать!

Уязвленный Саша почуял укор себе.

– Думаешь, надолго тебя хватит? Через час выдохнешься.

– Бабушка гадала, только врет, старая – вроде тебя!

На это Саша не сумел ответить. Помолчав, он спросил:

– Насчет перевода – ходил? Что Усольцев сказал?

Виталий со скукой передернул плечами.

– А что он скажет? То же, что вчера, – подбери местечко, перебросим. Я все осмотрел – нет хороших мест. И в плотницкой, и на штукатурке – занятие для пацанов и девчат. Здесь определенно лучше – свежо, прохладно и солнышко светит.

Он вылез из котлована и присел на кучку выброшенной земли. Глухие тучи разорвались, мчались островками и клочьями. В провалы туч выбрасывалось кипящее холодным огнем солнце – снег вдруг вспыхивал, как подожженный, темный лес светлел, в воздухе загорались мириады крохотных огоньков и все кругом словно затягивало сверкающим туманом. Потом солнце пропадало в новых тучах, снег опять становился серым, лес – темным, а воздух, погасая, – прозрачным.

Виталию стало жарко, он расстегнул полушубок.

– Хана зиме! – сказал Саша. – Больше морозов не будет.

– Самоё трудное – позади! – подтвердил Виталий.

– Ты возвращаться в Москву собирался – не раздумал?

– Только что с Лешей толковали – решили оставаться.

Саша оживился.

– Ну? Спрыснуть это дело надо.

– Твоего разрешения ожидали! Сегодня вечерком спрыснем. В магазине появились армянские портвейны.

– От портвейнов голова болит! – авторитетно разъяснил Саша. – Нужна беленькая. Поручи это дело мне.

Виталий поколебался, потом достал из бумажника сотню.

– У Лешки возьмешь еще, если не хватит. Значит, вечерком после кино, лады?

Саша жадно схватил деньги.

– Вы идите в кино с Лешкой, а я похлопочу насчет вечеринки.

4

Георгий одевался для большого выхода – вытащил лучший костюм, завязывал галстук. Товары, принесенные братом из магазина, ему не понравились.

– Не слишком ли много, Сашок? Две бутылки спирта!

– Да нет водки в магазине. Ты не сомневайся, разбавим водичкой. А компания у нас большая – человек десять.

Он приврал, зная, что иначе от брата не отвяжешься.

– В честь чего же такое торжество? Вроде, до пасхи далеко.

Саша принялся врать дальше.

– Первый раз наша бригада перевыполнила план, а Леша с Виталием получили из дома переводы – денег невпроворот. Ставят всем угощение, тебе тоже.

– Сегодня мне требуется запах роз, а не водки. Дай-ка вон ту баночку с одеколоном, Сашок.

Он ушел, не думая больше о брате и его выпивке. Сашок умеет обращаться с водкой, вот уже два года он не напивается. Понимание меры пришло после неприятности в милиции. Брат ударил постового – пришлось несколько месяцев горестно размышлять о вреде пьянства. Остальные Георгия мало интересовали, пьяниц в поселке не было, тем более, не выпивохи Леша и Виталий.

Этот вечер Георгий собирался провести с Леной. Он не очень торопился на свидание. Он не был уверен, нужно ли оно. Он с удивлением открыл в себе, что вообще ни в чем не уверен. В Москве он действовал, не раздумывая, о нем говорили: «Жорка раньше въедет в ухо, потом поинтересуется – кому?» Здесь он размышлял, не действуя, мысль разъедала поступок. Отношения с Леной были ясны до того, что ничего не было понятно. Он не мог поверить в такую ясность и запутался.

Они встречались каждый день, бродили и разговаривали. Возвратившись, Георгий удивлялся – пустая встреча, ни туда, ни сюда, кроме слов. Он вспоминал себя прежнего – вряд ли кто бы поверил, что он способен вечера шататься с девушкой, не пытаясь даже поцеловать ее. Чесать язык лучше с друзьями, а не с девчатами. Но и встречи с товарищами всегда содержали ясную цель – вылить, пойти в кино или на матч, поиграть в футбол. Беседа была попутна. С Леной беседа становилась целью свидания.

Он задумал проверить, куда метят события – на разрыв, на сближение или на прежнее устоявшееся и приятное топтание на одном месте. Надо было посидеть с Леной за столом в присутствии рюмочек и тарелочек, а там будет видно.

Лене в этот вечер нездоровилось, она куталась от ветра и не пожелала ни в лес, ни на реку.

– Остаются тысячи чудеснейших мест, – объявил Георгий. – Театр, рестораны, музей, бега, футбольный матч, художественная выставка, дом моделей – куда прикажете?

Лена вздохнула.

– Боже, сколько бы я дала за билет в театр! Так хочется повеселиться в тепле!

Тогда он предложил то, к чему уже много дней готовился:

– Пойдемте на гору, Леночка. У меня чудесная комнатушка, тепло, светло и мухи не кусают.

Она раздумывала, он ласково коснулся ее руки.

– Вы, кажется, меня боитесь? Я страшный только по виду. Живых людей не ем, вас – тем более.

– Невкусная?

– Колючая. Для беззубых противопоказано.

– Что вы беззубый, я не очень верю.

– В обращении с девушками зубы – это комплименты. Хорошее слово кусает за душу. Комплименты вы запретили.

– Не терплю слащавых фраз.

– Поэтому я подавляю сравнение, которое всегда является мне, когда вижу вас.

Лене все же захотелось узнать, что это за сравнение.

– Вот оно: вы свежи, как тополь, звенящий на заре.

– Послушайте, Георгий, это из дешевых книг.

– Ничего подобного! Я сам придумал. Я долго полировал этот тополь – сперва он шумел, потом шелестел, только под конец зазвенел. И заря! Думаете, сразу напал на зарю? А когда она появилась, я понял – это вы.

– Нет, нет, я где-то читала.

– Говорю вам, мое! Знаете, почему вам кажется, что я заимствовал? Когда сам придумываешь, обязательно попадается старье. Неожиданное невозможно без предварительной тренировки. Ни над чем так не работаю, как над экспромтами. Чтобы быть оригинальным, надо брать мысли из книг. Одного моего приятеля считают остряком, потому что он говорит цитатами из «Золотого теленка».

Они потихоньку поднимались наверх. На очищенной от леса площадке рудника стояли полукругом каменные трехэтажные здания, склады, мастерские и депо. Георгий спросил:

– Хотите познакомиться со мной?

– Как это – познакомиться? Мы знакомы.

– К тому Георгию, которого я покажу, я сам еще не очень привык.

Он подвел Лену с щиту, поставленному у конторы рудника. Со щита глядело веселое лицо, насмешливые глаза, под портретом надпись: «Лучший рабочий подземного рудника».

Лена засмеялась.

– Вас улучшили – молодой научный работник, а не слесарь. Где комбинезон, где рукавицы, где масляные пятна на лице?

– Я позировал в выходном костюме. Художник, между прочим, обещал так меня разделать, чтобы девушки влюблялись с первого взгляда.

На площадке рудника было тихо и пусто, лишь у входа в устье штольни стоял охранник. Проходя по электроцеху, Георгий показал свой верстак – Лена осмотрела и параллельные тиски, и инструмент, хранившийся в ящичке, и металлическую заготовку, и кучку обработанных деталей. Около конторки они остановились. Георгий открыл ключом дверь и пригласил Лену войти. Она отказалась.

– Немного отдохнем, – настаивал он. – Там у меня кое-что из съестного приготовлено – поужинаем…

Она посмотрела ему в глаза.

– С вином, конечно?

– С вином, – признался он. – Бутылка кагора – лечебное вино, припасено еще от Октябрьских праздников. Не захотите – не надо… Заставлять не буду.

– Послушайте, – сказала она дружески, – меня вообще нельзя заставить делать то, чего я не желаю сама – вы, надеюсь, это поняли? А проводить вечер наедине в закрытой комнате нам ни к чему.

На это он не сразу нашелся. Его внезапно оставила всегдашняя сообразительность. Он молчал, вдруг потеряв ощущение времени и места, бессильно пытаясь поймать какую-то нужную, но не дававшуюся мысль. Лена повторила:

– Ни к чему, Георгий. Не такие у нас отношения, чтоб веселиться втайне от других. И ничего в них не изменится, даже если провести вечер у вас в комнате.

Георгий словно пробудился от оцепенения. Ни с кем ему не бывало так трудно, как с этой не очень красивой, не очень вежливой, умной и прямой девушкой. И она говорила правду – совсем у них не такие отношения, чтоб безрассудно идти напролом. Георгий принужденно улыбнулся:

– Тогда почему вы боитесь зайти, если так уверены в себе? Одно повторяю: ни к чему, чего сами не пожелаете, принуждать не буду…

Она пожала плечами.

– Зайти я могу. Но смотрите, не обижайтесь на меня потом – я честно вас предупредила…

Он пропустил ее вперед.