355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Руслан Киреев » До свидания, Светополь!: Повести » Текст книги (страница 20)
До свидания, Светополь!: Повести
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 00:24

Текст книги "До свидания, Светополь!: Повести"


Автор книги: Руслан Киреев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

Валерка глянул на него смеющимися глазами. Признался, не утерпев:

– А я думал сперва – вы плюхнулись. С таким шумом.

– Ну как, и я тоже, – важно ответил Аристарх Иванович.

– Спасали! – Валерка захохотал.

Игорь тоже смеялся, рассказывая, кгЦс–почудилось ему, будто ушел глубоко под воду, но взгляд его так и не встретился ни разу со взглядом отца.

В кабину грузовика, который остановил Петя, могли поместиться двое.

– Нет–нет, я в кузов! – запротестовал Аристарх Иванович. – Там ветерок и просторней. Нет–нет…

Он волновался, говоря это,*и в кузов полез первым – только бы не остаться один на один с сыном.

Дома сразу спрятал в кладовку мятую после сушки одежду. Будто уговорившись, матери о происшествии не обмолвились ни словом. А та поддразнивала:

– Я уж думала, уху есть будем, обед не готовила. – Сама же вовсю хлопотала у свежевыбеленной летней плиты. По двору растекался аромат фасолевого супа.

Аристарх Иванович сказал, что пора ехать. Мать растерянно повернула к нему раскрасневшееся лицо.

– Что уж, у тебя и выходного нет?

Каждый раз задавала этот вопрос, и каждый раз он лаконично отвечал: «Работа».

Мать вздохнула. Ну пусть хотя бы Игорь останется, вечером она посадит его в автобус… У Аристарха Ивановича стыдно и радостно забилось сердце.

– Ради бога. Если только уроки сделал.

Сын повернулся, но взгляд его не дополз до отцовских глаз, вздрогнул, убежал.

– На воскресенье не задают…

Выпив тёплого молока – маленькими, успокаивающими язву глотками, Аристарх Иванович поднялся. Одновременно с ним, продолжая рассказывать что‑то, встала из‑за стола мать. Он хмурился и мешкал. Долго поправлял перед зеркалом рубашку.

– Ну, чтоб не поздно, – выговорил наконец и скользнул по сыну взглядом.

– На семь десять автобус, – тотчас с почтительностью ответил Игорь.

Аристарху Ивановичу стало вдруг жаль мальчика. Он кивнул и вышел.

У калитки мать, смолкнув, обняла его, прильнула – горячая, мягкая, маленькая. И в то же мгновение живая, какая‑то детская обида затопила Аристарха Ивановича. Словно бы не десятилетний сын оскорбил его, а чужой, взрослый человек.

Он поцеловал мать и, быстро отвернув лицо, зашагал прочь.

* * *

Блеск орденов и медалей, возбуждённые голоса, возбуждённые лица – празднично выглядел павильон. Пиво ещё не кончилось, но бело–зелёная струя фыркала, пропадала, снова фыркала. Очередь нервничала.

На витрине оставалась лишь потемневшая сельдь с винегретом, и Аристарх Иванович, преодолевая усталость, взялся за закуску. Торговать ещё три часа, пива – последние капли, а вино без закуски не пустишь, тем более в праздник. Ноги болели, и он работал сидя. Нарезал сыр, колбасу, открыл скумбрию. Консервы считались сугубо витринным товаром, и реализовывать его было вовсе не обязательно, но Аристарх Иванович приноровился использовать все. Он любил, чтобы у него была хорошая закуска, и, пожалуй, единственный из заведующих охотно брал овощи и даже зелёный лук – товар, с которым много возни и который почти не даёт «мяса». В других павильонах ограничивались крутыми яйцами, сыром и сухой колбасой. Пиво – вот из‑за чего шумели баталии.

Гордился Аристарх Иванович, что его заведение выделяется не только ассортиментом, но и внешним видом: цветы в миниатюрных горшочках на стене, элегантная витрина, плакатики с аппетитно нарисованными дымящимися блюдами – он приобрёл их у загадочного субъекта в холодном светлом плаще, заглянувшего как‑то зимой погреться.

Висел и типографский плакат: бутылка шампанского в ведёрке со льдом и бокалы. Но все это – декорация; не держалось в заведении Аристарха Ивановича ни горячих закусок, ни шампанского, ни бокалов. Кружек – и тех не хватало. Но когда‑нибудь, надеялся он, все изменится. Он мечтал о будущем «Ветерка» – тихая музыка, чистота и не вульгарное пиво, прелестей которого он лично никогда не понимал, а сухое вино, коньяк, черный кофе. Клиент тогда тоже станет иным – не посмеет в такой обстановке выругаться или плюнуть на пол. Он непременно заведёт фирменное блюдо – что‑нибудь простое и неожиданное. Некоторые соображения на этот счёт уже были у него…

Из зала доносился монотонный гул. Аристарх Иванович прошёл за прилавок, принялся аккуратно раскладывать тарелки в витрине. Что‑то заставило его поднять голову. Педагог – прямо перед ним, в очереди, с насмешливой нетрезвой ухмылкой. На груди – орденская колодка. Заведующий подобострастно наклонил голову.

– К нашему шалашу?

Словно кто‑то со стороны, невидимый, распоряжается им…

Пиво кончилось, и очередь растаяла, но зал по–прежнему гудел, полный. Попова вылила в чайник остатки вина, молча поставила пустой кувшин на прилавок. Сунув в бочку шланг, Аристарх Иванович придирчиво оглядел павильон. Педагог пристроился в противоположном конце зала.

– А я с Алексеем Алексеевичем Жигулиным воевал, он меня уж как‑нибудь знает, Алексей Алексеевич, – с жаром говорили за соседним столиком. – В шестьдесят шестом встретился, в Сухуми. Узнал! Двадцать три года прошло, а узнал, первым подошёл. Здравия желаю, товарищ Краков, говорит.

– Ну уж, такую фамилию не забудешь…

Собеседник рассердился.

– При чем здесь фамилия! И. так помнил, слава богу! Двенадцать суток в окопах! Двенадцать, не вылезая! Клин, выступ, – он передвинул по мокрому столу солонку и пустой пластмассовый стакан для салфеток. – Важнейший стратегический объект. Под контролем ставки. Связь прервана, снаряды на исходе, а он, зараза, головы не даёт поднять. Алексей Алексеевич не приказывал мне, нет. «Вот пакет, говорит, не доставим к вечеру – каюк нам». Отчества его я тогда не знал: товарищ майор, как полагается. Выглянул из окопа, а он чешет. Заиграло у меня, чего там! Пополз. Гляжу – консервная банка. Из‑под бычков в томате. Ещё довоенных. Черт её знает, откуда она там. А мне так вдруг бычков захотелось. И тут – дзинь! По баночке прямо. В трёх сантиметрах от меня.

Аристарх Иванович устало присел на бочку. Чем жили бы сейчас эти люди, не будь в их жизни войны? Футболом? Он часто думал об этом и часто жалел, что не родился на два–три года раньше. Не было в его жизни ничего такого, о чем бы он мог с гордостью поведать сыну. Ничего…

Кто‑то приблизился нетвёрдой походкой. Матерчатые мальчишеские туфли Педагога… Бережно нёс он перед собой стакан. Аристарх Иванович сунул руки в карманы халата. Усталость оставила его.

Педагог поставил стакан на пустую, с вывернутой пробкой бочку. Мельком подумал заведующий, что надо бы заткнуть отверстие, иначе в бочку набросают окурков. Он не собирался первым нарушать молчание, но язык, знакомо управляемый кем‑то со стороны, произнёс:

– Без закуски?

Губы Педагога покривились. Ногтем брезгливо оттолкнул обглоданную рыбью голову.

– Вчера, кажется, вас не было? Шекспира читали?

Аристарх Иванович миролюбиво улыбнулся:

– Иронизируете?

– Нет. Я не иронизирую. Я никогда ни над кем не иронизирую. Разве что над собой.

– А что? Бывает повод?

Неплохо! Он опустил заблестевшие глаза.

Педагог внимательно вглядывался в него. Потом осторожно взял стакан, отпил немного. Средний палец был забинтован.

– Бросьте читать Шекспира, – сказал он, снова поставив стакан. – Бросьте. Вам это противопоказано. Шекспир убьет вас.

– Меня? Отчего же?

Его собеседник утомленно прикрыл глаза. Аристарх Иванович скользнул взглядом по наградной колодке.

– Займитесь другим чем‑нибудь. Собирайте спичечные этикетки.

А сам о своём думал. Это задело Аристарха Ивановича сильнее, нежели оскорбительные слова о спичечных этикетках. Его знобило, болели натёртые ноги, а губы его, управляемые со стороны, тонко улыбались.

В кувшине было чуть больше половины. И тут он понял, что не выдержит, что сейчас же, едва кувшин наполнится, скинет халат и уйдет домой, ляжет, укроется с головой тёплым одеялом. Ноги вытянет. Но и что‑то другое, иную какую‑то радость сулил незамедлительный уход отсюда. Он не сразу сообразил, что это, а когда понял, удивился и заволновался. Нынче не придётся брать с весов мокрые бумажки. Нынче он убежит от этого. А до завтра так далеко ещё…

Он посмотрел сбоку на Педагога. Жёлтое, испитое лицо опустившегося человека… По какому праву он разговаривает с ним так! Спичечные этикетки…

– Я спросить вас хотел: вы историю преподаёте?

Это был главный его козырь.

Голубые, плывущие за стёклами очков глаза на секунду протрезвели. Но лишь на секунду. Все тотчас угасло в них, и прежняя пьяная дымка заволокла зрачки. Он взял стакан.

Иной реакции ожидал Аристарх Иванович.

– Я в школе вас видел. – Он не собирается интриговать никого, напротив, он дружески откровенен. – Вы с указкой шли. История, наверное? Или география?

Это было отступление. Лизу напомнил он сам себе. Свою Лизу…

Педагог сосредоточенно допил вино. Повернув голову, несколько мгновений смотрел на заведующего с нетрезвым вниманием. Хотел сказать что‑то, но лишь беззвучно пошевелил мокрыми губами. Медленно и целеустремленно направился к стойке.

Аристарх Иванович закусил губу. Перекатываясь с пяток на носки, не вынимая рук из карманов, с достоинством обвёл взглядом зал.

Он не стал дожидаться, пока кувшин наполнится. Вынул шланг, отнёс кувшин за прилавок и, предупредив Попову, что уже не будет сегодня, ушел домой.

Так было в детстве, так и теперь: просыпаешься – и в первое мгновение не знаешь ни где ты, ни что с тобой. В голове пусто, живёт лишь тело, уютом наслаждаясь, неподвижностью.

Темно… Почему‑то он один в кровати, без Лизы. Что-то тускло отсвечивает… И вдруг, сразу: «Мясник, торговец!» И тоном, тоном каким! Главное – тоном. Не один только минутный гнев тут, о нет! Тут ненависть, которая накапливалась долго. И со всем этим не покончено, все это – не в прошлом, а сегодня, сейчас… Когда пришёл из павильона, Игоря ещё не было, но вот–вот заявиться должен был, и Аристарх Иванович малодушно поторопился лечь.

Двигаться не хотелось. На непонятный тусклый отсвет глядел, пока не сообразил, что это отражается в полированном серванте светящаяся дверная щель. Значит, Лиза не ложилась ещё… А ему почудилось, уже глубокая ночь.

Почему так тихо? Или все спят, кроме Лизы? Сидит в кухне, ждёт, пока он проснётся, чтобы упрекнуть в очередной жестокости к сыну? Уж Игорь не пожалел красок, расписывая своё купание…

Все принимала Лиза в Аристархе Ивановиче: его вспыльчивость, глупые выходки, из‑за которых однажды он уже остался без работы, болезненную страсть к книгам, припадки угрюмой замкнутости, когда за весь день не произносил ни слова, – все принимала и прощала, кроме одного: его отношения к сыну. Игорь был ласков, смышлён, послушен, – она не видела в нем изъянов и оттого не видела справедливости в нервозной строгости мужа. Она любила их обоих, и она готова была пожертвовать собою; собою, но не одним из них.

Аристарх Иванович представил, как, щурясь от света, выйдет сейчас в кухню в синей, обвисшей на нем пижаме. Лиза поднимет на мужа свои честные глаза. Боль и непонимание будут в них. Она давно уже ждёт этой минуты, чтобы вот так посмотреть на него. Не замечая её взгляда, он нальёт в кружку молока, поставит на газ. На столе, заметит, малиновое варенье – Игоря отпаивала, чтобы, не дай бог, не слёг после купания в холодной майской воде.

Аристарх Иванович пошевелился, и тотчас проснулась боль в натёртых ногах. Осторожно сел на кровати. Который час? Вдруг Игорь не спит ещё? На цыпочках подошёл к двери, некоторое время чутко прислушивался. Увидел себя со стороны – жалкого, крадущегося, – распахнул дверь. Не задерживаясь, прошёл на кухню.

Лиза гладила. Она была все в том же расползшемся платье. На столе высилась стопка чистого белья, сверху – вышитая сорочка, в которой ездил в Громовку. Когда успела?

– Выспался? – спросила она с улыбкой удовольствия.

Им хорошо – и ей хорошо…

Он рассеянно обвёл взглядом кухню. На языке вертелся вопрос, но так и не задал его, а, помедлив, спросил другое:

– Игорь спит, что ли?

– Давно. С полдевятого, как убитый.

И опять – удовольствие в голосе: умаялся, спит…

– Я сырники подогрею? Покушаешь?

Он кивнул и направился в ванную – прополоскать сведённый горечью рот. Неужто же сын не проронил ни слова? Пренебрёг жалостью, на которую так падок? Мстительным удовольствием послушать, как мать ругается из‑за него с отцом? Такого не бывало ещё…

Он набрал в рот воды, подержал и вылил. Он знает, почему промолчал сын. Стыдно стало ему. Да–да, стыдно! Ведь отец, требуя от него мужества и терпения, сам был мужествен и терпелив. Ни разу не пожаловался на боль в желудке. Не запросил передышки. Не полез, продрогший, в кабину грузовика. И не только, поборов страх, несколько раз кряду прошёлся по бревну, но чуть ли не сплясал на нем… Сын признал за отцом право быть к нему беспощадным, потому что сначала отец был беспощаден к себе. Это – так, он даже читал где‑то об этом. Аристарх Иванович испытал вдруг радость узнавания, радость похожести собственных ощущений на общепринятые, печатные. «Спокойнее, товарищ Есин, спокойнее, – сказал он себе. – Ничего не изменилось, все по-старому, просто тебе удалось один раз победить себя. Всего раз. Так что ликовать рано ещё».

Лиза освободила для него край стола, поставила сырники и подогретое, с жёлтой пенкой, молоко. Ласково смотрела, как ест он.

– А дядя Федя? Он тоже был?

– Был, – сказал Аристарх Иванович. – – Путёвку достал. На август.

Но она не поняла, как это плохо для него – август. О Маргарите спросила – с дежурной, как полагается, ноткой скорби.

Аристарх Иванович подавил раздражение.

– Все то же.

Лиза вздохнула.

– Пьёт?

Печальный, сочувствующий голос. Но и другое уловил. У неё, Лизы, ровесницы Маргариты, все иначе – и материальное благополучие, и непьющий муж, и здоровье, и сын–отличник.

– Пьёт, – сдержанно ответил Аристарх Иванович. – Так что можете не беспокоиться.

Ему нетрудно было распознать недоброе Лизино чувство: оно было знакомо и ему, оно и в нем жило, переплетаясь с живой любовью к сестре.

– Не знаю, больше, может, не придётся помогать ей. – Он допил молоко и, не подымаясь со стула, поставил стакан в раковину. Лиза молчала. Ждала, пока сам объяснит. – Вчера и сегодня ни копейки не было, —сказал он. Ему хотелось наказать её за недоброе чувство и наказать себя за то, что так легко распознал это чувство.

– Но ты не был вчера…

– При чем здесь не был! Сегодня был… – Он быстро смахнул крошки со стола. – И завтра не будет, и послезавтра – всегда! Сто десять рублей – оклад, и ни гроша больше. План перевыполним – получу ещё тридцатку. Если, конечно, перевыполним, – прибавил он, вспомнив, какие высокие планы дают на лето. – Пивом не побалуют теперь – за пиво давать надо.

Он взял тарелку с вилкой, положил в раковину рядом со стаканом.

– Случилось что‑нибудь? – осторожно проговорила Лиза.

Запахло палёным. С поспешностью выключила она забытый утюг.

– Проживём, – сказал Аристарх Иванович. – Люди живут.

Лиза повторила робко:

– Случилось что‑нибудь?

– Случилось! Каждый день случается, довольно, не будет больше.

Она не понимала его, и – хотя как можно было понять? – это сердило его.

– Что случается?

– Ты считаешь – ничего? Лгать, давать взятки, обманывать людей – все это, по–вашему, ничего?

Она смотрела на него своими честными, своими преданными глазами.

– Акт написали?

Аристарх Иванович едко усмехнулся:

– Конечно! Самое страшное, что могло случиться.

Буркнул, не подымая глаз:

– Утюг остынет.

Она машинально взялась было за утюг, но оставила его.

– Ты так разговариваешь со мной… – Полная шея дёрнулась. И ещё, ещё… Она торопливо отвернулась.

– Я просто предупреждаю, что теперь мы будем жить на зарплату. Тебя устраивает это?

Её рыжие и редкие, как у Игоря, ресницы подрагивали.

– Я могу на работу пойти.

Но не верила, нет, не верила в обещанные им трудные времена… Молча догладила, убрала все и ушла, устало, без зла, пожелав ему спокойной ночи.

Аристарх Иванович открыл книгу. На странной мысли поймал он себя: если б смела Лиза хоть в чем‑то поступить наперекор ему! Зачем? Надеялся, что подымет бунт против его решения начать новую жизнь?

Такого не произойдёт. Никаких бунтов, никаких неожиданностей. И так всегда было, с первых дней их знакомства, с того самого момента, когда он, тёртый калач, отважился предложить свои услуги юной продавщице молочного отдела. «Или, может быть, вам не надо мяса?» – прибавил он, подняв бровь. Единственная из всех тогда ещё немногочисленных сотрудников гастронома она упрямо не отоваривалась у него. «Надо, – смущённо ответила она. – Немножко». Он стоял перед ней, лихо сунув руки под резиновый фартук. На её свежем пышненьком личике была почтительность. Ещё бы! Старший, опытный товарищ, лучший в городе специалист по мясу!

Сейчас он не ощущал их семилетней разницы в возрасте, но тогда она казалась ему огромной, и он, бравируя перед ней своими двадцатью семью годами, втайне стеснялся их. За полушутливую товарищескую заботу выдавал своё мужское внимание. Долго не решался пригласить куда‑либо и был больше удивлен, чем обрадован, когда она доверчиво и без колебаний пошла с ним. Спустя полгода она так же легко согласилась стать его женой.

В ресторан повёл он её в тот первый вечер. За столом, уставленным с купеческим размахом, расписывал, охме^ лев, голубое своё будущее. Главное место в этих планах занимал юридический институт. Тогда ещё он не распрощался со своей мечтой, а лишь все откладывал да откладывал. Институт, считал, не уйдет, пока же он и без высшего образования крепко стоит на ногах. Дай бог другим!..

Лиза смиренно слушала. От неё пахло молоком, и этот запах чистоты и свежести в прокуренном ресторане чудесно волновал его.

В тот год он не поехал сдавать вступительные экзамены; вместо этого, расписавшись, укатили на Кавказ. Наверное, это были счастливые дни, но ошеломляющее наслаждение, которое дарила ему Лиза, не заглушало в Аристархе смутного беспокойства. Что‑то подсказывало ему, что ничего не утратил бы он, будь на месте Лизы другая женщина, столь же молоденькая и ласковая, с тем же молочным запахом тела.

Через год родился Игорь, и опять пришлось отложить вступительные экзамены. Лизу не трогало, что её муж так и не превращается из продавца в обещанного юриста, – жадности не было в ней, она довольствовалась тем, что отмеривала ей жизнь. Его нянькой сделалась она, его домработницей, лишь бы ничто не отвлекало его от того важного и ей непонятного, чем – мерещилось ей – он живёт.

А чем? Чем он живёт? Фальшивомонетчик – вот он кто. Фальшивомонетчик, который приобретает истинные ценности за ничего не стоящие бумажки, – где‑то прочёл он такое сравнение.

В ночные одинокие часы Аристарх Иванович давал себе слово измениться к жене. Она лучше его, она добрее и искренней… Но тогда что же раздражает его в Лизе? Её неразборчивость? Как бы низко ни пал он, она будет относиться к нему по–прежнему…

Был второй час, когда он, так и не прочитав ни строчки, отложил книгу. В комнате Игоря и Старухи горел свет. Аристарх Иванович тихо заглянул туда. Тёща, в длинной рубахе, стояла на коленях перед открытым сундуком – то ли молилась, то ли перебирала при свете настольной лампы свою священную коллекцию. В седых спутанных волосах нелепо торчал розовый бантик.

Странная зависть кольнула Аристарха Ивановича. Прикрыв дверь, прошёл к себе, разделся и осторожно лёг с краю. Но и на расстоянии чувствовал живой жар толстого тела, источающего запахи кухни и пота.

4

Под утро ему приснились освещённые солнцем белые колонны. В безмолвии двигались они – одна за другой, одна за другой. Он беспомощно и быстро перебирал ногами, чтобы приблизиться к ним, – так жутко было оставаться одному на пустынном, залитом солнцем пространстве.

Колонны удалялись. Он сделал усилие, чтобы догнать их, и проснулся. Некоторое время лежал не двигаясь, в беспокойстве глядя перед собой.

Лиза вполголоса говорила с Игорем – Аристарх Иванович различал, когда она к сыну обращалась, когда – к матери. Со Старухой, которая с каждым годом становилась все капризнее, совсем разучилась говорить спокойно.

Игорь дома – значит, ещё нет половины восьмого. Успокоенно прикрыл глаза: трудный и такой ответственный день ждёт его сегодня. Полтора–два часа сладкой утренней дремоты отделяли этот день от Аристарха Ивановича. Но, странно, ему не спалось. Он посмотрел на часы и недоуменно оторвал от подушки голову. Девять. А Игорь дома. И отчего так пасмурно в комнате? Или он перепутал что?

Сунув босые ноги в меховые глубокие тапочки, подошёл к окну. В щель между плотными шторами глядел серый осенний день. Женщина в телогрейке вешала белье.

Почему Игорь не в школе? Аристарх Иванович торопливо надел пижамные брюки, которые, как и все, что носил он, были велики ему, открыл дверь. В ту же минуту из другой комнаты вышла Лиза. Стакан с недопитым молоком несла она и тарелку, на которой нетронуто желтели пышные куски омлета.

– Температура… – В крупных светлых глазах стояла тревога. – Не ест ничего.

Этого и боялся он! Это и предчувствовал. Вчерашняя история, знал, не кончится так просто… Не выдержав честного, полного доверия и надежды взгляда Лизы, отвёл глаза.

– Какая? – спросил. – Температура?

– Тридцать семь и семь.

Она стояла перед ним, ожидая совета, приказа, утешения.

– Врача вызовем. – Голос прозвучал хрипло. Он прокашлялся. – Вчера, может, простыл. На рыбалке.

– Я говорила—не надо. Грипп такой ходит.

Из‑под халата белел подол ночной рубашки.

– Грипп не ходит уже, – буркнул Аристарх Иванович.

Долго брился, долго и тщательно умывался. «Все дети болеют…» Ни холодная вода, ни шипр, запах и лёгкое пощипывание которого он так любил, не освежили его.

В кухне пахло подгорелым молоком.

«Мясник! Торговец! Ненавижу тебя!»

– Он спит?

– Нет… Не ел ничего…

Она смотрела на него с надеждой.

Лёгким покашливанием предупредив о своём приближении, вошёл в комнату. Игорь лежал с закрытыми глазами. Аристарху Ивановичу почудилось, что закрыл он их только что.

На высокой кровати охала и тяжко вздыхала Старуха. Стоило заболеть кому‑либо, как ей тоже делалось плохо. Тоже таблетки глотала…

Белесые редкие ресницы Игоря дрогнули – раз, другой. Он понял, что выдал себя, и тяжело приподнял веки.

– Хвораешь? – сказал Аристарх Иванович. Коснулся лба тыльной стороной ладони. Не такой уж горячий… – Голова, что ли, болит?

– Немного, – тихо выговорил Игорь.

– У вас душно тут.

Бросив взгляд на ватное одеяло – Лиза постаралась! – немного приоткрыл форточку. Старуха застонала.

– Окно открывать…

– Форточку, а не окно.

Как пагубно для десятилетнего мальчишки это совместное проживание с капризной и лживой старухой!

– Вызовем врача, – сказал Аристарх Иванович. – Тебе купить что‑нибудь?

Игорь отрицательно качнул головой.

– Есть надо. Иначе не поправишься. – И, подумав, прибавил: – Вечером приду – перетащу телевизор. Если врач разрешит.

Ему почудилось, в глазах сына вспыхнула хитрая радость. С досадой отогнал мелькнувшее подозрение.

Два выходных – суббота и воскресенье – все подчистую подобрали. Витрина пустовала – лишь консервные банки, разложенный веером шоколад да зачерствелые вафли в пачках. Но что, кроме пива и вина, требовалось в понедельник? Мужчины – мрачные, утомленные алкоголем – опохмелялись, не закусывая.

На груди у некоторых и сегодня сияли награды, но, такие праздничные вчера, сейчас, в серый будничный день, выглядели сиротливо.

Лир в чесучовом костюме, ещё не пьяный, важничал с ополовиненным стаканом за отдельным столиком, свеженький, как огурчик. Для него что ни день, то праздник.

Попова молча наполняла стаканы. Водку ещё не продавали – рано, но Карловна, едва передвигаясь на подагрических ногах, привычно бросала под столы зоркие взгляды.

Переодевшись в принесённый из дома свежий халат, Аристарх Иванович прошёл за прилавок. В холодильник заглянул. Пусто, лишь четверть головки сыра. Могли б реализовать вчера, но кто без него станет заниматься бутербродами?

– Едешь? – спросила Попова, ставя кувшин. – Марочного возьми, семь бутылок осталось.

Аристарх Иванович кивнул. Марочное в праздники всегда шло хорошо… А до сыра, видите ли, не дошли руки. Лень–матушка! Некогда бутерброды делать, пустила б так, на вес… Он умышленно распалял себя – в благодушном настроении, знал, не свершить задуманного.

Видел краем глаза, как Попова выдвинула ящик с деньгами, достала две или три бумажки, положила сзади витрины. Он не поворачивался. Заглянул на нижнюю полку – бутыли из‑под сока пусты. Не забыть бы выписать сок… Опустив марлю, направился к себе.

– Аристарх!

Он выжидательно остановился. Тихонько стукнула она пальцем по прилавку – как цыпленку, которого приглашают поклевать.

К стойке чинно приблизился Лир, пустой стакан поставил – не на прилавок, на весы. Только Лир мог позволить себе такое! Аристарх Иванович, так и не проронив ни слова, удалился. Следом за ним в кабинетик вошла Попова. По–хозяйски прикрыла за собой дверь.

– Там что, есть кто? – кивнула она в сторону зала.

Он сделал вид, что не понимает.

– Где?

Попова вынула из кармашка деньги, на стол положила.

– Не берёшь чего? В зале кто, спрашиваю…

Аристарх Иванович озабоченно нажал на ручку сейфа.

Не поддалась… Он вспомнил, что сейф заперт.

– Не знаю, – ответил он. – По–моему, никого. – Попова повернулась, чтобы уйти, но он остановил её: – Подожди! Возьми это. – И подвинул ей деньги, три пятирублевые бумажки, – негусто за два выходных дня, один из которых праздничный.

– Ты чего?

Аристарх Иванович, не отвечая, рылся в карманах – искал что‑то.

– Там что, в зале кто?

– Не знаю… – Он пожал плечами. – В зале клиенты.

– Ну а в чем дело? – начинала уже злиться она.

– Ни в чем… Возьмите, пожалуйста, деньги.

Увидел, что держит ключ от сейфа, сунул было в карман, но сообразил, что его‑то и ищет.

– Мало, что ли?

– При чем здесь…

– В субботу без тебя трое гавриков было. Вчера тоже. Всем марочное налей!

– При чем здесь мало! Не надо ничего.

– То есть?

– Ничего не надо. Мы теперь иначе будем работать.

Открыл сейф, достал папку с накладными. Ребром ладони отодвинул деньги.

– Объясни толком, что случилось.

Аристарх Иванович неторопливо развязал папку. Не подымая глаз, перебирал накладные. Раздался требовательный металлический стук – монетой о прилавок: буфетчицу звали.

– Ну чего молчишь?

– А я все сказал, – слегка даже удивился Аристарх Иванович. – Иначе будем работать.

– Как иначе?

– Обыкновенно. Как в инструкции написано. И я прошу никого не угощать, – прибавил он, подняв голову. – Кто бы ни был. Пусть хоть сам управляющий.

Попова смотрела на него, поджав губы. Какой‑то особенно большой и безобразной выглядела загримированная под родинку бородавка. Словно выросла за эти несколько минут…

– Чтобы я никого не угощала?

– Все. Не только ты. Все. Мы будем работать иначе.

Опять раздался нетерпеливый металлический стук.

– Идите, – сказал Аристарх Иванович, – Потом поговорим.

Попова не спускала с него своих холодных глаз. Затем молча вышла – не притронувшись к деньгам, даже не взглянув на них.

Задумавшись, прошёл трамвайную остановку, но возвращаться не стал, хотя до столовой было несколько кварталов. Умышленно тянет время?

Турковская не терпит неясностей – уж она‑то выжмет из него, чего вдруг вздумалось ему ломать заведённый порядок. Конечно, он не обязан отчитываться в подобных вещах, но после нескольких лет, в течение которых регулярно давал деньги, мыслимо ли просто проинформировать, что отныне она не получит от него ни гроша. Он и сам не будет иметь ни копейки сверх зарплаты, но разве она поверит этому? Решит: из скупости не желает делиться. Истинная же причина его внезапной честности покажется ей смехотворной: какая связь между сыном и торговлей пивом? Бред, фантазия свихнувшегося от книг человека! Да что Турковская, он сам не видел сейчас этой связи. Но он знал, что не имеет права заново взвешивать «за» и «против».

Попова плюнула на его бестолковые протесты, но это ничего, он вернёт ей её замусоленные пятирублевки сегодня же вечером. Главное —не дрогнуть перед Турковской.

Аристарха Ивановича знобило. Он усмехнулся: не от страха ли? Нет, просто холодно нынче, дует восточный ветер, и похоже, пойдёт дождь. Зря зонт не взял. Но мысль не прилипала к погоде, бежала, обгоняя, вперёд, туда, где он будет через четверть часа.

Ничего хорошего, разумеется, не ждёт его, но подкопаться к нему трудно, а без причины… Аристарх Иванович снова усмехнулся: без причины! Отыскал же директор гастронома повод уволить его, а ведь крепко стоял на ногах! Четырнадцать лет стажа, лучший в городе специалист по мясу, у его учеников – свои ученики. Постоянные клиенты звали его по имени, не подозревая, что едва ли не каждый кз них имеет в мысленной картотеке продавца своё обозначение: «Госпожа Бовари», «Гимнастка», «Доктор», «Кошечкина хозяйка», «Черные перчатки», «Дама с портфелем»… Так было уютней работать.

Не все нравилось ему, но делить покупателей на любимчиков или пасынков не позволял себе. Качество отпускаемого товара не должно зависеть от обаяния клиента. Да и как обманывать людей, которые зовут тебя по имени и демонстративно не смотрят на весы, демонстративно сдачу не пересчитывают. «Тёмный» заработок неудержимо таял. Чтобы не ущемлять семью, Аристарх Иванович устроился по договору на мясокомбинат и в те дни, что был выходным в магазине, работал в цеху обвальщиком. «Тёмный» заработок таял, и это ощущал не только Аристарх Иванович, но и директор гастронома, и его зам, и главный бухгалтер, для которых он безвозмездно оставлял в служебном холодильнике филейные части. Продавцы соседних отделов здоровались с ним сквозь зубы. Даже напарник Миша, его бывший ученик, был холоден с ним. А плевать! Никогда ещё положение, в котором находился Аристарх Иванович, не напоминало в такой степени описываемых в книгах ситуаций. Читатели, знал он, были б на его стороне. По вечерам он просматривал учебники за десятый класс – решил летом поступать в торговый.

У директора магазина была редкая фамилия – Рысь. Будто специально подобрали! Однако этот сильный человек с хищной фамилией и музыкальными пальцами – все знали, что он играет на пианино, – по–прежнему относился к своему старшему продавцу с отеческой благосклонностью. Интересовался делами в отделе, спрашивал, не требуется ли помощь, и просил помощи сам.

– Хочу с вами посоветоваться, – сказал раз, пригласив к себе, заботливо в кресло усадив и открыв бутылку «Боржоми». – Вы знаете, что сейчас всюду утрясают штатные расписания. Ваш отдел, согласитесь, не может быть исключением.

Из бутылки, шипя, лилась в бокал вода, но Рысь смотрел не на бокал – на Аристарха Ивановича. Предложил, прежде чем поставить бутылку:

– Не желаете?

Аристарх Иванович молчал. Мысленно перебрал всех четырех продавцов, что работали в отделе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю

  • wait_for_cache