Текст книги "До свидания, Светополь!: Повести"

Автор книги: Руслан Киреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

– Не буду я в кастрюлю…

– Тогда терпи. Ты уже большая девочка.

Она окинула взглядом комнату, будто не спешила к НЕМУ и проверяла, все ли в порядке, потушила свет и медленно вышла.

Рая лежала на спине. Как славно было ей вчера в это время! А может, так делается специально: день хороший, день плохой? Тогда завтрашний должен быть хорошим… Она закрыла глаза. В той комнате приглушённо смеялась мать.

Приснилось ей, будто она играет на пианино, а рядом, с баяном на коленях, дожидается своей очереди Иванова. Раины руки летают, а вместо платья на ней ситцевый халатик.

СУББОТА

Иванова хорошо улыбнулась ей.

– Ты вчера так быстро – я и опомниться не успела.

Оправдывалась… Иванова – сама Иванова! – оправдывалась перед ней.

– Я в кино спешила, – вспомнила Рая.

На большой перемене вышли из класса вместе. «Только не тарахти, как сорока, – мысленно наказывала она себе. – Ничего особенного не произошло. Две девочки познакомились – это вполне естественно».

После уроков, как всегда по субботам, Харитон делал политинформацию. Вид у него был такой, словно это он подстроил события о которых рассказывал. Тепа, придвинувшись, зашептала что‑то, но Рая строго показала глазами на Харитона: слушай. А у самой замирало дыхание: неужели вместе с Ивановой пойдут домой?

Вместе… Набравшись духа, о завтрашнем дне заговорила Рая.

– На море идём. Весь двор. Хочешь с нами?

– На какое море? – удивилась Иванова, и так мило вышло у неё это.

– Светопольское. Водохранилище у нас так называют. Но там и пляж есть, и навесы… И место специальное, если кто плавать не умеет, – прибавила она на всякий случай.

Иванова нерешительно молчала.

– А вы одни пойдёте?

– Как одни?

– Без взрослых?

– Конечно, одни! – засмеялась Рая, но тут же сообразила, что без взрослых Иванову могут не пустить. – С нами Вадька Конь идёт… Вадик Коннов. Из семнадцатой квартиры. Он в десятом классе учится, ему даже курить разрешают.

– Я не знаю… Как мама.

– Ты скажи ей – весь двор идёт. Там как на море настоящем, вот увидишь. И катера, и спасатели, и радио даже… – Осеклась, спохватившись, что опять трещит, как сорока. Прибавила безразлично: – В общем, сама решай. Сбор в девять, на площадке. Ты это… Выйдешь сегодня? – выговорила она, поправляя воротничок.

– Сегодня музыка, – грустно ответила Иванова. – А на море постараюсь…

Они стояли с портфелями в руках у её дома – две девочки, две подруги… Так, во всяком случае, решила соседка Валентина Потаповна, моя двоюродная бабушка, которая, склонив набок голову, проходила мимо. Все пело внутри у Раи, но виду не подавала, и сколько усилий потребовалось ей, чтобы не помчаться сломя голову, а степенно пройти через весь двор. Она понравилась Ивановой; конечно, понравилась – иначе разве был бы её голос грустным, разве ждала бы она Раю у парты, когда Харитон отпустил их!

Прямиком направилась к зеркалу, но остановилась и круто повернулась к зеркалу спиной.

– А фигушки не хочешь? – сказала себе. – Ты ужасная кокетка, Раечка, тебе бы только в зеркало смотреться.

Погляди лучше, что делается в квартире. Убери кровать, перемой посуду, а потом посмотрим на твоё поведение.

Деловито начала застилать постель, но не выдержала, засмеялась, закружилась с подушкой по комнате. К зеркалу подлетела. На неё глядела, вжавшись подбородком в подушку, рыжая счастливая рожица, и даже дырочка между зубами казалась прелестной.

Вволю полюбовалась собой, потом строго сказала: хватит валять дурака! Дел – непочатый край. Проворно убрала все, поела, отнесла матери щи (как везло ей сегодня! – даже щи были, несмотря на сентябрь, её любимые, зеленые) и села за уроки. Прямо, положив локти на стол, как учили их в первом классе.

Не получалась задачка по алгебре. Рая отложила было тетрадь – спишет завтра у Майки, но сейчас же упрямо сжала ладонями виски.

От задачки оторвала Зина: пришла на море проситься. Рая обрадовалась, что можно передохнуть, и тотчас осудила себя за эту нечаянную радость.

– Ты сама скажи матери, а так она не пустит, – плаксиво тянула Зина. Губы и подбородок её были в шоколаде.

– Вытрись! – грубовато сказала Рая. В голове гудело – с непривычки: никогда не занималась столько – и она решила, что для пользы дела можно развеяться. Дыню достала.

– Садись!

Зина, точно зверёк какой, проворно вскарабкалась на стул. Не так дыни хотелось ей, как посидеть с Раей, и Рае это было приятно, хотя понимала, конечно, что Зина – червяк, только перешла в третий класс. Тоже ещё, подружка!

– А мамаша опять врала, —прошепелявила она, и глаза её, поднятые от дыни, заблестели. – Говорит, тётям делают специальный укол в больнице.

Как‑то, месяц или два назад, хвастала она, что её матери сделали укол и скоро у неё появится братик. Рая тогда объяснила ей, откуда берутся дети. Зина слушала, разинув щербатый рот. Не верила, и Рая, взяв с неё слово, что не проболтается, показала половинку открытки, которую подарила ей Тепа. Другую половинку Тепа потеряла, но и так все было понятно.

Брала её Рая и в Глухой переулок, куда мы тайно шастали смотреть заспиртованного зародыша. Женская больница помещалась тут. Мы протискивались между железных прутьев и, скрытые зарослями сирени, подкрадывались к окнам. Под ногами скрипели битое стекло и ржавые крышки из‑под консервных банок, темнели кучки засохшего кала. На подоконнике стояла банка с зародышем. У зародыша была большая голая голова и скрюченное тельце. Между белыми занавесками можно было подглядеть, как раздеваются женщины. Мы прыскали и зажимали рот потными ладонями.

И ещё кое–чему научила Рая свою маленькую соседку: притвориться спящей и подождать, когда лягут родители. То же самое советовала ей когда‑то Ника, но Рае подслушивать было нечего: отец уже не жил с ними, а ИМ мать ещё не обзавелась.

– И ночью я слушала, – расширив глаза, прошептала Зина. – Даже два раза слушала и не слышала ничего.

– И хорошо, что не слышала, – с неудовольствием сказала Рая. – Ешь вон!

– Но ты же говорила…

– Мало ли что я говорила. – Кусок вдруг выскользнул из её мокрых от дыни рук. Рая вспыхнула. – Ешь, а то домой пойдёшь!

Зина притихла, и обе ели молча. Спелый сладкий запах стоял в комнате.

– Надо не о глупостях думать, а учиться лучше. – Она поднесла к губам искрящуюся на солнце дольку. – Я нарочно сказала, а ты и уши развесила.

Но видела: не поверила Зина.

Уходя, робко напомнила о море.

– Не знаю, – процедила в ответ Рая. – Может, дождь ещё будет.

Солнце и вправду спряталось за облако. Зина поглядела в окно, жалобно вздохнула и вышла. Рая снова взялась за задачку.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Было девять, все собрались и ждали только Жанну с Шуриком, а Иванова все не выходила. Рая неумолчно болтала, смеялась громче всех и даже не смотрела в ту сторону, откуда должна была появиться Иванова. Вспомнил о ней Вадька Конь.

– Да, а где же новенькая твоя? – На нем были смешные, по щиколотку, штаны, названия которых мы тогда ещё не ведали. – Слетала б за ней.

Рая пожала плечами.

– Что это я полечу?

– Потому что ты знаешь её. Я бы знал – я побежал.

– Пожалуйста, – сказала Рая. – Мне не лень.

Аккуратно поставила на скамейку яркую сумку, которую выпросила у матери, и пошла.

Дверь открыла маленькая женщина с пышными пепельными волосами. На ней переливался жёлтым атласный халат. «Мать», – догадалась Рая и поспешно, чтобы не задерживать, спросила Дину.

– Дина, к тебе! – не повышая голоса, проговорила женщина. Оставив дверь открытой, вернулась к столу, за которым в шелковой пижаме сидел отец Ивановой. Газету читал – на весу, так все было заставлено белой и миниатюрной, почти кукольной посудой.

Из другой комнаты, завязывая пояс ситцевого халатика, поспешно вышла Дина. Чистое лицо по–утреннему светилось, но было печальным. Рая все поняла.

– Дина, недолго, – вполголоса предупредила мать.

Иванова прикрыла за собой дверь. С мольбой глядели карие глаза: совета спрашивали. Рая качнула головой: нет? – и Иванова, не спуская с неё глаз, повторила за ней это грустное движение. А со двора доносились голоса и смех.

– Может, ещё попросишь? – с надеждой проговорила Рая. – Скажи, Вадька Конь идёт. Вадик Коннов… Даже Зину отпустили, а она… – И Рая показала рукой, какой клоп – Зина. – Мы сколько ходили – никогда ничего. И Вадик Коннов, а он в десятом классе. Погодка какая…

Дина смотрела на неё с завистью. И вдруг решилась. Шепнув: «Подожди!», юркнула в комнату.

Рая стояла, не шевелясь, словно малейшее движение могло повредить тому, что свершалось за глухой дерматиновой дверью. «Не ушли бы», – мелькнуло в голове, но тут же подумалось, что она не одна здесь – с Ивановой, а значит, их подождут.

Вместо Дины появилась её мать. Рая растерянно отступила.

– На какое такое море вы идёте?

– На Светопольское… У нас водохранилище так называют.

Мать утомленно смотрела на неё красивыми, как у Дины, глазами. О своих веснушках вспомнила Рая.

– С кем вы идёте?

– Со всеми. Вадька Конь идёт… Вадик Коннов тоесть. Это мы его так называем… Он в десятом классе. Жанна с Шуриком, их папа главный…

– Какой Вадик Коннов? – с досадой перебила мать. – Дина – Вадик Коннов, ты – Вадик Коннов… – и направилась к выходу.

Только сейчас Рая заметила замершую за её спиной Дину. Переглянулись и – за матерью, на цыпочках. Та, однако, не вышла на улицу. Посмотрела на свои отделанные белым мехом тапочки и осталась в парадном. Ладонью прикрыв от солнца глаза, глядела на площадку.

– Ну где же, все дети, ни одного взрослого. – Она повернулась к дочери, и та виновато потупилась. – Нет, Дина, я не могу тебя отпустить. – Атласный халат блеснул на солнце. – Кофе стынет, – напомнила она, прежде чем прикрыть дверь.

Дина не поднимала глаз. Лицо её было розовым.

– Хочешь, я не пойду? – тихо предложила Рая.

Благодарно вскинула подруга глаза.

– Что ты! Я-. – У меня музыка все равно. – И вдруг – горячо и торопливо, шепотом: – Заходи вечером. Когда вернёшься… Обязательно, а?

У Раи перехватило дыхание. Она молчала.

– Они в шесть в кино уходят. Приходи, хорошо? Я тебе поиграю… Марки посмотрим.

К площадке шли, держась за руки, Жанна и Шурик; она – в пышном сарафане, он – в коротких штанах. Все гурьбой двинулись к воротам.

– Приду! – повернувшись, быстро сказала Рая. Дина кивнула и скрылась в коридоре. Не хотела, чтобы видели её.

Нарядную Раину сумку нёс Саня.

– Что, мама юбкой накрыла? – спросил Вадька Конь.

– Не пустили, – ответила Рая и отвернулась. Но вот что примечательно: облегчение почувствовала она. Разочарование, да, но и облегчение тоже.

Когда‑то на месте сегодняшнего водохранилища извивался Риглас, по обоим берегам которого тянулись заросли кизила и ежевики, шиповника, тёрна и дикой сливы. Разумеется, были другие деревья и кусты, но для нас существовали лишь те, с которых можно было полакомиться. Воронцовской называлась эта роща. Или попросту Воронцовкой. Мы ходили сюда с Валентиной Пота–повной, моей двоюродной бабушкой, а иногда нас подбрасывал на своём грузовике Раин отец, тогда ещё живший с ними. Глубокие места, где мы купались, назывались «глинками». Там и тут росли корявые кусты тёрна с россыпью синих ягод. Помню, как учил Раин отец определять, поспел ли тёрн: стереть пыльцу, и, если ягода все равно останется синей (не зеленой!), можно есть её.

Рая тоже наверняка помнит эти вылазки. Вот, выскочив из воды, шлепается она на потрескавшуюся от солнца белую глину, прижимается к ней озябшим телом, а глина остывает под ней и делается скользкой. Отец обсыхает на корточках, курит, задумчиво глядя на воду. Рая, осторожно поднявшись, подкрадывается сзади, щекочет длинной травинкой загоревшую шею. Отец отмахивается, как от мухи, она выжидает немного и лезет опять. Внезапно он вскакивает, ловит её и тащит в воду. Она барахтается в его руках и визжит.

Однажды они поймали ежа. Сперва отец не хотел брать его с собой, говорил, мама выгонит их из дому вместе со «зверюгой», но у мамы в этот день оказалось чудесное настроение. Поставили гостю блюдце с молоком, а вечером, когда отец лёг, они с Раей положили на пол яблоко, забрались с ногами на диван и, затаив дыхание, долго караулили, когда же ёж наколет яблоко. Напрасно! В тот вечер он и носа не высунул из‑под шкафа.

Теперь на месте Воронцовки с её «глинками», с зарослями тёрна и небольшой черешневой рощей простиралась зелёная гладь воды. У берега с навезенным песком вода была желтоватой от мути, мельтешили голые тела, а дальше, за буйками, ползали лодки и с рокотом тащились на другой берег перегруженные катерки.

Вадька Конь, командно вышагивающий впереди, остановился вдруг, бросил на песок авоську и с ходу принялся стягивать через голову рубашку. Все тотчас посваливали в кучу пожитки, лишь Жанна нерешительно держала мешочек с синими ручками. Сверху, аккуратно сложенное, желтело махровое полотенце.

Перекопав все в сумке, Рая выдернула купальник и помчалась к кабинке. Конечно, что это за купальник! – мешок, в котором и плавать‑то неинтересно, но до настоящего – из трусиков и лифчика – она не доросла ещё; особенно до лифчика.

Не вылезала из воды долго. Ныряла, делала стойку, упираясь руками в землистое дно, плавала «по–собачьи» и пробовала по–настоящему, как Вадька Конь, но её сразу же тянуло вниз, хоть она и колошматила по воде изо всех сил. Задрав голову, видела, как отвесно падают, серебрясь на солнце, поднятые ею брызги.

Один раз Вадька Конь напал на неё. Она завизжала и шарахнулась в сторону, но он настиг её и, подняв, швырнул в воду. Она вынырнула, широко раскрыла залитые глаза, завертела головой, отфыркиваясь. А Вадька, крупно и сильно взмахивая руками, гнался уже за Жанной. Все вокруг разноголосо смеялось, кричало, по радио без конца прокручивали «Ландыши», мужской голос бубнил правила поведения на воде, а женский скороговоркой объявлял посадку на катер.

Рая отыскала местечко и утомленно растянулась на горячем песке. Сквозь закрытые веки багрово пробивалось солнце. Спина обсыхала, нагревалась, а мокрые руки под щекой оставались приятно холодными. Поблизости сладко беседовала с ребёночком мамаша. Рае хотелось взглянуть на них, но лень было открывать припечённые солнцем глаза. Дремотно проплывали бессвязные мысли. О чем думала она? Об Ивановой? О том, что вечером они будут вместе?

– Шептунова! – гаркнул над ухом Вадька Конь, и она рывком подняла голову. Он высился совсем рядом – в мокрых трусах, подвёрнутых и подкрученных «под плавки». Победоносно пляж оглядывал – её искал.

– Чего? – спокойно произнесла Рая.

Он ошалело уставился на неё.

– Фу ты! А я тебя… Жрать иди.

И сразу же близко запахло хлебом и спелыми грушами. Она встала, отряхнула песок и, ужасно голодная, быстро пошла к своим, на ходу ополоснув в мутной воде руки.

На сиреневой подстилке разложилась отдельно от всех Жанна. Глаза её были закрыты, а на носу опрятно белел клочок газеты. Вадька Конь ткнул её в бок ногою, большим пальцем. Жанна испуганно села.

– Сумасшедший!

Бумажка слетела с носа.

– Доставай, что там маменька напихала, – приказал Вадька. – И тряпку давай!

Подстилок никто больше не припас; встряхнули Жаннину, выложили у кого что было. Кожух спешил достать своё быстрее всех. Ел вяло, забывчиво на воду глядел. Жанна брала только своё, зато Вадька Конь уписывал все подряд. Хрупали огурцы, которые он отполовинивал мощными зубами, а белые, сверкающие на солнце яйца – те целиком проваливались в рот.

– Нажимай, – пробубнил он Сане, тыкая в спичечную коробку с крупной солью зелёный лук, – Голодным останешься! – и придвинул поближе к нему рассечённую на толстые куски коляску колбасы.

Саня смутился и незаметно отодвинул колбасу. Ел он мало, но силы у него было не меньше, чем у Вадьки. Как гибко скользило в зеленой воде его коричневое тело! Как ловко на волнах лежал, раскинув руки!

Рая тоже пробовала полежать, но всякий раз шла ко дну. Кто‑то схватил её за локоть. Вадька Конь! Вскрикнула и – в сторону, готовая радостно завизжать, но обернулась и узнала Кожуха. Блестящие волосы плоско налипли к голове, и, может быть, поэтому мокрое лицо с зубастой улыбкой казалось приплюснутым.

– До тебя и дотронуться нельзя?

– Я думала, это не ты, – холодно сказала Рая.

– Другой? Шурик?

Рая презрительно фыркнула и поплыла прочь. Кожух обогнал её. Он плавал «по–морскому», широко разводя под водой руки.

Рая, запыхавшись, встала на ноги.

– Чего тебе?

– Ничего. Плаваю.

Тогда Рая вышла на берег и умышленно легла возле Жанны. Сквозь тонкие веки все так же пробивалось солнце, по–прежнему гомонил и смеялся пляж, наверху мерно бухали в волейбол, но – словно улитка проползла по голому телу. Каким же омерзительным было случившееся на чердаке! Омерзительным… Она вдруг ощутила – ногами, грудью, лицом, всем своим погруженным в солнце телом, что она – девушка, женщина…

Жанна сделала гимнастические движения, пожаловалась, что вода – как парное молоко, даже купаться противно, но – пошла. Кожух только и ждал этого – сейчас полезет. Рая ненавидела его, и ей было противно, но страшно не было.

Так и есть: присел рядом на корточки.

– Хочешь тёрна?

Она отвернулась и закрыла глаза.

– Пойдём, я местечко знаю. Во тёрн! Недалеко отсюда. Пойдём, слышишь?

Не слышит. Не слышит, и все. Он придвинулся ближе и зашептал:

– На то обижаешься? Ну что я тебе сказал особенного? Ты – мне, я – тебе…

О чем он? Она открыла глаза и увидела множество голых ног; неподвижных, перетаптывающихся, почёсывающих одна другую.

– Пойдём, никто и не заметит. Сперва ты, потом я. Мы недолго, пособираем, и все.

Рая, не поворачиваясь, твердила себе, что все равно будет сегодня у Ивановой, пусть он хоть что говорит.

Кожух дотронулся до её плеча.

– Последний раз. Пособираем, и все…

Рая резко обернулась.

– Никуда я не пойду с тобой! Никуда, понял?

Кожух испуганно осмотрелся.

– Тише! – зло слетело с его губ. – Дура! Королеву из себя корчит.

Больше он не приставал к ней. Рая лежала не шевелясь. Ужасная мысль пришла ей в голову. Случись с Ивановой то, что случилось с ней, это нисколечко б не изменило Иванову. Такой же чистой осталась бы она и такой же недосягаемой для Раи. И это – именно это! – было почему‑то страшнее всего.

В лодке, забредшей по эту сторону буйка, восседала Ника. Купальник из двух жёлтых полосок, широкополая шляпа, белая и лохматая, огромные зеркальные очки… С нею был мужчина в плавках – весь в мускулах и черных волосах. Осторожно подгребал он одним веслом.

– Ника! – крикнула с берега Рая и помахала высоко над головой.

Зеркальные очки блеснули в её сторону. Заметила, дружески приподняла руку. Рая, не глядя под ноги, вошла в воду.

– Вы где? – с интересом спросила Ника.

– Здесь! Все здесь. Мы все пришли.

Ника откинулась. Упираясь в борта тонкими руками, оглядывала берег. Такой молочно–белой казалась она по сравнению со своим черным спутником. А ведь она пропадает здесь все выходные.

– Где же вы? А, вижу, – обрадовалась она. Долго смотрела, потом снисходительно кивнула на Раю: – Сестрёнка.

Мужчина равнодушно скользнул по ней черными глазами. За буёк отгребал он. Рая глядела им вслед с завистливым восхищением.

Иванова открыла сразу – ждала. На ней было белое платье. Отступила, пропуская гостью. Но – Рая:

– Твоих нет?

– Ушли.

Рая утомленно перевела дыхание, будто прямо с моря сюда. На самом же деле успела помыться в огромном, как бассейн, эмалированном тазу, переодеться во все чистое и даже перехватить на ходу горбушку с помидором.

– Фу! Нажарились.

– Хорошая вода?

– Что ты! Блеск!

Скинув босоножки, прошла и бесцеремонно села.

– Ну и пекло! – Вытянув ноги, помахала перед лицом рукой. – Не вода, а парное молоко. Даже купаться противно. Назад шли – сад почистили, оскомина аж.

Дина не отрывала от неё заворожённых глаз.

– Как почистили?

– Как чистят! Мальчики пару слив тряхнули, и будь СПОК.

– Зеленые ещё?

Рая присвистнула.

– Откуда сейчас зеленые? Цимус!

– А ты говоришь – оскомина.

– Ну, это так. Когда много – и от сладкого оскомина.

Нахмурившись, разглядывала картину в золочёной раме. В музеях такие…

Дина поставила на стол вазу с персиками.

– Кушай.

– Что ты! – Рая засмеялась и похлопала себя по животу. – Там компот уже.

Ни на миг не забывала, что Дина обещала поиграть ей, но на пианино даже не смотрела.

– Ты говорила – марки собираешь.

Просто так сказала и удивилась, как ожила вдруг Дина. Проворно достала из тумбочки два тяжелых альбома, бережно на стол положила. Когда‑то Рая тоже собирала марки, потом забросила и даже не знала толком, где сейчас папиросная коробка «Три богатыря», в которой они хранились.

Осторожно переворачивала Дина плотные листы.

Ждала подолгу, а Рае хватало несколько секунд, чтобы обежать все взглядом. Но она и не торопила. Лишь досмотрев до конца, поднялась и, как бы разминаясь, как бы случайно, подошла к пианино.

– Давно играешь?

– Со второго класса. – И взяла персик. – Мне ещё итальянские обещали – семнадцать штук.

Рая коснулась полированной поверхности. От пальца остался след, она глядела на него с тревогой, но дымчатое пятнышко это быстро испарилось.

– Ну и как? – произнесла она.

– Что – как?

– Ничего получается? – И – набравшись духу: – Ты говорила, кажется, – поиграешь.

Дина не стала ломаться. Спросила лишь: «Сейчас?» и когда Рая утвердительно кивнула (голос – тот мог выдать её), положила персик обратно в вазу, вытерла носовым платком руку и села.

Ещё никто никогда не играл специально для Раи. Сердце её бухало. Она боялась: вдруг слышит Дина, и это мешает ей.

Две вещи сыграла она. Потом, не закрывая пианино, повернулась на круглой своей табуреточке.

– Давай чай пить! – Как ни в чем не бывало. —У нас «Мишки» есть. Ленинградские, маме привезли.

Музыка все ещё звучала в Раиных ушах.

– Не хочется, – выдавила она. – Слив наелись.

Дина тихо опустила крышку.

– А я никогда не ела с дерева…

Рая рассеянно посмотрела на неё.

– Сливы?

– Вообще ничего. Шелковицу только, когда в Витте отдыхали.

К столу подошла, долго глядела на вазу с персиками, но – не взяла. И тут Раю осенило.

– Идём! – сказала она.

– Куда?

– Ты с дерева хотела? Сливу? Сейчас попробуешь, идём! Прямо с ветки!

Дина не решалась.

– А если увидит кто? Это очень далеко?

– Рядом совсем!

Недоверчивая улыбка тронула красивые Динины губы. Не спуская с Раи глаз, надевала туфли.

К своему палисаднику привела её Рая.

– Видишь?

– Что? – прошептала Дина и взяла её за руку.

– Вон – видишь?

Дина всматривалась. Между тёмными бровями пролегла складка. Рая отодвинула ветку. В лучах заходящего солнца блестела слива – крупная и сизая.

– Рви, – тихо приказала Рая.

– А ничего?

– Рви!

Иванова огляделась и ловко, по–обезьяньи, цапнула сливу. Словно на качелях вниз летела она – таким было её лицо. Рая быстро втащила её в коридор, и здесь, переглянувшись, обе прыснули. С удалью и страхом глядела Иванова на дверь. Погони ждала?

– Дурочки мы! – опомнившись, громко сказала Рая. – Это же наше дерево!

Дина недоуменно повернулась к ней.

– Наше! – со смехом повторила Рая. – Я сама его сажала. Я живу здесь.

Между бровями снова появилась складка.

– Зачем же мы прятались?

– Я и говорю – дурочки! Ты так трусила, что и я с тобой.

Иванова медленно разжала пальцы. Слива будто разбухла, как сорвали её, – всю ладонь занимала.

– И рвали зачем…

– Есть! Ты же хотела с дерева.

Иванова подумала, подержала ещё, потом тихо опустила руку. Огляделась. Рая увидела обшарпанные стены, различила запах керосина и подгорелой картошки.

– Мы так, временно здесь, – соврала она. – Нам обещали… Хочешь, зайдём? Марки покажу.

Иванова живо повернулась.

– Ты тоже собираешь?

– Баловалась в детстве. От нечего делать.

Даже не мечтала, что Иванова когда‑нибудь побывает у неё…

– Только у нас не убрано, – предупредила она и прокашлялась – так сипло зазвучал вдруг её голос. – Мамаша работает, а я не успела.

– Можно поменяться, – неуверенно произнесла Иванова.

Рая не поняла.

– Как поменяться?

– Марками. Если одинаковые.

– Ты что! Да хоть все бери. На что они мне – только место занимают.

Они завернули и оказались в темноте.

– Осторожно тут. Понатаскали всякой дряни… Соседи.

Просунула руку под дуршлаг и обмерла: ключа не было.

– Мамаша пришла, – вполголоса предупредила Рая и толкнула дверь. – Заходи, пожалуйста, – громко пригласила она.

– Кто? – хрипло и обеспокоенно крикнула из другой комнаты мать. Кончилось пиво – иначе разве бы явилась в такую рань! Да ещё в воскресенье…

– Это ко мне. Марки посмотреть.

Мать выглянула – в одной комбинации, с угрюмым любопытством на лице. Неприветливо ответила Ивановой на её «Здравствуйте» и снова скрылась.

– Садись, я сейчас, – бросила Рая и поспешно, пока мать не пожаловала сюда, скользнула в другую комнату. – Это Дина Иванова, – прошептала. – Они вместо Затонских, с Урала приехали. На пианино играет – прелесть.

Мать, сопя, натягивала платье. Старое, с пятном на подоле…

– Я от них сейчас. Картины у них такие… Пианино… Она с детства играет.

Ни слова в ответ… Вышла, насупленная, и Рая сейчас же поманила Иванову. Плотно дверь закрыла.

– Не обращай внимания. Она всегда так, когда устанет. Рубай пока, – кивнула она на сливу.

Опустившись на колени, с беспечным видом перебирала книги. Куда запропастились марки? Что‑то со звоном упало в той комнате, мать выругалась. На Иванову покосилась Рая. Неприкаянно стояла она посреди комнаты.

– Да ты сядь! И сливу чего не ешь?

Иванова посмотрела на сливу.

– А её… Вы не опрыскивали её?

Рая громко засмеялась.

– Ты что! Там всего девять штук было. И дождей столько… Дай я тебе…

Вскочила, взяла у неё сливу и, осмотревшись, вытерла кончиком тюлевой накидки. Иванова аккуратно разломила сливу надвое, протянула половинку. Рая замахала руками.

– Ты что, я во! – провела она по горлу ребром ладони.

Но когда Иванова ела, исподволь следила за ней: хороша ли?

Всю этажерку переворошила – коробки с тремя богатырями не было. Может, мать сунула куда, но сейчас лучше не лезть с расспросами. Рая пообещала принести марки завтра в класс. Слабо кивнула в ответ Иванова, и они вышли.

На площадке играли в «кольцо налицо». Водил Вадька Конь. Он сразу же положил «кольцо» Дине, и она свободно поднялась, едва «кольцо налицо!» крикнул он. Никто даже не пытался задержать её, хотя все, конечно, понимали, что кому же, как не ей, новенькой, достанется «кольцо»!

Иванова начала с того края. Насторожённо, как и все, следила Рая за её руками, сама же была уверена, что положит Иванова ей. Незаметно вытерла вспотевшие от волнения ладони.

Прикосновение Дины было нежным и продолжительным. Тёплый пятак скользнул в руки. Пусть сидит! Рая делала вид, будто караулит Жанну.

– Кольцо–кольцо, выйди налицо, – отступив на шаг, негромко сказала Дина.

Все мы, точно сговорившись, бросились держать Раю. Поздно! Она стояла и улыбалась.

Когда стемнело и Дина ушла домой, начали играть с желаниями. Придумывал их Вадька Конь: постучать в окно скандальной тёте Моте; слазить в тёмный подвал; поцеловать Жанну. Жанна визжала и закрывалась руками, Саня же, которому досталось это желание, смущённо улыбался. Мы горячо доказывали, что так нечестно.

Домой Рая вернулась в начале одиннадцатого. Коробку с тремя богатырями отыскала под столом среди старых игрушек. Наспех поужинав, села за алгебру. Кровь из носу, но решить задачу – иначе весь день пойдёт насмарку.

Вслух твердила условие – раз, другой, а ноги ныли от усталости, голос плыл, клонилась к столу голова.

– Рыжик! – услышала она и с трудом подняла голову. – Ляжем давай, а? Завтра доделаешь.

Рая не сразу сообразила, где она. Виновато улыбнулась сквозь сон, побрела с неразлипающимися глазами к кровати.

– Умаялась моя девочка, – приговаривала мать, раздевая её.

Счастливой головой коснулась Рая подушки, а как мать укрывала её – уже не слышала.

ПОНЕДЕЛЬНИК

Будильник прозвенел, а она не открывала глаз, привычно нежилась в горячей утренней постели. Недолго. Вчерашний день вспыхнул перед ней, она вспомнила все и откинула одеяло. Пока грелся чайник, включила утюг, разыскала и выгладила воротничок. Приоткрыв глаза, на неё осоловело смотрела мать.

– Ты что? – И утыканная бигуди голова поднялась над подушкой.

– Воротничок пришиваю.

Помятым и немолодым было лицо матери.

– Чего это?

– Так… Понедельник сегодня.

Мать буркнула что‑то, уронила голову и через секунду спала.

Из дома Рая вышла, как и условились, без четверти восемь. Дина ждала её у ворот. Рая молча протянула коробку с марками. Тотчас же открыла её Дина, принялась жадно разглядывать.

– На уроке посмотришь, – небрежно бросила Рая, заметив, как просветлело вдруг Динино лицо, – нашла, значит, что‑то интересное.

Возле школы их нагнала Тепа.

– А я была у тебя вчера, сказали, ты на море. Я так удивилась… Чего же, думаю, мне не сказала, я бы пошла.

Ещё бы! Потому и не сказала. Вдруг отпустили бы Иванову? Тепа давно уже испробовала все – сама рассказала по секрету Рае, а та ей – про Кожуха. Как жалела она о своей болтливости!

Алгебру не стала списывать у Майки, а, пока отвечали у доски, сама корпела над задачкой. Тепа с изумлением глядела на неё сквозь толстые очки.

– Отвернись! – шепнула Рая. И прибавила безжалостно: – Раз осталась – ещё останешься.

Иванова рассматривала марки. На некоторых взгляд её задерживался подолгу…

Неторопливо возвращались с перемены в класс, когда откуда ни возьмись вынырнула с обеспокоенным лицом Тепа. Ни слова не говоря, взяла Раю за руку, к окну потянула. В первое мгновение Рая хотела отдёрнуть руку, но слишком настойчива и встревожена была Тепа.

– Проверять будут, – с ужасом прошептала она. – Шестой «а» – весь уже, теперь – «б», потом наш.

– Что проверять? – спокойно спросила Рая, но страшная догадка уже шевельнулась в её мозгу.

– Всех проверяют. Это… – Она неприметно пробарабанила пальцами по Раиному бедру. – Всех девчонок. И если это – сразу узнают.

Рае почудилось, что она давно уже смутно боялась такого. Впилась в Тепу глазами: не врёт ли? Не перепутала ли?

– Три доктора, – с застывшим белым лицом шептала Тепа. – До конца раздевают и проверяют. Все–все.

Прозвенел звонок, но они не шелохнулись. Тепа не спускала с Раи увеличенных очками рыбьих глаз. Спасения ждала.

– А если не пойти? – произнесла Рая. А сама уже знала, что не пойти нельзя: не явишься сегодня – вызовут завтра.

– Они всех… По списку.

За широким окном шли, будто ничего не случилось, люди, смеялись и безмолвно разевали рты; неслышно проплыл, поблёскивая солнцем, голубой автобус. Все, и Иванова тоже, узнают скоро, какая она…

– Девочки, звонок был.

Они повернулись – медленно, словно то, чего боялись они, свершилось. В класс со стопкой тетрадей направлялась немка. Они двинулись впереди неё, молча сели за парту.

Фантастическое чертово колесо весь урок мельтешило перед Раиными глазами. Вопли матери и беспощадные удары – чем попало, куда попало; суровое молчание отца – не в силах поверить, что его Рая стала такою; встретившись с нею у ворот, брезгливо обходит её Иванова в новенькой своей форме с накрахмаленным воротничком. И снова – мать, отец, осуждающий взгляд Сани, Иванова… Придвинувшись к Тепе, Рая прошептала, что смывается на перемене. Ближе этой очкастой девочки не было теперь никого.