Текст книги "Трилогия о королевском убийце"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 76 (всего у книги 135 страниц)

Глава 32

КАЗНЬ

Главный конюший Баррич был известен как человек, исключительно хорошо умеющий обращаться с лошадьми, отличный псарь и сокольничий. Искусство, с которым он обходился с животными, стало легендарным даже при его жизни. Он начал свою службу обычным солдатом. Говорят, что он вышел из народа, осевшего в Шоксе. Некоторые утверждают, что его бабушка была из рабынь и выкупила себе свободу у своего хозяина из Удачного благодаря какой-то необычайной услуге. Когда Баррич был солдатом, его свирепость в бою привлекла к нему внимание молодого принца Чивэла. Рассказывают, что впервые Баррич предстал перед своим принцем для дисциплинарного взыскания в связи с дракой в таверне. Некоторое время он служил Чивэлу как соперник на тренировках с оружием, но принц обнаружил его дар обращения с животными и поручил ему солдатских лошадей. Вскоре Баррич начал ухаживать за собаками и ястребами Чивэла и постепенно стал надзирать за всеми конюшнями Оленьего замка. Его знания и опыт лекаря пригодились и для пользования овец и свиней, а также домашней птицы. Никто не превзошел его в понимании животных.

На охоте Баррич повредил ногу и оставался хромым до конца жизни. По-видимому, хромота смягчила его свирепый нрав, которым он славился в молодые годы. Как бы то ни было, справедливо также, что до конца своих дней он оставался человеком, которому немногие по своей воле отваживались встать поперек дороги. Его травяные настои прекратили мор овец в герцогстве Бернс, последовавший за годами кровавой чумы. Он спас стада от полного уничтожения и, кроме того, не допустил распространения эпидемии на животных герцогства Бакк.

Чистая ночь под сияющими звездами. Целое здоровое тело, легкими прыжками несущееся по снежному склону. За нами снег каскадами падал с кустов. Мы убивали, и мы ели. Голод был удовлетворен. Ночь была смелой, открытой и холодной. Никакая клетка не сдерживала нас, никакой человек не бил нас. Вместе мы вкушали полноту нашей свободы. Мы шли туда, где течение реки было таким быстрым, что она почти никогда не замерзала, и лакали ледяную воду. Ночной Волк отряхнулся и глубоко вздохнул.

Наступает утро.

Я знаю. Я не хочу об этом думать. Утро, когда кончатся сны и наступит реальность.

Ты должен пойти со мной.

Ночной Волк, я уже с тобой.

Нет, ты должен совсем уйти. Ты должен отпустить.

Это он говорил мне по меньшей мере уже двадцать раз. Я не мог ошибиться в его мыслях. Ею настойчивость была ясной, его целеустремленность изумляла меня. Это было не похоже на Ночного Волка – так твердо держаться за идею, которая не имела никакого отношения к еде. Это решили они с Барричем. Я должен пойти с ним.

Я не мог понять, чего он от меня хочет. Снова и снова я объяснял ему, что попал в западню, в клетку, так же как он некогда был заперт в зверинце. Мое сознание могло пойти с ним, по крайней мере на некоторое время, но я не могу пойти с ним так, как он настаивает. Но каждый раз он говорил, что понимает это, но я не понимаю его. И мы снова возвращались к началу.

Я почувствовал, что он пытается быть терпеливым.

Ты должен пойти со мной, сейчас. Насовсем. Прежде чем они придут тебя будить.

Я не могу. Мое тело заперто в клетке.

Оставь его! – сказал он свирепо. – Отпусти!

Что?

Оставь его, отпусти его, иди со мной.

Что ты хочешь сказать? Мне умереть? Съесть яд?

Только если придется. Но сделай это сейчас, быстро, пока они снова не стали бить тебя. Оставь его. Пойдем со мной. Оставь его. Ты делал это прежде. Помнишь?

Усилие, которое от меня потребовалось, заставило меня острее ощутить нашу связь. Где-то далеко я окоченел от холода и мучился от боли. Где-то далеко каждый вздох раздирал болью мои легкие. Я ушел от этого в сильное здоровое тело волка.

Это правильно, это правильно. Просто оставь его. Сейчас. Просто отпусти.

Внезапно я понял, чего он добивается. Я не знал точно, как это сделать, и не был уверен, что смогу. Действительно, однажды я отбросил свое тело и оставил его на попечение волка только для того, чтобы через много часов проснуться рядом с Молли. Но я не до конца понимал, как это тогда получилось. И это было совсем по-другому. Я оставил волка сторожить меня, а сам ушел в небытие. На этот раз он хотел, чтобы я освободил свое сознание от собственного тела. Чтобы я по своей воле разорвал связь между ними. Даже если бы я понял, как это сделать, я не знал, так ли уж хочу этого.

«Просто ляг и умри», – сказал мне Баррич.

Да, это правильно. Умри, если не можешь иначе, но иди со мной.

Внезапно я решился. Доверие. Довериться Барричу, довериться волку. Что я терял?

Я набрал в грудь побольше воздуха и сжался в своем теле, как будто перед прыжком в холодную воду.

Нет. Нет, просто отпусти.

Я отпускаю. Я отпускаю.

Я пытался нащупать связь между мной и моим телом. Я замедлил дыхание и приказал своему сердцу биться медленнее. Я отказался от боли, холода и неподвижности. Я нырнул глубоко в себя самого, прочь от всего этого.

Нет! Нет! – в отчаянии взвыл Ночной Волк. Ко мне, иди ко мне! Отпусти это. Иди ко мне!

Но раздался шорох шагов и гул голосов. Дрожь охватила меня, и против воли я поплотнее закутался в плащ Браунди. Один мой глаз был приоткрыт. Я увидел то же мрачное подземелье, то же зарешеченное окно. Во мне гнездилась глубокая холодная боль, что-то более коварное, чем простой голод. Они не сломали костей, но что-то внутри меня было разорвано. Я знал это.

Ты снова в клетке! – закричал Ночной Волк. Оставь это. Оставь свое тело и иди ко мне!

Слишком поздно, прошептал я. Убегай, убегай. Не дели этого со мной.

Разве мы не стая? – донесся до меня скорбный волчий вой.

Они были у моей двери. Она уже открывалась. Страх охватил меня, и я затрясся. Я чуть не поднес ко рту свою пилюлю и не сжевал ее немедленно. Но вместо этого я сжал в кулаке крошечный бумажный пакетик, решив забыть о нем.

Тот же человек с факелом, те же два стражника. И та же команда:

– Ты, встать!

Я отбросил в сторону плащ Браунди. Один из стражников еще сохранил достаточно человечности, чтобы побледнеть от того, что он увидел. Другие двое были крепкими. И когда я не смог пошевелиться достаточно быстро для них, один стражник схватил меня за руку и рывком поднял на ноги. Я невольно вскрикнул от боли, и это заставило меня задрожать от страха. Если я не смог сдержать крик, как мне выстоять под давлением Уилла?

Они вытащили меня из погреба и повели вниз по коридору. Я не говорю, что я шел. Все мое тело окостенело за ночь. Раны на бедре и правой руке открылись и болели. Боль теперь была как воздух. Я двигался сквозь нее, вдыхал и выдыхал ее. В караулке меня вытолкнули в середину, кто-то ударил меня, и я упал. Я лежал на полу на боку. Я не видел никакого смысла в том, чтобы попытаться сесть; у меня не было достоинства, которое следовало бы сохранять. Пусть лучше они думают, что я не могу стоять. Лежа, я соберу все остатки сил, которые можно назвать моими собственными. Медленно, с трудом я очистил свое сознание и начал возводить защиту. Снова и снова сквозь туман боли я проверял стены Силы, которые поднял, укрепляя их и прячась за ними. Стены вокруг моего разума, вот что я должен был охранять, а совсем не жалкую плоть. В комнате вокруг меня люди выстроились вдоль стен. Они хихикали и тихо разговаривали друг с другом. Я едва замечал их. Моим миром были мои стены и моя боль.

Раздался скрип, и из открытой двери повеяло сквозняком. Вошел Регал. Уилл шел вслед за ним, беспечно излучая Силу. Я чувствовал его так, как не чувствовал никогда прежде ни одного человека. Даже не глядя на него, я ощущал форму и жар горевшей внутри его Силы. Регал думал, что это всего лишь орудие. Я посмел испытать крошечное удовлетворение, зная, что принц не представляет себе всей опасности этого орудия.

Регал занял свое кресло. Кто-то принес маленький стол. Я слышал, как открылась бутылка, и до меня донесся запах вина. Боль сделала мои чувства необычайно сильными. Я слышал, как Регал пьет. Я отказывался признать, как сильно мне хотелось пить.

– Ты только посмотри на него. Мы не зашли слишком далеко, Уилл?

Что-то в игривом и восторженном тоне Регала дало мне понять, что сегодня он отдал должное не только вину. Может быть, дым? Так рано? Волк сказал, рассвет… Регал никогда не вставал на рассвете. Что-то было не так с моим ощущением времени. Уилл медленно двинулся ко мне и навис надо мной. Я не пытался пошевелиться, чтобы увидеть его лицо, и крепко вцепился в свой скудный запас сил. Он резко толкнул меня ногой, и я застонал против воли. Почти в то же мгновение он обрушил свою Силу. Здесь, по крайней мере, я держался твердо. Уилл резко втянул воздух носом и с силой выдохнул. Потом повернулся к Регалу.

– Ваше величество, вы без риска сокрушили его тело. Это не будет видно даже через месяц. Но внутри он по-прежнему сопротивляется. Боль может отвлечь его от охраны сознания, но не уменьшит его Силу. Я не думаю, что таким образом вы его сломаете.

– Я не просил у тебя этого, Уилл, – резко отозвался Регал. Я слышал, как он пошевелился, устраиваясь поудобнее. – Ах, это слишком долго. Мои герцоги становятся нетерпеливыми. Нужно сломить его волю сегодня.

Он задумался, потом спросил Уилла:

– Ты сказал, мы сокрушили его тело? Что же ты предлагаешь в качестве следующего шага?

– Оставьте его наедине со мной. Я могу получить у него то, чего вы хотите.

– Нет, – спокойно отказал Регал. – Я знаю, чего ты хочешь от него, Уилл. Для тебя он толстенный мех с вином, полный Силы, который ты хотел бы осушить. Может быть, когда-нибудь ты его и получишь. Но не сейчас. Я хочу, чтобы он встал перед герцогами и признал себя изменником. Более того, я хочу, чтобы он ползал передо мной и молил о пощаде. Я заставлю его разоблачить всех тех, кто предал меня. Он сам должен обвинить их. Никто не усомнится в его словах, когда он назовет их предателями. Пусть герцог Браунди увидит, как обвиняют его собственную дочь, пусть весь двор услышит, что леди Пейшенс, которая так громко кричит о правосудии, сама изменила короне. А для него… эта девка-свечница, эта Молли.

Сердце мое затрепыхалось.

– Я еще не нашел ее, мой лорд, – сказал Уилл.

– Молчать! – загремел Регал, почти как король Шрюд. – Не придавай ему этим мужества. Ее не нужно находить, чтобы он смог объявить ее предательницей. Мы можем отыскать ее, когда у нас будет время. Он пойдет на смерть, зная, что она последует за ним. Я очищу Олений замок от навозной кучи предательства, от всех, кто посмел изменить мне! – Он поднял свою чашу, словно клялся самому себе, и осушил ее.

Он говорит, подумал я про себя, почти так же, как говорила королева Дизайер. Одновременно хвастливо и трусливо, и капризные хныкающие нотки слышны в его голосе. Он будет бояться всех, кто ему неподвластен. А на следующий день испугается тех, кого он держит в руках, и испугает еще больше. Регал с грохотом поставил свою чашу и откинулся в кресле.

– Что ж, будем продолжать, да? Келфри, подними его.

Келфри был опытным человеком и не получал удовольствия от своей работы. Он не церемонился, но вел себя не грубее, чем это было необходимо. Он встал за моей спиной и держал меня за плечи. По-видимому, Ходд не обучала его. Я знал, что если резко откину голову назад, то могу сломать ему нос и, возможно, выбить часть зубов. Но это было для меня не намного легче, чем стоять прямо. Я согнул руки перед животом, отстраняясь от боли и собирая силы. Через мгновение я поднял голову и посмотрел на Регала. Я пробежал языком по деснам, чтобы отлепить губы от зубов, и заговорил:

– Ты убил собственного отца.

Регал окаменел в своем кресле. Человек, державший меня, напрягся. Я повис на его руках.

– Сирен и Джастин сделали это, но приказал ты, – сказал я тихо.

Регал встал.

– Но не прежде того, как мы связались Силой с Верити. – От этого усилия я покачнулся, – Верити жив, и он знает все.

Регал шел ко мне, а Уилл следовал прямо за ним. Я перевел взгляд на Уилла и постарался говорить угрожающе.

– Он знает и о тебе, Уилл…

Стражник держал меня, в то время как Регал нанес удар тыльной стороной руки. Один раз. Еще один удар, и я почувствовал, как распухшая кожа на моем лице лопнула. Регал отвел кулак. Я взял себя в руки, отбросил всю боль, сосредоточился и приготовился.

– Осторожнее! – закричал Уилл и прыгнул, чтобы отпихнуть Регала от меня.

Я слишком сильно хотел умереть, и он Силой уловил мое желание. Когда Регал покачнулся, я вырвался из рук стражника, увернулся от удара Регала и начал действовать. Одной рукой я схватил сзади шею Регала, с тем чтобы другой своей рукой притянуть к себе его лицо. Я намеревался втереть яд в его нос и рот, безумно надеясь, что он вдохнет достаточно, чтобы умереть. Уилл испортил все. Мои распухшие пальцы не смогли сжать шею Регала достаточно сильно, и Уилл оттолкнул его в сторону. Когда плечо Уилла столкнулось с моей грудью, я дотянулся до его лица и втер разорванную бумагу и белый порошок в его нос, рот и глаза. Большая часть порошка разлетелась легким облачком по караульной. Я увидел, как он охнул от горечи, а потом мы оба упали под натиском стражников Регала. Меня били до тех пор, пока отчаянные крики Регала: «Не убивайте его! Не убивайте его!» не остановили их. Я почувствовал, как они отпускают меня и вытаскивают из-под меня Уилла, но ничего не мог сделать. Кровь струилась по моему лицу, слезы смешивались с ней. Мой последний шанс! Я даже не убил Уилла. О, он будет болеть несколько дней, но вряд ли умрет. Даже сейчас я слышал, как он что-то бормочет.

– Тогда отведите его к лекарю! – услышал я команду Регала. – Посмотрите, может ли он выяснить, что с ним такое. Кто-нибудь из вас бил его по голове?

Я думал, что он говорит обо мне, пока не услышал, как выносят Уилла. Или я втер в него отравы больше, чем думал, или кто-то ударил его по голове. Может быть, он охнул, когда порошок попал в его легкие. Я не имел ни малейшего представления, каков может быть эффект. Когда я почувствовал, что давление Силы слабеет, это было облегчением, почти таким же прекрасным, как если боль отступила. Я осторожно освободил от него свою защиту. Это было так, словно я сбросил тяжелый груз. Еще одна мысль обрадовала меня. Они не знают. Никто не видел эту бумажку. Это все случилось слишком быстро. Они могут даже не подумать о яде, пока не будет уже слишком поздно.

– Бастард мертв? – злобно спросил Регал. – Если это так, клянусь, вас всех повесят.

Кто-то поспешно наклонился надо мной и положил пальцы на пульсирующую жилку на моей шее.

– Он жив, – прохрипел солдат почти злобно.

В один прекрасный день Регал научится не угрожать собственным гвардейцам. Я надеялся, что он научится этому, получив стрелу в спину. В следующее мгновение кто-то вылил на меня ведро холодной воды. Шок обострил мою боль. Мне удалось раскрыть только один глаз. Первое, что я увидел, была вода и кровь на полу. Если вся эта кровь была моей, дела мои неважнецки. Я смутно пытался думать о том, чья еще она может быть. Сознание мое работало плохо. Время, казалось, двигалось прыжками. Регал стоял надо мной, яростный и взъерошенный, а через мгновение снова сидел в кресле. Туда-сюда. Свет и темнота. И снова свет. Кто-то стоял рядом со мной на коленях и опытными руками ощупывал меня. Баррич? Нет. Это был давний сон. У этого человека были голубые глаза и резкий носовой акцент жителя Фарроу.

– У него сильное кровотечение, король Регал, но мы можем это остановить.

Кто-то надавил на мою бровь. К моим потрескавшимся губам поднесли чашку разведенного водой вина и влили его мне в рот. Я поперхнулся.

– Вы видите, он жив. Я бы оставил его на сегодня, ваше величество. Сомневаюсь, что он будет в состоянии отвечать на какие-нибудь вопросы до завтра. Он просто потеряет сознание, – спокойно высказал свое мнение профессионал. Кто бы он ни был, он снова положил меня на пол и ушел.

Спазм сотряс меня. Скоро будет припадок. Хорошо, что Уилл ушел. Не думаю, что я смог бы удерживать стены моей защиты во время припадка.

– Унесите его, – приказал Регал разочарованно. – Сегодня я просто зря потратил время. – Ножки его кресла царапнули по полу, когда он вставал. Я слышал стук его сапог, когда он выходил из комнаты.

Кто-то схватил меня за ворот рубашки и рывком поставил на ноги. Я не мог даже кричать от боли.

– Глупый кусок дерьма! – зарычал он. – Ты уж лучше не помирай! Я не собираюсь получать кнут из-за тебя.

– Вот уж это угроза, Верт! – бросил кто-то насмешливо. – А что ты с ним сделаешь, если он все-таки помрет?

– Заткнись! Это твою задницу обдерут до костей, так же как и мою. Давай вытащим его отсюда и вычистим все это.

Подземелье. Пустая стена. Они оставили меня на полу, лицом от двери. Почему-то это показалось мне несправедливым. Мне придется совершить тяжкую работу и перевернуться только для того, чтобы посмотреть, не оставили ли они мне воды. Нет, это слишком сложно.

Теперь ты идешь?

Я правда хочу, Ночной Волк. Но я не знаю как.

Изменяющий, Изменяющий, брат мой! Изменяющий.

Что это?

Ты молчал так долго. Теперь ты идешь?

Я… молчал?

Да. Я думал, ты умер. Я не мог достать тебя.

Припадок, наверное. Я не знал, что это случилось. Но теперь я здесь, Ночной Волк. Теперь я здесь.

Тогда иди ко мне. Спеши, пока не умер.

Сейчас. Давай постараемся.

Я пытался придумать причину, чтобы этого не делать. Я знал, что должна быть причина, но не мог вспомнить. Изменяющий, сказал он. Мой собственный Волк называет меня так же, как шут или Чейд. Хорошо. Время изменить все для Регала. Самое меньшее, что я мог сделать, это убедиться в том, что умру до того, как Регал сломает меня. Если я должен пойти ко дну, то сделаю это один. Я не впутаю в это никого другого. Я надеялся, что герцоги захотят осмотреть мое тело.

Понадобилось много времени, чтобы поднять руку к груди. Мои губы потрескались и распухли. Зубы в деснах болели. Но я поднес к губам рукав рубашки и нашел крошечный комочек пилюли. Я раскусил ее и стал сосать. Через мгновение сок каррима наполнил мой рот. Это не было неприятно. Острый вкус. По мере того как трава притупила боль у меня во рту, я смог жевать рубашку сильнее. Как это ни глупо, я старался беречься от иглы дикобраза. Я не хотел, чтобы она вонзилась мне в губу.

Это и правда больно.

Я знаю, Ночной Волк.

Иди ко мне.

Я стараюсь. Дай мне время.

Как человек покидает свое тело? Я пытался думать о себе только как о Ночном Волке. Тонкий нюх. Лежу на боку, старательно выгрызаю комки снега, налипшие между пальцами. Я ощутил запах снега и собственных лап, когда вылизывал их. Я поднял глаза. Наступал вечер. Скоро будет хорошее время для охоты. Я встал, отряхнулся.

Правильно, подбодрил меня Ночной Волк.

Но все еще оставалась нить. Смутное ощущение окостенелой боли в теле на холодном каменном полу. От одной мысли об этом оно стало более реальным. Судорога пробежала по телу, сотрясая кости и зубы. Наступал припадок, на этот раз сильный.

Внезапно все стало очень просто. Такой простой выбор. Покинуть то тело взамен на это. Оно все равно уже плохо работает. Застряло в клетке. Нет смысла сохранять его. Нет смысла вообще быть человеком.

Я здесь.

Я знаю. Давай охотиться.

И мы стали охотиться.

Глава 33

ДНИ ВОЛКА

Упражнения для концентрации очень просты. Перестаньте думать о том, что собираетесь сделать. Перестаньте думать о том, что вы только что сделали. Перестаньте думать о том, чтобы не думать об этих вещах. Тогда вы найдете Сейчас. Время, которое длится вечность, и на самом деле единственное существующее время. Тогда, в этом месте, у вас наконец будет время быть самим собой.

Есть чистота в жизни, когда ты только охотишься, спишь и ешь. В конце концов, ничего кроме этого по-настоящему никому и не нужно. Мы бежим одни, мы, волки, и ни в чем не нуждаемся. Нам не нужна оленина, когда есть кролик, и мы не завидуем воронам, которые приходят подбирать наши объедки. Иногда мы вспоминаем другое время и другую жизнь. Когда это так, мы не понимаем, что же в ней было такого важного. Мы не убиваем того, кого не можем съесть, и не едим того, кого не можем убить. Сумерки и рассветы – лучшая пора для охоты, а прочее время годится для сна. Все остальное не имеет значения.

Для волков, как и для собак, жизнь течет быстрее, чем для людей, если мерить ее днями и сменой времен года. Но в два года щенок волка делает все то, что человек умеет в двадцать. Он достигает полного роста и силы, он учится всему, что необходимо ему, чтобы стать охотником, найти себе пару или стать вожаком. Свеча его жизни горит быстрее и ярче, чем у человека. В десять лет он делает все то, на что человеку требуется в пять или в шесть раз больше времени. Год волка – это десять лет человека. Время щедро, когда живешь в настоящем. Итак, мы знали ночи и дни, голод и насыщение. Простые удовольствия и сюрпризы. Поймать мышь, подбросить ее и проглотить, щелкнув зубами. Так хорошо! Испугать кролика, преследовать его, когда он уворачивается и кружит, а потом внезапно набрать скорость и схватить в вихре снега. Встряхнуть его, сломав шею, а потом лениво есть, вспоров брюхо и обнюхав горячие внутренности, наслаждаясь жирным мясом и хрумкая тонкой хребтиной. Насыщение и сон. И пробуждение для новой охоты.

Гнаться за оленихой по замерзшему пруду, знать, что не можешь убить ее, но наслаждаться охотой. Она бежит, а мы кружим, кружим, кружим, и она стучит копытами по льду и выбирается на землю, слишком уставшая, чтобы убежать от зубов, рвущих ее сухожилия, и клыков, смыкающихся на ее горле. Есть до отвала, не один, а два раза обгладывая кости. Приходит шторм и вынуждает нас уйти в логово. Спать, уютно устроившись, укрыв нос хвостом, пока ветер сыплет снаружи ледяным дождем и снегом. Проснуться при бледном свете, пробивающемся сквозь отверстие в снегу. Выбраться наружу, чтобы понюхать чистый холодный день, который подходит к концу. На оленихе все еще есть мясо, замерзшее, сладкое и вкусное, готовое, чтобы его вырыли из-под снега. Что может быть более удовлетворяющим, чем мысль о ждущем тебя мясе?

Приди.

Мы останавливаемся. Нет. Мясо ждет. Мы рысью бежим дальше.

Иди же. Иди ко мне. У меня есть для тебя мясо.

У нас уже есть мясо. И ближе.

Ночной Волк. Изменяющий. Сердце Стаи зовет вас.

Мы снова останавливаемся. Отряхиваемся. Это неудобно. А что нам Сердце Стаи? Он не стая. Тогда он толкает нас. Мясо ближе. Решено. Мы идем на край пруда. Здесь. Где-то здесь. Ага. Рыть снег и найти ее. Вороны наблюдают за нами, ждут, когда мы закончим.

Ночной Волк. Изменяющий. Идите. Идите же. Скоро будет слишком поздно.

Мясо замерзло, хрустящее и красное. Поворачиваем голову и грызем зубами. Ворона слетает с дерева и приземляется на снегу, поблизости. Хоп, хоп. Она наклоняет голову набок. Для развлечения мы рычим на нее, и она взлетает. Наше мясо. Все наше. Дни и ночи мяса.

Идите. Пожалуйста. Идите. Пожалуйста. Идите быстро, идите сейчас. Вернитесь к нам. Вы нам нужны. Идите. Идите.

Он не уходит. Мы прижимаем уши, но все равно слышим его.

Идите, идите, идите. Его скулеж мешает нам есть мясо.

Довольно. Пока что мы съели достаточно. Мы пойдем к нему, только чтобы успокоить его.

Это хорошо. Идите, идите ко мне.

Мы идем, бежим рысью сквозь сгущающуюся темноту. Кролик внезапно выпрыгивает откуда-то и бежит по снегу. Стоит? Нет. Полное брюхо. Пойдем. Переходим человеческую дорогу, открытую пустую полосу под ночным небом. Мы быстро пересекаем ее, бежим через окаймляющий ее лес.

Идите ко мне. Идите. Ночной Волк, Изменяющий, я зову вас. Идите ко мне.

Лес кончается. Перед нами голый склон горы, а за ним чистое пустое поле, ничем не защищенное под ночным небом. Слишком открытое. На покрытом корочкой снегу нет следов, но у подножия холма люди. Двое. Сердце Стаи копает, а другой наблюдает за ним. Сердце Стаи копает быстро и с трудом. Его дыхание дымится в ночи. Другой светит фонарем. Слишком яркий свет, от которого хочется отвести глаза. Сердце Стаи перестает копать. Он смотрит на нас.

Идите, говорит он. Идите.

Он прыгает в яму, которую выкопал. Там черная земля, замерзшие комья на чистом снегу. Он приземляется со звуком, похожим на удар оленьих рогов по дереву. Он разгибается, и мы слышим, как что-то рвется. Он пользуется инструментом, который стучит. Мы садимся и наблюдаем за ним и оборачиваем хвост вокруг передних лап, чтобы согреть их. Это имеет к нам отношение? Мы сыты. Мы могли бы идти спать. Он настойчиво смотрит на нас сквозь ночь.

Подождите. Еще немного. Подождите.

Он рычит на другого, и тот подносит свет к яме. Сердце Стаи сгибает спину, а другой протягивает руку, чтобы помочь ему. Они вытаскивают что-то из ямы. От этого запаха у нас шерсть на загривке встает дыбом. Мы поворачиваемся и хотим бежать, мы кружим, мы не можем уйти. Там страх, там опасность, угроза боли, одиночества, конца.

Идите сюда. Спускайтесь вниз, к нам, спускайтесь вниз. Вы нужны сейчас. Время пришло.

Не пришло. Время сейчас, время везде. Мы нужны тебе, но, может быть, мы не хотим, чтобы мы были нужны. У нас есть мясо, и теплое логово, и даже достаточно мяса для следующего раза. У нас полное брюхо и теплое логово, что еще может быть нам нужно? Однако… Мы подойдем ближе. Мы обнюхаем это, мы увидим, что это такое, почему оно угрожает нам и манит. Животом к снегу, низко опустив хвост, мы осторожно спускаемся с холма.

Сердце Стаи сидит на снегу и держит это. Он делает знак второму, и тот отступает назад, назад, забирая с собой свой свет. Ближе. Теперь за нами гора, голая, опасная. Надо бежать в укрытие, если нам будут угрожать. Но ничто не двигается. Здесь только Сердце Стаи и то, что он держит. Оно пахнет засохшей кровью. Сердце Стаи трясет его как будто для того, чтобы оторвать кусок мяса. Потом он трет его, двигая руками так, как зубы суки чешут шерсть щенка, чтобы избавить его от блох. Мы знаем запах этого. Мы подходим ближе, ближе. Остался всего прыжок.

Что ты хочешь? – спрашиваем мы у него.

Вернись.

Мы пришли.

Вернись сюда, Изменяющий. Он настойчив. Вернись сюда.

Он поднимает руку и протягивает ладонь. Он берет голову, лежащую на его плече, и поворачивает ее, чтобы показать нам лицо. Мы не знаем его.

Это?

Это. Это твое, Изменяющий.

Это плохо пахнет. Это испорченное мясо, мы не хотим его. У пруда есть мясо гораздо лучше.

Иди сюда. Иди ближе.

Нам это не по нутру. Мы не подойдем ближе. Он смотрит на нас и хватает нас взглядом. Он двигается к нам и несет это с собой. Оно болтается у него на руках.

Спокойно. Спокойно. Это твое. Изменяющий. Подойди ближе.

Мы рычим, но он не отводит глаз. Мы съеживаемся, поджимаем хвост, хотим уйти, но он силен. Он берет руку этого и кладет на нашу голову. Он держит нас за шкирку, чтобы успокоить.

Вернись. Ты должен вернуться. Он так настойчив.

Мы припадаем к земле, вонзаем когти в снег. Мы горбим спину, пытаемся уйти, пытаемся сделать шаг назад. Он все еще держит нас за загривок. Мы собираем силу, чтобы вырваться.

Отпусти его, Ночной Волк. Он не твой. Он смотрит на нас слишком пристально.

Он и не твой тоже, говорит Ночной Волк.

Чей же я тогда?

Мгновение колебания, балансирование между двумя мирами, двумя реальностями, двумя телами. Потом волк разворачивается и бежит по снегу с поджатым хвостом, убегает один. Это слишком странно для него. На горе он останавливается, чтобы поднять нос к небу и завыть. Завыть от несправедливости всего этого.

У меня нет собственных воспоминаний об этом замерзшем кладбище. Я помню что-то вроде сна. Мне было страшно холодно, я закоченел, у меня все затекло, и резкий вкус бренди горел не только у меня во рту, но и во всем теле. Баррич и Чейд не оставляли меня в покое. Они не обращали внимания на то, как больно они мне делают, они только растирали мои руки и ноги, не думая о синяках и ранах. И каждый раз, когда я закрывал глаза, Баррич сжимал меня и тряс, как тряпку.

– Оставайся со мной, Фитц, – все время повторял он. – Оставайся со мной. Давай, мальчик. Ты не умер, ты не умер.

Потом внезапно он прижал меня к себе, его борода колола меня, и его горячие слезы упали на мое лицо. Он раскачивал меня взад и вперед, сидя на снегу, на краю моей могилы.

– Ты не умер, сынок. Ты не умер.