Текст книги "Трилогия о королевском убийце"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 135 страниц)

Потом я поспешил к королю. Когда я бежал по коридору к королевской двери, из своих покоев внезапно вышел Регал. Я остановился, чтобы не врезаться в него, и почувствовал себя в ловушке. Я видел его несколько раз с тех пор, как вернулся в замок. Но Регал всегда бывал по другую сторону коридора или бросал на меня мимолетный взгляд, когда я выполнял какую-нибудь работу. Теперь мы стояли на расстоянии вытянутой руки и молча смотрели друг другу в глаза. Нас почти можно было бы принять за братьев, понял я, потрясенный. Его волосы сильнее вились, черты лица были более тонкими, а осанка более аристократической. По сравнению с моей одеждой цвета невзрачного крапивника его одеяния казались оперением павлина. У меня не было серебра ни у горла, ни на руках. Тем не менее печать Видящих была ясно видна на нас обоих. У нас были одинаковые подбородки короля Шрюда, разрез его глаз и изгиб его нижней губы. Ни один из нас не мог бы похвастаться широкой мускулистой фигурой Верити, но я был все-таки более крепко сложен, чем Регал. Между нами было меньше десяти лет разницы. Он был беззащитен, и, посмотрев ему в глаза, я подумал, что хотел бы выпустить его кишки на чисто вымытый каменный пол. Принц улыбнулся, быстро продемонстрировав белые зубы.

– Бастард, – любезно приветствовал он меня. Улыбка его стала более язвительной. – Или, вернее, мастер Фитц. Подходящее имя ты себе выбрал. – Четкое произношение не позволяло ни на секунду усомниться в смысле его оскорбления.

– Принц Регал, – ответил я и постарался, чтобы мой голос звучал так же издевательски.

Я ждал с ледяным спокойствием, которого даже не предполагал в себе. Он должен был ударить меня первым.

Некоторое время мы стояли так, скрестив взгляды. Потом Регал посмотрел вниз, чтобы смахнуть с рукава воображаемую пылинку, и прошел мимо меня. Я не отступил, чтобы пропустить его. Он не толкнул меня, как сделал бы раньше. Я вздохнул и пошел дальше.

Я не знал стражника у двери, но он только махнул рукой, пропуская меня в комнату короля. Я невольно подумал, что мне следует заново изучить имена и лица. Теперь, когда двор был полон людьми, приехавшими посмотреть на новую королеву, я обнаружил, что меня узнают незнакомые мне люди.

«Похоже, это бастард», – сказал на днях торговец беконом своему помощнику, когда я столкнулся с ними у дверей кухни. Это заставило меня поежиться. Все менялось слишком быстро.

Комната короля Шрюда потрясла меня. Я ожидал, что окна будут распахнуты навстречу свежему ветру, а Шрюд, давно вставший и одевшийся, будет сидеть за столом в полной готовности, подобно проницательному капитану, выслушивающему доклады своих подчиненных. Но в комнате, где король обычно принимал посетителей, его не оказалось. Я рискнул подойти к входу в его опочивальню и заглянуть в открытую дверь.

Внутри было полутемно. Слуга гремел чашками и тарелками у маленького столика, придвинутого к огромной занавешенной кровати. Он посмотрел на меня, потом отвел глаза, решив, по-видимому, что я посыльный мальчик. Воздух был неподвижным и затхлым, как будто комнатой не пользовались или, по крайней мере, ее долго не проветривали. Я выждал некоторое время, чтобы слуга дал знать королю Шрюду, что я пришел. Увидев, что он не обращает на меня внимания, я осторожно приблизился к краю кровати.

– Мой король? – осмелился я первым обратиться к нему. – Я пришел по вашему приказанию.

Шрюд сидел в тени своей занавешенной кровати, облокотившись на подушки. Он открыл глаза, когда я заговорил.

– Кто?… А, Фитц. Тогда садись. Волзед, принеси ему стул. И чашку, и тарелку. – Когда слуга пошел выполнять его приказание, король Шрюд сообщил мне: – Мне очень не хватает Чефферса. Он так много лет был со мной! И мне никогда не приходилось говорить ему, чего я хочу.

– Я помню его, мой лорд. Где же он?

– Кашель погубил его. Он подцепил это осенью и не смог поправиться. Кашель истощал его до тех пор, пока наконец он уже не мог сделать вздоха без ужасного хрипа.

Я тоже помнил этого слугу. Он был немолод, но не так уж и стар. Я удивился, услышав о его смерти. Неподвижно, не говоря ни слова, я ждал, пока Волзед не принес стул, тарелку и чашку для меня. Он недовольно нахмурился, когда я сел, но я не обратил на это внимания. Ему достаточно скоро придется узнать, что король Шрюд сам устанавливает свои правила.

– А вы, мой король? Как вы себя чувствуете? Я не могу вспомнить, чтобы вы когда-нибудь оставались в постели утром.

Король Шрюд отмахнулся:

– Это крайне надоедает. На самом деле я не болен. Просто слабость, что-то вроде головокружения, которое нападает на меня, если я двигаюсь слишком быстро. Каждое утро я думаю, что оно прошло, но, когда пытаюсь встать, сами скалы, на которых стоит замок, качаются подо мной. Так что я остаюсь в постели, немного ем и пью, а потом медленно встаю. К середине дня я становлюсь самим собой. Мне кажется, что это имеет какое-то отношение к зимнему холоду, хотя лекарь утверждает, что все дело в старой ране, полученной, когда я был ненамного старше, чем ты сейчас. Видишь, шрам остался до сих пор, хотя я думал, что все давно прошло. – Король Шрюд наклонился ко мне в своей занавешенной кровати, поднимая дрожащей рукой прядь седеющих волос на виске. Я увидел след старого шрама и кивнул. – Но довольно. Я позвал тебя не для разговоров о моем здоровье. Подозреваю, что ты догадываешься, почему ты здесь?

– Вы хотите полного отчета о происшествиях в Джампи? – предположил я.

Я огляделся и увидел, что Волзед болтается поблизости. Чефферс ушел бы, чтобы позволить Шрюду и мне свободно разговаривать. Я подумал, насколько прямо я могу говорить в присутствии этого нового человека.

Но Шрюд опять отмахнулся.

– Это уже сделано, мальчик, – сказал он веско, – мы советовались с Верити. Теперь не будем об этом. Я не думаю, что ты можешь рассказать мне много такого, чего я не знаю. Верити и я долго обсуждали это. Я… сожалею… о некоторых вещах. Но вот мы опять здесь, и, значит, всегда можно начать заново. А?

Слова застряли у меня в горле, едва не задушив меня. Регал, хотел я сказать ему, ваш сын, который пытался убить меня, вашего незаконного внука. С ним вы тоже долго разговаривали? И это было до или после того, как вы отдали меня в его власть? Но внезапно понял, что не имею права задавать вопросы своему королю, почувствовал так ясно, словно услышал голос Верити или Чейда, которые говорили мне об этом. Я не могу даже спросить, не отдал ли он мою жизнь своему младшему сыну. Я сжал зубы и придержал язык.

Шрюд встретил мой взгляд. Глаза его сверкнули в сторону Волзеда:

– Волзед! Пойди на время в кухню. Или в любое другое место. Подальше отсюда.

Слуга выглядел недовольным, но повернулся, фыркнул и удалился, оставив дверь открытой. По знаку Шрюда я встал и закрыл ее, а потом вернулся на свое место.

– Фитц Чивэл, – сказал он мрачно, – этого не повторится.

– Сир. – На мгновение я встретил его взгляд, потом опустил глаза. Он снова медленно заговорил:

– Иногда амбициозные молодые люди делают глупости. Когда им указывают на их ошибки, они извиняются. – Я быстро поднял глаза, думая, не ожидает ли он извинений от меня, но король продолжал: – Мне было предложено такое извинение. Я принял его. Теперь мы пойдем дальше. В этом доверься мне, – сказал он. Голос его был мягким, но это была не просьба. – Меньше сказано, быстрее исправлено.

Я откинулся в кресле, глубоко вздохнул и медленно выдохнул. В одно мгновение я овладел собой. Я прямо посмотрел на моего короля.

– Могу я спросить, почему вы позвали меня, мой король?

– Неприятность. Герцог Браунди из Бернса считает, что я могу все уладить. Он боится того, что может последовать, если я этого не сделаю. Он думает, что будет политически неверно… если он будет действовать сам. Поэтому удовлетворить его просьбу я обещал, хотя и неохотно. Разве нам недостаточно того, что у порога стоят пираты? Нам нужны еще и внутренние свары? Тем не менее они имеют право просить об этом меня, а я обязан удовлетворить любую просьбу. Снова тебе придется быть рукой королевского правосудия, Фитц.

Он вкратце рассказал мне о ситуации в Вернее. Молодая женщина пришла в Замок-на-Песке, чтобы предложить Браунди свои услуги в качестве воина. Он был рад принять ее, потому что у нее были хорошие мышцы и она прекрасно владела луком, копьем и приемами драки. Она была красивая, сильная, небольшого роста, темноволосая и гладкая, как морская выдра, и вскоре стала известной фигурой при дворе. У нее было не очарование, а то мужество и сила воли, которые притягивают к себе других. Браунди полюбил ее. Она оживила его двор и вселила боевой дух в его гвардию. Но впоследствии она начала воображать себя пророчицей и утешительницей. Она утверждала, что была избрана Элем для более высокого предназначения. Ее звали Мадья, родители ее неизвестны, но она прошла ритуал Огня, Ветра и Воды и нарекла себя Вераго. Она ела только мясо, которое добыла сама, и не держала в своих комнатах ничего, что не было бы сделано ею самой или завоевано при помощи оружия. Последователи Вераго множились, и помимо находившихся под ее началом солдат к ним примкнули несколько молодых придворных. Всем она говорила о необходимости вернуться к почитанию и уважению Эля. Она ратовала за старые обычаи, защищая суровую простую жизнь и прославляя то, что человек может сделать собственными руками.

Вераго рассматривала пиратов и «перековку» как наказание Эля за нашу мягкость и обвиняла династию Видящих в поощрении этой мягкости. Сперва она осторожно говорила о таких вещах. Позже она стала вести себя свободнее, но никогда не была настолько смелой, чтобы впрямую призвать к измене. Тем не менее ее последователи принесли в жертву вола на прибрежных скалах, и она выкрасила кровью нескольких молодых людей и отправила их на поиски духов, как это делали в очень старые времена. Браунди слышал разговоры о том, что Вераго ищет человека, достойного ее руки, чтобы вместе с ним скинуть Видящих с трона Шести Герцогств. С их правлением начнется эпоха Воина и закончатся дни Земледельца. Что касается Бернса, то довольно большое количество молодых людей были готовы добиваться этой чести. Браунди хотел, чтобы эту женщину остановили, прежде чем ему самому придется обвинить ее в измене и вынудить своих людей выбирать между Вераго и им. Шрюд высказал мнение, что ее последователи, по всей вероятности, быстро покинут ее, если Вераго будет побеждена в честном бою, или если с ней произойдет несчастный случай, или если ее поразит тяжелая изнурительная болезнь, которая уничтожит ее силу и красоту. Я вынужден был согласиться с ним, но заметил, что было много случаев, когда людей после смерти возвышали и почитали как богов. Шрюд сказал, что это, конечно, так, если только человек умирает благородно.

Потом он внезапно переменил тему. В Замке-на-Песке на берегу Тюленьей бухты был древний свиток, с которого Верити хотел снять копию, – перечисление всех выходцев из Бернса, которые служили королю, отдавая свою Силу. Кроме того, в Замке-на-Песке осталась реликвия тех дней, когда Элдерлинги защищали этот город. Шрюд хотел бы, чтобы утром я выехал в город Тюленья Бухта, снял копию с этих свитков, посмотрел на реликвию и привез ему подробный доклад. Я также должен был передать Браунди лучшие пожелания от короля и его уверенность, что неприятностям герцога скоро будет положен конец.

Я понял. Когда я встал и собрался уходить, Шрюд поднял палец, призывая меня к молчанию. Я ждал.

– А ты чувствуешь, что я верен своему слову? – спросил он.

Этот вопрос он всегда задавал мне после наших встреч, когда я был еще мальчиком. Это заставило меня улыбнуться.

– Да, сир, – ответил я, как отвечал всегда.

– Тогда соблюдай наш уговор со своей стороны. – Он помолчал, а потом добавил, чего никогда не делал раньше: – Запомни, Фитц Чивэл. Любой вред, причиненный кому-нибудь из моих подданных, это вред, причиненный мне.

– Сир?

– Ты же не станешь вредить никому из моих людей, правда?

Я выпрямился. Я знал, о чем он просил, и я уступил ему.

– Сир, я не сделаю этого. Я присягнул династии Видящих.

Шрюд медленно кивнул. Он вынудил Регала извиниться и взял с меня слово, что я не убью королевского сына. Вероятно, король верил, что установил мир между нами. Выйдя из его комнаты, я остановился, чтобы откинуть волосы с глаз. Я только что дал обещание, напомнил я себе. Я тщательно обдумал его и заставил себя понять, чего мне будет стоить сдержать его. Горечь переполняла меня, пока я не сопоставил это с тем, что произойдет, если я нарушу слово. Тогда я принял решение честно сдержать свое обещание королю. У меня никогда не будет настоящего мира с Регалом, но я, по крайней мере, могу оставаться в мире с самим собой. Это решение заставило меня почувствовать себя лучше, и я целеустремленно зашагал по коридору.

Я не пополнял своих запасов яда с тех пор, как вернулся с гор. На дворе была зима, и рассчитывать на растения не приходилось. Мне придется украсть то, что мне понадобится. Кое-что найдется у красильщиков шерсти, а запасы лекаря обеспечат остальное. Я был занят этими мыслями, когда начал спускаться по лестнице.

Сирен шла мне навстречу. Увидев ее, я замер на месте. При виде ее меня охватил страх, которого не внушал мне даже Регал. Это был старый рефлекс. Из всего круга Галена она теперь была сильнейшей. Август покинул поле брани, уехал далеко от Оленьего замка и поселился в стране фруктовых садов. Его Сила была полностью уничтожена во время последнего столкновения, повлекшего за собой гибель Галена. Теперь Сирен стояла во главе круга. Летом она оставалась в королевской резиденции, а остальные ученики Галена рассеивались по городам и замкам, через нее отправляя королю свои доклады. В течение зимы весь круг собирался в замке, чтобы возобновить прежние связи. В отсутствие мастера Силы Сирен присвоила себе большую часть его полномочий при дворе. А кроме этого, она с жаром восприняла и переняла страстную ненависть ко мне Галена. Она слишком живо напоминала мне о былом унижении и внушала не поддающийся доводам разума ужас. Я избегал Сирен со времени своего возвращения в замок, но теперь ее взгляд пронзил меня.

Лестница была достаточно широка, чтобы два человека свободно могли разойтись, если только один из них умышленно не встанет посреди ступеньки. Я чувствовал, что, даже глядя на меня снизу вверх, она все равно сильнее. С тех пор как оба мы были учениками Галена, осанка Сирен изменилась. Ее темно-синее платье было богато расшито. В длинные черные волосы были искусно вплетены украшения из слоновой кости. Серебро украшало ее шею и пальцы. Но ее женственность исчезла. Она восприняла аскетическую систему ценностей Галена, и лицо ее было похоже на лицо мертвеца, а руки так исхудали, что напоминали обтянутые кожей кости. И тем не менее Сирен лучилась сознанием собственной силы. В первый раз она обратилась ко мне после смерти Галена. Я остановился, совершенно не представляя, чего она от меня хочет.

– Бастард, – сказала она без всякого выражения. Это было именование, а не приветствие. Перестанет ли когда-нибудь это слово меня раздражать?

– Сирен, – сказал я насколько мог невыразительно.

– Ты не умер в горах.

– Нет. Не умер.

Она все еще стояла там, загораживая мне дорогу. Потом сказала, очень тихо:

– Я знаю, что ты сделал. Я знаю, кто ты такой…

Внутренне я дрожал, как кролик. Я убеждал себя, что она, вероятно, использует всю свою Силу, чтобы внушить мне этот страх. Я говорил себе, что это не мое истинное чувство, а только то, что требует от меня ее Сила. Я заставил себя сказать:

– Я тоже знаю, что я такое. Я человек короля.

– Ты вообще не человек, – заявила она спокойно. – В один прекрасный день все узнают об этом.

Я стоял, не отвечая. Наконец она отступила в сторону, пропуская меня. Я счел это маленькой победой, хотя, если вдуматься, ей больше ничего не оставалось. Я пошел готовиться к путешествию в Бернс. Перспектива на несколько дней покинуть замок вдруг стала казаться мне весьма приятной.

Никаких хороших воспоминаний об этом поручении у меня нет. Я познакомился с Вераго, переписывая копии свитков в Замке-на-Песке, – она гостила там. Она была, как и говорил Шрюд, красивой женщиной с великолепными мускулами, которая двигалась плавно, как маленькая кошка. В ее ослепительном здоровье было некое очарование. Все взгляды следовали за ней, когда она была в комнате. Ее целомудрие бросало вызов каждому мужчине. Даже я чувствовал, как меня тянет к ней, и страдал из-за этого.

В первый вечер, когда мы оказались вместе за столом, Вераго сидела напротив меня. Герцог Браунди встретил меня очень приветливо и сразу распорядился, чтобы его повар приготовил особое мясо со специями, которое мне очень нравилось. Его библиотеки были в моем распоряжении, кроме того, мне в помощь выделили младшего писца. Его младшая дочь, Целерити, тоже отнеслась ко мне с застенчивым дружелюбием. Я обсуждал с Целерити мою работу над свитком, и она удивила меня своими познаниями. Во время трапезы Вераго очень громко и внятно заметила своему соседу за столом, что в прежнее время бастардов топили при рождении. Древние обычаи требовали этого, сказала она. Я бы не обратил внимания на это замечание, если бы Вераго не наклонилась ко мне через стол, чтобы, улыбаясь, спросить:

– Ты никогда не слышал об этом обычае, бастард?

Я посмотрел на герцога Браунди во главе стола, но он был занят оживленной беседой со своей старшей дочерью и даже не смотрел в мою сторону.

– Думаю, этот обычай такой же древний, как обычай, согласно которому один гость должен быть вежлив по отношению к другому за столом их хозяина. – Я постарался, чтобы мой взгляд и голос были спокойными. Наживка. Браунди посадил меня напротив нее как наживку. Никогда еще мне так откровенно не демонстрировали, что я – всего лишь орудие. Я собрался, пытаясь отбросить в сторону личные чувства. Наконец я был готов.

Вераго между тем продолжала:

– Некоторые сказали бы, что это признак вырождения династии Видящих – то, что твой отец не чистым улегся на брачное ложе. Я, конечно, не могу говорить ничего дурного о семье моего короля. Но скажи мне, как род твоей матери отнесся к тому, что она стала шлюхой?

Я улыбнулся. Внезапно мое отвращение к моему заданию сильно уменьшилось.

– Я мало помню мою мать и ее родственников, – мило улыбнулся я, – но полагаю, что они верили в то же, что и я. Лучше быть шлюхой или ребенком шлюхи, чем изменять своему королю.

Я поднял стакан с вином и снова перевел взгляд на Целерити. Ее темно-синие глаза расширились, и она ахнула, когда нож Вераго воткнулся в стол Браунди в нескольких дюймах от моего локтя. Я ожидал этого и не вздрогнул. Вместо этого я повернулся, чтобы посмотреть на воительницу. Вераго стояла, глаза ее сверкали, ноздри раздувались. Краска, бросившаяся ей в лицо, подчеркивала ее красоту. Я мягко заговорил:

– Скажите мне, вы ведь учите древним обычаям? Разве вы не помните обычая, который запрещает проливать кровь в доме, в котором вы гостите?

– А разве твоя кровь пролилась? – спросила она вместо ответа.

– Так же как и ваша. Я бы не стал позорить моего герцога, дав повод разговорам о том, что он позволяет своим гостям убивать друг друга за его столом. Или вы заботитесь о вежливости по отношению к своему герцогу так же мало, как о преданности своему королю?

– Я не давала никакого обета верности этому слюнтяю Видящему, – прошипела она.

Люди зашевелились; некоторые из чувства неловкости, некоторые – чтобы лучше видеть. Многие стали свидетелями вызова, который Вераго бросила мне за столом Браунди. Все это было спланировано так же тщательно, как любая другая битва. А знает ли она, как хорошо все спланировал я? Подозревает ли она о крошечном пакетике в моей манжете? Я заговорил, дерзко повысив голос, чтобы он был хорошо слышен всем:

– Я слышал о вас. Я думаю, что те, кого вы соблазняете ступить на путь предательства, поступили бы разумнее, если бы вместо этого отправились в Баккип. Будущий король Верити бросил клич тем, кто искусен в военном деле, чтобы они составили команды военных кораблей, применив свое искусство против островитян, наших общих врагов. Это, я думаю, лучше бы соответствовало умению воина. Разве, с вашей точки зрения, более благородно восставать против вождей, которым все мы присягали, или разливать кровь вола на скале при лунном свете, когда то же самое мясо могло бы пойти на пищу нашим родным, разоренным красными кораблями?

Я говорил страстно, и голос мой становился все громче, а Вераго в ужасе смотрела на меня, пораженная тем, как много я знаю. Я поймал себя на том, что сам захвачен своими словами, – я верил в то, что говорил. Я наклонился через стол над тарелкой и чашкой Вераго, чтобы приблизить к ней свое лицо, и спросил:

– Скажи мне, о храбрая. Поднимала ли ты когда-нибудь оружие против истинного врага? Против команды красных кораблей? Думаю, нет. Потому что легче оскорбить гостеприимного хозяина или искалечить сына соседа, чем поразить того, кто явился убивать наших родных.

Вераго не слишком хорошо владела искусством словесных битв. Разъяренная, она плюнула в меня.

Я спокойно отвернулся, чтобы отереть свое лицо.

– Может быть, вы бы хотели сразиться со мной, найдя более подобающее место и время? Может быть, неделю спустя, на скалах, где вы так смело убили быка? Может быть, я, скромный писарь, мог бы оказаться более достойным соперником, чем ваш коровий воин?

Герцог Браунди внезапно соизволил обратить на нас внимание.

– Фитц Чивэл! Вераго! – упрекнул он нас.

Мои руки находились по обе стороны от прибора Вераго с того момента, когда я наклонился, чтобы взглянуть ей в лицо. Я думаю, что человек, находившийся рядом с ней, тоже мог бросить мне вызов, если бы герцог Браунди не шваркнул о стол свою миску с едой, решительно напомнив нам, что это его замок и его стол и он не потерпит, чтобы здесь проливали кровь. Он, по крайней мере, способен уважать одновременно и короля Шрюда, и древние обычаи, и предлагает нам попытаться сделать то же самое. Я извинился. Весьма смиренно и красноречиво и Вераго пробормотала свое «простите». Трапеза продолжалась, и менестрели пели, и в течение следующих нескольких дней я снимал копии со свитка для Верити и рассматривал реликвию Элдерлингов, которая, на мой взгляд, была не более чем обыкновенной стекляшкой. Целерити казалась восхищенной мной настолько, что это становилось не совсем удобно для меня. Другой стороной этой монетки была холодная враждебность в лицах тех, кто поддерживал Вераго. Это была долгая неделя.

Мне так и не пришлось ответить на вызов. Потому что до конца недели рот и язык Вераго покрылись пузырями и язвами – легендарное наказание тем, кто лжет товарищам по оружию и изменяет произнесенной клятве. Она была едва способна пить, не говоря уже о еде, и так обезображена своим недугом, что все ее последователи избегали общества Вераго, боясь заразы. Ее боль была такой сильной, что она не смогла выйти на бой, и не оказалось никого, кто желал бы заменить ее в этом поединке. Я ждал на скалах соперника, который так и не пришел. Целерити ждала вместе со мной, как и добрых два десятка представителей младшей знати, которых герцог Браунди убедил присутствовать. Мы болтали и, чтобы не замерзнуть, выпили слишком много бренди. Когда наступил вечер, пришел посыльный из замка и сообщил, что Вераго покинула Замок-на-Песке, но не для того, чтобы ответить на мой вызов. Она уехала в глубь страны. Одна. Целерити всплеснула руками и потом ошеломила меня, бросившись мне на шею. Мы вернулись замерзшие, но веселые, чтобы насладиться еще одной трапезой в Замке-на-Песке, прежде чем я покину его. Браунди посадил меня по правую руку от себя, а Целерити рядом со мной.

– Знаешь, – заметил он мне под конец вечера, – твое сходство с отцом с каждым годом становится все более заметным.

Весь бренди в Бернсе не мог бы победить тот холод, который вызвали во мне эти слова.