Текст книги "Трилогия о королевском убийце"

Автор книги: Робин Хобб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 135 страниц)

– Я и доверяю тебе, – сказал я через несколько мгновений. – И ты прав. У меня тоже есть тайны, по отношению к которым мне нужно твое доверие. Но мои тайны не касаются тебя в той степени, в какой твои касаются меня. Я прихожу в комнаты короля и каждый раз вижу, что делают с ним курения и снадобья Волзеда. Я хочу убить Волзеда и вернуть сознание моему королю. А после этого я хочу… закончить эту работу. Я хочу устранить истинный источник этих ядов.

– Значит, ты хочешь убить меня?

Мне показалось, что меня облили холодной водой.

– Ты готовишь яды, которые Волзед дает королю? – Я был уверен, что неправильно понял его.

Он медленно кивнул:

– Некоторые из них. Возможно, те, против которых ты больше всего возражаешь.

Сердце мое готово было остановиться:

– Но, Чейд, почему?

Он посмотрел на меня, и его губы плотно сжались. Через мгновение он заговорил:

– Тайны короля принадлежат только королю. И я не могу их выдать, независимо от того, как я отношусь к человеку, с которым говорю. Впрочем, если бы ты использовал свою голову так, как я учил тебя, ты бы разгадал мои тайны. Потому что я не прятал их от тебя. А из моей тайны ты можешь сделать много выводов о своих собственных.

Я повернулся и поворошил поленья в очаге.

– Чейд, я так устал. Слишком устал, чтобы играть в игры. Разве ты не можешь просто сказать мне?

– Конечно, я мог бы сказать. И нарушить слово, данное моему королю. То, что я делаю, уже достаточно плохо.

– Это казуистика, – рассердился я.

– Возможно, но это моя собственная казуистика. – Он оставался невозмутимым.

Его спокойствие вывело меня из себя. Я сердито потряс головой и решил на некоторое время забыть об этой загадке.

– Почему ты позвал меня сегодня? – спросил я ровным тоном.

Тень боли мелькнула в его глазах, когда он ответил:

– Может быть, просто чтобы увидеть тебя. Может быть, чтобы предостеречь тебя от чего-нибудь глупого и непоправимого. Я знаю, что многое из происходящего сейчас очень беспокоит тебя. Не сомневайся, я разделяю твои опасения. Но на данный момент лучше всего продолжать идти предназначенным нам путем. С верой. Ты сомневаешься, что Верити вернется до наступления весны и приведет все в порядок?

– Я не знаю, – неохотно признался я. – Я был потрясен, когда он пустился в это невероятное путешествие. Ему бы следовало остаться здесь и продолжать делать то, что ему хотелось с самого начала. Судя по тому, как Регал ведет дела, к тому времени, когда Верити вернется, половина его королевства обнищает или будет отдана пиратам.

Чейд посмотрел мне прямо в глаза.

– Это по-прежнему королевство короля Шрюда. Помнишь? Может быть, принц верит, что его отец сохранит Шесть Герцогств?

– Я не думаю, что король Шрюд может сохранить в целости даже самого себя, Чейд. Ты видел его в последние дни?

Губы Чейда вытянулись в прямую линию.

– Да, – отрезал он, – я вижу его так, как его не видит никто другой. Говорю тебе, что он не такой одряхлевший идиот, как ты, по-видимому, думаешь.

Я медленно покачал головой:

– Если бы ты видел его сегодня, Чейд, то понял бы мое беспокойство.

– Почему ты так уверен, что я не видел?

Теперь Чейд пришел в раздражение. Я не хотел сердить старика. Казалось, все идет наперекосяк, что ни скажи. Я заставил себя промолчать и сделал еще один глоток вина. Я смотрел в огонь.

– Правду ли говорят о Ближних островах? – спросил я наконец. Мой голос снова мне подчинялся.

Чейд вздохнул и протер глаза.

– В этих разговорах, как и во всех остальных, есть зерно истины. Может быть, пираты действительно укрепились на Ближних островах, которые мы, конечно, им не сдавали. Как ты правильно сказал, обосновавшись там, они станут совершать набеги на наше побережье и зимой, и летом.

– Принц Регал, по-видимому, верит, что от пиратов можно откупиться, что острова и небольшой кусок побережья Бернса – это предел их мечтаний. – Мне было нелегко, но все же, говоря о Регале, я постарался, чтобы мой голос звучал вежливо.

– Многие люди надеются, что, если они что-то скажут, так и окажется в действительности, – равнодушно заметил Чейд. – Даже когда им следовало бы быть умнее, – добавил он в качестве мрачного послесловия.

– Как ты думаешь, чего хотят пираты?

Он смотрел мимо меня, в огонь:

– Да, это загадка. Чего хотят пираты? Так работает наш разум, Фитц. Мы думаем, что они нападают, потому что чего-то от нас хотят. Но если бы они действительно чего-то хотели, то, конечно же, давно заявили об этом. Они знают, что делают с нами. Они должны знать, что мы, по крайней мере, обдумали бы их требования. Но они не просят ничего, просто продолжают нападать.

– Это бессмысленно, – закончил я за него.

– По крайней мере, мы не видим в этом смысла, – поправил он меня. – Что, если наше основное допущение неверно?

Я молча смотрел на него.

– Что, если они не хотят ничего, кроме того, что уже имеют? Народ, который служит им добычей. Города, чтобы грабить, поселки, чтобы сжигать, люди, чтобы мучить. Что, если это их единственная цель?

– Это безумие, – медленно проговорил я.

– Возможно. Но если это так?

– Тогда их ничто не остановит. Кроме уничтожения.

Он кивнул:

– Поразмысли об этом.

– У нас не хватит кораблей, даже чтобы задержать их. – Я немного подумал. – Лучше нам всем надеяться, что мифы об Элдерлингах правдивы. Потому что мне кажется, что они или что-то вроде них – единственная наша надежда.

Чейд снова кивнул:

– Совершенно верно. И теперь ты понимаешь, почему я одобрил решение Верити.

– Потому, что это наша единственная надежда уцелеть.

Мы долго сидели вместе, молча глядя в огонь. Когда наконец этой ночью я вернулся в свою постель, меня мучили кошмары. Мне снился Верити, он сражался за свою жизнь, а я стоял и смотрел. Я не мог убить ни одного из нападавших, потому что мой король не дал мне на это разрешения.

Через двенадцать дней из Бернса прибыл герцог Браунди. Он приехал по прибрежной дороге во главе кавалькады, достаточно внушительной, но в то же время не слишком большой, чтобы это можно было расценить как открытую угрозу. В кавалькаде всадников было ровно столько пышности и вооружения, сколько могло себе позволить герцогство Бернс. Дочери Браунди ехали рядом с ним. Только старшая осталась дома, чтобы помогать людям из Причального. Я провел большую часть дня в конюшнях, а потом в караульной, прислушиваясь к разговорам конюшенных мальчиков и стражников герцога. Хендс обеспечил уход за животными, а в наших кухнях и казармах тоже, как всегда, было проявлено должное гостеприимство. Тем не менее среди людей из Бернса было мною неприятных разговоров. Они прямо говорили о том, что видели в Причальном, и о том, как их призывы о помощи остались без ответа. Наши солдаты стыдились, что не могли почти ничего сказать в оправдание короля Шрюда. А когда солдат не может поддержать своего вождя, ему остается либо согласиться с критикой, либо найти какой-нибудь повод для ссоры. Так что между людьми Бернса и войсками Баккипа происходили кулачные стычки – по большей части отдельные инциденты, вызванные вполне заурядными причинами. Но раньше такого в дисциплинированном гарнизоне Оленьего замка не случалось, и тем неприятнее это было. Смятения в наших войсках нельзя было не заметить.

Я тщательно оделся для ужина в этот вечер, не уверенный, кого я могу встретить и что меня может ждать. Несколько раз я мельком видел Целерити и каждый раз ускользал, прежде чем она успевала меня заметить. Я ожидал, что она будет моей соседкой за ужином, и боялся этого. Было неподходящее время для того, чтобы оскорблять кого-нибудь из Бернса, но я не хотел вселять в нее пустые надежды.

Однако я зря беспокоился. Меня усадили на дальнем конце стола, среди младшей знати, и к тому же среди самых молодых из них. Я провел неприятный вечер, чувствуя себя чужим в этом обществе. Некоторые девушки за столом пытались флиртовать со мной. Это было для меня нечто новое, и не такие ощущения я бы жаждал познать. Я лишний раз осознал, насколько разросся королевский двор за зиму. Большинство этих молодых женщин приехали из Внутренних герцогств подбирать крохи со стола Регала, но они откровенно показывали, что были бы счастливы искать расположения любого, имеющего хоть какое-то политическое влияние. Усилие, которое требовалось мне, чтобы не пропускать мимо ушей их попытки шутить и отвечать по меньшей мере сдержанно-вежливым тоном, начисто лишило меня способности замечать то, что происходило за королевским столом. Там был король Шрюд, сидевший между будущей королевой Кетриккен и принцем Регалом. Герцог Браунди и его дочери, Целерити Стремительная и Фейт Преданная, расположились рядом. Остальные сотрапезники были из окружения Регала. Герцог Рем из Тилта, его леди Плэсид Безмятежная и двое их сыновей наиболее достойны упоминания. Также там был кузен Регала, герцог Брайт Великолепный, юный наследник герцога Фарроу. Он был новичком при дворе.

С моего места видно было мало, а слышал я еще меньше. Я чувствовал бурное недовольство Верити, но тут уж ничего не мог поделать. В этот вечер Шрюд выглядел скорее усталым, чем одурманенным, и это обрадовало меня. Кетриккен, сидевшая подле него, была очень бледна, на щеках ее горели розовые пятна. Она мало ела и казалась более хмурой и молчаливой, чем обычно. В противоположность ей принц Регал был общителен и весел. Он сидел рядом с герцогом Ремом, леди Плэсид и их мальчиками. Нельзя сказать, что он полностью игнорировал герцога Браунди с дочерьми, но его шутки гостей явно раздражали.

Герцог Браунди был крупным человеком, с хорошей, несмотря на возраст, мускулатурой. Пряди белых волос в его черном конском хвосте воина, так же как и отсутствие нескольких пальцев на руке, напоминали о прошедших битвах. Его дочери сидели рядом с ним – женщины с глазами цвета индиго и высокими скулами, говорившими о том, что их мать была родом с Ближних островов. Волосы у Фейт и Целерити были коротко подстрижены и не завиты, в северном стиле. То, как быстро девушки поворачивали головы, следя за происходящим в зале, напомнило мне охотящихся ястребов. Это были не те утонченные аристократки из Внутренних герцогств, с которыми обычно имел дело Регал. Из всех Шести Герцогств люди Бернса более всего оставались воинами.

Регал напрашивался на неприятности, так легкомысленно относясь к их скорби. Я знал, что они не собирались разговаривать о пиратах за столом, но взятый принцем праздничный тон беседы совершенно расходился с целью их приезда. Я подумал, понимает ли он, как тяжко оскорбляет их. Кетриккен понимала наверняка. Не единожды я видел, как она сжимала зубы или опускала глаза после очередной шутки Регала. К тому же принц слишком много пил и становился все более развязным. Мне очень хотелось бы знать, что такого смешного он находит в собственных словах.

Обед казался бесконечным. Целерити быстро увидела меня за столом. После этого мне трудно было избежать оценивающих взглядов, которые она бросала в мою сторону. Я приветливо кивнул ей в первый раз, когда наши глаза встретились, и увидел, что она озадачена моим местом за столом. Я не мог себе позволить вообще не глядеть на нее. Регал и так вел себя достаточно оскорбительно, чтобы еще и я пренебрегал дочерью герцога Бернса. Я чувствовал себя так, будто хожу по лезвию ножа, и обрадовался, когда Шрюд поднялся и королева Кетриккен настояла на том, чтобы взять короля под руку и проводить в его покои. Регал пьяно нахмурился, увидев, что общество так быстро расходится, но не сделал никаких попыток убедить герцога Браунди и его дочерей остаться за столом. Они извинились – довольно сдержанно – и удалились, как только ушел король Шрюд. Я тоже сослался на головную боль и оставил своих хихикающих соседок, предпочтя им одиночество собственной комнаты.

Когда я открыл дверь и вошел в спальню, то почувствовал себя самым бессильным человеком в замке. Вот уж действительно, безымянный мальчишка с псарни.

– Похоже, ты прекрасно провел время за ужином, – заметил шут.

Я вздохнул и не стал спрашивать, как он вошел. Нет смысла задавать вопросы, на которые все равно не получишь ответа. Шут сидел у очага – силуэт на фоне танцующего пламени. Он был необычно тих – никаких звонких колокольчиков, никаких обескураживающих насмешливых слов.

– Ужин был невыносим, – сообщил я ему и стал зажигать свечи. Моя головная боль была не совсем выдуманной. Я сел, потом со вздохом лег на свою кровать. – Не знаю, куда катится Олений замок и что я могу сделать для него.

– Может быть, того, что ты уже сделал, достаточно? – спросил шут.

– В последнее время я не делал ничего, достойного упоминания, – ответил я, – если не считать того, что понял, когда надо было прекратить пререкаться с Регалом.

– Значит, всем нам пора научиться этому искусству, – угрюмо согласился он, подтянул колени к подбородку и обнял их руками. Потом вздохнул: – Неужели у тебя нет никаких новостей, которыми ты бы мог поделиться с шутом? Очень благоразумным шутом?

– У меня нет никаких новостей, о которых ты бы не знал раньше меня. – Темнота в комнате была приятной. Моей голове стало легче.

– Ах, – он деликатно помолчал. – Тогда, может быть, я вправе задать вопрос? На него можно ответить или нет, по твоему усмотрению…

– Побереги силы и задай его. Я знаю, что ты все равно это сделаешь, независимо от того, разрешу я тебе или нет.

– Безусловно, тут ты прав. Хорошо, вопрос. Ах, я удивляю сам себя, я краснею, истинная правда. Фитц Чивэл, ты, ненароком, не сделал собственного Фитца?

Я медленно сел и уставился на него. Он не пошевелился и не вздрогнул.

– О чем ты спрашиваешь? – тихо спросил я.

Теперь он тоже говорил тихо, почти оправдываясь.

– Я должен знать. Молли носит твоего ребенка?

Я прыгнул на него с кровати, схватил за горло и рывком поднял на ноги. Я замахнулся и остановился, потрясенный тем, что увидел на его лице при свете огня.

– Валяй, бей, – тихо посоветовал он. – Новые синяки будут почти не видны на старых. Я могу прятать лицо еще несколько дней.

Я отвел руку. Странно, насколько чудовищным показалось то, что я только что собирался сделать, когда обнаружил, что это уже было сделано кем-то другим. Как только я отпустил его, шут отвернулся, как будто стыдился своего бесцветного распухшего лица. Быть может, прозрачная кожа и тонкие кости делали его еще более ужасным. Как будто кто-то избил ребенка. Я встал на колени у очага и начал раздувать огонь.

– Что, плохо видно? – спросил шут. – Предупреждаю, при хорошем освещении будет смотреться еще хуже.

– Сядь на мой сундук с одеждой и сними рубашку, – резко сказал я.

Он не пошевелился. Я не обратил на это внимания. У меня был маленький котелок для чая, и я подвесил его над огнем, зажег свечи и поставил их на стол, а потом вынул мой маленький сундучок с травами. Я не держал в своей комнате слишком большого запаса. Теперь мне было жаль, что у меня нет «арсенала» Баррича, но я был уверен, что, если я отправлюсь за ним в конюшни, к моему возвращению шут исчезнет. Те снадобья, что были у меня в комнате, в основном применялись при синяках, порезах и других повреждениях. Они подойдут.

Когда вода согрелась, я налил немного в таз для мытья и добавил щедрую горсть трав, предварительно растерев их в порошок. Я нашел в сундуке с одеждой рубашку, из которой вырос, и разорвал ее на части.

– Выйди на свет, – потребовал я.

Через мгновение шут подчинился, но двигался медленно и робко. Я быстро оглядел его, потом взял за плечи и посадил на свой сундук с одеждой.

– Что с тобой случилось? – спросил я, испуганный его изуродованным лицом. Губы его были разбиты и распухли, один глаз заплыл так, что почти не открывался.

– Я прогуливался по замку и расспрашивал разных людей с отвратительным нравом, не завели ли они бастардов.

Я яростно сверкнул глазами, но здоровый глаз шута стойко выдержал мой взгляд. Белок этого глаза был весь в красных прожилках. Я понял, что не могу ни сердиться на него, ни смеяться.

– Я думал, ты достаточно понимаешь в целительстве, чтобы поберечь себя. Теперь сиди смирно.

Я намочил тряпку и бережно, но твердо прижал к его лицу. Через мгновение шут расслабился. Я смыл губкой засохшую кровь. Ее было не много; по-видимому, он вымылся после избиения. Но некоторые раны продолжали кровоточить. Я легко пробежал пальцами по его челюсти и вокруг глазниц.

– Кто это с тобой сделал? – спросил я.

– Я заходил в несколько дверей или в одну и ту же несколько раз. Смотря о какой ты спрашиваешь. – Для человека с разбитыми губами шут разговаривал довольно бойко.

– Это был серьезный вопрос, – сказал я.

– Как и мой.

Я снова сверкнул на него глазами, и он отвел взгляд. Некоторое время мы оба молчали. Я искал горшочек с мазью от царапин и порезов, которую дал мне Баррич.

– Я действительно хочу услышать ответ, – напомнил я ему, снимая крышку с горшочка. Знакомый едкий запах ударил мне в нос, и я внезапно с поразительной силой ощутил тоску по Барричу.

– Как и я. – Он слегка вздрогнул под моим прикосновением, когда я начал накладывать мазь. Я знал, что она щиплется. Я также знал, что она хорошо действует.

– Почему ты задаешь мне такие вопросы? – спросил я наконец.

Он мгновение подумал:

– Потому что легче спросить тебя, чем спрашивать Кетриккен, не носит ли она ребенка Верити. Насколько я могу судить, Регал в последнее время крутит любовь только с самим собой, так что его можно исключить. Таким образом, либо ты, либо Верити…

Я тупо смотрел на него. Он грустно покачал головой.

– Неужели ты этого не чувствуешь? – почти шепотом спросил он и театрально устремил взгляд в никуда. – Силы колеблются. Тени трепещут. Внезапно по возможностям идет рябь. Перестановка будущих по мере того, как предопределение множится. Пути сходятся и снова расходятся. – Он опять посмотрел на меня. Я улыбнулся ему, думая, что он шутит, но он был серьезен. – У династии Видящих есть наследник, – сказал он тихо. – Я в этом уверен.

Случалось ли вам оступиться в темноте? Бывает такое внезапное чувство, как будто ты пошатываешься на краю, но не знаешь, как глубоко можешь упасть. Слишком твердо я сказал:

– У меня не будет ребенка.

Шут бросил на меня скептический взгляд.

– А, – сказал он с фальшивой сердечностью, – тогда это, должно быть, Кетриккен.

– Должно быть, – согласился я, но мое сердце упало.

Если Кетриккен беременна, у нее нет никакой причины скрывать это. А у Молли есть. Я не видел Молли несколько ночей. Может быть, у нее есть для меня новости. Я почувствовал головокружение, но взял себя в руки и глубоко вздохнул.

– Сними рубашку, – сказал я шуту, – посмотрим твою грудь.

– Я осматривал ее, спасибо, и, уверяю тебя, там все в порядке. Они накинули мешок мне на голову – думаю, для того, чтобы удобнее было целиться. Они очень старались бить только по нему.

От зверства, учиненного над ним, мне стало так больно, что я долго молчал.

– Кто? – выговорил я наконец. – Ты видел?

– С мешком на голове? Оставь. Разве можно видеть что-нибудь сквозь мешок?

– Нет. Но у тебя могут быть подозрения.

Он недоверчиво покачал головой.

– Если ты до сих пор не понял, какие это подозрения, значит, это у тебя мешок на голове. Но я могу прорезать тебе дырочку. «Мы знаем, что ты изменяешь королю и шпионишь для Верити-претендента. Не посылай ему больше сообщений, потому что, если ты это сделаешь, мы узнаем об этом». – Он отвернулся и уставился в огонь, быстро раскачивая ногами – тук, тук, тук – о мой сундук с одеждой.

– Верити-претендент? – спросил я оскорбленно.

– Не мои слова. Их, – подчеркнул он.

Я подавил свою ярость и попытался подумать.

– Почему они заподозрили, что ты шпионишь для Верити? Ты посылал ему сообщения?

– У меня есть король. Он не всегда помнит, что он мой король. Ты должен искать своего короля – я уверен, что ты так и делаешь.

– А что будешь делать ты?

– То, что делал всегда. А что я еще могу? Я не могу прекратить делать то, что они потребовали прекратить, потому что никогда и не начинал.

От подкравшейся уверенности дрожь пробежала у меня по спине.

– А если они снова будут действовать?

Шут безжизненно засмеялся.

– Нет никакого смысла беспокоиться об этом, потому что я не могу ничего предотвратить. Это не значит, что я к этому стремлюсь. Это, – сказал он, сделав слабый жест в сторону своего лица, – это заживет. То, что они сделали с моей комнатой, – нет. Мне придется неделями разбираться в этом хаосе.

Мое сердце сжалось при этих словах, ужасная пустота наполнила меня. Один раз я был в комнате шута, на верхнем этаже башни. Мне пришлось долго подниматься по заброшенной лестнице, полной многолетней пыли и беспорядка, в комнату, которая представляла из себя сад чудес. Я подумал о ярких рыбках, плавающих в толстых горшках, о садах мха в широких сосудах, о крошечном фарфоровом младенце, за которым так бережно ухаживали в его колыбели. Я закрыл глаза, когда шут добавил, глядя в огонь:

– Они действовали очень тщательно. Какая глупость думать, что в этом мире существует хоть одно безопасное место.

Если не считать его языка, шут был человеком беззащитным, единственным стремлением которого было служить своему королю. И спасти мир. Тем не менее кто-то разрушил его мир. Хуже всего было то, что, как я думал, избиение, которому его подвергли, было вызвано чем-то, что сделал я.

– Я мог бы помочь тебе привести это все в порядок, – предложил я тихо.

Шут дважды быстро мотнул головой.

– Не думаю, – сказал он, а потом добавил нормальным голосом: – Я не хотел тебя обидеть.

– Я и не обиделся.

Я сложил очищающие травы, горшочек с мазью и оставшиеся тряпки. Шут соскочил с сундука и, когда я предложил ему все собранное, мрачно принял это у меня. Он пошел к двери, двигаясь скованно, несмотря на уверения, что нападавшие повредили только его лицо. У двери он обернулся.

– Когда узнаешь точно, скажешь мне? – Он многозначительно помолчал, потом добавил упавшим голосом: – В конце концов, если они сделали такое с королевским шутом, что они могут сделать с женщиной, которая вынашивает наследника будущего короля?

– Они не посмеют, – сказал я свирепо.

Шут презрительно фыркнул:

– Не посмеют? Я уже не знаю, что они могут посметь или не посметь. Так же как и ты. Я бы на твоем месте придумал более надежный способ закрывать свою дверь, если не хочешь обнаружить и свою голову в мешке. – Он улыбнулся, но эта улыбка не была даже тенью его обычной насмешливой гримасы.

Шут выскользнул прочь из комнаты.

Я закрыл за ним дверь на засов. Потом прислонился к ней спиной и вздохнул.

– Это все прекрасно для всех остальных, Верити, – вслух сказал я безмолвной комнате, – но что до меня, то я думаю, что вам следовало бы повернуть прямо сейчас и ехать домой. Наступает нечто большее, чем красные корабли, и я как-то сомневаюсь, что Элдерлинги смогут чем-нибудь помочь в борьбе с тем, с чем мы скоро столкнемся.

Я ждал, надеясь получить какой-нибудь знак того, что он слышал или согласен со мной. Ничего не было. Разочарование кипело во мне. Я редко твердо знал, когда Верити чувствует меня, и никогда не был уверен, ощущает ли он те мысли, которые я хочу послать ему. Я снова удивился, почему он не отдает распоряжения Сирен. Все лето он связывался с нею при помощи Силы. Почему он молчит теперь? Может быть, он уже посылал ей сообщения, а она это скрыла? Или передала их Регалу? Я обдумал это. Возможно, синяки на лице шута отражали беспокойство Регала, обнаружившего, что Верити знает о том, что происходит в его отсутствие. Почему он выбрал шута в качестве козла отпущения – можно было только догадываться. Вероятно, он просто использовал его, чтобы дать выход своей ярости. Шут никогда не упускал случая оскорбить Регала. Или любого другого.

Позже в эту ночь я пошел к Молли. Это было опасное время, потому что замок гудел от множества гостей и слуг, которые о них заботились. Но моя тревога гнала меня вперед. Когда я постучал, Молли спросила через дверь:

– Кто там?

– Это я, – ответил я удивленно.

Раньше она никогда не спрашивала.

– О, – отозвалась она и открыла дверь.

Я проскользнул внутрь и запер ее за собой, а Молли прошла к очагу. Она склонилась к огню и подбавила дров, которые были совершенно не нужны. На меня она не смотрела. На ней было синее платье служанки, волосы все еще уложены в прическу. Каждая линия ее тела предостерегала меня. Я снова попал в беду.

– Мне жаль, что я не бывал здесь последнее время.

– Как и мне, – коротко сказала Молли.

Она была не очень-то расположена к приятной беседе.

– Произошло много всякого, и я был очень занят.

– Чем?

Я вздохнул. Знал, к чему идет разговор.

– Делами, о которых я не могу говорить.

– Конечно.

Несмотря на все спокойствие и холодность в ее голосе, я знал, что под всем этим бурлит ярость. Одно неверное слово выпустит ее наружу. Так же как и молчание. Так что можно напрямик задать мой вопрос.

– Молли, причина, по которой я пришел сегодня…

– О, я знала, что должна быть какая-то особенная причина, чтобы ты наконец появился. Единственное, что меня на самом деле удивляет, это я сама. Почему я здесь? Почему каждый день после работы я возвращаюсь прямиком в свою комнату и жду, что ты вдруг придешь. Я могла бы заняться чем-нибудь другим. В последнее время в этом замке хватает менестрелей и кукольников, принц Регал об этом позаботился. Я могла бы сидеть у одного из очагов с другими слугами и наслаждаться развлечениями, вместо того чтобы торчать здесь в одиночестве. Или я могла бы делать какую-нибудь работу. Повариха разрешила мне пользоваться кухней, когда там не самое горячее время. У меня есть фитили, травы и сало. Мне бы следовало использовать их, пока травы еще не выдохлись. Но нет, я здесь, наверху, на тот случай, что ты вспомнишь обо мне и придешь провести со мной несколько минут.

Я стоял как скала под сокрушительными волнами ее слов. Больше я ничего не мог сделать. То, что Молли говорила, было правдой. Пока она переводила дыхание, я смотрел себе под ноги. Когда она заговорила снова, ярость в ее голосе утихла и сменилась чем-то худшим – горем и растерянностью.

– Фитц, это так трудно. Каждый раз, когда я думаю, что уже успокоилась, я заворачиваю за угол и обнаруживаю, что снова надеюсь. У нас никогда ничего не будет, правда? Никогда не будет времени, принадлежащего только нам, никогда не будет места, в котором мы будем хозяевами. – Она опустила глаза, кусая нижнюю губу. Когда Молли снова заговорила, голос ее дрожал. – Я видела Целерити. Она красивая. Я даже нашла повод, чтобы заговорить с ней. Я спросила, не нужно ли им еще свечей для их комнат… Она ответила застенчиво, но вежливо. Поблагодарила меня за заботу – мало кто здесь делает это. Она… она славная. Леди. О, они никогда не дадут тебе разрешения жениться на мне. И сам ты не захочешь жениться на служанке.

– Ты для меня не служанка, – ответил я тихо. – Я никогда так о тебе не думал.

– Тогда кто же я? Я не жена.

– В моем сердце – жена, – сказал я горестно.

Это было жалким утешением. Мне было стыдно, что Молли приняла его, подошла и уткнулась лбом в мое плечо. Несколько мгновений я бережно обнимал ее, потом притянул ближе. Когда она прижалась ко мне, я тихо сказал:

– Я хочу спросить тебя кое о чем.

– О чем?

– Ты… ждешь ребенка?

– Что? – Она отстранилась, чтобы посмотреть мне в лицо.

– Ты носишь моего ребенка?

– Я… нет. Нет, не ношу… Почему ты вдруг спросил?

– Мне просто пришло в голову. Вот и все. Я хотел сказать…

– Я знаю, что ты хотел сказать. Если бы мы были женаты, а я не была бы уже беременна, соседи начали бы качать головами, глядя на нас.

– Правда?

Раньше эта мысль никогда не приходила мне в голову. Я знал, что некоторые уже спрашивают, не бесплодна ли Кетриккен, если она не смогла зачать после года супружества, но вопрос о ребенке будущей королевы действительно касался каждого. Я никогда не думал о том, что соседи всегда с ожиданием наблюдают за новобрачными.

– Конечно. К этому времени кто-нибудь наверняка уже предложил бы мне рецепт чая, полученный давным-давно от старушки-матери, или порошок из клыка кабана, чтобы вечером подсыпать в твой эль.

– В самом деле? – Я крепче прижал ее к себе, глупо улыбаясь.

– Угу, – улыбнулась она в ответ. Улыбка медленно угасла. – На самом деле, – сказала Молли тихо, – есть другие травы, которые я использую, чтобы наверняка не забеременеть.

Я уже почти забыл, как Пейшенс бранила меня в тот день.

– Некоторые такие травы, как я слышал, могут повредить женщине, если принимать их слишком долго.

– Я знаю что делаю, – сказала Молли ровно. – А кроме того, какой у нас выход? – добавила она.

– Никакого.

– Фитц. Если бы сегодня я сказала «да», если бы я была беременна… что бы ты сделал?

– Не знаю. Я не думал об этом.

– Подумай об этом сейчас, – умоляюще сказала она.

Я медленно заговорил:

– Думаю, что я каким-то образом нашел бы для тебя место… где-то…

Я бы пошел к Чейду, я бы пошел к Барричу, я бы молил о помощи. Внутренне я онемел при мысли об этом.

– …Безопасное место. Не в Оленьем замке. Может быть, вверх по реке. Я бы приезжал к тебе, когда мог. Каким-то образом я бы заботился о тебе.

– Ты бросил бы меня, вот что ты сказал. Меня и нашего… моего ребенка.

– Нет! Я спрятал бы тебя в надежном месте, где никто не стал бы позорить тебя или насмехаться над тобой за то, что у тебя есть ребенок, но нет мужа. И когда смог, я приезжал бы к тебе и к нашему ребенку.

– Ты никогда не допускал, что ты поедешь с нами? Что мы прямо сейчас можем уехать из замка, ты и я, и подняться вверх по реке?

– Я не могу оставить замок. Я уже объяснил это тебе всеми способами, которые мог придумать.

– Я знаю. Я пыталась понять, но не смогла.

– Работа, которую я делаю для короля, такова, что…

– Перестань ее делать. Пусть этим займется кто-нибудь другой. Поезжай со мной, и мы будем жить нашей собственной жизнью.

– Я не могу. Это не так просто. Мне не позволят уехать.

Каким-то образом мы отошли друг от друга. Молли сложила руки на груди.

– Верити уехал. Почти никто не верит, что он вернется. Король Шрюд слабеет с каждым днем, и Регал готовится стать королем. Если Регал испытывает к тебе хотя бы половину тех чувств, о которых ты говорил, почему же ты хочешь остаться здесь? Почему он этого хочет? Фитц, неужели ты не видишь, что все разлетается на части? Ближние острова и Причальный – только начало. Пираты на этом не остановятся.

– Тем больше причин для меня оставаться здесь. Чтобы работать и чтобы, если потребуется, сражаться за всех наших людей.

– Один человек не может остановить это, – заметила Молли. – Даже такой упрямый, как ты. Почему бы тебе не отбросить твое упрямство и не начать сражаться за нас? Почему мы не можем убежать вверх по реке, в глубь страны, подальше от пиратов, к нашей собственной жизни? Почему мы должны отказываться от всего ради безнадежного дела?