355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Липаруло » И приидет всадник… » Текст книги (страница 14)
И приидет всадник…
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 04:03

Текст книги "И приидет всадник…"


Автор книги: Роберт Липаруло


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

31

Боль. Мучительная боль, резкая и пульсирующая.

Это было первое, что почувствовал Пип, выплыв из темного водоворота сбивчивых грез, которые тут же улетучились из его сознания, как утренний туман. Болело лицо и ребра. На голову словно навалился огромный груз – казалось, она вот-вот расколется. Веки, раскрывшись, потрепетали и снова сомкнулись. Пип вновь погрузился в темный туман. Превозмогая себя, он опять открыл глаза. Он лежал в незнакомой спальне, украшенной кое-где бело-розовыми кружевами и обставленной белой мебелью. На одном из комодов рядком сидели куклы. Откуда-то справа лился мягкий свет.

Пип повернул голову и едва не закричал от боли – шея была словно обмотана колючей проволокой. Он с шумом втянул в себя воздух. Рядом с кроватью, на деревянном стуле сидела женщина. Она подняла взгляд от книги.

«Где я?» – хотел спросить Пип, но издал лишь стон.

Женщина, привстав, склонилась к нему. Ей было около пятидесяти, у нее были короткие седые волосы и сочувственный взгляд.

– Ш-ш-ш, – произнесла она и заговорила на иврите. Пип не понимал ни слова, но никак не мог этого показать: голова не слушалась. Он пытался говорить, но губы двигались беззвучно.

Женщина подняла руку и заговорила вновь, на этот раз на сносном английском:

– Не надо ничего говорить. Вы сильно ранены, попали в аварию.

– Как?.. – выдавил из себя Пип.

– Когда вы въехали в столб, мой муж подбежал, чтобы помочь вам. Вы просили вас спрятать. Сказали, что за вами гонятся. Наши соседи помогли вытащить вас из машины и занесли в дом как раз перед тем, как подъехали солдаты, – на лице ее появилось неприязненное выражение. – Не израильские солдаты.

– Нет… – подтвердил он.

– Мы не знаем, что вы совершили, но мы вас не выдадим.

– У меня… – Пип, поморщившись, попытался поднять голову – она оказалась вся в бинтах. – Мне нужно…

– Вам сейчас нельзя двигаться, – мягко, но решительно сказала женщина. – Все, что вам нужно, делайте в постели.

– Нет… я должен… забрать одну вещь. Мне надо добраться…

Он оторвал голову от подушки – комнату заволокло серой мглой, и Пип рухнул обратно. Он сделал еще одну попытку, но с тем же результатом. Пип умоляюще посмотрел на женщину.

– Это важно, – произнес он.

– Вам нельзя… – начала было она, но встретилась с ним взглядом и замолчала. Потом женщина долго смотрела на его лицо и наконец осторожно ободряюще похлопала по одеялу, закрывавшему его грудь.

– Может быть, мой муж сможет вам помочь, – сказала она и вышла из комнаты.

Пип стал думать, как убедить ее мужа выполнить просьбу: нужно просто сходить на вокзал… в камеру хранения…

Туманная мгла вновь заволокла его сознание.

* * *

– Так вы подстрелили его? – переспросил Люко.

Перед ним стоял навытяжку Арджан, лицо у него было мрачное.

– Да, Бадуччи в него попал.

– В голову?

– Да.

– Ничего не понимаю, – покачал головой Люко.

– Так бывает. Пуля попадает в голову вот так и отскакивает от черепа, как от шлема.

– И он поехал дальше, потом разбил машину и исчез?

– Мы нашли кровь, но тела там не было.

– Невероятно.

«И что теперь?» – думал Люко. Пип постарается добраться до папки, а потом будет либо пытаться выторговать себе жизнь с ее помощью, либо попробует передать ее Хюберу. Пока этого не случилось, либо папка, либо сам Пип должны оказаться в руках у Люко. Он посмотрел на подтянутого и готового выполнить любое приказание Арджана. Ни Арджан, ни его подчиненные не должны прикасаться к папке. Хватит одной ошибки.

– Возьмите под наблюдение его квартиру и офис, но не обыскивайте.

Арджан озадаченно посмотрел ему в лицо.

– Я сам это сделаю, – сказал Люко. – Ясно?

– Да.

– Прикажи своим людям убить его на месте, где бы он ни обнаружился. Тело доставьте ко мне.

– Все понял.

В последнем Люко сомневался. Но он знал, что Арджан профессионал, прирожденный солдат. Он не обсуждает приказы, а выполняет их. Люко стиснул плечо своего помощника:

– Я знаю, что на тебя можно положиться, мой друг.

32

Насколько Олаф мог судить, свет в доме Тревора Уилсона полностью погасили в половине одиннадцатого, то есть больше двух часов назад. Со своего наблюдательного пункта на скалистом гребне он не мог видеть окна на дальней стороне дома. Но вчера был четверг, значит, утром мальчику нужно в школу, а родителям – на работу. Судя по всему, они давно уже легли спать. Он подойдет к дому со двора и тогда увидит, освещены ли окна на той стороне. Если заметит отсвет лампы или мерцание телевизора, то отойдет и подождет еще. Но он не будет ждать до бесконечности. У него жесткое расписание, завтра вечером он должен быть в Санта-Фе.

Если задание убить ребенка Олафу было не по душе, то уж убивать людей только за то, что они оказались случайными свидетелями или попытались ему помешать, было из ряда вон плохо. Имя в списке было равносильно приказу Одина, бога средь богов – значит, их время пришло, и Олаф был просто орудием судьбы. А вот сопутствующие случайные жертвы – это трагедия. Нет, рука его, конечно, не дрогнет; если миссия того потребует – он станет причиной такой трагедии. С его подготовкой и в том состоянии, в которое Олаф вводил себя перед началом работы, любому, кто мог подвернуться под руку, была гарантирована быстрая смерть.

Опершись на секиру, чтобы не свалиться в темноту под скалой, Олаф перенес центр тяжести вперед, давая отдохнуть ногам. Он уже несколько часов здесь, под мощным тополем на вершине скалы наблюдал за тем, как суетятся внизу жители, как постепенно затухает жизнь этого мира, как гаснут одно за другим окна.

Поначалу, зная, что время у него еще есть, Олаф позволил себе поразмышлять над тем, что видел перед собой, и тем, что вспоминалось из прошлой жизни. Проехавший далеко внизу по улице «мерседес-бенц» навел его на мысли о промышленности и прогрессе, которые перешли в рассуждения о материализме и алчности. Он наблюдал за тем, как дети одни возвращаются в пустые дома, и только через несколько часов возвращается один родитель, затем второй – если вообще есть второй. Он видел, как переносят из машины в дом пластиковые пакеты с едой – люди ели то, что не они вырастили и не они убили. Часто кто-то из членов семьи, а то и не один, или даже все вновь куда-то уходили и возвращались лишь через несколько часов: дети – усталые и взъерошенные после игр, родители – возбужденные и говорливые, словно после инъекции каких-то социальных стимуляторов. Определенно общества близких им недоставало. Мало им было всего этого: тепла домашнего очага, прикосновения родных рук, рассказа о дневных занятиях и приключениях, – чтобы насытить их голодные сердца.

В который уже раз он пришел к выводу, что образ жизни его клана, его племени куда выше и совершенней. Олаф умел находить счастье в семейной жизни, в повседневных трудах ради выживания, в сознании того, что боги приемлют его молитву. И потом, он усердно учился и тренировался и, не ропща, готовил себя к миссии, к которой боги могли его и не призвать.

Но это случилось – как огненное видение, опаляющее зрение, столь прекрасное, что от него невозможно оторвать глаз. Столетия ожидания кончились. Теперь навыки, которые передавались и оттачивались от отца к сыну, из поколения в поколение, наконец были востребованы. Воссоединение с предками в Валгалле не доставило бы ему большей радости, чем этот долгожданный зов сослужить службу Одину. Ради этой службы Олаф оставил семью. Ради того чтобы выполнить свой долг, он сидел теперь, затаившись в темноте, вдыхал запах сосновой хвои и чужой суглинистой земли и вглядывался в свои новые охотничьи угодья.

Чем темнее становилось небо, чем выше поднималась луна, тем ярче в его сознании разгоралась одна-единственная мысль: убить. Душу все сильнее охватывала свирепая ненависть к людям, которую подпитывали картины человеческой жестокости, знакомые по чудовищным фотографиям и словам сказителей его племени. Вероломство, безнравственность, войны. Каких только предательств не совершал род людской!

Пять лет назад те, кто до сих пор продолжал бороться за возвращение старых времен, за отвращение от вероотступничества, объявили о приходе того, кто сокрушит алтари самодовольства и фальшивых идолов и объединит все человечество в единое добродетельное племя. Ему противостоят многочисленные силы, враги коварны и могущественны. К тому же они много сотен лет готовились к сражению и укрепляли позиции. Одни из них – озлобленные воины, другие – как тот мальчик, которого надо убить нынче ночью, думал Олаф – ни о чем не подозревающие винтики в механизме, который призван помешать грядущему властителю.

Олафу не нужно было знать, какую угрозу представляет для будущего совершенного мира двенадцатилетний мальчик. Он верил другим – тем, кто видел общую картину и решал, какие действия следует предпринять. Он был рукой, сжимающей меч – точнее топор. Разве руки действуют по собственному усмотрению, разве они задаются вопросом, почему хватают одно и сокрушают другое?

Так что теперь вся его жгучая ярость, вся разрушительная ненависть к людскому роду сосредоточилась на одном маленьком мальчике. Олаф представил себе Тревора Уилсона: голубые глаза, волосы цвета спелых пшеничных колосьев, чуть окрашенных лучами закатного солнца, редкие веснушки, по-женски красивые губы. Он не хотел придавать мальчику образ монстра. Нет у него рогов на голове, а рот не изрыгает чудовищные проклятья. Разрушение может принимать любые обличья, даже самые невинные. Тревор – симпатичный мальчишка. Если бы Олаф познакомился с ним поближе, наверняка нашел бы в нем много общего со своими сыновьями. Участливость, любопытство, живой интерес к окружающему миру, любящее сердце. Но мозг того огромного тела, рукой которого являлся Олаф, решил, что мальчик опасен. Продолжение его существования угрожает спасению человеческого рода. Олаф ненавидел мальчишку уже за это, и неважно, сознательно тот мешает спасению или нет.

Единственной уступкой, скидкой на возраст и внешнюю безобидность, которую он мог сделать, было решение прийти ночью и без собак. На взрослого противника можно нападать, только если он не спит (или она – Олаф никак не мог привыкнуть, что воевать приходится с женщинами). Это было последней проверкой того, что боги действительно хотят смерти этого человека, – и его последним шансом на спасение. Если, несмотря на подготовку Олафа, его силу, оружие и помощь собак, противнику все же удастся выжить – благодаря бегству, успешной самообороне или вмешательству других людей, – значит, жертва сумела снискать расположение Высших Сил. Значит, Олаф должен принять свое поражение как божественное провидение… на какое-то время. Но он будет нападать снова и снова – до тех пор, пока приказ не будет отменен. Боги всегда могут остановить его руку… или позволить ей наконец достичь цели.

Кроме того, ребенок полностью находится под защитой и покровительством своих родителей. Если боги сочтут убийство несвоевременным, они могут в любой момент подвигнуть родителей на вмешательство. Олаф, с одной стороны, не хотел пугать мальчика, с другой – не считал нужным давать ему шанс изменить свою судьбу: за нее отвечал не ребенок, а его родители.

Итак, сегодня собаки останутся в машине. Без них Олаф чувствовал себя неуютно, ему не хватало верных боевых товарищей. Но все пройдет благополучно, как всегда. Он прижал руку к рубашке, которую связала для него Ингун, – ткань казалась очень мягкой под его загрубелыми пальцами. Олаф потрогал амулеты, которые дали ему сыновья: руну Одал и кроличью лапку. Сегодня его боевыми товарищами станут жена и дети. Олаф чувствовал, что они рядом, ощущал их готовность к охоте.

Мышцы напряглись, нервы приобрели особую чувствительность, чувства обострились. Легкий ветерок с востока пошевелил волосы на руке Олафа. Хорошо: он подойдет к добыче с подветренной стороны. Где-то внизу, в его охотничьих угодьях, хлопнула дверь, потом залаяла собака. Он машинально оценил степень угрозы – она не заслуживала внимания. Дыхание его стало ритмичным, тренированная психика инстинктивно входила в состояние, более всего подходящее для убийства.

Олаф потянул к себе топор – его лезвие скользнуло по камню с негромким скрежетом, как скрипка при игре sul ponticello. Увертюра к его представлению. Олаф провел рукой по гладкой деревянной рукояти. В нескольких сантиметрах от начала лезвия рука стиснула топорище, и он встал. Глаза проследили маршрут, по которому предстояло перейти, оказавшись в парке.

Сжимая в руке топор и сосредоточив мысли на мальчике, Олаф пустился по тропе, на которой первому предстояло пересечься со вторым.

33

Тревор поднял голову с подушки и посмотрел на часы, стоявшие на тумбочке. Сорок три минуты первого. Он вдруг осознал, что проснулся от какого-то шума. Тревор перевернулся на спину и сел на кровати. Еще год назад у него был ночник «Пауэр Рейнджерз», но потом Тревор от него отказался, и теперь в его спальне было темно, как в могиле, – засыпать удобно, но вот в такие моменты, как теперь, ничего хорошего. Из-за штор в комнату не проникал даже лунный свет: он только чуть серебрил их края и сочился в дырочки для шнура. Дверь в коридор была приоткрыта, как нравилось Тревору, но за ней тоже царила тьма.

– Мам! – тихо позвал он. – Пап!

Никто не ответил.

Тревор, подняв голову и затаив дыхание, вслушался в тишину.

Никаких звуков.

Отчего же тогда он проснулся? Ему захотелось по малой нужде. Может, все дело в этом, и никакого шума не было? Тревор сбросил одеяло и спустил ноги с кровати.

«Звяк», – послышалось откуда-то из-за окна; звук был тихим, на пределе слышимости.

Тревор уставился в ту сторону – ему показалось, что в окно вот-вот вломится, разметав осколки стекла и шторы-жалюзи, какое-то страшное чудовище. Подождав некоторое время, он помотал головой.

«Ужастиков насмотрелся», – подумал Тревор.

Звяк, – снова донеслось из-за окна.

Тревор от испуга судорожно хватил воздух ртом, и тут же отругал себя за трусость: можно подумать, на него действительнонабросился монстр из фантазий Стивена Кинга. Стивен Кинг много всяких ужастиков придумал. Тревор не любил ужастики.

– А, ерунда, – прошептал он и подошел к окну. Шторы напоминали вертикальные жалюзи, и сбоку вдоль каждой их полосы по всей длине шла тонкая ниточка света. Тревор хотел было отогнуть одну полоску пальцем и выглянуть наружу. Но ему представилось, как, сделав это, он вдруг встретится взглядом с глазом, смотрящим из-за стекла. Нет, это слишком страшно, лучше разом открыть шторы и сразу увидеть, что там такое. Тревор взялся за пластмассовые рукоятки на концах шнуров, которыми шторы открывались, но не смог заставить себя за них потянуть. Надо немного подождать, осознать, что вокруг привычный реальный мир, а не кошмарный сон, и мужество вернется.

По диагонали через двор за окном проходила дорожка, вымощенная песчаником. Что-то там двигалось, тихо шурша по каменным плиткам: «ш-ш-шу… ш-ш-шу… ш-ш-шу…»

Тревор отдернул руку от шнура. Сердце заколотилось в груди, как птица, пытающаяся вырваться из клетки.

«Па-а-па-а!!!» – закричал кто-то у него в голове, но из груди Тревора вырвалось только частое прерывистое дыхание. Он зажмурился и стиснул зубы.

«Все это ерунда, – повторил он, обращаясь к себе. – Ничего страшного там нет». Он сдержал дыхание и почувствовал, что птица в груди немного успокоилась. Тогда быстро, чтобы не передумать, он взялся за шнур, потянул его и широко открыл глаза. Шторы открылись с тихим пластмассовым стуком.

Перед Тревором был залитый лунным светом двор. А там – никого.

«Ш-ш-шу… ш-ш-шу…» – послышалось ближе к дому.

Мальчик выглянул в окно и облегченно перевел дыхание. Толстый и пушистый енот тащил по дорожке бумажный пакет из-под еды, держа его зубами за край. Он поочередно делал шаг назад и протаскивал движением шеи пакет сантиметров на пятнадцать, издавая тот самый звук: «ш-ш-шу».

Тревор прислонился лбом к стеклу – отчасти для того, чтобы видеть зверька, но в основном от облегчения.

– Ах ты… негодник, – произнес он.

Енот, словно услышав его, выпустил пакет, вытянул вверх шею и посмотрел на окно. Он поднялся вверх и посидел на задних лапах, принюхиваясь. Затем опустил передние лапы на землю и, не поднимая пакета, направился к задней калитке. На полпути до нее енот остановился возле второго сокровища, которое он, очевидно, пытался стащить – большой банки из-под супа. Тревор вспомнил, что это была банка куриной лапши, которую они накануне ели на обед. Енот поднял ее, заглянул внутрь, словно пытаясь выпить остатки, и бросил. Звяк, – донеслось из-за стекла.

Тревор улыбнулся.

– Возвращайся и забери пакет, парень, – тихо сказал он. – Мусорщик приедет – поздно будет.

Большая тень заслонила от него луну. Тревор поднял голову – по небу медленно ползли облака. Он вновь перевел взгляд на енота: тот вперевалочку уходил к калитке – с пустыми лапами.

– Ну пока, – прошептал мальчик. Он повернулся, решив оставить шторы открытыми, чтобы было светлее. От его ног по ковру в глубь комнаты протянулась бледная тень. Тревор пошел вслед за ней в коридор, где та совсем растворилась. Не включая света, он нащупал дорогу в туалет.

34

Отыскав тропу, Олаф успел пройти по ней не больше десятка шагов – и вдруг остановился, замер и прислушался. Через несколько секунд повторился звук, который, следовательно, не померещился ему и в первый раз, – лай. Далекий и приглушенный. Но это был не лай местной собаки, который Олаф незадолго то того слышал. Это был очень хорошо знакомый ему лай. В нем звучало особое напряжение и такой набор нот, который Олаф не спутал бы ни с каким другим. Лай был немного протяжным и в конце едва не переходил в вой.

Фрейя. Что-то ее побеспокоило.

Олаф, не раздумывая, повернулся и побежал обратно. Затем свернул с тропы и через полминуты миновал то место, где так долго неподвижно сидел, как горгулья, подстерегающая злых духов.

Фрейя снова затявкала.

Это была не драка, она не защищала микроавтобус. Она сообщала ему, Олафу, что произошло нечто заслуживающее его внимания, и другие собаки ее не останавливали. Но это не вопрос жизни и смерти… пока. Он бежал, пригибаясь и уворачиваясь от веток и перепрыгивая через кусты, и прикидывал, что же могло случиться. Турист какой-нибудь прошел мимо. Подростки приметили машину и осторожно приближались к ней с недобрыми намерениями. Рядом проехала другая машина, возможно, полицейская.

Олаф миновал вершину горы, возвышавшейся за грядой близ города. Теперь, вниз по склону, бежать стало легче.

Он ведь поставил машину между двумя деревьями и закидал ее срубленными ветками. Странно, что ее так быстро заметили, да еще ночью. Но Фрейя зря не…

Она залаяла снова, на этот раз близко и отчетливо.

Фрейя не станет шуметь, если машину не обнаружили.

Когда до микроавтобуса оставалось метров двести, Олаф замедлил шаги. Он не мог подойти к машине, не осмотревшись. Если полиция засекла ее и как-то провела связь между ней и делами рук Олафа, то полицейские, должно быть, сидят в засаде. Может, они думают, что он спит в микроавтобусе или готовит оружие, чтобы достойно их встретить. Фрейя не сможет отличить засаду от любопытного прохожего, пока в машину не начнут вламываться или не осветят прожекторами. Но ни того, ни другого явно не происходит.

Олаф двигался от дерева к дереву и принюхивался, пытаясь уловить запахи, сопутствующие опасности: дым сигареты, машинное масло, человеческий пот. Подойдя достаточно близко, он пригнулся к земле, чтобы его силуэт меньше напоминал человеческий. Когда в поле зрения показались ветки, которыми он прикрыл машину, Олаф гибко приник к земле – будто растекся по траве. Поглядывая по сторонам (чтобы задействовать боковые участки сетчатки, более чуткие, чем те, что расположены прямо напротив зрачка), он осмотрел темноту ночного леса. Далее он двигался на локтях и коленях, временами останавливаясь, чтобы осмотреться и прислушаться. Так он прополз по окружности вокруг тайника, где спрятал машину, и внимательно обследовал окрестности.

Ничего подозрительного. Но Фрейя продолжала временами взлаивать, с периодичностью примерно в пять секунд.

Олаф подполз к груде ветвей, закрывавших машину, и отодвинул три из них в сторону. Затем просунул голову и плечи в образовавшийся проход. Под машиной никто не прятался. Да и внутри тоже – амортизаторы не просели под тяжестью человеческого тела. Впрочем, эту возможность Олаф приравнивал к нулю: уж скорее бы собаки расправили крылья и улетели. В таком случае следовало записать лай Фрейи, убить или как-то обездвижить всех трех его зверюг, а потом воспроизводить эти звуки на очень хорошей аппаратуре. Олаф перекатился на спину и осмотрел крону деревьев над микроавтобусом. Там тоже засады не было.

Так в чем дело?

Олаф смахнул маскировочные ветки с машины. Когда он встал с земли, все три собаки уставились на него из окон автомобиля. Фрейя начала поскуливать. Олаф обошел микроавтобус и открыл дверь. Собаки сгрудились у выхода.

– Hva vik hora? – прошептал он, не заходя в машину, и вопросительно посмотрел на них. Потом заметил желтый огонек индикатора уровня масла на приборной панели, и покивал. Он не учил Фрейю давать ему знать, что эта лампочка загорелась, но животное каким-то образом догадалось, что это важно, и Олаф был доволен.

– Goo stelpa. Хорошая девочка. – Он произнес это с чувством, чтобы собака поняла, какое впечатление произвела на него. Олаф почесал ей морду, голову, затем шею и горло. Тор и Эрик равнодушно наблюдали. Они были старше Фрейи и больше уверены в расположении к ним хозяина. Олаф и им почесал головы и, похвалив, прогнал всех троих в салон.

Потом он разгреб мусор на полу на месте люка, дотянулся до потайной кнопки под днищем машины и, нажав ее, открыл люк. Вынул из тайника два очень похожих алюминиевых кейса, поставил на землю. Закрыв люк, он установил на земле перед открытой дверцей машины походный раскладной стульчик. Олаф положил перед собой кейсы, набрал код цифрового замка на каждом и открыл крышки: перед ним был центр связи, мощный и сложный, как армейский командный пункт. Оранжевая индикаторная лампочка на приборной панели микроавтобуса не имела ничего общего с уровнем масла в картере и вообще с состоянием машины. Она выполняла функцию потайного пейджера. Олафа срочно вызывало его руководство.

* * *

В дверь гостиничного номера кто-то энергично дубасил. Брейди отложил на ночной столик боевичок, над которым задремал, натянул штаны и побежал к двери.

В глазке прыгала от нетерпения чем-то очень довольная Алиша.

– Брейди! – сказала она, едва он открыл дверь. – Я только что говорила с Гилбретом. Он согласен направить нас в Нью-Йорк проверить, как связан с нашим делом отец МакАфи.

Алиша была в полной экипировке и явно рвалась в бой.

– Что, он позвонил тебе в такое время? – поинтересовался Брейди, посмотрев на часы.

– Ну… это я ему позвонила, – пожала плечами она. – Я его разбудила, но он выслушал меня и…

– Нам приказанотуда ехать?

– Не-е-ет, – протянула она. – А разве ты не хочешь?

– Нет.

– Мы должны поймать негодяя, Брейди! Надо же как-то продвигаться по службе!

– Продвигайся, – усмехнулся он и закрыл дверь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю