Текст книги "Долгий сон"

Автор книги: Ричард Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

XI

Медленно замирали в буднях Черного пояса, где жил Рыбий Пуп, отголоски гибели Криса. С кафедр неслись громоподобные, но маловразумительные проповеди, в которых черные проповедники доказывали в поте лица, что всякая смерть есть проявление неисповедимой воли Всевышнего, дланью своею отмеряющего, какая доля небесной справедливости назначена грешным обитателям земли. Тайри, хоть и оплакивал Криса, не преминул отметить, что его смерть произошла как раз в такое время, когда могла оказать благотворное воздействие на его сына. Эмма увещевала Пупа отринуть мирские соблазны, презреть обольщения плоти и возлюбить царствие небесное. Три года после того дни Черного пояса протекали гладко, однако это объяснялось скорей не страхом физической расправы, а неким душевным омертвением. Криса и знали, и любили, но варварские обстоятельства его смерти заключали в себе вызов, на который нельзя было ответить, не опрокинув весь уклад повседневной жизни, так что в конце концов так ничего и не произошло, не считая исступленных проклятий со стороны клинтонвильского черного меньшинства. Клинтонвильская «Таймс» – негритянский еженедельник на четыре полосы, издаваемый директором местной школы, – посвятила похоронам Криса столбец в траурной рамке, а впрочем, обошла молчанием причины его смерти.

В сентябре на пятнадцатом году жизни Рыбьему Пупу немного оставалось до полного физического возмужания – пяти с лишним футов роста, он был сухощав, ни фунта жира, с плавной, чуть скользящей походкой и длинными руками, которыми он широко размахивал при ходьбе. Выпрямленные, зачесанные назад волосы открывали лоб, плотным черным шлемом облегая череп. Кожа у него была черная, как у Тайри, но с коричневым, как у Эммы, отливом, словно подсвеченная изнутри. Его чистый тенорок очень вязался с большими и ясными карими глазами, – глазами, чей мягкий, точно обволакивающий взгляд заставлял забывать и о сплюснутых ноздрях, и о расплывчатых очертаниях рта. Перед тем как сказать что-нибудь, он медлил немного, склонив голову, и этой привычке, возникшей от природной застенчивости, обязан был тем, что выглядел более внимательным, участливым, чем был на самом деле. Что бы он ни собрался сказать, по его губам почти неизменно пробегала улыбка – за ней скрывались непочатые запасы уверенности в себе, которую пока еще ему ни разу не потребовалось проявить.

Приученный к зависимости, он не думал, как оснастить себя для плавания по жизни; подразумевалось, что в нужное время об этом позаботится Тайри. Он не старался добиться для себя особых преимуществ, будь то дома, на улице или в школе, и не потому, что робел, – просто не видел надобности в том, чтобы урвать себе побольше. Пока у него было все, что нужно: дом, друзья, нехитрые развлечения. Очень может быть, что впереди ждут бури и тревоги, но зачем их предвосхищать? Что-то он смутно предчувствовал, что-то вселяло в него неуверенность, когда он думал о будущем; одно было связано с влекущим образом женского тела, другое – с тягостно беспокойным сознанием, что он черный, однако по недостатку житейского опыта сегодня его не волновали такие отвлеченные предметы. Сегодня можно было, как все кругом, вволю смеяться, балагурить, петь, вволю есть – он знал, что у них в народе научились прятать самые глубокие душевные движения под личиной беспечной веселости, и ему это нравилось.

Он жил в мире, где ничто не дозволено, но все совершается, где рука об руку с осуждением идет предосудительный поступок. И потому он прекрасно понимал, что возвещают неясные голоса и порывы, которые рождаются в тайниках его тела и бередят ему нервы. Черные девочки, до сих пор решительно недостойные внимания, как существа, которые «ни фига не смыслят», а способны только хихикать да трещать языком, вырастали в первооснову жизни, чьи главные свойства скрыты до поры, до того времени, когда он и его черные друзья станут взрослыми и придут к ним, неся каждой ее повинность и удел. Такое толкование женщины Пуп принимал как нечто само собой разумеющееся – именно так представляло ему женщину его окружение. Женщина предназначалась ему в дар, как услада, как ничем не заслуженное удовольствие, которым природа по прихоти своей оделяет только мужскую половину человечества, и этого подарка он дожидался, как ждут какого-то нового, необычного Рождества, когда Дед Мороз, скажем, не приходит в дом, а ждет тебя на улице. У них в компании подолгу и во всеуслышание обменивались шуточками насчет предстоящих телесных утех, но знали о них лишь понаслышке. Каждый терпеливо ждал, когда кто-нибудь другой придет и объявит, что дал выход побуждениям, которые диктует его мужское начало. Впрочем, меж ними не было соперничества. Не было в их ожидании и никакой романтической подоплеки. Луна и звезды, немое красноречие набухающих весною почек, многозначительные картины осеннего плодородия с урожаями фруктов и зерна – все это не имело никакого отношения к женщине и ее назначению, и если б кто-нибудь попытался провести связь между женщиной и могучими процессами роста и увядания в мире, на него выпучили бы глаза и только посмеялись бы снисходительно и беззлобно:

– Да ты, друг, больной!

Как-то утром возле школы Рыбий Пуп увидел, что навстречу ему, весь встрепанный, с блестящими глазами, идет Тони.

– Пуп, я как раз тебя дожидаюсь, – загадочно сказал он.

– Да? А чего?

– Ляжешь, парень, – раззадоривал его Тони.

Рыбий Пуп схватил его за плечо и повернул к себе лицом. По лицу хранителя тайны блуждала таинственная улыбка.

– Ладно тянуть резину! – возмутился Рыбий Пуп. – Начал, так договаривай.

– Ты потише на поворотах, – осадил его Тони. – Скажу, не боись. Зик-то у нас – взял да и попробовал.

– Чего?

– А то ты не знаешь, – отмахнулся Тони.

– Откуда мне знать, интересно, – сказал Рыбий Пуп, догадываясь, что речь идет о женщинах, но страшась ошибиться и тем поставить себя в смешное положение.

– Зик переспал с женщиной…

Рыбий Пуп разинул рот, и тут же оба прыснули, ухватясь за животы.

– С кемэто?

– Ох, не спрашивай…

– Ну и катисьтогда, – сердито бросил Рыбий Пуп и сделал вид, что хочет идти дальше.

– С-стой, куда ты. – У Тони от смеха прыгали губы. – Побожись сперва, что ни слова, ни одной живой душе!

– Ей-богу не скажу.

– С Лорой Грин.

– Ой-ой! – Рыбий Пуп был ошеломлен. – Она ж поет в церковном хоре.

– Ну и что, подумаешь! Если в хоре, так уж не женщина?

– И ведь она старше Зика.

– На восемь лет старше.

– А муж где был?

– Муж в ночную работает, на почте…

Оба опять согнулись в три погибели от смеха.

– Ма-ама родная… Тони, и как это у них вышло?

– В общем, так… – Тони басовито откашлялся, купаясь в лучах чужой славы. – Зик говорит, позвонила она и зовет потолковать насчет работы для церковной общины. Завела к себе в спальню и вроде как на серьезе начинает разговор. Причем Зик говорит, он сам почуял, к чему идет, но все ж не было особой уверенности. Во-первых, она знакома с его родителями, потом – живет совсем рядом, дома за четыре от них. Короче, вдруг ни с того ни с сего как она кинется его целовать…

– Брось ты! – захлебнулся Рыбий Пуп.

– …он опомниться не успел, а уж она все поскидала, в чем была, и гасит свет, – продолжал Тони. – До того все быстро разыгралось, Зик говорит, у него прямо голова пошла кругом. Я, между прочим, верю, Пуп, что он не врет, – он после сразу ко мне пришел и его аж трясло всего…

– Много он ей за это дал?

– Он ей?Ни шиша. Еще онаему приплатила!

– Надо же! – сказал Рыбий Пуп. – Перетрухал небось Зик?

– Кто его знает. Но не в себе был, это точно, когда я его видел.

– А что при этом чувствуешь, не сказал он?

– Силища, говорит, прямо жуть.

Приятели едва удержались на ногах от нового приступа смеха.

– Черт-те что, – уже без улыбки вздохнул Рыбий Пуп.

Из школы послышался звонок на уроки.

– Это, брат, женщины нам звонят, пора, – многозначительно сказал Рыбий Пуп.

У Тони широко раскрылись глаза – он понял.

– Глядите, хвост распустил.

Все уроки Рыбий Пуп просидел, думая о Лоре Грин, пытаясь представить себе ощущения, которые испытал с нею Зик, и опасности, которым он ради них подвергался. И вечером, когда компания собралась в раструбе мутно-желтого света под газовым фонарем на углу улицы, внимание всех было, конечно, приковано к Зику. Присмирев от сознания, что Зик соприкоснулся с самым сокровенным в жизни, приятели не сразу отважились подступиться к нему с расспросами.

– Зик, тут разное врут про Лору Грин, – с напускным равнодушием сказал наконец, ухмыляясь, Рыбий Пуп. – Не скажешь, правдуврут или такбрешут?

Кто-то фыркнул, кто-то тихо заржал. Зик посмотрел на него с сожалением, обвел обидным, насмешливым взглядом Тони и Сэма и громко, нарочито захохотал.

– Вот черт, – протянул он. – В городе столько добра, само в руки просится, а эти пни знай себе дрыхнут.

– Зик, – вкрадчиво заговорил Сэм, – ну сознайся,что заливаешь про Лору Грин…

– Нет, по-моему, он верно говорит, – вступился за Зика Тони.

– А ты как полагаешь, Пуп? – с небрежной улыбкой спросил Зик.

– Пес ты, Зик, но похоже, что правда.

Зик хранил все то же отсутствующее выражение лица. Тони промолчал. Сэм пожал плечами, но не сдержался:

– Сказки рассказывает Зик!

– Вот щенята слепые, прости Господи. – Зик презрительно сплюнул. – Вас ждут женщины, а вы тут стоите, треплетесьпопусту. Ну да, черт возьми. Ну, употребил я Лору Грин. А после этого,если хотите знать, употребил еще двух!

Его друзья, точно громом пораженные, молча хлопали глазами. Зик увидел их разинутые рты и покатился со смеху.

– Загнул,дураку ясно! – убежденно сказал Сэм.

– Врешь ты, брат, как сивый мерин, – поддержал его Рыбий Пуп.

– Голову нам морочишь, – укоризненно сказал Тони.

– Не верите, дело ваше. – Зик повел плечом. – А я сейчас только прогулялся в лесочек с Бетти Рокси. Эх, перепаломне от этой девочки.

– Во заврался, как только язык не отсохнет, – сказал Сэм.

– Бетти Рокси? – воскликнул Тони.

– Честно, Зик? – Рыбий Пуп растерялся, не в силах охватить происходящее.

Никогда еще Зик не приписывал себе столь сокрушительных побед, и непонятно было, стоит ли принимать на веру такую похвальбу. Хотя, с другой стороны, оно бы и недурно, если б его слова обернулись правдой. Ведь раз может Зик, значит, могут и они – только так ли все это, вот в чем загвоздка.

– А втораякто? – Сэм, видно, не терял надежды подловить приятеля.

– Тилли Адамс, – не задумываясь, самодовольной скороговоркой отозвался Зик.

– Во-о дает, – полуехидно-полусмешливо пропел Рыбий Пуп.

– Может, с Лорой у тебя и было чего, – уступил Сэм. – Но уж другиедве – свистишь, Зик.

– Точно свистит, чтоб я сдох, – сказал Тони.

– Слушай, Зик, – пустился в рассуждения Рыбий Пуп. – Бетти себя пальцем тронуть не позволит. Она же пуще смерти боится, как бы не заполучить ребенка. Сама мне говорила. От этой никтоничего не добьется.

– Знаем, – лениво и с чувством собственного превосходства процедил Зик. – Но мы от этого зла нашли лекарство.

– То есть как это? – спросил Тони.

– Слушать будете, расскажу. – Зик оглядел лица приятелей и подавил смех. – Не больно-то их трудно уговорить. Просто надо знать, с какой стороны подсыпаться, ясно? Ну вот, значит… Часа четыре назад, в закусочной – на «Птичьем дворе» у Франклина – предложил я Бетти прогуляться, и она мне, конечное дело, выдала эту отговорку, что не желает заиметь ребенка. Дурочку, говорит, нашел. Даже, говорит, обидно слушать. Я с тобой, Зик, теперь ухо буду ой-ой как держать востро. Я своей маме не собираюсь ребеночка приносить в подоле.

– Что я говорил! – радостно воскликнул Пуп. – Бетти вам не…

– Погоди, – прервал его Зик. – Дай договорить. Тогда, брат, я к ней подъехал с другого бока. Не хочешь иметь ребенка – не надо. Правильно, говорю, Бетти, на кой тебе черт ребеночек – но между прочим ты напала на такого парня, что ничего этого и не будет. Помнишь, говорю, я играл в футбол и получил травму? Помню, говорит, ты еще вроде лежал в больнице. Ну да, говорю. И было бы тебе известно, что повредили меня как раз там.Мышцу порвало. А когда делали операцию, врач увидел и сказал, что от меня никогда не будет детей. Так что ты, девочка, не пугайся…

– Труха же полная! – заорал Рыбий Пуп.

– Ополоумел ты, Зик? – подхватил Тони.

– Это он бредит, – покачал головой Сэм.

– Клянусь, что правда, – спокойно сказал Зик.

– Значит, говоришь, от тебя не может быть детей? – спросил Рыбий Пуп.

– Почему не может. Еще как.

– Так что ты тогда плел Бетти? – спросил Сэм.

– А это чтоб размякла, оттаяла, – сказал Зик.

Друзья попятились и присели, помирая со смеху. Потом, крутя головами, отдуваясь, опять подошли поближе.

– Что же она сказала? – спросил Рыбий Пуп.

– В общем, когда я выложил ей это, она словно бы задумалась. В аккурат мы тогда проходили мимо «Пущи» – знаете, танцзал доктора Бруса… Бетти, я ей говорю, глупо пропускать такой отличный случай слюбиться, когда известно, что для тебя не выйдет ничего плохого. Правду ты, Зик, говоришь, она спрашивает. Убей меня Бог, Бетти, чистая правда. Но смотри не говори другим, что я рассказал. И поцеловал ее, а она ничего, только заплакала, тихо так, знаете. А раз заплакала, ребята, то считай, что наша. Чудные они… Я завел ее в лесочек, берусь за дело всерьез. Правда, она раз пять спрашивала, верно это, Зик, не получится от тебя ребенок? Ласточка, говорю, ни в коем разе не может такого быть. Ну, она и сомлела. Когда взял ее, братцы мои, радабыла – страсть до чего.

– А ведь словом ни разу не обмолвился, что от него не может быть детей, – с укором сказал Сэм.

Зик поперхнулся.

– Балда ты, Сэм, ей-богу, не лучше Бетти.

– Господи Иисусе, – мечтательно вздохнул Рыбий Пуп.

– Так, значит, и допустила до себя? – недоверчиво спросил Тони.

– Провалиться мне, вот-те крест.

– А вдруг от этого у нее будет ребенок? – сказал Рыбий Пуп.

– Ну, знаешь, Бетти не девушка, – с видом оскорбленной добродетели оправдывался Зик. – Если и будет что, как она может доказать, что это мой ребенок? Нет, с бабами дело просто. Внушишь ей, что нечего бояться, и она твоя.

Его приятели помолчали, отводя глаза, но лица их выражали зависть.

– Я все же такне поступил бы, черт, – озабоченно пробормотал Сэм.

– Я тоже, – сказал Тони.

– Обманом взял человека, – буркнул Рыбий Пуп.

– Я, честно говоря, н-не собирался, – запинаясь, пересиливая смех, сказал Зик. – Но видно… Черт, вроде и мягко стелешь, а им все жестко спать.

Улыбка тронула их губы и замерла. Вдруг один взвизгнул восторженно, за ним – другие. До сих пор они не верили Зику, но теперь, когда он им открыл свои приемы, они увидели, как это все доступно.

– А с Тилли Адамс? – спросил Тони. – Ты ведь и ее заполучил. Давай выкладывай, Зик.

Зик покачал головой, дивясь такой непонятливости.

– Господи, с этой вообще было раз плюнуть, не то что с Бетти. Ну, говорю, Тилли, как насчет этого самого? Не понимает, прикидывается. Положу, говорю, тебя на обе лопатки. Поняла. Кто без калош, говорит, для того в этой речке броду нет. А тебе их купить не на что.

– Ох, гладко врет, – простонал Рыбий Пуп.

– Удержу нет, – вставил Сэм.

Зик достал из кармана плоский пакетик и открыл его.

– Было три, – сказал он, показывая приятелям содержимое. – Теперь осталось всего два.Один израсходовал на Тилли.

– Ты, Зик, прямо повредился на женщинах, – вынес заключение Рыбий Пуп.

– Мне хоть змею давай, пересплю, только пусть держит кто-нибудь, чтоб не ужалила, – сделав зверское лицо, объявил Зик.

Рыбий Пуп протянул руку и схватил Зика за шиворот.

– Учти, сукин кот, соврешь, не быть тебе живу, – пригрозил он. – Всерьез говоришь про Тилли?

– Правду говорю, парень, – торжественно произнес Зик. – Всю правду, и одну только правду, и да поможет мне Бог.

– Смотри. Поверим на этот раз, – сказал Рыбий Пуп, отпуская его.

– Все, я тоже покупаю себе калоши! – крикнул Сэм.

– Пора догонять друга! – сказал Рыбий Пуп.

– Вот именно, – подхватил Тони.

– Послушали бы сначала, как получилось с Тилли, – смеясь, продолжал Зик. – Пришлось, значит, мне выкладывать за эти поганые резинки два доллара, и такое зло взяло меня – последние мои денежки, провались оно все. До того мне охота стало сквитаться с этой Тилли, и вот когда дело дошло до дела, отвернулся я от нее и надорвалмаленько резинку…

– Ну да!

– Врибольше!

– Хочешь, побожусь? – Зик рассмеялся с независимым видом.

– Эту-то зачем было обманывать? – спросил Рыбий Пуп. – Она же была не против.

– Хамство, Зик, – сказал Сэм.

– Обмишулил ты девку, Зик, – еле слышно сказал Тони.

– И правильно сделал, – с усмешкой подтвердил Зик, глядя в сторону. – Зачем зря добру пропадать… – Жестокость и себялюбие изобразились в его взгляде.

Приятели глянули на него, разинув рты, и взвыли от хохота, задохнулись.

– Рассукин ты сын, Зик. – Тяжело дыша, Сэм отер со рта слюну тыльной стороной ладони.

– С ума-а-а сойти-и-и, – пропел Рыбий Пуп, с уважением устремляя на своего просветителя блестящие глаза.

– Одно слово, смерть женщинам, – вздохнул Тони. – Конец света, ей-богу.

– Чего там, захотел девочку и взял ее, – проворчал Зик.

Трое его друзей благоговейно примолкли.

– А что при этом чувствуешь, Зик? – негромко спросил Рыбий Пуп.

Зик усмехнулся и не ответил.

– Говори, когда спрашивают, – сказал Тони.

– Это не расскажешь, – покровительственно сказал Зик. – Самому надо отведать. – Он напустил на себя томный вид. – Лора сегодня звала зайти, если будет время. – Он посмотрел на часы. – Ну, ребятишки, я пошел. Завтра в школе увидимся.

Примолкнув, они долго смотрели ему вслед. Да и о чем им было говорить. Зик ушел, оставив их с ощущением какой-то страшной пустоты. Стояли, смущенно пересмеиваясь.

– Отчаянный парень Зик, – сказал, покачав головой, Рыбий Пуп.

– Это да, – согласился Тони.

– Этого у него не отнимешь, – почтительно вздохнул Сэм.

– А ты, Пуп, чего теряешься? – сказал Тони. – Чем тебе плоха Берта Льюис, вон и живет прямо за вами. Давай, друг, берись за дело.

Рыбий Пуп улыбнулся, но ничего не сказал.

– Ладно, я иду спать, – вдруг сказал Тони. – Счастливо.

Рыбий Пуп и Сэм постояли вдвоем. Обоим было неловко, оба молчали. Что надо говорить, что делать, когда становишься мужчиной? Они не знали.

– Пора двигать. – Рыбий Пуп зевнул.

– Мне тоже. Ну, будь.

– Ага.

Что ж, если может Зик, значит, может и он. Мог ли знать Рыбий Пуп, как врежется ему в душу каждый шаг, который ему суждено пройти по тому же пути; мог ли догадываться, что стоит на пороге крещения иным огнем, которое скажется на его чувствах сильнее, глубже, основательнее, нежели то крещение, которому подвергся Зик.

XII

Однажды в полдень, дожевав бутерброд со свиной отбивной и запив его пинтой молока, Рыбий Пуп вышагивал в одиночестве по дальнему краю школьного двора, сжимая в черных пальцах учебник по алгебре. Он старался вызубрить свойства бинома. Он волновался. Через час экзамен, будут гонять по всем вопросам, а тут долбишь-долбишь правило, вроде твердо усвоил, но подступишься к уравнению – каждый раз осечка. Захлопнуть бы этот учебник и зашвырнуть подальше, с глаз долой.

– Пуп!

Он оглянулся, нахмурясь. По двору прыжками неслась долговязая фигура, остановилась перед ним. Грудь Тони ходила ходуном, глаза блестели.

– Скорей, старик! Пошли!

– Отстань, Тони, – проворчал Рыбий Пуп.

– Гляди не пожалей, там такое… – Тони ясно давал понять, что винить потом будет некого.

Рыбий Пуп опустил учебник и раздраженно выкатил на друга глаза.

– Неужели не видно, что человек занимается?

– А неужели не интересно поглядеть на райские кущи?

– Чего-о? – Это звучало так заманчиво, что Рыбий Пуп невольно поддался соблазну.

– Зик снимки принес, рыло! На них белые!

Рыбий Пуп машинально захлопнул книжку.

– Где ж он, Зик? – В нем уже шевельнулось любопытство.

– В мужской уборной.

– А не разыгрываешь? – В его голосе послышалась скрытая угроза.

– Ты что!

Рыбий Пуп всхрапнул и помчался через двор, увиливая от мальчишек, которые толклись повсюду, – Тони не отставал от него – влетел в уборную и, работая локтями, стал прокладывать себе путь вперед.

– Зик! Эй, Зик! – позвал он.

– Несется, как очумелый, ни одному бейсболисту не угнаться, – одобрительно пропыхтел Тони.

Под шум падающей воды и многоголосый гомон Рыбий Пуп протискивался сквозь густую толпу, вдыхая аммиачный запах мочи, вонь испражнений.

– Зик, ты где? – гаркнул он.

В ответ раздался дружный гогот.

– Не застревай, Пуп, – торопил его Зик. – Звонок скоро.

Рыбий Пуп врезался в плотное кольцо мальчишек и отыскал в нем Зика.

– Осади назад, пропустите его, – велел Зик.

Рыбий Пуп пролез вперед и увидел, что Зик протягивает ему пачку открыток.

– Вот оно, вокруг чего земля вертится, – промурлыкал Зик.

Рыбий Пуп взял открытки, и мгновенно у него по бокам и из-за плеч высунулся десяток черных лиц.

– Подними повыше, балда!

– И мне покажи!

Курчавые головы мешали смотреть; Рыбий Пуп вывернулся и стал лицом к стене. Сзади навалились; сдерживая спиною напор тел, он глянул вниз, и сразу его охватило ощущение, что это не наяву, рот у него приоткрылся – перед глазами в откровенно бесстыдных позах напряженно изогнулись белые нагие тела, мужские и женские.

– Ни фига-а себе, – подавленно протянул Рыбий Пуп.

– Кончай толкаться!

– Да мне не видно!

– Белые там, да?

– А ты думал кто! Разуй глаза, негр!

Рыбий Пуп переложил верхнюю фотографию под низ, и извивы обнаженной плоти предстали перед ним в иных положениях.

– Тьфу, дьявол! Ты на лицо ее посмотри. – Удивление.

– Глаза закрыла! – Растерянность.

– Видать, нравится! – Недоумение.

– Фига с два менябы так сняли! – Гадливое осуждение.

– Додумаются же, черт, эти белые! – Боязливое любопытство.

Рыбий Пуп опять стянул верхнюю карточку, открылся новый непотребный снимок.

– Мерзость одна, эти белые. – Высокий паренек сплюнул и отошел в сторону.

Сердце у Пупа стучало, как молоток. Что только позволяют себе белые! Снимок куда-то отодвинулся – перед ним в нещадном желтом свете электрической лампочки простерлось на столе окровавленное нагое тело мертвого Криса. Его кинуло в жар, потом в холод. Вот он, ничем не прикрытый мир белых людей, который убил Криса, – мир, который может убить и его. Он мельком взглянул на последнюю фотографию и отдал пачку Зику.

– Да, сила. – Он потер влажные ладони.

– Это верно, – сказал Зик.

– Откуда взял-то?

– Фэриш дал, старый пес. Надо скорей нести назад.

– ШУХЕР, РЕБЯТА! – Возглас, полный злорадства.

Черные лица в смятении обернулись на крик.

– ДИРЕКТОР! – Настойчивое предостережение.

Поднялся галдеж, у дверей образовалась свалка. Зик спрятал фотографии в руке и, став на цыпочки, заглянул поверх голов. У Пупа екнуло сердце – попасться с «грязными» картинками означало, что тебя исключат из школы. Он прерывисто вздохнул – у входа показалось черное лицо директора Батлера, который протискивался в уборную.

– Держи, Пуп! – Зик, опешив от неожиданности, совал ему открытки.

– Нет, – шепнул Рыбий Пуп. – Кидай и смывайся,раззява!

– ЧТО ТУТ ПРОИСХОДИТ? – раздался голос Батлера.

Зик опустил правую руку, в которой держал открытки, разжал дрожащие пальцы и торопливо нырнул в толпу, неохотно раздающуюся под нажимом и сердитыми окриками директора, которому никак не удавалось пробиться вперед.

– Что тут у вас происходит? – выкрикнул снова Батлер.

Рыбий Пуп и его приятели поднаперли и кучей вывалились из дверей во двор.

– У тебя они? – спросил он у Зика.

– Нет, бросил, – пристыженно сознался Зик.

– Проклятье, – сквозь зубы сказал Тони.

– Настучал кто-то, убить бы ту гниду. – Зик выругался.

– Пошли, отойдем отсюда, – потянул их за собой Тони.

Они поспешно отошли на другой конец двора и оттуда стали следить за тем, что делается возле уборной. В дверях ее вдруг появился директор, держа в руках фотографии.

– Боже ты мой, – охнул Зик. – Ведь им двадцать долларов цена.

– Бедняга Зик. – Рыбий Пуп был ошеломлен.

Директор Батлер обратил к школьникам черное суровое лицо, и двор притих, затаился. Директор спрятал в карман фотографии, зашагал по двору и скрылся в школе.

– Чего он теперь сделает, как полагаете? – Зик облизнул пересохшие губы.

– Какой это идиот вздумал на нас накапать? – в ярости спросил Рыбий Пуп.

Через несколько минут прозвенел звонок, школьники и школьницы выстроились вперемешку. На каменное крыльцо вышел директор Батлер.

– Девочки идут по классам, – объявил он. – Мальчики остаются.

По рядам школьников пробежал нестройный ропот. Черные лица в недоумении озирались по сторонам. Держа в левой руке колокольчик, директор взялся правой за круглый конец его языка и ударил им о металлическую щеку; над морем курчавых голов пронесся глухой звон:

ДИННЬ!

– Тишина! – скомандовал Батлер.

Ропот стих.

– За такое дело могут и выгнать, – простонал Тони.

– Будет что спрашивать – ни полсловечка, – предупредил Зик.

– Это понятно.

Батлер еще раз ударил металлическим стержнем о щеку колокольчика.

ДИННЬ!

– Девочки – смирно!

Черные шеренги девочек выпрямились, застыли.

Еще удар.

ДИННЬ!

– Напра-во!

Триста темнолицых изваяний разом повернулись направо. Директор мерно застучал по металлу языком колокольчика.

ДИННЬ – ДИНЬ-ДИНЬ-ДИНЬ…

– Шаго-ом марш!

Девочки затопали вперед, с каждым ударом колокольчика ступая правой ногой на пыльную землю, дошли до бетонной дорожки, круто повернули и зашагали к школе. Подрагивая грудью и бедрами, изумленно постреливая черными глазами в сторону молчаливых и понурых ребят, девочки шествовали мимо. Какая-то вертушка, скорчив ехидную рожу, показала Зику розовый язык.

– Выпорют вас, вот увидишь, – поддразнила она.

– Пошла ты к чертовой матери, – прошипел Зик.

– Иду, там встретимся, – не осталась в долгу девчонка.

Вскоре на дворе остались только безмолвные ряды мальчиков. Директор опустил руку, держащую колокольчик.

– Мальчики, кто из вас принес в школу непристойные открытки?

Молчание.

– Повторяю вопрос: кто принес сюда эти фотографии?

Ни движения, ни шороха.

– Кажется, я буду вынужден наказать всех, кто здесь присутствует.

– А какие фотографии? – нагло спросил Зик.

– Зик Джордан, отправляйся ко мне в кабинет и жди, пока я приду, – велел директор.

– Ой, Господи, – прошелестел Зик. Он вышел из строя и, горбясь под взглядами ребят, двинулся к дверям школы.

– Мы не знаем ни про какие открытки, – пропищал кто-то из маленьких.

– Джо Снид, ступай ко мне в кабинет и жди там.

Джо Снид исчез в школьных дверях.

– Ну как, никто не желает признаться?

Из страха навлечь на себя неприятности триста черных мальчиков онемели, окаменели.

– Те, кого я сейчас назову, тоже выйдут и подождут у меня в кабинете, – ровным голосом продолжал директор Батлер. – Реймонд Уайт, Джек Хилстон, Чарлз Хаттон, Рикки Пейдж…

Рыбий Пуп вздохнул свободней – директор вызывал наугад. Мальчики, чьи имена он выкликал, были завзятые школьные – смутьяны, и он глядел, как они один за другим покидают строй и угрюмо входят в школу.

– Теперь устроит им допрос, – сказал он Тони.

– Но почему он первым выбрал Зика?

– Сам не пойму.

– Смирно! – подал команду Батлер.

Мальчики подобрались и замерли, как на параде.

– Шагом марш!

ДИННЬ – ДИНЬ-ДИНЬ-ДИНЬ…

Шагая строем в такт ударам колокольчика, они разошлись по классам. Рыбий Пуп был взбаламучен, запретные мысли и образы теснились у него в голове. Все его ощущения обострились, но обострилось и сознание своей раздвоенности меж страхом и тягой к неизведанному. И, как ни странно, засев за алгебраические уравнения, он обнаружил, что решает их с легкостью. В перерывах между задачками он мечтательно смотрел в окно, угадывая за ним тот многолюдный, многоцветный мир, который ему предстоит открыть, чувствуя вместе с тем, что этот мир таит в себе и некую угрозу… А вдруг его исключат из школы? Вдруг Зик не выдержит и сознается?

Едва только кончились уроки, они с Тони кинулись из школы и наткнулись на Зика. Он широко ухмылялся.

– Ну что? – спросил Рыбий Пуп.

– Открытки у меня, будь они неладны, – с торжеством объявил Зик.

– Врешь! – задохнулся Тони.

– Как же так?

– Ты понимаешь, они лежали прямо у него на столе, под книгой, – наслаждаясь впечатлением, которое произвела его новость, объяснял Зик. – Я как зашел в кабинет, первым делом стал искать, где они, ну и нашел. Побоялся директор оставлять такие снимки у себя в кармане… А я их спрятал в ботинки, под стельку подложил…

– Неужели он не спросил, у кого они?

– Как же. Обыскал всех, только позабыл заглянуть в ботинки. Ох, я ему и устроил, мальчики, трусу черному, – дурак он, даром что директор! Поминутно спрашиваю: «Скажите хотя, про что картинки?» А он, дурак, до того перетрухал,что боится сказать.

– Похоже, ему белые в голом виде страшней, чем одетые, – прыснул Рыбий Пуп.

– Ты уноси отсюда ноги, мудрец, со своими картинками, – предостерег Зика Тони.

– Ага. Схожу отнесу.

Зик убежал.

– Лихой парень, а? – сказал Тони.

– Что верно, то верно, – согласился Рыбий Пуп.

В молчании приятели дошли до перекрестка, откуда им было в разные стороны. Рыбий Пуп брел домой в задумчивости. Услышав автомобильный гудок, он оглянулся: по пыльной улице ехала синяя открытая машина, в ней сидела белая женщина, черноволосая, накрашенная, молодая. Он остановился и проводил ее глазами. Машина скрылась за углом.

– Эх, черт побери! – прошептал он.