Текст книги "Долгий сон"

Автор книги: Ричард Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

XX

Долговязый, с обманчиво вызывающей манерой держаться, Рыбий Пуп встретил свой шестнадцатый день рождения, остро переживая недавний провал на экзаменах. Он предвидел, что поражение неизбежно, однако, когда оно наступило, понял, что не учитывал всего, что оно повлечет за собою. Первый раз в жизни он признался себе, что ненавидит школу. Он не страдал умственной отсталостью, вовсе нет, – факты, которые ему преподносили в классе, он усваивал с легкостью, он просто убедился, что школьная премудрость слишком далека от насущных забот его действительной жизни. Теперь он принял дерзкое решение, на какое еще не отваживался никогда: бросить школу и посвятить себя настоящей жизни. Он знал без всяких подсказок, что самый важный урок – не то, о чем говорят учителя, а то, что диктует окружение, в котором он живет. Каждый день его жизни был школой, где постигают суровую науку, не предусмотренную никакими учебными программами.

После того как объявили результаты экзаменов, он направился в «Пущу», избегая встречи с Зиком, Тони и Сэмом, и был неприятно поражен, застав их там.

– Садись, Пуп, выпей с нами пива, – позвал его Тони. Рыбий Пуп сидел кислый, настороженный, было тягостно, что друзья старательно обходят молчанием его неудачу, уж лучше бы, кажется, высмеяли прямо в лицо.

– А у нас для тебя новость, – сказал Тони.

– Как же, знаю. Вы с Зиком идете в колледж.

– И для тебя тоже, – обратился Тони к Сэму.

– Но ведь Сэм сдал экзамены, – сказал Рыбий Пуп.

– Не про ученье речь, – мягко сказал Зик.

Рыбий Пуп чувствовал себя посторонним; отныне их дороги разошлись. Если опять идти в школу, придется высидеть еще один год в том же классе, а на это он не согласится ни за что на свете. Он дулся, слушал, как Зик, Тони и Сэм наперебой делятся друг с другом планами на будущее.

– Не, ребята, мне подавай право, – объявил Сэм.

– Я лично хочу стать администратором, – сказал Зик.

– А я еще не выбрал, – сказал Тони. – Да и все равно, это когда еще будет… – Он повернулся к Зику. – Куда, полагаешь, вас направят проходить основной курс подготовки?

– Кто их ведает. Дай Бог, чтоб не на Юг, – процедил Зик.

Рыбий Пуп так и подскочил на месте.

– Вы о чем это? – спросил он, боясь поверить, что понял.

– Да тебе битый час толкуют, – сказал Тони. – Мы идем в армию.

– Серьезно? Это когда же решилось?

– Сегодня утром получили повестки.

– Ты тоже, Сэм? Вроде мы с тобой с одного года…

– Я – нет. Молод, выходит, – обиженно сказал Сэм.

Ощущение одиночества усилилось. Мало того что со школой не вышло, так теперь еще отнимают закадычных друзей. Ох ты, черт, армия – это решение всех вопросов, но для армии он не дорос, вот и Сэм – тоже… Он спросил еще пива, раздумывая, как бы набраться духу сообщить Тайри о том, что он провалился. Голос Зика вернул его к действительности.

– Четвертого июля у нас здесь, в «Пуще», отвальная, – говорил Зик. – Ты обязательно приходи.

– Что? А, ну да. Приду, конечно.

– Кончай глядеть волком, – попенял ему Зик. – Там такое будет!Потанцуешь, развеешься!

– Да ладно, – отмахнулся Рыбий Пуп.

– Подзубришь за лето, а осенью пересдашь, – сказал Тони.

– Нет, я бросаю школу.

Его друзья встревоженно задвигались на стульях.

– Мне бы отец не позволил, – сказал Зик.

– Мне тоже, – сказал Тони.

– Я хоть и работаю, а учиться не брошу, – заявил Сэм.

– Пусть отец говорит, что хочет, а я ухожу, – торжественно произнес Рыбий Пуп. Друзья примолкли, оглушенные его решением, и он воинственно оглядел их. – Брюхан, виски, – потребовал он.

– Гляди, окосеешь, – предостерег его Зик.

– А я того и хочу.

Ему было нечего терять. Он одним духом опрокинул виски и спросил себе еще. Друзья уходят в армию, а он провалился, но сегодня вечером он вырвет себе свободу. И пропадай оно все…

– Тайри тебя за это не погладит по головке, – сказал Сэм.

– Погладит, будьте покойны, – пробормотал Рыбий Пуп себе в стакан.

Да, он будет держаться до последнего, не дрогнет перед Тайри. Он хватил еще виски и объявил:

– С завтрашнего дня я вольныйчеловек!

– Ты скажи, – завистливо протянул Зик. – Начнешь жить как мужчина.

– Еще бы, когда у папаши денег куры не клюют, – ворчливо сказал Сэм.

– Вот и подсобим ему их зашибать и просаживать. – Рыбий Пуп был уже под парами.

– Ну что, пропустим по такому случаю? – сказал Тони.

Рыбий Пуп плавал в хмельном блаженстве, он все же вернул приятелей в свой мир.

– Брюхан, подать сюда бутылку виски! – заорал он.

– Сию минуту, Пуп!

– Вот так, – сказал Рыбий Пуп, обводя стол тяжелым взглядом. – Пить так пить!

XXI

Рыбий Пуп петлял по вечерним улицам, выстраивая свои доводы в стройную систему, перед которой не устоит Тайри. Все будет – и бурное негодование, и брань, и жалкие слова, но в конце концов, если твердо стоять на своем, Тайри, наверное, даст согласие, чтобы он покончил с учением.

Он вошел в контору, где Тайри исподволь обхаживал миссис Фелтон, заплаканную вдову, у которой только что умер от воспаления легких сын Дэйв. Рыбий Пуп знал этого мальчика и сочувственно покивал его матери. В конторе были выставлены два гроба: серый с бронзовыми ручками, который залежался в заведении с незапамятных времен и стоил 300 долларов, и простой, сосновый, какие идут по 150 долларов. Рыбий Пуп знал, что Тайри, естественно, норовит сбыть тот, который стоит 300…

– Вы поглядите, миссис Фелтон, какое чудесное ложе для Дэйва, – соловьем заливался Тайри, оглаживая ладонью атласную подбивку гроба.

– Да, но цена! – упиралась миссис Фелтон, виновато моргая заплаканными глазами.

Рыбий Пуп следил за нею, как кошка, готовая к прыжку. Миссис Фелтон явно «клевала» на дорогой, полагая, что, купив дешевый, проиграет в общественном мнении.

– Цена по товару, серый – вещь настоящая. – Тайри давал понять, что, не послушав его совета, миссис Фелтон выбросит деньги на ветер.

– Но как же, если серый мне не по средствам! – жалобно возражала миссис Фелтон.

Рыбий Пуп шагнул вперед.

– Папа, Дэйв был славный мальчик, мы с ним дружили. Надо пойти миссис Фелтон навстречу.Почему бы нам ей не ссудить 150 долларов? 150 она заплатит сейчас, а еще 150 долларов останутся за ней. Сможет возвращать по пятерке в неделю…

– Если б так, я бы купила! – воскликнула миссис Фелтон.

Тайри закусил зубами сигару. Рыбий Пуп первый раз позволил себе вмешаться в переговоры с покупателем и в два счета успешно их завершил.

– Джим оформит кредит, – объяснил Рыбий Пуп. – Шесть процентов за рассрочку.

– Ну да, это как я плачу за телевизор, – понимающе вставила миссис Фелтон.

– Точно так же, – подтвердил Тайри, стараясь не выдать свое изумление.

– Да вы присядьте, миссис Фелтон, – сказал Рыбий Пуп, пододвинув к ней стул.

– Спасибо, сынок. Какой внимательный, – вздохнула она, садясь.

Джим выписал документ и, получив с миссис Фелтон 150 долларов, показал, где ей расписаться.

– Если у вас еще будут затруднения, обращайтесь прямо к нам, не стесняйтесь, – напутствовал ее Рыбий Пуп.

– Спаси тебя Господь за твою доброту, – прослезилась миссис Фелтон.

Когда посетительница, улыбаясь сквозь слезы, скрылась за дверью, Тайри хлопнул сына по плечу.

– Ай да Пуп! Елки зеленые! Я сколько годов бьюсь, чтобы сбыть этот треклятый ящик, а ты в минуту сплавил!

– Подумаешь, велика хитрость, – небрежно сказал Рыбий Пуп. – Товар – он и есть товар, будь то хоть гроб, хоть уголь или там сахар, или картошка…

– Это ты верно, – согласился Тайри, жуя сигару. Он опустился в кресло и похвалил сына. – А у тебя, брат, есть голова на плечах, ничего не скажешь.

Судьба, как нарочно, послала ему счастливый случай в подтверждение того, в чем он собрался убеждать Тайри – что он умеет вести себя тактично, умеет обходиться с людьми, умеет найти выход из затруднительного положения – короче, что, несмотря на молодые годы, он созрел для настоящей работы. Едва только Джим удалился в заднее помещение, как Рыбий Пуп взял быка за рога.

– Пап, у меня к тебе разговор, только, боюсь, он тебя не обрадует.

– Неужели какую-нибудь девку обрюхатил? Нет уж, пока ты не женишься, я не собираюсь в деды. Я не потворщик такому беспутству.

– Совсем не то, папа. Нам сегодня объявили оценки. – Он посмотрел Тайри прямо в глаза. – Я провалился.

– Допрыгался, черт возьми, – с отвращением сказал Тайри.

– Пап, ну так получилось.

– Не ожидал я, что ты из-за гульбы лишишься разума, – ведь сколько положено труда, чтоб ты научился правильному подходу к этому делу!

– Дело не в этом. Провалился,вот и все.

Тайри хлопнул себя по колену.

– Пуп, если тебе не одолеть школы, то не управиться и с похоронной конторой, – сказал он, глядя себе под ноги. – Это в прежние времена можно было браться бальзамировать трупы, не имея образования. Теперь нет. Что же – не будет меня, и конец моему заведению? Глупо себя ведешь, парень. Останешься в том же классе, потеряешь целый год…

– Нет,папа! – Он глотнул, подавляя волнение. – Я, пап, не собираюсь быть бальзамировщиком. Я ухожу из школы, хочу работать у тебя…

Тайри вскочил на ноги и хватил кулаком по столу.

– Я этого не желаю,елки зеленые!

– И все-таки я поступлю именно так, – подытожил Рыбий Пуп.

– А как же с образованием, опомнись!

– Ты посмотри, как я сбыл с рук этот ящик. Зачем мне образование? Без него обойдусь.

– Неучем хочешь остаться, как вся эта шваль кругом?

– Кой-чего я знаю, и с меня хватит, – стоял на своем Рыбий Пуп. – Давай поработаю у тебя, если увидишь, что я ни на что не годен, можешь мне не платить.

– Я для тебя хотел другого. Думал, поступишь в университет, потом пойдешь дальше.

– Ничего он не дает, этот университет. Много ли стоит в глазах белых негр с университетским образованием?

– Времена меняются,Пуп!

– Папа, я хочу зарабатывать деньги. Только они имеют значение!

– Пуп, я тебя устрою в любую школу, в какую можно попасть за деньги…

– Тогда я пойду работать к кому-нибудь другому, – сказал Рыбий Пуп.

Тайри смотрел на него, потрясенный, рот у него подергивался. То, что он услышал, было декларацией полной независимости. Он знал, что теперь криками и бранью только оттолкнешь сына еще больше. Он сел за стол, моргнул и закрыл лицо руками. Потом выпрямился, жалко улыбнулся.

– Если ты начнешь работать у кого-нибудь еще, я тебя удушу…

– Пап, не принимай ты это так близко к сердцу, – взмолился Рыбий Пуп. – Я стану твоей правой рукой. Ты мне можешь доверять.

Тайри вздохнул. Рыбий Пуп понял, что стоит на пороге победы.

– Я знаю, что тебе можно доверять, Пуп.

– Тогда будем считать, что договорились?

Тайри уловил в голосе сына отчаянную надежду и по чувствительности, свойственной ему, не решился на то, чтобы убить ее.

– Ладно, Пуп. Раз уж ты так надумал…

Рыбий Пуп от радости взвился со стула.

– Спасибо, папочка!

– Только, слышь, Пуп, тебе придется нелегко.

– Знаю, знаю!

– А ну сядь! И слушай, что я скажу.

Рыбий Пуп сел; его распирало от возбуждения.

– Я не об этом мечтал, Пуп. Но я не тот человек, чтобы идти поперек натуры и силком приневоливать людей к тому, что им немило. Если сердце не лежит к чему, все равно из этого путного не выйдет. А что тебе по душе, это тебе знать, не мне… Я беру тебя на работу, понял? И ты у меня будешь работать, черт побери, вкалывать день и ночь, покуда ноги держат. Я – твой хозяин!А ты с этой минуты – взрослый мужчина!И попадись ты мне в «Пуще» в дневное время, я тебе, елки-палки, голову оторву!

– Ага.

– Жалованье положу тебе такое же, как у Джима, полсотни в неделю. Но уж ты мне за него попотеешь.Придется иной раз и ночку поработать…

– Пап, а как же насчет машины?

– Нет-нет… Погоди, Пуп. Не все сразу.

– Мне бы хоть завалященькую, а? Сам бы ее содержал в порядке и…

– Ну разве что подвернется по дешевке…

– Папа, теперь я с тобой до гробовой доски, – весело присягнул на верность отцу Рыбий Пуп.

– И вот что, Пуп, – наберись терпения, приглядывайся, вникай. Я тебе хочу много открыть такого, о чем ты не имеешь представления. Много важного.Помаленьку буду открывать, сперва одно, потом другое, ясно? Сынок, я не люблю хвалиться попусту, но среди черных я – сила, хотя им это по большей части невдомек. И оно лучше так-то, иначе я не знал бы от них покоя ни на минуту. Когда, к примеру, решается, какому негру у нас в городе садиться за решетку, а какому нет, тут много значит мое слово. В нашей жизни надо хорошо знать, что ты делаешь, куда одной ступить ногой, куда – другой. Белые меня уважают,Пуп. Спрашивают меня, чего им делать в Черном городе, а чего не след. И я им говорю. И слово мое крепко.

– Понимаю, папа.

– Твоя работа спервоначалу – собирать квартирную плату. Каждую субботу будешь ходить на Боумен-стрит и смотреть, чтобы эти черные прощелыги платили за квартиру. Не заплатят – вручишь уведомление и пускай выкатываются на улицу. Эти скорей пропьют деньги, а за квартиру платить не станут…

– Я эту публику тоже знаю, пап.

– На первый раз я пойду с тобой… А в ночь на воскресенье, часа в два, будешь получать с Мод Уильямс. Ты, надо думать, не забыл ее?

– Нет, помню.

– С нее тебе каждый раз причитается сто двадцать долларов. Двадцать – плата за помещение. Сто идет нам и полиции. Начальнику полиции пятьдесят. Пятьдесят остается нам. Понял? Поровну делим.

– Понял.

– Но никомупро это, Пуп. Выплывет – поплачусь жизнью…

– Что ты. Я не дурак.

– И не давай Мод Уильямс канителить. Пусть платит день в день, а то полиция прикроет ее малинник.

– Хорошо.

– С Мод гляди в оба. Хитрющая баба. Будет прельщать тебя своим товаром, девок напустит на тебя. Не поддавайся. Не впутывай женский пол в денежные расчеты. Увидишь хорошую девочку – плати наличными, если понравилась. Гульба гульбой, а дело делом.

– Точно.

– Ну, все покуда. – Тайри сморщился и простонал: – Елки зеленые, и что бы тебе не учиться в школе! Но раз не учишься, берись за работу.

– Ладно, папа.

Опьяненный свободой, он не шел, а летел домой. Наконец-то он самостоятельный человек, равный среди своих черных собратьев. И нет второго такого отца, как Тайри. А эти недомолвки – за ними тайны, власть, связи с белыми! Черт возьми! Скоро и его посвятят во все.

– Кому еще у нас в городе так повезло, как мне, – шептал он про себя. – Заведу себе машину. Пятьдесят монет в неделю. Заберу Глэдис из этой «Пущи», сниму для нее квартиру на Боумен-стрит… – Но сейчас он об этом ей не скажет, скажет, когда купит машину, приоденется… – И буду содержать Глэдис, как папа – Глорию, – прошептал он в бархатную теплую темноту.

XXII

Тайри сдержал слово. Целый месяц с утра до поздней ночи Рыбий Пуп работал, пока не валился с ног, и, когда наконец попадал домой, у него ломило кости, голова была как чугунная, челюсть отвисала, не хватало сил поесть.

– Слишком круто берешь, – выговаривала ему за столом мать. – В школе куда было вольготней. Молод ты впрягаться в мужскую работу.

– Слушай, Эмма, не приставай к нему, – останавливал ее Тайри. – Я знаю, что делаю.

Субботние сборы квартирной платы были как страшный сон. Считать ступеньки вверх-вниз по шатким лестницам, стучаться в хлипкие двери, морща нос от запахов подгорелой свинины и вареной капусты, видеть людей одного с ним цвета кожи у них дома, расхристанными, полуодетыми, терпеть, когда тебе бросают проклятья и угрозы, выслушивать, страдая, что не можешь заткнуть себе уши, злобные жалобы на то, что течет крыша, разбито окно, развалилась уборная во дворе, вышел из строя водопроводный кран.

Вечер в пятницу уходил на то, чтобы проверить ведомости, заполнить и подписать квитанции, которые предстоит вручить жильцам, а в субботу к шести утра он уже подходил к двери, из-за которой раздавались громкие голоса семейства Бентли.

– За квартирной платой! – стучась в дверь, говорил он.

Наступала мгновенная тишина, и недовольный мужской бас гудел:

– Кого там черти принесли ко мне под дверь?

– ЗА КВАРТИРУ ПОЛУЧИТЬ! – громче говорил Рыбий Пуп.

– Повадился, дьявол, по нашу душу, – раздавался ехидный голос миссис Бентли.

– Нечего тебе тут делать! Не припасено у нас для тебя ни черта! – воинственно рявкал Бентли.

И Рыбий Пуп ломал голову, придумывая достойный ответ.

– Оставляю вам уведомление, в течение пяти дней освободите квартиру, – предупреждал он, так ничего и не придумав.

– А мы все равно плевать хотели! – визгливо объявляла миссис Бентли.

– Уведомление подсуну под дверь! – угрожающе говорил он.

Молчание. Потом дверь распахивалась, и из-за двери, голый по пояс, сжимая в черном кулаке бутылку пива, зловеще поблескивая спрятанными в подушках жира красными глазками, источая мускулистым телом едкий запах мускуса, черной горой высотою в шесть футов четыре дюйма выдвигался железнодорожный рабочий мистер Бентли.

– Хватает же у Тайри нахальства подсылать ко мне за квартирной платой сопливых херувимчиков, – рычал мистер Бентли. – Брысь отсюдова, постная рожа, а то двину – и кишки всмятку! Ни единого цента вам от меня не дождаться, ни ломаного гроша! Пусть-ка Тайри еще мне приплатит, что соглашаюсь жить в его вшивом курятнике. Ни шиша я не заплачу за такое жилье. Ни шиша, ни на этой неделе, ни на другой, черт возьми!

– Тогда вот вам уведомление, мистер Бентли, просьба освободить квартиру, – говорил Рыбий Пуп, протягивая бумажку.

– Хе-хе! А на что оно мне? – с убийственной иронией осведомлялся мистер Бентли. – В уборной употребить или, может, дыру на обоях заклеить?

А за спиною у Бентли, сгрудясь вокруг плиты, служащей одновременно и кухонным столом, маячили члены его семейства: расплывшаяся неряха Сью со своим чернокожим выводком, младшенький – от горшка два вершка, старший – почти шестифутового роста. На открылке плиты были наставлены тарелки, и семейство, стоя, кормилось, отправляя еду в рот руками. Голый дощатый пол затоптан, окна занавешены изодранными шторами, по затхлым углам распихано заношенное белье.

Рыбий Пуп стоял с вымученной улыбкой, нервно куря сигарету за сигаретой, выслушивая это дурацкое зубоскальство, даже делая изредка вид, будто ему смешно, и теребил в руках злополучное уведомление. Наконец Бентли натягивал на долговязое тело грязную робу, надвигал на налитой кровью правый глаз мятый козырек засаленной кепки и, поджав в нитку губы, пригвождал посетителя к месту свирепым взглядом. (Однажды, безрезультатно окатив незваного гостя ушатом словесных помоев, Бентли стал для устрашения палить в потолок из своего тридцать второго.)

– Платитьили не платить? – вопрошал Бентли, обращаясь словно бы к самому себе, но так, чтобы Рыбий Пуп слышал тоже. – Нет, дьявол! Не буду платить! – И, бесцеремонно отпихнув Пупа в сторону, уходил, хлопнув дверью.

Рыбий Пуп выдавливал из себя улыбку, а семейство Бентли валилось друг на друга, помирая со смеху.

– Слышал, что" сказано? Ни гроша тебе не будет за эту неделю, – вопила миссис Бентли, дожевывая кусок свиной отбивной, которую держала прямо жирными черными пальцами.

Ее потомство, заводя черные, полные слез глаза, билось в истерике. Дверь приоткрывалась, в нее осторожно заглядывал Бентли и, увидев, что Рыбий Пуп еще здесь, восклицал с притворным удивлением:

– Ты что, ниггер, делаешь в моем доме? Тебя кто сюда звал?

– Ой, только не я! – взвизгивала Сью, стыдливо прикрывая лицо недоеденной отбивной.

– Он не спросясь зашел! – кричали ее детки.

Бентли входил и почесывал затылок, буравя Пупа хитрыми глазками.

– Стало быть, пока я работаю, ты, ниггер, втихаря пробираешься ко мне в дом баловаться с моей бабой?

И Сью, не выпуская отбивной, вскидывала руки, переминалась с ноги на ногу и виляла всем телом, туго надув черные щеки, словно удерживая смех. Но смех все-таки прорывался наружу, и она вскрикивала:

– Господи, вот это влипли!

Хихикающий молодняк пускался в дикий пляс, а Бентли, выхватив у Пупа уведомление, лез в карман, вытаскивал хрустящую десятку и с размаху припечатывал к ладони Рыбьего Пупа со словами:

– Вот тебе, ниггер, плата за квартиру! И учти, это – не тебе,это – папочкетвоему! И передай ему, что не глядели бы на него, стервятника, мои глаза до самого до смертного часу. А когда они закроются и не будут его видеть – тогда, милости просим, пусть приходит за моим бренным телом!

Под раскаты хохота Рыбий Пуп прятал деньги и выдавал Бентли квитанцию.

– Ох, Боже ты мой, обхохочешься на него! Ну и попотел он у нас! – дружно потешалось семейство.

И для чего им нужно было все это выделывать? Между тем он не смел даже намекнуть, как глупо они себя ведут, ибо Тайри предупреждал, что стоит им почуять в нем осуждение – и дверь их дома для него закроется навсегда.

– Не спрашивай, Пуп, почему да отчего так поступают люди, – говорил ему Тайри. – У нашего народа это в крови. Чем тебе не резон.

Следующей была мисс Хансон, седенькая семидесятилетняя старушка, бывшая учительница, которая жила одна-одинешенька в единственной комнатке, насквозь пропахшей дезинфицирующими средствами. Каждую субботу она поджидала его с утра, вся в черном, в очках, съехавших на кончик приплюснутого коричневого носа, обнажив в улыбке вставные зубы, желтоватые, как слоновая кость, а на столе у нее уже стояли блюдечко с мисочкой и в них лежали деньги за квартиру.

– Доброе утро, мисс Хансон, – здоровался он. – Мне бы с вас получить за квартиру, если вы не возражаете.

– Возражаю, но деньги – вот они, – кудахтала мисс Хансон.

И каждое субботнее утро он наблюдал, как совершается один и тот же диковинный обряд. Вооружась пинцетом, мисс Хансон выуживала из блюдечка с дезинфицирующим раствором мелочь. Затем, тоже пинцетом, извлекала из мисочки одну за другой четыре долларовые бумажки.

Разинув рот, Рыбий Пуп следил, как мисс Хансон вытирает деньги полотенцем.

– Вот, получите, мистер Таккер, – говорила она, указывая на деньги.

– Спасибо, мэм, – говорил Рыбий Пуп, засовывая деньги в карман. – С меня пятнадцать центов.

– Совершенно верно.

И под ее испуганным взглядом он отсчитывал сдачу.

– Боже мой, да как вы можете? – с ужасом шелестела мисс Хансон.

– Мисс Хансон, почему это вы так боитесь денег? – спрашивал Рыбий Пуп.

– Потому что они грязные! – вскрикивала мисс Хансон. – Эти деньги прошли через руки каждого негра в городе. Они кишат микробами. Если вы не перестанете трогать руками деньги, вам не уберечься от болезней.

– Это вам просто кажется. – Рыбий Пуп с улыбкой протягивал ей квитанцию.

Подцепив монеты пинцетом, мисс Хансон бросала их в раствор.

– Одного я не могу понять, – жалобно приговаривала она. – Люди принимают ванну, чистят зубы, носят свежее белье, моют продукты перед тем, как употребить их в пищу, а после целый день трогают деньги – деньги, которые, может быть, побывали в руках даже у проституток с Боумен-стрит, зараженных всеми венерическими болезнями. Подумать только!Мистер Таккер, деньги – это переносчик микробов!Неужели вам этого не подсказывает здравый смысл?

– Похоже, что так, – бормотал он, невольно поддаваясь.

– Вот посмотрите – вы стоите и курите сигарету. Кладете ее в рот темиже пальцами, которыми отсчитывали мне сдачу. Да вы же глотаете микробов пачками,мистер Таккер!

– Ничего, ведь не убили они меня до сих пор, – храбрился он.

– Непременно убьют, если вы не будете соблюдать осторожность, – предрекала мисс Хансон.

Вот чудачка, думал Рыбий Пуп, выходя из ее дома. Однако, едва очутившись на улице, он почему-то сразу испуганно бросал себе под ноги недокуренную сигарету и тщательно вытирал руки носовым платком, бормоча:

– Черт, ну и жарища сегодня!

Ему на многое открылись глаза в эти субботние походы за долларами: так, например, он точно установил, отчего его дружок Сэм, как никто, остро воспринимает проявления расовой несправедливости. Никогда не бывало, чтобы, придя к Сэму в дом, он получил плату за квартиру, не выслушав от Сэмова отца лекцию о величии и превосходстве черных людей на протяжении человеческой истории. Мистер Дэвис, косоглазый, маленький, в чем душа держится, обладал гипнотическим воздействием на слушателя.

– Пуп, верь слову, ты еще увидишь на своем веку, как черный человек вернет себе право первородства, когда расправит крылья Эфиопия… Час пробил. Настало наше время. Было время желтокожих людей, смуглокожих, белокожих – теперь пришло время черногочеловека. Читай Библию, сынок. Господь завел часы истории, и бьет наш час… Оглянись – и ты увидишь, как во всем мире поднимают голову черные… Повсюду поднимают, кроме Америки. Душа обливается кровью, когда глядишь, как черные кланяются и угождают самой распоследней белой голытьбе – ведь когда-то мы были королями в Гане, великом черном государстве Африки… Гордись, что ты черный, сынок. Живи, как черный, и умри, как черный, ешь, спи, продавай, покупай, как черный, люби, как черный… Нас белый человек тем подмял, что заставил стыдиться самих себя, своих волос, носов, кожи – стыдиться того, что есть в нас от Африки. А в прежние времена черные были в почете! Надо больше читать, Пуп. У меня много книг, хочешь, дам почитать, они тебе такое расскажут, что ты будешь гордитьсясвоей черной кожей… Выше голову, Пуп! Известно тебе, что египтяне были черные? Что у короля Англии была черная жена?Что у Бетховена в жилах текла черная кровь? То-то. Читай, Пуп.

– Хорошо, – неловко мямлил Рыбий Пуп. – Я когда-нибудь попрошу у вас почитать такую книжку. Сейчас совсем некогда.

… – Новости, – ворчал он, когда уходил. – На фиг мне сдалось читать про Африку. Мне деньгунадо заколачивать, черт возьми.

Тяжелей всего было ходить за квартирной платой в дом Агги Уэста, который стал теперь органистом Елеонской баптистской церкви. Сам Агги редко бывал дома, когда Рыбий Пуп являлся за причитающейся ему пятеркой, зато всегда была миссис Сара Уэст, которая ходила к белым стирать, стряпать и присматривать за детьми. Твердыня церковного прихода, певчая в хоре, миссис Уэст получала от Всевышнего постоянные, хоть и не очень внятные указания, а впрочем, она надеялась, что со временем смысл этих указаний прояснится. Дело в том, что она обращалась к небесам с ходатайством – подыскать работу Агги и исцелить его младшего брата Банни, малоумного калеку, который только и знал, что день-деньской сидеть на солнышке у окна гостиной. В Черном городе считали, что закаченные под лоб глаза Банни, его слюнявый рот, судорожно искривленное туловище – дело рук Господних, и, сказать правду, слабоумие Банни служило для миссис Уэст источником тайной гордости, как своего рода свидетельство того, что Господь из собственных неведомых соображений отметил ее своим вниманием.

Миссис Уэст не заставляла себя ждать ни с квартирной платой, ни с навязчивыми просьбами.

– Мистер Таккер, – начинала она слезливо, – помогите мне с Агги, сделайте божескую милость. Мальчику так нужна работа, а его никто не берет. Почему? Ума не приложу. Ведь какой хороший сын – и сошьет, и сготовит, и бельишко простирнет да погладит сам, всю работу делает по дому. Отродясь не бывало, чтобы матери хоть на минуту доставил неприятность. Вежливый, аккуратный, все на нем блестит. И хоть бы кто взял на работу! Скажите, справедливо это, мистер Таккер?

– А что Агги умеет делать, миссис Уэст? – спросил как-то раз Рыбий Пуп.

– Да, кажется, все на свете, – горячо сказала она.

Но это «все на свете» означало, что Агги умеет играть на рояле, и только…

– Ладно, я поспрошаю при случае, – обещал Рыбий Пуп.

– Ой, дай-то Господи, – вздохнула миссис Уэст.

Все же ему не верилось, чтобы миссис Уэст не знала, что именно с Агги обстоит «не так», – это «не так» бросалось в глаза при первом взгляде на ее воспитанного, жеманно учтивого сына. Когда Агги был рядом, волей-неволей хотелось либо стукнуть его, либо поднять на смех. Однажды Рыбий Пуп спросил:

– Работу еще не нашел, Агги?

Агги подбоченился и, вращая глазами, воскликнул:

– Ах, нет!

– А не найдется для Агги дело в похоронном бюро? – спрашивала миссис Уэст. – Он не боится покойников.

Но когда Рыбий Пуп завел об этом разговор с Тайри, тот вскочил на ноги и раскричался:

– Ни-ни, Пуп! Никогдаэтому не бывать! Что подумают люди, если мы приставим педа к мертвякам? Да нас с грязью смешают! Нужен нам Агги, как дырка в голове. Ни один мужчина не пожелает, чтобы мы его хоронили, будь он сто раз покойник… Пуп, у людей странные понятия насчет того, что делается в похоронных заведениях. Привезли мне, был случай, обряжать покойницу девятнадцати лет. Померла от слабого сердца. Мамаша божилась, что она девушка. Кто его знает, может, и правда. Но ты поверишь, пока мы ее не схоронили, мамаша никуда не отлучалась, так у меня в заведении и сидела. Моя, говорит, дочь – девушка, и мне желательно знать наверняка, что ее и похоронили девушкой…Так что – нет, Пуп, таким, как Агги, к нам в заведение ход заказан.

Снимали у Тайри квартиру Джейк и Гьюк, горькие пьянчуги, в чьем ведении находился катафалк, он же санитарная машина, и каждый раз Рыбий Пуп обязан был выслушивать от их жен полный перечень семейных горестей. Жена Гьюка, затурканная, щуплая и пугливая, как мышонок, была матерью четырех ребятишек мал мала меньше и начинала обычно с одного и того же вопроса:

– Мистер Таккер, сильно Эд Гьюк выпивает на работе? Боже милостивый, уж и не придумаю, что мне делать с мужиком! Стараешься быть ему хорошей женой – не помогает. Ведь он, вы знаете, было время, работал на почте и прилично зарабатывал, а как пристрастился жрать виски, так и рассчитал его дядя Сэм. Сколько зла нашей семье из-за этого виски. Сколько я слез пролила, на колени становилась перед Эдом, а он знай себе хлещет без удержу. Мне бы столько долларов, сколько он вылил в себя бутылок, то и работать не надо, без того хватило бы на прожитие… С чего это он, мистер Таккер? Думается, не иначе это его забота грызет… Мистер Таккер, у меня к вам вопрос, очень серьезный, и про что я спрошу, пусть то останется между нами, ладно? Слышала я от людей, что будто у нас, у черных, мозги не так устроены, как у белых, вроде у белых в голове мозги впереди,а у черных – сзади…Правда это, мистер Таккер, как вы скажете? Вам-то небось известно. Вы же видите, как там чего у покойников. Если у черных мозги позади, тогда, выходит, им никак невозможно правильно думать, а, мистер Таккер? Перепутаются мысли, пока дойдут сзаду наперед, да половину растеряешь по дороге и не будешь знать, чего тебе делать. Может, и Эд Гьюк поэтому забывает, когда ему велишь не пить? Господи, хоть бы мне излечить как-нибудь муженька от пьянства. А то ведь на хлеб не хватает. За квартиру наскребешь кое-как, и все. Детишкам одеться не во что. И все оттого, что Эд выпивает…

И Рыбий Пуп уходил, обещая, что последит, чтобы Эд Гьюк не пил, а заодно и выяснит, в какой части головы, передней или задней, у черных людей находится мозг.

Донимала его и жена Джейка Лэма, у которой был свой камень на душе. Миссис Лэм, женщина предприимчивая, открыла у себя в гостиной парикмахерский салон. Стоя в клубах горелого масла, миссис Лэм продиралась раскаленным железным гребнем сквозь сальные курчавые патлы волос, паля их домертва, чтобы выпрямить и сделать похожими на волосы белых людей.