Текст книги "Долгий сон"

Автор книги: Ричард Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 29 страниц)

– Что Тайри тут делал? – спросила Эмма.

Рыбий Пуп уловил злорадную усмешку на лице белого полицейского, который притаился поблизости. Он нагнулся к уху Эммы и яростно зашептал:

– Его сюда заманили обманом, мама. Белые.

– А что он сделал? – безучастно спросила Эмма.

Рыбий Пуп отвернулся, подавляя желание ударить ее по лицу.

– От Бога, сынок, не укрылось, что творил Тайри, – объявила Эмма. – Господь все вывел на чистую воду.

– Аминь, – нараспев произнес достопочтенный Рагланд.

– Молчи, мама! Ты сама не знаешь, что говоришь! – вступился Рыбий Пуп за отца. – Не папина вина, если…

– Я умею отличить добро от зла, – уверенно сказала Эмма, не заботясь о том, что ее могут слышать посторонние. – Я никогда ногой не ступлю в дом блуда, и с Божьей помощью ты тоже больше не ступишь. А Тайри я успею увидеть, когда его выставят в церкви.

С крыльца спустился доктор Адамс и, увидев Эмму, снял шляпу.

– Глубоко вам сочувствую, миссис Таккер, – сказал он. – Кто бы мог ждать… – Он повернулся к Пупу. – Тайри забирают в морг, чтобы следователь произвел осмотр тела. Вам его, вероятно, выдадут завтра в течение дня.

Он отошел. Рыбий Пуп вопросительно взглянул на Джима, который скромно держался в стороне.

– Ты сейчас домой, Пуп? – спросила Эмма.

– Не-а! – строптиво и неприязненно ответил он, весь клокоча от несказанной обиды. – Заверну в контору, там без папы дел невпроворот.

– Я отвезу сестру Таккер домой, – предложил проповедник Рагланд.

– Вот спасибо, – сказал Джим.

Рыбий Пуп смотрел, как проповедник подводит Эмму к своей машине, как они садятся, отъезжают. Он перехватил взгляд Джима, устремленный на него, и скрипнул зубами.

– Куда это катафалк запропастился? – с раздражением спросил он; он прекрасно знал, где катафалк, просто надо было что-то сказать.

– Да вот он, – сказал Джейк, водитель катафалка. – Уж три часа как здесь стоит.

– Ты на кого голос подымаешь, – прорычал Рыбий Пуп. – Тебя спрашивают, где он…

– Он здесь, а голос никто не подымает, – обидчиво проворчал Джейк.

– Кончай пререкаться и делай что положено, – беззлобно, но твердо распорядился Джим.

Джейк поплелся к катафалку, а Рыбий Пуп продолжал кипеть от гнева.

– Чертов сын, – буркнул он себе под нос. Мир черных сделался внезапно так же враждебен, как белый мир, исполнился угрозы; Тайри ушел, оставив после себя огромную пустоту и страх, что эту пустоту никогда не удастся заполнить. Его терзало ощущение, что он ничего не умеет; он знал, что все вокруг: родная мать, Джим, Мод, достопочтенный Рагланд, полицейские – глядят на него испытующе, оценивая его каждый со своим корыстным расчетом, готовясь нанести удар по слабому месту. Он пошел к своей машине. – Я поехал в контору, Джим.

К нему вразвалку, не торопясь, подошел белый полицейский.

– Держи хвост трубой, Пуп, не поддавайся! – сказал полицейский.

Катись ты к дьяволу, мысленно ответил ему Рыбий Пуп и, нажав на акселератор, пулей вылетел на улицу. Слезы жгли ему глаза. Обиженный, несчастный, он тоскливо шептал: «Если они мной собрались помыкать, пускай лучше не надеются». Правой рукой он нащупал в боковом кармане пиджака толстый белый конверт, который утром дал ему Тайри. «Папа доверил мне все, и будь я проклят, если не справлюсь, и пусть лучше ни одна собака не попадается мне на пути!»

Часть третья
СОН НАЯВУ

А сон все здесь, пусть даже я проснусь —

Во мне и вне меня, не измышленье…

Шекспир. «Цимбелин»

XXXIII

Осиротев с утратой Тайри, издерганный после всех наставлений и советов, которые с таким упорством вколачивали ему в голову как белые, так и черные, Рыбий Пуп в поисках прибежища укрылся в отцовской конторе. Никто из окружающих его черных не внушал ему особого уважения, он был уверен, что сам ничуть не хуже, а может быть, даже лучше их знает, что ему делать и как быть. Настороженный, взвинченный, он сидел с сухими глазами за столом Тайри, листая пергаментные страницы завещания и убеждаясь, что оно, в общем, совпадает с тем, чего он ждал после всего, что слышал от отца. Будь он совершеннолетний, половина отцовского имущества отошла бы к нему без всяких условий и оговорок, но он еще не достиг двадцати одного года, и, пока суд не утвердил его в правах наследства, отменив ограничения, связанные с возрастом, Эмма, по условиям завещания, назначалась его опекуном, получая над ним, таким образом, на время психологическое преимущество. Не беда, он найдет способ управиться с матерью. Если со свойственным ему потаенным упрямством, скрытым за внешней податливостью, он всегда умел поставить на своем с Тайри, он уж как-нибудь да сумеет подчинить себе Эмму.

Пока не утвердят завещание, Эмма, советчиком которой будет адвокат Хит, занимает дом и живет «на доходы от похоронного заведения в соответствии со своими потребностями, исходя из того, каковы они были доныне». Рекс Таккер (он же Рыбий Пуп) получал право «взимать все «подати и платежи» (налоги с публичных домов и так далее). Он читал дальше. «Рексу Таккеру, и только ему, доверяется ведение всех переговоров, как деловых, так и частных (как-то затрагивающих отношения с полицией и тому подобное)». И еще: «Рексу Таккеру предоставляется исключительное право производить выплату всех частных долгов» (то есть взяток). Исполнять обязанности управляющего, «в тесном сотрудничестве с моим единственным сыном Рексом Таккером, было бы целесообразно предложить бальзамировщику Джеймсу Бауэрсу». Ни один из чернокожих обитателей ветхих деревянных клетушек, принадлежавших Тайри, не подлежал выселению «иначе как с ведома и одобрения Рекса Таккера». (И значит, только он, Рыбий Пуп, властен выставить на улицу Мод Уильямс!) Машина Тайри, согласно завещанию, переходила в собственность Рекса Таккера. А вот еще: «После моей смерти моему сыну Рексу Таккеру вменяется в обязанность незамедлительно передать миссис Глории Мейсон хранящийся в сейфе моей конторы, комбинация которого известна одному Рексу Таккеру, белый конверт, запечатанный и надписанный: «Миссис Глории Мейсон»; при этом означенная миссис Глория Мейсон никому не обязана давать отчет о содержимом конверта, если сама не сочтет это уместным».

Ха, будьте покойны, Глории отломится жирный кусок… Теперь Рыбий Пуп знал, что Тайри давным-давно предупредил начальника полиции Кантли, в чье ведение переходят все дела в случае его смерти. Вот только мама… Можно не сомневаться, что Эмма, на правах опекуна, обусловленных завещанием, и призвав на помощь Господа Бога, постарается ставить ему на каждом шагу заслоны благочестия. Впрочем, как бы она ни старалась, у него все-таки останется лазейка на свободу, которой ей не закрыть, – ведь деньги с Мод и таких, как она, будет собирать он и после дележа с полицией сможет делать с ними все, что ему заблагорассудится.

Он сложил завещание, встал, открыл сейф – в нем оказалось три тысячи долларов наличными. В банковской книжке значился вклад в пять тысяч долларов, эти деньги он не имеет права трогать, он попросит адвоката Хита, чтобы тот сам поместил их повыгодней. Другое дело – эти три тысячи; это улов от «Пущи» и заведений, подобных тому, какое содержит Мод Уильямс, – «подати», их не понесешь в банк, не обнаружив, что твой доход превышает положенное. Да и Тайри не зря его учил: «Пуп, эти денежки добыты кровью, они слишком тяжело достаются, елки зеленые, чтоб с них еще платить налог…» А стало быть, сам Бог велел, чтобы он, Рыбий Пуп, брал их себе на расходы – поездки, подарки, рестораны, костюмы, дорогие безделушки вроде запонок и колец – короче, на то, что не бросается в глаза, наводя на мысль о непомерных барышах.

Он отсчитал десять бумажек по пятьдесят долларов и положил к себе в бумажник: он оденется, купит себе все новое, сменит машину Тайри на другую, последней модели, будет обедать на «Птичьем дворе» у Франклина, куда ходят все деловые люди Черного пояса. И еще он подыщет себе новую девочку. А что такого, ей-богу… Если Глэдис лежит мертвая в задней комнате, это еще не значит, что он обязан быть один. Он был уверен, что Тайри одобрил бы такое решение.

Рыбий Пуп положил в карман конверт, о котором говорилось в завещании, надел пиджак и, сев в машину, тронулся к дому Глории. Из окна гостиной пробивался наружу слабый свет по краям шторы, и ему пришло в голову, что, быть может, она не слыхала еще о смерти Тайри. Он нажал на звонок и уловил – или это почудилось? – осторожный шорох за дверью; и в ту же минуту мягкое свечение по краям окна погасло. Он подождал, теперь уже уверенный, что не почудилось – ни свет, ни шорох, – и позвонил опять, но на этот раз дом, погруженный в темноту, не отозвался ни единым звуком. Черт, но ведь там же кто-то есть…Рыбий Пуп снова нажал на кнопку звонка, оглашая тишину резким металлическим дребезжанием. И снова ничего. Встревоженный, он заглянул с крыльца за угол дома: дорожка, ведущая на задний двор, была безлюдна. Он вернулся к двери и принялся названивать что есть силы.

– Глория! – позвал он громко.

Слабо скрипнула половица. Боится она, что ли? Он не отрывал палец от звонка – если она дома, он заставит ее подойти к двери.

– А-а, да пошла ты… – Он выругался и шагнул было с крыльца. Штора на окне колыхнулась. Что за свинство; ведь она дома!Он приложил рот к филенке двери. – Глория! Это Пуп!

За дверью раздались шаги, дверь приоткрылась, и в щелке показалось лицо Глории.

– Заходи, быстро, – сказала она и, распахнув на мгновение дверь, снова поспешно закрыла ее на засов.

– Вы что так трясетесь? – спросил он.

Не отвечая, она прошла в темноте мимо него.

– Кто это там? – хрипло спросил мужской голос.

– Пуп, – прошептала Глория. – Зажгите свечку.

Секунду спустя в зыбком свете обозначились неясные очертания мужской фигуры, стоящей в дверях на другом конце коридора.

– Здравствуй, Пуп, – долетел до его слуха приветливый шепот.

Рыбий Пуп вошел на кухню – там, освещенный мерцающим пламенем свечи, стоял доктор Брус.

– Вы, док? Господи, вас-то как сюда занесло?

– Ох, хорошо, что ты пришел, – сказал доктор Брус. – Я боялся звонить тебе. Слушай, ты не представляешь себе, какой для меня удар, что так случилось с Тайри.

Рыбий Пуп пригляделся – доктор, казалось, состарился на десять лет. На левой скуле у него чернела огромная шишка. Заплывшие глаза налились кровью; он был без пиджака, и из-за пояса у него торчала рукоятка пистолета. Посреди кухни на полу стояли два чемодана.

– Папа умер, – отводя взгляд, проговорил Рыбий Пуп. – Застрелили его.

– Пуп, я хочу, чтоб ты знал, что произошло… Как бы тебе это ни изображали, помни: я действовал по принуждению. Горько мужчине сознаваться, что он стал помойной тряпкой в чужих руках… После завтрака ко мне в кабинет нагрянули полицейские, забрали и повезли к Мод. Держа у виска пистолет, заставили дважды позвонить Тайри. Если бы я отказался, меня застрелили бы. Потом надели на меня наручники и поволокли в лес, убивать… – Голос у доктора Бруса сорвался, он дрожал всем телом. – Пуп, я не герой, я обыкновенный человек, как другие. Я струсил. Забыл о гордости – какая там гордость! – стоял на коленях, плакал, как маленький… Обещал, что дам им пять тысяч, если отпустят, поклялся, что уеду и никогда больше не вернусь в эти места. Их обуяла алчность, сказали, чтобы я взял деньги и сегодня вечером привез их на квартиру к Мод. Я снял со счета в банке все до цента, и вот – укрылся у Глории. Машина спрятана за домом. Еду в Мемфис… – Доктор Брус осекся, зажав себе рот ладонью, и заглянул Пупу в глаза. – Хочешь меня убить? Убивай, – сказал он с надрывом. – Ты, конечно, считаешь, что я убил твоего папу…

– Не надо, док, – жалобно сказал Рыбий Пуп.

– Мы едем вдвоем,Пуп, – кротко сказала Глория.

Рыбий Пуп закрыл глаза. Тайри умер. Глэдис умерла. А теперь уезжают и Глория с доктором Брусом.

– Пуп, ты молод, – говорил между тем доктор Брус. – У тебя вся жизнь впереди. Уезжай,мальчик! Здесь ты обречен!

– Пуп, ради Бога, поверь, это правда! – с мольбою в голосе поддержала его Глория. – Уезжай, пока не поздно! Поступи опять в школу, тебе откроются иные возможности. Не позволяй ты им толкать себя на путь Тайри! Ни в коем случае!..Тебе на выбраться из этой ямы! Так и будешь жить в мышеловке, и в любую минуту, стоит им лишь пожелать, она может захлопнуться!

– И куда же вы? – спросил он.

– На Север, – сказал доктор Брус.

Ему нравились эти люди, было грустно думать, что они собрались бежать. Глория и врач связали свою судьбу; он оставался один… Да, он тоже уедет, только не сейчас. Для этого у него еще маловато денег.

– Вы не думайте, я понимаю, о чем вы, – сказал он серьезно. – Просто мне надо сперва много кой-чего сделать. – Он тяжело опустился на стул. – Только как вы проскочите, док? Вас высматривают, надо думать.

– Да, полиция знает мою машину, – сказал доктор Брус. – Придется рискнуть, делать нечего.

Рыбий Пуп задумался. Хотя что тут думать – и так ясно, их поймают…

– Погодите, а что, если я вас посажу в катафалк и без помех подброшу до Мемфиса, – предложил он.

– Ох, Пуп, – благодарно вздохнула Глория.

– Да, это бы хорошо, – сказал доктор Брус.

– Много у вас всего с собой?

– Жизнь да два чемодана, – смахивая слезы, сказала Глория. – Пуп, не осуждай меня за то, что уезжаю. Тайри больше нет, а я совсем одна.

Рыбий Пуп протянул ей толстый конверт.

– Вот, папа оставил для вас.

Присев на стул, Глория вскрыла конверт и вынула из него перевязанную стопку бумаг и пачку денег. Она отвернулась и, низко склонясь к коленям, дала волю слезам. Немного погодя она выпрямилась, нервно скомкала конверт вместе с содержимым и неловкими пальцами засунула за вырез платья.

– Зачем он это сделал, – рыдала она. – Говорила я ему…

– Папа сделал как надо было, Глория, – сказал Рыбий Пуп.

– Бедный Тайри, – всхлипнула она. – Какая гордыня жила в человеке. Умирал – а сам, я знаю, думал, что поступил правильно.

– Да, он так и сказал, – подтвердил Рыбий Пуп.

– Ну как же насчет катафалка, Пуп? – с беспокойством спросил доктор Брус. – Если полиция меня схватит, мне конец.

– Сейчас вызову по телефону, – вставая сказал Рыбий Пуп.

– Скажи, Пуп, – Глория обратила к нему полные слез глаза, – почему так должно было случиться?

– Что ж, папа умер как мужчина. Велел, чтобы дальше за него был я. Я так и делаю…

– Нет! – Глория поднялась и порывисто обняла его. – Пуп, ты не понимаешь! Слушай, в полиции знают, что я была близко знакома с Тайри и он не скрывал от меня своих дел. Там быстро спохватятся, что от меня можно добыть показания против них. Потому я и уезжаю… Мне страшно, Пуп!И ТЕБЕ ТОЖЕ ДОЛЖНО БЫТЬ СТРАШНО!

– Не могу я просто так все бросить и удрать, – сказал он.

– Но ты же в опасности! – Глория смотрела на него во все глаза.

– Да нет, ничего, – мягко протянул он. – Начальник полиции говорит…

– Ты с ним разговаривал? – изумленно перебил его доктор Брус.

– А как же. Только расстались.

Глория и доктор Брус обменялись взглядами.

– Сядь-ка, – сказала Глория, подталкивая его к стулу. – Пуп, а ведь этот Кантли убил твоего отца.

– Угу. Знаю, – процедил Рыбий Пуп.

– Как же ты в таком случае можешь работать на него, скажи на милость?

– А куда деваться-то, Глория? – сказал он протяжно. – Ладно, небось не навек.

Глория все смотрела на него, а по щекам у нее текли и текли слезы.

– Пуп, зачем ты усвоил такую манеру разговаривать? – спросила она с неожиданным холодком, как учительница, распекающая нерадивого школьника.

– Какую «такую»? – оторопел Рыбий Пуп.

– «Деваться-то», – нараспев передразнила она. – «Небось не навек…»

Рыбий Пуп не верил своим ушам, он задохнулся от злости. Она еще смеется над ним, чертова кукла!

– Ну и что, подумаешь, – проворчал он, с тоской ощущая свое одиночество.

– Ты ведь, кажется, два года проучился во второй ступени перед тем, как бросить школу?

– Ага. Точно.

– Тогда ты должен знать, как говорят правильно, разве нет?

– Почему нет. Мы проходили английский, – сказал он. У него просто руки чесались залепить ей оплеуху.

– Тогда сделай мне одолжение.

– Пожалуйста. Какое? – Он не мог заставить себя взглянуть на нее.

– Повтори как следует то, что ты сказал.

– А-а. – Он продолжал смотреть себе под ноги, глубоко оскорбленный. – Позабыл чевой-то.

– Ты сказал: «А куда деваться-то, Глория. Ладно, небось не навек…»

– Другого выхода нет. Не беда, ведь это не надолго, – внятно, раздельно отчеканил Рыбий Пуп, пряча глаза.

– Вот видишь!Значит, можноговорить правильно! – просияв, воскликнула Глория и погладила его по руке.

– Можно, конечно, – как заведенный, ответил он, теряя терпение.

– Что ж ты не говоришь? – сердито спросила она.

– Да ну вас, честное слово, я хочу говорить как все, – оправдывался Рыбий Пуп, вновь съезжая на привычный говорок. – Я веду дела, Глория. Если я начну выламываться и говорить как учат в школе, ко мне люди потеряют доверие.

– Да, вероятно. – Глория вздохнула. – Ты на меня не рассердился, Пуп? Жаль, никогда у меня не было возможности поговорить с тобой… Послушай, не застревай ты в этой грязи. Уезжай!Я потому так говорю, что мне не все равно.

– Это понятно, – нехотя сказал он.

– Стань человеком, добейся чего-то настоящего в жизни, – горячо убеждала она. – Я не начала бы сейчас этот разговор, но другого случая, вероятно, уже не представится. Пожалуйста, прошутебя, не рвись в неравный бой из глупой гордости. Тайри был годен для этой расовой войны, ты – нет.Доктор Брус уезжает. Я уезжаю. Мы знаем,что делаем.

– Я тоже смоюсь, – пообещал он.

– И не откладывай, – серьезно сказал доктор Брус, кивнув головой. – Так что же будет с катафалком? В нем наше единственное спасение.

– Сейчас позвоню.

Через час он подсаживал Глорию и доктора Бруса у задней дверцы катафалка, стоящего на дорожке сбоку от крыльца. Над печными трубами, сея сквозь мелкий теплый дождик голубоватое блеклое сияние, призрачно выгнулся серебряный месяц.

– Ложитесь плашмя на пол и не подымайтесь, пока не выедете из города, – наставлял он их.

– Пуп, – сказал, подавая ему руку, доктор Брус. – Я мужчина. Я врач. И мне стыдно.

– Я знаю, док. – Рыбий Пуп стиснул протянутую руку.

– Пуп, – позвала его Глория.

Она нагнулась и изо всех сил прижала его к себе. Вдыхая запах ее волос, он почувствовал, как грудь ему давит пачка бумаг, спрятанных у нее за вырезом платья.

– Уезжай, —страстно, с отчаянием шепнула она.

– Она права, – сказал доктор Брус.

– Ну, прощайте, – сказал Рыбий Пуп.

– До свидания, Пуп, – сказал доктор Брус.

– Прощай, голубчик. – У Глории перехватило горло. – Подумай о себе.

Рыбий Пуп захлопнул заднюю дверцу катафалка с таким чувством, словно отрубал от себя кусок собственной жизни. Он подошел к передней дверце, за которой сидел водитель.

– Езжай, Джейк, и не останавливайся до самого Мемфиса, – распорядился он.

– Есть, – проворчал Джейк.

Рыбий Пуп смотрел, как катафалк задним ходом выезжает со двора, вышел следом за ним на улицу – машина уже отъехала, вот под дальним фонарем она свернула за угол и скрылась из виду.

– Уехала, – сказал он себе. Он залез в свою колымагу и, положив голову на баранку, устремил в темноту усталые глаза. – Когда-нибудь уберусь отсюда и я, – пробормотал он и повернул ключ зажигания.

XXXIV

Приехав домой, он с удивлением обнаружил, что в гостиной ярко горит свет и его дожидаются Джим с Эммой.

– Замучился, поди, сынок, – сочувственно встретила его Эмма.

– Пуп, тут миссис Таккер просила, чтобы я потолковал с тобой, – неловко, но добродушно начал Джим.

Рыбий Пуп насторожился; их обхождение было чересчур уж ласковым – это не предвещало ничего хорошего. Он сел и вскинул голову.

– Ну выкладывай, Джим, – недовольно сказал он.

– Пуп, мы хотим, чтоб ты кое-что сделал для нас, – сказал Джим.

– Это что же?

– Поди опять учиться в школу, – вскричала Эмма. – Сынок, ведь пропадешь!Я знаю… Вот заведутся у тебя деньги. Захочешь погулять… А ты подожди, не надо спешить.

Эмма залучила Джима себе в союзники; Рыбий Пуп с досадой нахмурился. Он бросил школу с согласия Тайри и не собирался снова садиться за учебники. Какое-то могучее, неискоренимое чувство заставляло его не уклоняться от свидания с заманчивой мечтой, созданной его воображением; он не знал, что породило эту мечту, но ею тайно определялись все его побуждения. Живя с ощущением неясного ужаса, он знал, что ему суждено сойтись в поединке с белым миром, уничтожившим Тайри, и с безотчетной враждебностью относился ко всему, что удерживало его от этого поединка.

– Джим, – спокойно сказал он. – Я буду жить, как велел папа.

– Ты и кончить хочешь, как твой папа? – негромко спросил Джим.

– Не ты ли кормился у папы, а теперь – он еще остыть не успел, а уж ты его в грош не ставишь! – упрекнул Джима Рыбий Пуп.

– Пуп, – просительно сказала Эмма, – не связывайся с белыми, как Тайри.

– Мама, я знаю, что делаю!

– А Тайри – тоже знал, что делает? – едко спросил Джим.

– Не смей так говорить про папу, – ощетинился Рыбий Пуп.

– Я добра тебе желаю, – сказал Джим. – Оттого и говорю так. Пуп, времена меняются. Похоронную контору я беру на себя, как при Тайри. Ступай опять в школу, учись. Узнаешь, на чем мир держится, – тогда ты сам себе господин, тут тебе и свобода, и никого спрашиваться не нужно…

– Вот это будет по-божески, сынок, – ввернула Эмма.

– Вы лучше вот что послушайте… – Рыбий Пуп вытащил завещание Тайри и помахал им в воздухе. – В папином завещании сказано, что мне делать.

– Разреши взглянуть, Пуп? – спросил Джим.

– Гляди.

Джим взял завещание и, поднеся его к свету, падающему от торшера, начал читать. Подошла Эмма и встала, заглядывая через его плечо. Рыбий Пуп ждал, нервно затягиваясь табачным дымом.

– По закону выходит, что Пуп – полный хозяин, – со вздохом сказал Джим.

– Но ведь он еще мальчик! – воскликнула Эмма.

– Миссис Таккер, по завещанию вы – опекун сына, но во всем, что касается повседневных дел, канцлерский суд будет его поддерживать. Адвокат Хит, надо полагать, не сегодня-завтра представит туда бумаги. А по ним Пуп имеет право продолжать деловые отношения с Мод Уильямс, – объяснил Джим.

– Каким надо быть дураком, чтобы так распорядиться, – объявила Эмма.

– Папу еще не похоронили, а он для тебя уже дурак! – пристыдил ее Рыбий Пуп.

– Ничего, я похлопочу, чтобы изменили это завещание, – зловеще пригрозила Эмма.

– Ха-ха! – разразился презрительным смехом Рыбий Пуп. – Ты, мам, уж лучше не лезь не в свое дело. Если я не буду собирать деньги, начальник полиции захочет узнать, кто это мне мешает.

– В этовам правда опасно входить, – сказал Джим Эмме.

– Но что ж мне делать? – спросила Эмма.

– Так ты, значит, рассчитываешь получать деньги с Мод? – спросил Джим.

– Уж это моя забота, – огрызнулся Рыбий Пуп.

– Ну и кончишь, как Тайри, – предсказала Эмма, – уложат и тебя белые пули! Послушай меня, сынок. Мы знаем больше тебя; на то мы старше. Белые только тогда дают тебе загребать для них жар, когда могут в любую минуту тебя раздавить.

Что они к нему привязываются, он сам по себе.

– Ничего, меня не раздавят, – угрюмо сказал он.

– Ты что, уж не веришь ли белым полицейским? – спросил Джим.

– Никому я не верю, – сказал Рыбий Пуп.

Эмма встала, сердито сверкнув глазами.

– Ну, я вот что порешила с Божьей помощью, – объявила она. – Я тебе мать. Я тебе жизнь дала. Растила тебя, кормила, старалась научить, что хорошо, что худо. И пока ты под этой крышей, ты с Мод Уильямс знаться не будешь!

Черный мир ополчился на него, оспаривая его право вести дела с белым миром после расправы, которую этот белый мир учинил над ним, но Рыбий Пуп не желал подчиниться. Джим и Эмма требовали, чтобы он связал свои надежды с той жизнью, какою живут они, – жизнью, которую он презирает, ибо это жизнь в страхе и позоре. Получалось, что он заодно с врагом и против своего народа, а между тем он ненавидел этого врага, потому что умел видеть себя и свой народ такими же, как их видел враг.

– Мама, не говори так! – вскричал он.

– Только так. Мне все равно, что там у Тайри в завещании.

– Там сказано, чтоб я собирал деньги! – крикнул он. – Я тебе не подчиняюсь! Может быть, мне вообще уйти?

– Если не хочешь слушаться, уходи! – бросила ему Эмма.

– Ладно. Я уйду! Посмотришь! – Он с вызывающим видом шагнул в коридор.

– Пуп! – Джим, встав, пошел за ним.

– Ты только не ввязывайся, Джим! Твое дело – управляться в конторе!

– Я знаю, Пуп, – сказал Джим. – Ты – хозяин. Просто я старше…

– Не надо, пускай уходит! – кричала Эмма. – Дурака все равно ничему не научишь. Видел, чем кончил Тайри, и все равно не образумился!

– Я сейчасухожу, сегодня! – объявил он, чувствуя, что не может здесь больше оставаться ни минуты. – У меня снята квартира на Боумен-стрит, перееду туда!

– Сделай милость! – не сдавалась Эмма. – Я не позволю устраивать под моей крышей контору по содержанию вертепов!

– Все, я пошел за вещами, – буркнул Рыбий Пуп.

– Ни до чего ты в этом доме не дотронешься без моего разрешения, – бушевала Эмма, уже не зная удержу в своем благочестивом негодовании.

– Что же, и вещи нельзя забрать? – оторопел он.

– В этом доме распоряжаюсь я. – Эмма оставалась непоколебима.

– До завтра, Джим, увидимся в конторе, – сказал Рыбий Пуп.

– Погоди, – окликнул его Джим. – Я с тобой.

– Завтра в конторе, сказано! – гаркнул Рыбий Пуп, грохнув парадной дверью так, что задребезжали филенки. Он трепетал от гнева, и все же полон был тайного торжества. Он сделал первый шаг навстречу будущему, которое манило его с такой же силой, с какой отпугивало от себя.