Текст книги "Долгий сон"
Автор книги: Ричард Райт
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц)
Ричард Райт
Долгий сон
Часть первая
ДНЕВНЫЕ ВИДЕНИЯ И НОЧНЫЕ…
I
Мать плотней подоткнула ему одеяло под плечи, и сразу нахлынуло отчаяние, исторгнув у него вопль несогласия:
– Свет оставь!
– Свет я гашу, – отвергла она его мольбу, аккуратно складывая на стуле детские одежки. – Нельзя спать при свете. – Она смягчилась и, наклонясь, коснулась губами его щеки. – Ну-ка, спать.
– Тогда дверь оставь открытой, – взмолился он.
– И дверь закрываю. – Она говорила твердо, хоть и ласково.
Щелкнул выключатель, и, слыша, как застучали по полу материнские каблуки, он зажмурил полные слез глаза.
– Мам! – бросил он ей вдогонку последний отчаянный призыв; шаги смолкли.
– Что еще, Рекс?
– Папа когда придет?
– Когда придет, тогда придет. Я тебя разбужу.
– Как папа удит в темноте, ведь не видно?
– У папы фонарик, и луна вон светит.
– А рыба, она умеет видеть в темноте?
– Умеет, даже очень.
– Папа как ловит рыбу?
– Нацепит на крючок червя, крючок забросит в речку, рыба клюнет, он ее и вытащит…
– А когда он придет с рыбой, ты ее будешь готовить?
– Ага. – Она вздохнула. – Спи, Рекс.
Он услышал, как закрывается дверь, и весь напрягся.
– Мама, а рыбы кусаются?
– Хватит ума сунуть ей палец в рот, укусит.
– Мам, а чего рыбы делают?
– Что положено рыбам, то и делают. Ну, спокойной ночи. Спи.
Дверь со стуком захлопнулась, и он смирился с неизбежным. Он уставился взглядом в душную темень, вспоминая, что никогда еще не видел ни одной рыбы, представить ее себе можно было только по книжке с картинками, а в ней рыбы нарисованы хищные, страшные, футов шесть ростом, того и гляди накинутся и покусают. Он погружался в сон и видел, как на него, широко разинув пасть, вразвалку движется огромная злая рыбина. Ладно, он ей как двинет палкой по голове, всю кровь выпустит наружу…
…и вот он поднял бейсбольную биту и изготовился оглушить рыбину глянул а это не рыба это Крис с того конца улицы он уже большой но всегда с ним играет и в руке у Криса бейсбольный мяч и Крис сказал: «Хочешь, Рекс, сыграем?» а он сказал: «Ага, Крис, хочу!» и Крис сказал: «Ладно. Поддай, попробуй, по этому мячу!» и подкинул мяч а он размахнулся битой – Р-РАЗ! – мяч полетел высоко в небо и Крис сказал: «Пять лет всего, а бьешь не хуже, чем игрок высшей лиги!» и он стал ждать от Криса второй подачи только теперь мяч уже держал не Крис а семифутового роста рыба и ему стало до смерти страшно но бежать он не мог и тут рыбина бросила мяч и попала ему прямо в рот мяч засел между челюстями ни вытащить ни проглотить и он понял что рыбина с ним сделала то самое что делает с рыбой его папа она поймала его на крючок а теперь наступала на него сверкая налитыми кровью глазами он хотел крикнуть и не мог и увидел как рот у рыбины открывается сейчас его проглотят…
Он беспокойно заворочался, сглатывая комок ужаса, который застрял у него в горле.
– Рекс!
В комнате плескалось солнце, и он увидел у постели свою мать.
– Вставай скорее! Папа уже тут! Столько принес рыбы!
У него еще стучало сердце, он опасливо огляделся, проверяя, не притаились ли рыбы где-нибудь в комнате.
– Халатик надень, тапки… Слышишь, нет?
– Счас, мам, – прошептал он, когда она повернулась уходить.
Он сполз с кровати; непослушные со сна пальцы нашарили тапочку и принялись неловко натягивать ее на ногу. Наклонясь, он определил, где у него нога, потом – где тапочка, и с решимостью попробовал их совместить в пространстве: нога все-таки проехала мимо. Он вздохнул и загляделся в одну точку, снова наливаясь сонным оцепенением. Материнский голос резко ворвался в сознание.
– Рекс!
Он пугливо встрепенулся:
– Счас, мам!
На этот раз вышло удачней, нога попала прямо в тапочку. Он заелозил правой, но она упрямо не втискивалась куда надо. Медлительно отмаргиваясь от дремоты, он наконец почувствовал, как нога случайно въехала в тапку. Он взял халатик, нащупывая, где рукава. Вот только который на какую руку? Хотя разве не все равно? Он сонно обмяк, клонясь к подушке.
– Рекс!
Он вздрогнул и очнулся; мать стояла у дверей и держала в руках что-то непонятное.
– Тебе разве неинтересно посмотреть, каких папа принес рыбок?
Ой, значит, это у нее рыба! Он подошел ближе, приоткрыв рот, глядя, как извивается сероватое существо. Так этои есть рыба?
– Маленький совсем рыбчонок, – сказал он.
– Почему же, порядочный, – сказала она.
– Он живой?
– Живой. Только ему недолго осталось. Придется его прикончить.
– Как, мама?
– Возьму ножик и вспорю ему живот. Да ты сам увидишь.
В растерянности он кое-как напялил халат и нерешительно побрел за матерью на кухню, где его отец, стоя у плиты, отхлебывал из чашки кофе.
– Сынок пришел! – Отец поставил чашку, широко шагнул к нему и поднял под потолок.
– Привет, пап, – выговорил он, озираясь с тревогой. – А рыбы где?
– А вон. – Отец кивнул в сторону стола, на котором стояло полное до краев цинковое ведро.
Мальчика спустили на пол, и он бочком подступил к ведру, увидел, как движутся по воде темные тени, потом различил белобрюхие тела.
– Потрогай, не бойся, – велел отец.
Он несмело ткнул пальцем во что-то продолговатое, оно шевельнулось, и он отскочил назад.
– Они кусаются! – захныкал он.
– Нет, что ты, – смеясь, сказал отец.
– Эх, храбрый заяц, – сказала мать.
– Вот гляди, – сказал отец и поднял руку: в кулаке, выгибаясь туда-сюда, билась рыба. – На-ка, Рекс. Возьми ее.
– Не хочу! – Он недоверчиво принюхался. – От них пахнет!
– А как же! – Отец усмехнулся. – Рыба, она всегда пахнет.
– Но от них же пахнет, как от… – Его голос замер.
Карие глаза скользнули в сторону и в изумлении остановились на матери – почему-то странный запах был связан с нею, с ее телом.
– Ты их прикончи, мам, – попросил он.
Он смотрел, как она берет нож, соскабливает чешую, как отрубает плавники и одним движением вспарывает рыбу сверху донизу.
– А крови нету.
– В рыбе и не бывает много крови, – сосредоточенно отозвалась мать.
Ее пальцы пошарили в белесом рыбьем брюхе и вытащили оттуда клубок внутренностей.
– Вроде тебе не нравятся мои рыбы. – Отец порылся в кучке рыбьих потрохов. – Гляди, Рекс. Сейчас покажу тебе, как смастерить воздушный шар.
– Взаправдашний, папа?
Отец расправил липкий комочек, приложил к губам и – ух ты! – отливая на раннем солнце, полупрозрачный, сероватый, у них на глазах стал надуваться воздушный шар.
– Ой-ой… Можно я тоже, папа? – едва дыша, спросил он.
– Какой вопрос. – Отец протянул ему комочек внутренностей.
– А это чего, папа?
– Это рыбий пузырь, – объяснил отец. – Ну давай. Дуй в него…
Он поднес к губам кусочек рыбьей плоти и остановился, наморщив нос от запаха, потом подул, и съеженный комок стал раздуваться.
– Глядите! – крикнул он во все горло. – Я надул рыбий пуп! – Мальчик постоял, любуясь своим шаром. – А сейчас надую большой-большой, – объявил он и, взяв еще один пузырь, принялся дуть в него что есть мочи. Дрожа от возбуждения, он надувал один пузырь за другим, мать едва поспевала потрошить рыбу. – Смотрите, какой пуп! – взывал он, поднимая высоко над головой накачанный воздухом шар.
– Да не пуп, – сказал отец. – Пузырь.
– Откуда ты взял, что это пуп? – спросила мать.
– Сам не знаю, – буркнул он и принялся изо всех сил надувать новый.
А в голове у него смутно маячил образ миссис Браун, когда она ждала ребенка, и то место, где пупок, у нее оттопырилось, раздулось, совсем как эти шары.
– Я надуваю рыбий пуп, вот здорово, – подпевал он себе.
– Пузырьже, говорят тебе, – весело поправил его отец.
Спустя немного, когда отец уже ушел в свое похоронное бюро, Рекс, прихватив пригоршню рыбьих пузырей, вышел на улицу, к приятелям.
– Глядите, как я сейчас надую рыбий пуп! – крикнул он им.
Тони придирчиво следил, как приятель накачивает воздухом пузырь.
– А-а, знаю, – сказал он пренебрежительно. – Только какой это пуп,это пузырь.
Его поддержали Зик и Сэм, но Рекс и слушать не хотел о том, что пузырь называется пузырем.
– Нет, пуп, – упрямо повторял он.
– Сам ты ПУП, – выкрикнул Тони, складываясь пополам от смеха.
– РЫБИЙ ПУП! РЫБИЙ ПУП! – взвизгнул, дразня его, Сэм.
– РЫБИЙ ПУП! – вступил в презрительный хор голос Зика.
Он ошарашенно поглядел на хохочущие лица насмешников, повернулся и, жестоко обиженный, с ревом пустился домой. Так он получил прозвище, кличку, приставшую к нему на всю жизнь, она увязалась за ним в школу, прокралась в церковь, тащилась за ним по широким земным океанам, словно жестянка, привязанная к хвосту дворняги. Скоро он к ней привык, а со временем уж и не вспомнил бы, откуда она повелась. Просто он стал Рыбий Пуп и отзывался на это прозвище не раздумывая. Для друзей он постепенно стал Пуп,и все…
II
В первый раз Пупа послали с поручением в город, и он пробирался по улицам почти что крадучись, стараясь держаться поближе к домам, стать как можно незаметнее. В правом кулаке у него была зажата записка, которую мать доверила ему отнести в похоронное бюро и передать отцу. Эх, и удивится же папа, когда увидит, как сын входит в дверь его заведения совсем один… Когда он проходил мимо какого-то проулка, послышался окрик:
– Эй, малый!
Он остановился, переминаясь с ноги на ногу, не сводя глаз с белого человека, который стоял, разглядывая его. У него за спиной, на земле, стояли на коленях еще трое.
– Слушай, отвяжись ты от негритенка, – сказал один.
– Поди сюда, малый! – позвал его тот, который стоял, выпрямясь во весь рост.
– Нет, сэр, – мотая головой, сказал Пуп.
Сердце у него колотилось. Бежать? Стоять на месте? Отец всегда учил его держаться с белыми почтительно, если уж приведется иметь с ними дело. И вот первый раз в жизни он очутился с ними один на один. Тот, что его позвал, уж двинулся к нему, а он все глядел, топчась на месте, но, когда белый оказался шагах в пяти, круто повернулся и с воплем: «Нет!» – кинулся наутек.
Одним прыжком белый настиг его, схватил, поднял в воздух; он бешено вырывался, чувствуя, что теперь есть все причины сопротивляться.
– Нет! Не хочу!
– Тихо ты, черный! Никто тебя не обидит, – сказал мужчина, опуская его на землю, но все-таки крепко держа за руку.
Он попробовал вывернуться, но белый шевельнул пальцами, и по ладони полоснула боль.
– Мне мама велела…
– Ничего. Всего делов-то на минуту. – Человек говорил отрывисто, сухо, в его голосе не было угрозы.
У него чуть отлегло от сердца. Человек подвел, вернее, подтащил его туда, где на коленях стояли трое, а между ними на земле лежала зеленая горка бумажных денег. Боясь вздохнуть, он смотрел на беспросветно белую белизнуих кожи, на серые, голубые, карие глаза, на волосы у них на голове, черные, рыжеватые, белобрысые. Никогда еще он не видал белых людей так близко, они были похожи на заводных кукол, только огромные, и угадать, как они поведут себя, было невозможно.
– Нед, отпусти ты, Христа ради, ниггера, – брезгливо процедил один.
– Он мне принесет удачу, этот черный, – сказал человек, который держал его за руку. – Он маленький, он еще не играл в кости. – Человек наклонился к нему и спросил: – В кости играл когда, черный?
Рыбий Пуп смотрел в голубые глаза, и ничего по ним нельзя было разобрать. Не очень понимая, что значит играть в кости, он решил на всякий случай отмолчаться.
– Язык проглотил, черный?
– Н-не, сэр, не знаю я, какие еще кости. – Он с трудом подбирал слова.
– Как раз что надо. Будешь кидать за меня.
– Нет, сэр, – пролепетал он.
– Не нет, а да, – сказал белый.
– Да, сэр, – поправился Пуп.
– Ниггеры на свет родятся с фартом. Ты еще не играл в кости, стало быть, весь твой фарт при тебе, непочатый.Вот я и позаимствую чуток.
– Я домой хочу, – разрыдался он.
– Вот тебе пятак, черный, – сказал человек.
Он протянул монетку, и потоки слез обратились в ручейки. Когда тебе дарят пятаки, тебя наверняка не обидят, во всяком случае, те, кто его одарял пятаками, не обижали его никогда.
– Тебе годов-то сколько, черный? – спросил человек.
– Шесть, – шепотом ответил он.
– Тогда твой фарт при тебе, целехонький.
Пуп сморгнул слезу; что-то в нем было нехорошее, в этом слове «фарт», чем-то оно перекликалось с другим словом, которое один мальчик сказал при нем в школе, а учитель потом вымыл этому мальчику рот с мылом. Он попробовал отвертеться:
– Нету, сэр.
– Нет, при тебе, ты просто не знаешь. Ну давай-ка, кинь.
Видеть кости ему уже приходилось – в задней комнате похоронного бюро, в руках людей, которые работали у отца, только он ничего не смыслил в самой игре. Все же он послушался, стал на колени.
– Бери кости, черный, – сказал тот, что его держал.
На дрожащую ладонь его правой руки упали кости. Человек швырнул на землю пачку зеленых бумажек.
– Ставлю сотню. За меня бросает черный.
Другие тоже положили на землю деньги.
– Готово, черный. Встряхивай да бросай.
Его слепили слезы; он ничего не понимал; он затряс головой.
– Ну тебя, Нед, к свиньям собачьим! Я выхожу из игры! – вскричал один, поднимаясь с земли.
– Выдь попробуй, я из тебя душу выну, – сказал человек. – Чтобы я упустил такой случай отыграться!
– Да ревет же ниггер, черт его дери…
– Когда черный ревет, значит, его удача при нем, – сказал человек, который держал его. – Эти слезы все равно, что кровь у девки, когда ее порушат. Она нетронутая еще вся, его удача. Бросай кости, черный.
Рыбий Пуп чувствовал, что рука не слушается его.
– Бросать не умеешь, что ли?
– Ага, сэр, – всхлипнул он.
– А ну, дай-ка сюда. Теперь гляди. – Человек взял в руку кости, встряхнул их и пустил с ладони по утоптанной земле.
Усеянные точками кубики покрутились и легли неподвижно.
– Неужели не можешь так?
– Могу, сэр, – шепнул он, вновь ощущая кости на ладони.
– Ты, черный, часом не левша?
– Нет, сэр.
– Потому что если левша, то не бывает фарта. Ну, бросай.
Он бессильно махнул рукой и уронил кости наземь, глядя, как они вертятся, мелькая белыми, прошитыми расплывчатым пунктиром боками, пока не улягутся окончательно.
– Семь!Чтоб я пропал! – взревел человек, сгребая деньги и запихивая их в карман.
– Все, я кончаю! – сказал другой. – Хочешь, бросай сам, не хочешь – игры не будет!
– За меня кидает черный, – сказал человек, который его держал. – Деньги я вроде ставлю свои, нет?
– Ладно уж, – отступил несогласный. – Сколько ставишь?
– Четыре сотни, – сказал человек.
На земле снова выросла горка зеленых бумажек.
– Валяй, черный. Кидай.
Обмирая от страха, Рыбий Пуп зажмурился и бросил, чувствуя, как кости, щекоча ему кожу, скатываются с пальцев на землю.
– Одиннадцать! – закричал тот, который его держал. – С ума сойти!
Пуп открыл глаза и увидел, как человек схватил деньги и засунул их в карман. Один из белых побагровел от злости.
– Убери ниггера с глаз долой, пока я его не удавил.
– Тронь только. Я тебя сам удавлю, – сказал человек. – Ставлю восемь. Кто кроет?
На землю полетели зеленые бумажки.
– Я, видимо, – вздохнул один.
– Крою тебя, – сказал другой.
– И я с вами, – процедил третий.
– Еще раз будет семь или одиннадцать, ниггер, – пожалеешь, что на свет родился, – сказал один.
– Ладно, черный, бросай, – сказал тот, что держал его.
Рыбий Пуп поболтал крапчатыми кубиками и метнул их с ладони; они покатились и замерли.
– Восемь, – разом вырвалось у троих.
– Вот ты как, черный, – сказал человек.
Понимая, что сделал что-то не то, он вновь расплакался.
– Бросай, чего ждешь, черный?
Рыбий Пуп смешал кости и кинул, кубики покатились по земле и стали.
– Шесть, – хором выдохнули трое.
– Бросай, свиненок чернорожий, – крикнул один.
Пуп тряхнул рукой, размахнулся, и кубики черными точечками уставились ему в лицо.
– Девять, – пропели трое.
– Я хочу домой, – жалобно попросился он сквозь слезы.
– Не выкинешь еще восьмерку, шею сверну, – сказал человек.
Полуслепой от слез, он погремел кубиками и швырнул их на землю.
– Пять, – хмыкнул человек.
– Бросай, ниггер!
Он встряхнул кости и выпустил их из рук.
– Десять, – объявили трое.
– Чего стал, черный! Не задерживай!
На этот раз, едва кости легли, раздался рев:
– ВОСЕМЬ!
Он увидел, как его поработитель сгреб к себе деньги. Теперь все четверо стояли на ногах. «Тьфу!»– услышал Рыбий Пуп. Горячий плевок угодил ему в лицо, он поднял руку и, плача, принялся размазывать его по щеке. Один из белых нацелился было дать ему пинка ногой, но его покровитель оттолкнул обидчика в сторону.
– Не замай мою удачу, сволочь! – прорычал он.
– Сказано, убери ниггера с глаз долой! – гаркнул один.
Заступник сунул ему в руку доллар.
– Ладно уж, беги, черный!
Он вытаращил глаза, боясь поверить, что его отпускают на свободу. Потом повернулся и пустился бежать, слыша, как за спиной крикнули:
– Не тронь ты его!
Под ноги ему шмякнулся кирпич, перевернулся, проехал по пыли. Рыбий Пуп домчался до перекрестка, споткнулся и юркнул за угол.
Белые скрылись из виду, а он все бежал. Соскочил с тротуара и очертя голову вылетел на мостовую. Рявкнул автомобильный гудок, по бетону визгливо скрипнули шины, и внезапно, преградив ему путь, невесть откуда возникла черная машина. Он стал как вкопанный, тяжело переводя дух, часто моргая. Из окошка машины высунулось лицо белого, мужской голос крикнул:
– Куда лезешь, ниггер, разрази тебя? Смерти захотел?
Он глотнул и снова пустился бежать. Когда до отцова заведения оставался один квартал, он замедлил шаги, дрожа, мокрый от пота. Ой, мамочки, нельзя, чтобы отец увидел, что он плачет… Он стал тереть глаза кулаками, соображая, как будет отчитываться за свой доллар. Если сказать правду, отец, скорей всего, выдерет. Нет, он скажет, что нашел. Он увидел, что отец, поджидая его, стоит у дверей.
– Елки зеленые, Пуп, куда ты подевался? – озабоченно спросил он. – Как мы с мамой уговаривались, ты уже час назад должен был выйти из дому.
– Никуда, просто гулял по улицам.
Отец, который сам читать не умел, пошел с запиской в заднее помещение к бальзамировщику, чтобы тот разобрал, что в ней написано, а Рыбий Пуп пока присел отдышаться в конторе, но стеснение в груди не проходило. Отец вернулся, складывая записку.
– Стало быть, шел один от самого дома, так?
– Ага, пап, – сказал он, глядя в сторону.
– Не боязно было?
– Да нет, – соврал он.
– Ну, сын, вот тебе доллар, – сказал отец. – Отдашь маме, скажи, пусть сбережет для тебя. Растешь ты, брат.
Он взял доллар, думая, как быть с тем, который у него в кармане.
– Что надо сказать, когда тебе дали что-нибудь?
– Спасибо, папа. – Он поглядел себе под ноги, потом позвал тоненько: – Пап…
– Чего, сынок.
– Что такое «кости»?
– Кости? Это игра, Пуп, на деньги. Ты смотри, никогда в нее не ввязывайся. Просадишь весь капитал. Ха-ха! А чего это ты спрашиваешь?
– Да так, интересно. Но ведь когда один проиграет, другой, значит, выиграет? Разве нет?
У отца отвалилась челюсть, он покрутил головой.
– Точно… Ох и башковитый ты парень, Пуп!
– А «фарт» – это что, папа? – Его голос прозвучал растерянно, боязливо.
– Фарт? Фарт – это удача, это когда тебе что-нибудь отломится за здорово живешь, – посмеиваясь, полублагодушно, полурассеянно сказал отец.
– А могут у человека украсть фарт?
– Если и могут, ты о том не узнаешь, а когда узнаешь, будет поздно.
Наступила тишина.
– Возьмешь, например, и найдешь доллар на улице, а, пап?
– Да, Пуп, это будет самая настоящая удача.
– Тогда у меня удача, я нашел, – тихонько соврал он, вытаскивая доллар, который ему дал белый.
– Ба, теперь у тебя целых два. – Отец взглянул на него недоверчиво. – Где, говоришь, ты взял этот второй доллар?
– Я же сказал, на улице…
Отец смотрел на него в упор.
Пупа вновь пробрала дрожь, он чувствовал, что все его вранье можно прочесть по глазам.
– Сын, ты ведь не у мамы взял этот доллар, правда?
– Ой, что ты, – испугался он, удрученный тем, что его заподозрили в воровстве.
– Тогда откуда он у тебя?
– Нашел в подворотне.
– Обронил кто-нибудь, – задумчиво сказал отец. – Ты спрашивал, не потерял кто?
– Не, пап. Да там и не было никого, только какие-то белые…
– Они-то видели, как ты его подобрал?
– Ага, – не моргнув, соврал он опять.
– И не сказали ничего?
– Сказали, надо же, какой фарт – и больше н-ничего, – запинаясь, проговорил он.
– А-а, вот ты почему спрашивал, что значит фарт, да? – отец усмехнулся. – Ты, Рыбий Пуп, малый не промах. Оставь себе этот доллар. Белый обронил, ты нашел, стало быть, от его фарта кое-что перепало тебе, понял? Кто знает, вдруг да ты из тех, кому в жизни бывает удача. – Он нахмурился. – Значит, никто ничего не говорил, когда ты подобрал этот доллар?
– Не-а, – соврал он, а дрожь в правой руке все не унималась.
– Ну и ладно, сынок. Назад доберешься один?
– Доберусь, – сказал он, пряча деньги в карман. Идти было страшно, но и признаться, что страшно, – тоже.
Отец довел его до тротуара. Он свернул за угол, и тут же ему перехватило горло, он зашмыгал носом, беззвучно, без слез. Ему пришлось врать отцу, ради отца, ради себя – хорошо хоть, что он врал не напрасно.
