Текст книги "Долгий сон"

Автор книги: Ричард Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

– А меня зовут Мейбелл, – сказала черная.

– Меня – Бет.

– В Дугласовской учишься? – спросила Глэдис.

– Ага, правда, недолго осталось.

– Кончаешь? Я тоже там кончала, четыре года назад.

– Не совсем так. Бросаю. Только пусть это будет между нами.

– Ох, я тебя понимаю, – смеясь, сказала Глэдис. – Сама была рада без памяти отвязаться от этих чертовых учителей.

– Чем же они тебе насолили?

– Познакомимся получше, скажу, – с горечью ответила она.

– Нет, ты скажи сейчас, – попросил он, наклонясь к ней ближе.

Она взглянула на него, помолчала и решилась:

– Учитель английского сделал мне ребеночка, – прошептала она ему на ухо. – Это он мне так хорошо объяснял про глаголы…

– Джефферсон?

– Он самый, подлец, – сказала она, глядя куда-то мимо печальными глазами.

Она нравилась ему все больше; она была не так хороша, как Глория, и все же он находил в них что-то общее. Во взгляде ее карих, влажных, почти неизменно опущенных глаз была боль и покорность судьбе, от всего ее облика веяло усталостью много испытавшего человека. Она по-хозяйски просунула руку ему под локоть.

– Потанцуем, не хочешь?

– Давай. – Рыбий Пуп повел ее на середину зала.

Прислушиваясь не столько к музыке, сколько к прикосновениям партнерши, Рыбий Пуп не обратил внимания, что Зик пошел танцевать с Бет. Обернувшись, он увидел, что Мейбелл сидит в одиночестве, заметил, как она вынула сигарету из его пачки. Музыка кончилась, и, ведя Глэдис назад к столику, он крикнул:

– Брюхан, еще четыре пива!

– Сию минуту! – отозвался из-за стойки Брюхан.

– А как же я? – с вызовом спросила Мейбелл, глядя ему прямо в глаза.

Над столиком повисла напряженная тишина. Мейбелл оказалась лишней, и по какой причине – было яснее ясного. С виноватым чувством Рыбий Пуп глядел в ее выпученные, налитые кровью глаза.

– То есть, я хотел сказать, пять бутылок, Брюхан! – поправился он.

– Не надо! Подавись своим поганым пивом! – Мейбелл презрительно скривила толстые губы.

– Мейбелл, – укоризненно сказала Глэдис, – мальчики выбрали, кого им хочется…

– Катись ты к дьяволу, сука белесая! – с неожиданной яростью завизжала Мейбелл и, вскочив из-за стола, с грохотом смахнула на пол бутылки. – Я не слепая покамест! Вижу, что выбрали! Польстились на белое мясо! Только вы-то шлюхи – не белые! Ниггеровыдочки, как и я! Просто им белей вас взять неоткуда, они и выбирают, что хотя бы похоже! – Она резко обернулась к Зику и Пупу. – Если вас так уж тянет на белое, что ж вы не ходите на тот конец города, там однимтолько беленьким и торгуют. Не хотите говорить? Тогда я вам скажу! Боитесь, что убьют, как собак! Сидишь с ними, сволочами, а они на тебя взглянуть гнушаются, сами черней гуталина, а подавай им желтое да белое!

– Но ты-то, Мейбелл, – черная, – через силу улыбнувшись, сказала Бет.

– И горжусь этим! – вскинулась Мейбелл.

– Тебе только и осталось,что гордиться, – негромко сказала Глэдис.

– Эй, что у вас тут за шум? – Брюхан поставил перед Мейбелл бутылку пива и тяжело затопал обратно.

Мейбелл перевернула бутылку вниз горлышком, и пиво пенной струей хлынуло на пол.

– На, лакай, – ядовито бросила она Пупу.

– Не стыдно, Мейбелл? – сказала Бет. – Выливаешь чужое пиво…

– Напилась и завидует, вот и все, – сказала Глэдис.

– Кому – тебе, белохвостая сука? – злобно огрызнулась Мейбелл. – Никогда в жизни я тебе не позавидую.

Звуки буги-вуги умолкли. Рыбий Пуп еле сдерживался, в руки ему словно вставили стальные пружины – подняться бы сейчас и двинуть эту девку кулаком по потной черной роже. Все понимали, что происходит, он это знал, но зачем говорить об этом вслух. Стыдно, когда про такое говорят вслух.

– Дай людям быть, с кем им нравится, – прорычал он.

– Во-во! – немедленно подхватила Мейбелл, нагибаясь к нему через стол и брызжа пьяной слюной. – Дали ему белые Джимом Кроу по черной заднице, так нет же, ему все мало!

– Шла бы ты, а, Мейбелл? – сказала Бет. – Уши вянут от этих разговоров!

– Я здесь такое же право имею находиться, как ты, желтая тварь! – визжала Мейбелл.

– Я тебе не тварь. – Бет встала.

– А я и не говорю – тварь. Я говорю – желтаятварь!

Зик потянул Бет обратно на стул.

– Убирайся, черная зараза, чтоб я тебя больше не видела! – крикнула Бет.

– Верно! Черная! – пронзительно вопила Мейбелл. – И кабак этот – для черных! Не нравится здесь – ступай в кабаки для белых… что не идешь? А то, что ходу нет! И рада бы, да не подступишься!

– Черт знает что, – буркнул Рыбий Пуп. – С меня хватит.

– А ты не стесняйся, сердечный! – мигом перекинулась на него Мейбелл. – Я хоть и женщина, но с таким, как ты, справлюсь, будь спокоен!

– Брюхан! – позвал Рыбий Пуп.

– Зачем беспокоить человека? – не унималась Мейбелл. – Самому, что ль, слабо?

– Я здесь! – Брюхан вперевалку подошел к столику, глаза его смотрели недобро. Он тоже был черный. – Что тут у вас стряслось?

– Уберите отсюда эту девку, покуда я ей не съездил, – сказал Рыбий Пуп.

– Съезди! Попробуй только!..

– Не хотите, чтоб она сидела за вашим столиком? – спросил Брюхан, хотя спрашивать было излишне.

– С нами уже сидят две девочки, – беспомощно объяснил Зик.

– Девочки? – на весь зал разнесся полный яда голос Мейбелл. – Ха-ха! Скажи лучше – проститутки! – Она повернулась к Бет. – Я – проститутка, и ты – такая же! – Она опять обратилась к Зику: – Все у нее то же самое! На ощупь – одно и то же. Одинаковая сласть. По-твоему, у ней все лучше, потому только, что белей,так ведь не белое все равно. Своего же цвета стыдишься! Заклинилисьна белом, дураки черные, вот и хапают, что для них понаделали белые в Черном поясе! Валяйте, подонки, подбирайте объедки после белых!

– Все, Мейбелл, хватит, – спокойно сказал Брюхан.

– Ты еще будешь на меня гавкать, черный пес, – набросилась на него Мейбелл.

Кинув поднос, Брюхан подскочил к ней, ухватил одной рукой за шиворот, другой – за ногу и без особой натуги вскинул вверх.

– Опусти сейчас же! – визжала Мейбелл, барахтаясь и молотя руками воздух.

– Вышвырни отсюда эту стерву! – крикнул кто-то.

– Вышвырни вон! – подхватили другие.

Держа Мейбелл на поднятых руках, словно подушку, набитую перьями, Брюхан пошел через зал. Мейбелл брыкалась и рыдала, барабаня кулаками по его спине. С клавиш рояля опять полетели звуки буги-вуги. Один из официантов, забежав вперед, открыл Брюхану дверь, и тот стал спускаться по лестнице.

– Пошла вон, и, пока не протрезвишься, чтоб не показывалась! – донесся голос Брюхана. Хлопнула дверь, и он вернулся. – Нализалась, и все дела.

– Язык у нее без костей, – сказала Глэдис.

– Выпьем-ка лучше еще пива, – сказал Зик.

– Точно, – поддержал его Рыбий Пуп.

Тяжелой поступью подошел Брюхан, неся еще четыре бутылки.

– Ну, порядок теперь?

– Нормально, – сказал Рыбий Пуп.

Но понадобились еще три бутылки, чтобы смыть изо рта привкус услышанного от Мейбелл. После он уже был под хмельком, и ему стало все равно, и в самое время Глэдис, прижавшись к нему, когда они танцевали, спросила шепотом:

– Пойдем со мной, хочешь?

– Деньжат при себе маловато, девочка.

– Я тебе ничего не говорила про деньги. Приходи ко мне почаще, больше мне ничего не надо. Я ведь одна…

– Договорились, пойдем. Ты мне нравишься.

– И ты мне.

– Живешь далеко отсюда?

– Две минуты ходу.

Рыбий Пуп обернулся к Зику.

– Мы пошли!

– Мы тоже уходим, – сказал Зик.

Рыбий Пуп расплатился за пиво, и они вчетвером вышли наружу, щурясь от солнца. Вышли и остановились от неожиданности. Черная Мейбелл, откинув точеную черную голую ногу, согнутую в колене, уютно положив голову на полную руку, лежала ничком на траве, куда ее бросил Брюхан. Толстые губы ее приоткрылись, щеки увлажнились от пота, она похрапывала, и солнце било ей прямо в лицо.

– Господи! – вырвалось у Бет.

– Брюхан! – позвала Глэдис.

Брюхан показался на пороге.

– Забери эту поганку с солнца, – скомандовала Глэдис.

Брюхан глянул и почесал в затылке.

– Черт, а я думал, она ушла! А она – нате вам, где ее кинули, там и уснула… Лежит себе, отсыпается – чистый младенец, верно? Проснется, будет как шелковая.

Он взял Мейбелл на руки и потащил в дом.

– Бедненькая, – сказала Глэдис и, обняв Пупа за пояс, пошла с ним по тропинке.

– Ой, а учебники! – воскликнул Зик, останавливаясь.

– Ничего, полежат пока у Брюхана, – сказала Глэдис. – Не волнуйся. Никто не стащит ваши учебники, потому что никто здесь никогда не читает…

XVIII

Рыбий Пуп проснулся. В затененной комнате стояла тишина, и, вдыхая теплый сырой воздух, он услышал, как по дранке барабанят капли дождя. В необъяснимой и внезапной тревоге он приподнялся на локте и огляделся кругом.

– Пуп, – долетел до слуха знакомый шепот.

– Глэдис. – Он облегченно вздохнул. – А я не сразу понял, где я есть.

– Хорошо дремалось?

– Угу. – Он зевнул.

В теплом сумраке его взгляд остановился на ее белокожем лице, на ее губах, еле тронутых грустной улыбкой, которую нечасто удавалось вызвать даже ласками, – улыбкой, рожденной, казалось, не радостью, а скорее неизбывной скорбью. На ней были только нейлоновые трусики, а в тусклом свете лампочки бутонами рдели соски на ее крепкой груди. Никогда и ни с кем он не знал такого покоя, как с нею, а между тем посреди этого покоя что-то неизменно точило его.

– Спал как убитый, – сказала она.

– Очень устал.

– Я люблю смотреть, как ты спишь, – тихо сказала она.

– Да? Интересно. – Он вскинул на нее глаза. – С чего это?

– Не знаю. Ты прямо как маленький, когда спишь.

Он фыркнул и по-кошачьи потянулся в полутьме.

– До сих пор на меня никто не любовался во сне.

– Неужели и впрямь никто? – лукаво спросила она.

– Я бывал до тебя с другими женщинами, Глэдис, но ни с одной не спал. – Он покаянно усмехнулся. – Знаешь, как водится:

 
Ппапамм —
И наше вам,
Мадам…
 

Она засмеялась, не разжимая губ.

– У каждого мужчины есть женщина, которая смотрела, как он спит, – сказала она, глядя мимо него в пространство.

– Если только мама, когда я был маленький… Слушай, а пива не осталось? Пить охота.

– Приберегла для тебя холодненького. – Она вынула из оцинкованного ведра со льдом бутылку пива.

– Умница, – благодарно сказал он. Опорожнив бутылку наполовину, он поставил ее на стол возле кровати.

Глэдис, низко нагнув голову, чинила юбку; освещенные маленькой лампой, стоящей у нее под рукой, блестели шелковистые завитки ее волос, матово золотилась кожа. Рыбий Пуп нагнулся вперед и стянул со спинки стула свои брюки.

– Уже идешь? – спросила она.

Он не ответил. Достал из кармана четыре зеленые бумажки, протянул ей.

– Возьми, девочка, здесь тринадцать долларов… Десять от папы, и еще три выклянчил у матери.

Она встала, взяла деньги и сунула под дорожку на комоде.

– Спасибо, Пуп. Теперь будет чем заплатить за квартиру.

– Мало я тебе даю, я знаю, – сокрушенно сказал он.

Она отозвалась добродушно:

– Я не жалуюсь.

Ничего не было хуже этих минут, когда он давал ей деньги. Хотелось расспросить, хватает ли ей на жизнь – одеваться, есть, платить за жилье, давать матери, которая растит ее незаконнорожденного ребенка, но что спрашивать, если он все равно не может давать ей больше? Он знал, чем она зарабатывает, и гнал от себя мысли об этом, потому что от них был готов проклясть ее. Приходилось довольствоваться тем, что ему, по ее словам, отдают предпочтение. Ссутулясь на краю кровати, он силился превозмочь чувство вины перед нею, потому что не имел на него права. Как случилось, что она, такая красивая, угодила в этот омут?

– Глэдис, а у тебя отец жив? – спросил он вдруг, закуривая сигарету.

– Чего? – Она резко вскинула голову, склоненную над рукодельем, и распахнула ему темную глубину своих глаз. – Да, жив, – и опять согнулась над шитьем.

– И чем занимается?

– Торгует лесом.

– Он что, белый?

– Ага, – сказала она тихо.

– Не захотел взять за себя твою маму?

– Ты что это мне устраиваешь допрос? – В ее голосе слышалось раздражение.

– Я же не знаю тебя, Глэдис, – сказал он с затаенной мольбой. – Встречаемся, а я ничего о тебе не знаю…

– Чтоб белыйженился на черной,да еще на Юге? – Иронический вопрос не требовал ответа.

– Могли бы и на Север податься. – Он старался говорить не слишком запальчиво.

– Он уже был семейный.

– Любил он твою мать?

Она долго не отвечала.

– А чтоэто – любовь? – почти неслышно проговорила она наконец, не поднимая глаз.

– Он здесь в городе живет?

– Ага.

– Видитесь вы с ним?

– Да нет.

– И из семьи его ни с кем не встречаешься?

– Какое там. Они же белые.Я – черная…

– Ничего ты не черная, – сказал он, словно обвиняя ее в чем-то.

Дождь все стегал по крыше. Глэдис поднесла ткань к лицу, перекусила зубами нитку и, отмотав с катушки новую, стала вдевать в иголку, держа ее у самых глаз.

– Хорошо хоть здесь мама, есть на кого оставить ребенка. – Она завязала узелок на конце нитки.

– Я бы на твоем месте уехал на Север.

– Это зачем?

– Зажила бы тогда как хочется.

Она взглянула на него, удивленно приоткрыв рот.

– А я так и живу.

У него оборвалось что-то внутри. Значит, она смирилась с тем, что произошло! Она равнодушна к миру белых, не таит на него обиды за зло, которое он ей нанес. Вот он, не столкнувшись еще, по сути дела, близко с этим миром, уже ненавидит его. А может быть, нет? Ненавидит, когда начинает здраво рассуждать, а когда замечтается – любит… Разве он приставал бы к ней сейчас с расспросами, если б не преклонялся перед этим белым миром, не чтил бы его втайне?

– А где живет твой папочка, не знаешь?

Пальцы Глэдис вцепились в материю, она с горечью засмеялась сквозь плотно стиснутые губы.

– Как не знать, только в субботу ходила к ним обедать.

Он невольно рассмеялся тоже, но резко оборвал смех.

– Слушай, этот учитель, Джефферсон, знал, что у тебя отец белый?

– Что отец белый? – переспросила она. – Знал… Скажи, зачем ты все это выспрашиваешь? Может, я не нужна тебе больше?

– Ты же знаешь, что не в том дело. – Он досадливо поморщился.

Ну да, она боится, что не нужна ему, потому что родилась вне брака, потому что обстоятельства ее рождения свели в ней на нет принадлежность к белым.Он потушил сигарету и растянулся на кровати. Он знал, что ее почти никогда не тревожат мысли о мире белых, – зато его они не покидают. А расспрашивал он Глэдис потому, что и она, и ее мать, и этот, то ли существующий, то ли нет, белый мужчина, который ей доводится отцом, вошли смутными образами в его сознание, и он пытался проследить, каковы связи между этими образами и им самим, его жизнью. В тот первый день Мейбелл спьяну говорила, будто бы черные подбирают объедки после белых, которые сходятся с черными женщинами. По цвету кожи Глэдис была такая же, как белые, а между тем ей было до них дальше, чем ему, – так далеко, что она даже не давала себе труда думать о них. И конечно, учитель Джефферсон склонил ее к сожительству потому, что она почти белая и незаконнорожденная и за нее некому заступиться. Белый мужчина сошелся с черной женщиной, у черной женщины родилась внебрачная, почти белая, дочь, и, так как всем известно, что отец у этой незаконнорожденной, почти белой, девушки – белый, за этой девушкой стали увиваться черные мужчины. И у нее, этой почти что белой девушки, тоже родится незаконнорожденное дитя, за которое тоже не вступится ни белый, ни черный. Мужчин такая девушка себе найдет, мужа – едва ли.

– Тебе бы к закону притянуть этого Джефферсона, пусть бы его заставили заботиться о ребенке.

– Пуп, я ведь со многими гуляла, – откровенно сказала она, вздохнув. – Девочка от него, но как докажешь?Похожа на отца как две капли воды, жена Джефферсона и то про это знает…

Он закурил опять. Что-то станется с дочкой Глэдис? Ведь Джефферсон тоже светлокожий. Вырастет еще одна почти белая девушка, затерянная, как Глэдис, в черном мире.

– Верхний свет зажечь, мой хороший?

– Не надо.

Она встала и пошла в дальний угол комнаты – оттуда, из темноты, она казалась совсембелой. Из-за женщины такого цвета, как Глэдис, убили Криса.

– О чем ты, милый, задумался?

– А? Так, ни о чем.

Лицо женщины на снимке, которым он давился в полицейской машине, улыбалось – Глэдис улыбается редко.

– Глэдис, ты никогда не слыхала про парня, которого звали Крис Симз?

– Крис Симз? – медленно повторила она. – Н-нет… А что?

– Его убили.

– Кто?

– Да белые.

– А-а, это тот! – воскликнула Глэдис. – Нет, я его не знала. Слышать слышала, даже видела один раз. Ой, да ведь ты не знаешь! Я же одно время в прислугах служила у женщины, с которой он встречался…

– Что-о?

– Ну да. Это когда она еще была замужем. А уже после занялась ремеслом…

Ух, до чего он ненавидел это слово. Он предупреждал, что не желает слышать от нее слово «ремесло». И как только она может его выговаривать с таким спокойствием.

– Какая она из себя?

– Что значит – какая? На что тебе?

– Фигурой на тебя похожа?

– Нет. Ниже ростом, полней… Волосы совсем светлые. Пила она без удержу. Потому и муж от нее ушел.

– А мужчин у нее было много?

Глэдис криво улыбнулась.

– Когда занимаешься нашим ремеслом, мужчин всегда много… – Она пристально посмотрела на него: – Зачем ты все это спрашиваешь?..

– И с нашими она тоже якшалась?

– С какими это «нашими»?

– С черными, – многозначительно сказал он.

– По-моему, до этого случая с Крисом – нет. Только для чего это тебе?..

– Выходит, она с Крисом зналась из-за денег?

– В нашем ремесле со всяким знаешься из-за денег, – сказала Глэдис.

Рыбий Пуп допил пиво до дна и опять вытянулся на кровати.

– Зачем тебе понадобилось знать про эту женщину? – спросила она. – Обыкновенная шлюха, ничего в ней нет.

– А я и сам не знаю. Взбрело что-то в голову, – негромко, отрывисто сказал он.

Они замолчали. В парном воздухе стоял монотонный стрекот дождя.

– Глэдис.

– А?

– Поди сюда.

Она отложила рукоделье и подошла к нему.

– Поцелуй меня, – сказал он.

Она нагнулась, и, обнимая ее, целуя ее, он яростно, изо всех сил старался заглушить неясный страх, тлеющий в нем. Если уж суждено, чтобы когда-нибудь и его опалил огонь, то, может быть, исподволь приучить себя к его жару, окунаясь в похожее пламя. Напрасно – вынырнув, он был все так же далек от цели и все так же горел в его крови лихорадочный, гложущий, неуемный страх. Ничуть не меньше прежнего был притягателен и страшен белый огонь.

XIX

После школы, а чаще – после затянувшихся на полдня свиданий с Глэдис Рыбий Пуп сидел в конторе у Тайри, отвечал на телефонные звонки, записывал адреса, по которым нужно заехать за покойником, и говорил Джиму, а Джим в свою очередь давал указания Джейку и Гьюку, водителям катафалка, который одновременно служил и санитарной машиной. Он уже знал, как принимать заплаканных посетителей, печально улыбаться, когда того требуют обстоятельства, изображать на лице снисходительное соболезнование убитому горем клиенту, а между тем толковать о своем:

– Да, что поделаешь, теперь мы должны позаботиться о том, чтоб приготовить ложе…

И он извлекал красочно изданный каталог с цветными снимками гробов и указателем цен.

– Выбирайте, какой вам больше подходит, у нас имеются в наличии любые, я покажу вам.

Новая роль кружила ему голову, давая ощущение власти. Он был полномочным представителем Тайри, и ему это страшно нравилось. Тайри поручал ему заказывать стеклянные кружки и шприцы, канистры с жидкостью для бальзамирования, искусственный дерн для могил, гробы разных сортов, косметику для усопших, женские платья, мужские костюмы и так далее. Кроме того, ему вменялось в обязанность следить, чтобы Джейк и Гьюк не упивались до бесчувствия, пока не справятся с работой.

Всю зиму и весну Рыбий Пуп, забросив занятия, не переставал встречаться с Глэдис. Он знал, что провалится на экзаменах и вынужден будет остаться на второй год. Как-то утром, сидя в «Пуще» с Глэдис и потягивая пиво, он услышал, как открылась дверь черного хода, и, охваченный недобрым предчувствием, повернул голову. Вошли Тайри с Глорией, и его пальцы невольно сжали пивную бутылку. Опасаясь, что его ждет позорное разоблачение при всем народе, он сидел, глядя в одну точку, и старался держаться как можно более независимо. Тайри, нахмурясь, прошел мимо и стал рядом с Глорией у стойки. Рыбий Пуп вздохнул свободней. Он давно ждал минуты, когда откроется его обман, – что ж, вот наконец и выплыло наружу, что он пропускает школу. Слава Богу, что Глэдис не знакома с Тайри и ничего не заметила.

Над столиком навис с непроницаемым лицом Брюхан.

– Тебя просят подойти к стойке.

Рыбий Пуп непринужденно прошествовал через зал. Тайри стоял у стойки, глядя в пивную кружку.

– Здравствуйте, – сказал Рыбий Пуп Глории. – Привет, папа.

– Здравствуй, Пуп. – Глория улыбнулась.

– Ты отсюда куда собираешься? – холодно цедя слова, спросил его Тайри.

– В заведение, пап. Как всегда, – с улыбкой отвечал Рыбий Пуп.

– Чтобы к пяти часам был на месте.

– Само собой. – Он старался говорить как ни в чем не бывало. – Это все?

Тайри не ответил. Ясно, теперь ему выдадут. Он вернулся к своему столику.

– Что-то твой приятель не больно тебе обрадовался, – заметила Глэдис.

– Нет, просто у него дело ко мне, – улыбаясь, соврал Рыбий Пуп.

Спустя немного Тайри вышел, пропустив вперед Глорию.

– Господи, вот мне бы так одеваться, – сказала Глэдис.

– Хороша, правда?

– А этот, кавалер ее, он кто?

– Так, один папин знакомый. – Что ему оставалось, как не врать дальше?

– Не знала, что среди здешних негров есть такие богачи.

– Водятся и у негров денежки, – проворчал он.

Не перестанет ли теперь Тайри давать ему на карманные расходы? Не попросит ли доктора Бруса, чтобы его больше не пускали в «Пущу»?

– Что ты улыбаешься, мой хороший? – спросила Глэдис.

– Да ничего, – сказал он с улыбкой.

– Я тебя знаю, Пуп. Когда ты улыбаешься, что-то не так.

– Почему, все так, – сказал он, продолжая улыбаться.

Он досидел в «Пуще» до четырех часов и медленно побрел в похоронное бюро. Войдя к отцу, он увидел, что Тайри и Джим сидят за письменным столом, склонясь над конторскими книгами.

– Хватит на сегодня, Джим, – сказал Тайри. – Кончим завтра утром. Сейчас мне надо потолковать с сыном.

– Есть, Тайри. – Джим встал. – Пуп, здорово.

– Здравствуй, Джим.

– Как дела в школе?

– Ничего, нормально, – посмеиваясь, соврал Рыбий Пуп.

– Учись, старайся. Дело требует.

Проклятье, даже Джим знает…

Джим вышел. Рыбий Пуп сидел, улыбаясь, – он ничего не мог с собой поделать. Он был напуган и понимал, что сейчас умней всего притвориться, будто он согласен на все, чего бы ни потребовал Тайри. Свесив голову, Тайри все так же сидел за столом. Наконец он резким, пружинистым движением повернулся к сыну.

– Слышал, что сказал Джим?

Не зная еще, велика ли грозящая ему немилость, Рыбий Пуп решил на всякий случай прикинуться дурачком.

– Насчет чего, пап?

– А я думал, на тебя можно положиться, – сурово сказал Тайри.

– О чем ты, папа? – по-прежнему вилял Рыбий Пуп.

– Неужели ты не видел, что я никаких расчетов не делаю без Джима? – беспомощно разведя руками, спросил Тайри жалобным голосом.

– Как же. Видел. Да, он работает на тебя…

– Я не о томговорю, и ты это очень хорошо знаешь!

– А-а… – Рыбий Пуп сделал вид, будто до него только теперь дошло. – Он тебе помогает…

– А ПОЧЕМУ? – загремел Тайри.

Рыбий Пуп знал почему, но говорить об этом вслух было неловко.

– Потому что я неученый! – гневно признался Тайри. – Я плачу ему деньги, чтобы он читал заместо меня…

– Ябуду вместо тебя читать, папа.

– Молчи ты! – крикнул Тайри. – Ты понимаешь, о чем разговор! Я-то надеялся, что в скором времени передам дела сыночку, а сыночек знай себе гоняется за девками! Что с тобой творится, Пуп? – Тайри вплотную приблизил к нему лицо. – Ты что, без бабы уже дня прожить не можешь?

От страха Рыбий Пуп лишился и красноречия, и бойкости.

– Могу.

– Ты с каких пор повадился в «Пущу»?

– Тебе про все уже доложил Брюхан, я не собираюсь отнекиваться, – убито сказал Рыбий Пуп.

– Далеко у вас зашло с этой Глэдис?

– Просто она моя девушка, вот и все.

– Не начинил ты ее, случаем, или еще что?

– Нет. Она хорошая, пап, чистоплотная и…

– Она подстилка, только и всего! – загремел Тайри. – До неемне дела нет! Мне до сынамоего есть дело, до тебя! – Тайри встал и надвинулся на него. – Сколько раз ты прогулял школу?

Рыбий Пуп окончательно смешался – он давно потерял счет пропущенным урокам.

– Хватает, – неопределенно пролопотал он. И поспешно прибавил: – Да я наверстаю.

– Елки зеленые, Пуп! – Тайри сплюнул. Он подошел к окну, посмотрел в него, стоя спиной к сыну, круто обернулся. – Я хотел, чтобы ты получил образование…

– Я получу, папа, – оправдывался Рыбий Пуп.

– Где? В «Пуще»?

– В «Пуще» – навряд ли, – честно сказал Рыбий Пуп. – Это я так, для разрядки. – Он пристыженно засмеялся, отводя глаза.

– Посмейся мне, я тебе шею сверну, паршивец!

– Я не смеюсь, пап. Я виноват. – Он заискивающе улыбнулся и тут же стал серьезным. – Но я возьмусь за ум.

– Пуп, не запускай, Христа ради, учение из-за девчонок, – умоляюще сказал Тайри. – Я тебя стараюсь вывести в люди, а ты топчешься на месте. И тут на белых валить не приходится, сам себе вредишь. Я нанимаю людей думать за меня, а ты этим временем ухлестываешь за бабьем. Я считал, что ты умней… Неужели у тебя нет охоты чего-то добиться в жизни?

– Есть.

– Чего же – за ляжками гоняться? – сказал Тайри с презрением. – На это особой грамотности не требуется… Крепко ты меня подвел, Пуп. – У него сорвался голос.

Тайри был недалек от слез, и это проняло Пупа, как ничто другое.

– Я тебя не подведу, папа, – сказал он горячо. – Клянусь тебе.

– Что ж ты теперь думаешь делать? – спросил Тайри с несвойственным ему оттенком безнадежности.

– Я исправлюсь! Прямо с сегодняшнего дня! – уверял Рыбий Пуп.

– Беседовал я с директором школы, – сказал Тайри. – Говорит, ты завалишь экзамены за этот год. Он думал, я тебя забираю из школы и хочу определить к себе на работу. Знаешь, Пуп, и разжевать можно за другого, и в рот ему положить, но глотать человек должен сам. Хочешь прожить всю жизнь черным забулдыгой – я этому помешать не в силах.

– Папа, я сию минуту сажусь заниматься. Ничего больше не нужно говорить, я все понял.

– Все в твоих руках, сын, – сказал Тайри, беря шляпу. – Не меня ты дурачишь, имей в виду, – ты себя же оставишь в дураках… – Он глотнул и покачал головой. – Ну, я пошел… До вечера.

– Ага. А я буду сидеть заниматься.

Тайри ушел. Рыбий Пуп сел за стол и загляделся в пустоту. Да, сейчас он начнет заниматься. В коридоре раздались чьи-то шаги. Он оглянулся. В дверях стоял Джим.

– Пуп, – окликнул его Джим.

– Да, слушаю, – небрежно уронил Рыбий Пуп.

– Малыш, я не хочу вмешиваться, но все же иди-ка ты давай в школу и…

– Я и так собираюсь ходить в школу, Джим, – отрезал он.

– Если ты не кончишь школу, не получишь лицензию, ты не сможешь повести отцово дело…

– Да знаю я, – досадливо сказал Рыбий Пуп.

– У тебя хороший отец…

– Слушай! – взорвался Рыбий Пуп. Вся злость, которую он сдерживал в присутствии Тайри, обратилась сейчас против Джима. – Ты хоть и образованный,а работаешь на папу! Вот и я буду нанимать таких, как ты, чтобы вели за меня дело!

На щеках у Джима обозначились желваки.

– С тобой бесполезно говорить. – Он вышел.

Катись он, этот Джим… Рыбий Пуп раскрыл учебник по государственному устройству и принялся бессмысленно водить глазами по строчкам. Вспомнилась Глэдис, какой он видел ее сегодня утром. Он вздохнул, помедлил немного, потом снял телефонную трубку и набрал номер.

– «Пуща». Брюхан у телефона.

– Брюхан, это Пуп. Глэдис у вас?

– Нет. Вышла только что. Сам знаешь… скоро будет.

Он передернулся, ужаленный ревностью, понимая, что означает ее отсутствие.

– Передайте, когда вернется, что я ее через час буду ждать на углу Боумен и Розовой. Ладно?

– Угол Боумен и Розовой. Хорошо. Все?

– Все.

Он положил трубку, взял шляпу и постоял в нерешительности.

– Джим! – позвал он.

Джим подошел к дверям конторы.

– Я ухожу.

– Как знаешь. – Джим отчужденно взглянул на него и покачал головой.

– Ну и черт с вами, – прошептал Пуп себе под нос и вышел на улицу.