Текст книги "Химеры просыпаются ночью"

Автор книги: Райво Штулберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

Ну а расхожие артефакты можно продать сразу в баре. На них не написано, забрал ли ты их у аномалии честно, либо…

Через пару шагов дозиметр начал потрескивать. Мох. Бурый такой, как ржавчина. Растет прямо на тропинке и ужасно радиоактивный, впитывает в себя всякую дрянь, будто губка. А еще там несколько аномалий расположилось – Тунгус про это помнил. Карусель, Вертолет и Термос. И поди ж ты – прямиком на тропинке. Сталкеры по ней постоянно ходили, а теперь придется протаптывать новую. А забудешься – либо Карусель разорвет, либо Вертолет раскрутит и грохнет на землю с высоты пятиэтажки, а то и в Термосе испечешься. На сей раз, впрочем, дождь неплохо их обозначал. А зимой свежий снег сталкеру в подмогу. Жить можно.

А вот Электра в дождь опасна. Током шарахнет за сотню метров. Добрая тысяча вольт решит твою судьбу.

Мерно шелестел дождь. Подкручивало струи в Вертолете.

И тут Тунгус понял, что это никакой не дождь шелестит. Это все тот же шепот. Нет, тут не могло быть никакого Шептуна. Все аномалии знакомы. Но шепот нарастал. И это была человеческая речь. Невнятная, слов разобрать невозможно, но именно человеческая. Секунды две шептало со стороны аномалий, потом со стороны косогора, куда скрылся сталкер в экзоскелете. А затем стало казаться, что зашептало все поле вокруг. Задышало и зашептало, обволакивало будто ватой, и не давало проникнуть никаким звукам извне.

Тунгус поймал себя на ощущении, что ему не хочется сбрасывать с себя этот ровный шелестящий звук. Напротив, возникло желание прилечь, отдаться убаюкивающим шепчущим волнам, раствориться в них, расслабиться, не сопротивляться…

Если б кто-то шел в это время мимо, то увидел, как сталкер на тропинке замедлил шаги, а потом и вовсе остановился. Некоторое время постоял, затем лег прямо на землю, свернулся калачиком, будто собирался уснуть прямо на дороге, и замер. Дождь пошел сильнее и превратился в ливень, но человек на земле не поднялся и не поспешил найти укрытие. Не поднялся он и через час, и через два, и через три. Стая плотей, пробегавшая мимо, весело хрюкнула и принялась трепать его безжизненное тело в грязи. Один мутант оторвал руку и зачавкал в придорожных кустах; другому досталась нога, остальные продолжили дележку добычи, пока не растерзали тело совсем. Только рюкзак не тронули. Так он и остался лежать, втоптанный в жидкую грязь. Закончив трапезу, плоти продолжили путь и скоро слились с черным осенним лесом.

* * *

Капитан вышел из казармы, рядовой у двери отдал честь, но капитан не ответил – торопился. У КПП уже ждал открытый УАЗик.

– Заводи свой вертолет!

Водитель повернул ключ зажигания, УАЗик весело затарахтел.

Когда выехали на дорогу, догнали патруль, возвращавшийся на КПП. Тяжелые, облаченные в запыленные «Скаты», солдаты шли из глубокого патрулирования. За шлемами лиц не видно, но капитан видел их – лица людей, вернувшихся оттуда.

Потом ехали просекой. По разбитой дороге УАЗик завывал второй передачей и едва плелся, капитан порядочно наглотался пыли. Водитель чертыхался на чем свет стоит, а капитан только кряхтел.

Гуляев повернулся к капитану:

– Респиратор бы надели, товарищ капитан.

Тот только отмахнулся:

– Вот как к Копачам подъедем – так и натянем намордники.

Над головой прострекотали две «вертушки». Просто так сразу две не вышлют, где-то по-настоящему заварилось, видимо. От пьяных штабных краем уха капитан что-то слышал про крупную операцию в Лиманске. На кой черт им Лиманск дался? И города ведь нет по-настоящему. Да и найти его еще надо: точных координат у города-аномалии нет, сегодня он здесь, а завтра – и вовсе не известно, в какой степи искать. Так, миф, можно сказать, один. Спьяну, впрочем, чего не наболтаешь. Но правда и то, что в любой разведке и контрразведке учат: водка – вот первый ключ к добыче информации…

Но на вертолете вряд ли в город влететь. Впрочем – опять же, по пьяным слухам – на Большой земле давно готовились некие спецотряды по глубокому внедрению. Этим любая Зона по колено. В это капитан не очень верил: едва ли не с самого начала «разработки» Зоны слухи о всяких спецотрядах возникали регулярно. Правдой пока оставалось лишь одно: как регулярные части с штатным снаряжением патрулировали Зону, так до сих пор и патрулируют. Никаких «Белых стрел», «Голиафов», «Серых барсов» и прочих «Желтых подгузников» нигде воочию не наблюдалось. Так что и вопрос о захвате Лиманска едва ли поднимался всерьез в высоких кабинетах. Ни на каких совершенно секретных картах Генштаба Лиманска, скорее всего, не существует. А в штабах воюют по картам.

От размышлений капитана оторвал натужный скрип тормозов. УАЗик клюнул носом и встал.

Капитан не поверил своим глазам: на дороге лежала мертвая лошадь. Сначала даже подумалось, что это туша какого-нибудь мутанта, но это была именно лошадь. Рыжая.

– Это что еще за…? – Гуляев вылез из машины и стал рассматривать труп.

Капитан немного помедлил, но потом тоже прыгнул в дорожную пыль.

– Лошадь… – растерянно произнес водитель.

– Сам вижу, что не слон.

– Откуда тут лошадям-то браться?..

Вопрос и в самом деле был любопытный. Точнее, ответ на него. Лошадей в Зоне отродясь никто не видел. И кормиться им тут нечем, и вообще…

– Случайно за оцепление забежала, – предположил капитан, – а потом…

Но что потом – тоже было вопросом. Мутанты давно бы сожрали животное, а не стали бы просто убивать, то же самое касается и сталкеров. Конина – мясо для голодной Зоны деликатесное. И это даже если допустить, что лошадь смогла – при самом удачном стечении всех случайностей – миновать все аномалии и хищников.

– Если б сам не увидел, ни за что б не поверил, – покачал головой капитан и первым взялся за задние ноги трупа, – оттаскивать все равно надо с дороги.

Но, как только оторвали круп от земли, в пыль хлынула бурая кровь. Кто-то все-таки смертельно ранил кобылу. Странно только, что вокруг ни кровинки.

– Ах вы паразиты, собачьи дети! – послышался откуда-то сзади отчаянный крик.

Солдаты оторопело смотрели, как из леса выходит взлохмаченный старик. Длинная борода его седыми ошметками разлетелась едва ли не до самого живота, такие же неопрятные пепельно-белые волосы космами развевались в такт ходьбе. Старик изо всех сил бежал к военным и размахивал палкой.

– Стой, дед! – капитан первым опомнился и бросил лошадиные ноги, – стой, стреляю сразу! – и выхватил из кобуры пистолет.

Старик при виде дула растерял часть своей решительности и остановился метрах в пяти от капитана. Но вопить не перестал. Из его полусвязных визгов стало понятно, что он думает, будто военные сбили на дороге его лошадь и теперь пытаются замести следы преступления. «А еще в погонах», – заканчивал каждую свою мысль старик.

– А ну молчать, руки за голову, ноги расставил! – рявкнул Гуляев и, недвусмысленно клацнув затвором, подскочил к деду, и даже для убедительности пнул того дулом в тощий живот. Хотел обыскать карманы, но карманов у старика не оказалось. Одет он был в клетчатую выцветшую рубаху и серые штаны, без карманов. И что самое удивительное – босиком.

– Самосел, что ли? – капитан опустил пистолет, но в кобуру не вернул.

– Чегось? – прищурился старик, медленно поднимая руки вверх, будто пленный.

– Ты здесь откуда?

– А вы сами-то откуда? Небось с антенн с этих? А лошадок все ж нехорошо чужих губить, ай-яй-яй…

– Нет, мы не с Радара… – начал Гуляев.

– Рядовой Гуляев, лишние разговорчики отставить, – оборвал его капитан, – обыщи на предмет документов.

– Да нет у него ничего, товарищ капитан.

– Документы дома, стало быть, – сказал дед, – ну, руки-то можно опускать?

– Да опусти уже, – разрешил капитан, – нет, отец, мы твою конягу не сбивали. Она уж тут была, когда мы подъехали. Ты сам гляди, где она лежит, а где машина стоит.

– А откель я знаю? Может, вы отъехать успели.

– Слушай, дед, благодари, что вообще спешим, а то б взяли и отвезли на пост, пусть там разберутся, кто ты и откуда тут с лошадью со своей взялся. Бери, Гуляев, оттащим – и поехали, а то не доберемся до ночи.

– Погоди, вот погоди у меня, я вот начальству твоему напишу, чтоб знали, как в человека ружжом тыкать…

Но военные уже не обращали на старика внимания. Лошадь уже стала отвердевать, так что требовалось немало усилий, чтоб оттащить подальше от дороги.

Водитель сосредоточенно пыхтел над трупом, а потом поднял глаза… и побелел, отпустил лошадиные ноги, оторопело уставившись за спину капитану.

Тот оглянулся – и сам остолбенел.

Картина на самом деле была жуткая. Взлохмаченный дед по-прежнему стоял от них метрах в пятнадцати, но вот его ручищи – теперь огромные, землистого цвета – тянулись вперед, хватали ладонями воздух, шевелили кривыми пальцами. В ярком солнечном свете все это выглядело так страшно, что сам капитан, повидавший многое, не сразу опомнился. Эти длинные, протянувшиеся на несколько метров, руки, были уже совсем близко, но боевая реакция, пусть и с запозданием, а все-таки не подвела. Капитан дернул из кобуры пистолет и выпустил всю обойму прямо в громадные серые ладони. На той стороне дороги пронзительно заверещали, совсем не по-человечески зарычали, страшные руки упали на землю и быстро потянулись назад.

Тут опомнился и Гуляев. Автоматной очередью скосил старика. Тот упал, но руки, словно живые, продолжали волочиться по пыли, пока не вернулись к своему владельцу и не приняли прежний вид.

Оба военных, не сговариваясь, рванули к машине.

– А проверять не будем, товарищ капитан?

– А чего его проверять? Давай отсюда, пока он еще что-то не выкинул.

Только когда проехали пару километров, капитан первым прервал молчание:

– Да уж, видел я тут всякого, а о таком даже не слышал…

– Если сталкеров поспрашивать, то наверняка что-нибудь расскажут.

– Ага, останавливайся у любой базы и спрашивай. Тебя там и водкой накормят, и про стариков со старухами расскажут, и пулю в лоб не забудут.

– Да сразу что-то не то было. Лошадь эта сначала… Интересно, лошадь хоть настоящая была, или тоже с ним на пару.

Капитан не ответил. А что рассуждать? Зона всякие фортели выкидывает, а сколько еще выкинет…

Поехали молча. Лес расступился, и теперь дорога петляла вдоль буйно заросшего поля. Конечно, бывшего поля. Теперь здесь росло все, что угодно, только не культурные растения. Высокая трава, почти вплотную прилегавшая к дороге, вполне могла скрывать в себе стаю мутантов, поэтому капитан взял в руки автомат и велел ехать быстрее.

– Да уж куда быстрее, товарищ капитан, подвеска спасибо не скажет…

– Сам вижу, а ты все ж поднажми.

Водитель, видимо, только сделал вид, что «поднажал», потому что скорости нисколько не прибавилась. «Надо было пару автоматчиков прихватить, – подумал капитан, – да только все у нас ведь задним умом да в спешке».

– Товарищ капитан, видите?.. – Гуляев показал куда-то вперед.

Солнце било в глаза, поэтому сквозь запыленное стекло капитан не сразу рассмотрел одинокую человеческую фигуру, неровно бредущую вдоль дороги по грудь в траве. Когда подъехали ближе, увидели сталкера в выцветшем камуфляже.

– Во допился чертяка, не соображает ничего, – сказал капитан, – ну-ка, притормози.

– А может хватит на сегодня остановок, товарищ ка…

– Сказал же, тормози.

УАЗик немного обогнал сталкера, только тогда водитель нажал на тормоз. Сталкер даже не замедлил шаг, все так же шатаясь шел вперед с низко опущенной головой. Оружия не видно, тощий рюкзак болтается в правой руке.

Капитан не стал дожидаться, когда сталкер приблизится, и выпрыгнул из кабины.

– Сиди тут, мотор не глуши.

И пошел к сталкеру сам.

– Стой! – капитан вытащил пистолет (обойму успел сменить в машине).

Но сталкер продолжал медленно приближаться.

– И шепчет, и шепчет… – бормотал он, подходя к капитану.

– Стоять, говорю.

– И все он шепчет, и шепчет…

И тут сталкер поднял глаза. Пустые, лишенные всякого смысла, они уставились сквозь капитана. Сам же сталкер продолжал идти. Стало заметно, что в кулаке он что-то держит.

Рука капитана уперлась в грудь странному незнакомцу. Тот остановился. Водкой не пахло. Да и глаза – не под кайфом и не пьян был их обладатель. «Свихнулся», – подумал капитан и разжал сталкеру кулак.

В ладонь упал небольшой артефакт, мягкий, почти желеобразный, зеленоватый, весь в тонких прожилках медного цвета. Такого капитан еще не видел, даже не слышал о таком. Видимо, сталкер очень дорожил им, если даже в таком состоянии не выпускал из руки. Что точно не отпустит от себя сталкер, даже будучи в самом наипьянейшем состоянии, – это свой рюкзак, свое оружие и дорогой хабар. Потому что первое поддерживает жизнь сталкера, второе ее охраняет, а третье составляет ее смысл.

У капитана мелькнула шальная мысль: а ведь артефакт и правда может неплохо стоить… Да и владелец его – хоть голыми руками бери.

И взял. Водитель ничего не мог разглядеть, капитан стоял к нему спиной. И в карман сунул. Быстро пошел к тарахтящей машине.

– Что там? – вопрос Гуляева звучал скорее как дежурный.

А, – махнул рукой капитан, – допился черт, пусть живет дурак. Поехали, а то и так уже опоздали.

Артефакт тепло прижался к бедру, навевая приятные мысли о предстоящей удачной сделке.

* * *

Домой возвращаться не хотелось. Скандалы, хлопанье дверями, слезы… И маму жалко, и отца тоже. Чего не хватает людям? Поженились – так и жили бы себе потихоньку, чай пили по вечерам, телевизор смотрели. Уютно и спокойно. Видимо, человек никогда не будет доволен своей судьбой, какая бы прекрасная она ни была. Иначе зачем все эти миллиарды в банках и яхты? И измены в семьях.

Отец сам далеко не молодчик, как говорится, седина в бороду… Да уж и ушел бы, чем маме нервы трепать. Или у тойвсе прекратил бы давно. Мечется среди двух огней, никак ничего решиться не может.

В какой-то книжке я читал, что мужья не уходят из семьи к любовницам, потому что не хотят менять быт. По мне – так это полная чушь. Уж не из-за котлет по вечерам отец к тойне уходит – это точно. Если любишь, то люби и давай любить другим. Разлюбил – уходи. Я бы точно ушел. Наверное. Но уж точно не стал бы скрываться. Прятаться и врать – это подло и некрасиво.

Я свернул за угол, и ледяной ветер сразу прорвался под короткую куртку. Сумка с учебниками оттягивала плечо, хотелось бросить ее и вообще – все бросить к черту. И эту школу, и дом. Но не сам дом, а тот дом, в который надо возвращаться каждый вечер. Сколько светящихся окон вокруг. И в каждом ли течет неспешная мирная жизнь? Я подумал, что в семье рано или поздно, должно быть, случается война. А на войне бывают жертвы. Только вот победивших нет.

Темный проулок впереди, его надо преодолеть быстро. Но не бегом, чтоб не подумали, что боюсь.

Я шагнул вперед и торопливо устремился к двери подъезда. Каких-то метров сто – и буду в безопасности. Шаги в пустом дворе такие отчетливые. Искоса посмотрел в сторону беседки. Там черно и пусто, никого нет, никто не матерится нарочито громко, не попыхивают огоньки сигарет, не стучит стекло бутылок.

И тут высокая фигура в плечистой кожаной куртке выросла прямо метрах в двух.

– Слышь, притормози!

Внутри похолодело. Вот оно. Неужели и правда… или просто так примотались? А проскочить невозможно, прямо у дверей еще двое. Нет, просто так у двери не встают.

– Чего? – я не сбавлял шагу, хотя все равно идти было некуда. Мелькнула мысль: бежать. Бросить сумку – и деру, пока не выбегу на людное место.

– Стой, урод!

Я рванулся назад, но слишком поздно. Крепкие руки уже держали меня за плечи.

– Ты че, не слышишь, как тебя зовут? Совсем борзый?

– Я нет, не слышал, я думал, не меня…

В горле сипело, в животе стало противно и расслабленно, я подумал, что могу и обделаться прямо сейчас. И правда могу.

– Пацаны выпить хотят. Помоги пацанам.

– У меня и денег нет.

Это было правдой. Если бы были – отдал им все и сразу.

– А ты что, такой умный? Ты что так со мной разговариваешь?

– Да не умный я, я просто говорю.

– А если найду, то все заберу, – голос был наглый и уверенный в себе. В лицо доносился запах спирта.

– Да нет у меня…

– Показывай карманы.

Униженный, я безропотно вывернул карманы и с надеждой посмотрел на дверь. Но там по-прежнему стояли двое. Лампочка была выбита, так что их лиц не было видно. Но, видимо, старше меня года на два-три, лет по восемнадцать-девятнадцать им.

– Ну-ка, скидывай куртку, а вдруг там у тебя потайной какой есть.

Оставалась надежда, что, обыскав, они отпустят восвояси. С меня и правда нечего было взять. Но этот, что передо мной, вывернув куртку, не собирался отдавать. Я робко потянулся за ней, что-то лепеча про мамин подарок, про то, что дома ругать будут. И получил сильный тычок в голову.

– Ты че, а пацаны блин мерзнуть будут? А слышь, ты, у меня вчера такую же увели как раз. Моя куртка, ты че блин совсем борзый стал, пацанов прямо на улице раздевать?

И последовал новый тычок кулаком.

– Да это моя куртка ведь, мне ее мама подарила.

– Да ладно, дай поносить, через неделю блин верну, вот сюда приходи через неделю, отдам.

Я еще сначала подумал, что и правда поносят и вернут. Но всю нелепость такого предположения осознал быстро, когда моя сумка была вырвана из рук, учебники и тетради посыпались в грязь.

– Да пошли уже, – раздался голос со стороны двери.

– Ща. Ты, пацанчик, не боись, вернем все, – бил спиртом в нос голос, – а в мусарню пойдешь, там вон у Лехи отец работает, все равно отмажут. Так что вали отсюда!

И тут я отключился. Но, видимо, всего только на секунду, потому что успел упасть только на колени, в голове звенело.

– Скажи, чтоб деньги вынес, – донесся тот же голос от двери.

– Ду ну на… А то спалимся, он у родоков клянчить начнет.

Я вдруг остался один, стоя на коленях в холодной луже. Под глазом ныло. Кое-как в темноте собрал перепачканные книги, немного отряхнул брюки. Ненавистные школьные брюки от формы. Все одноклассники давно в джинсах щеголяют, а у нас постоянно нет денег. «Вот пойдешь работать, тогда и покупай себе, что хочешь». И никакие просьбы не помогут. Я даже стал ненавидеть слово «купить», потому что знал: в ответ на него польется поток нытья и жалоб. Вот двое брюк школьных и донашиваю. Одни в стирке, в других в школу.

Что скажу маме про куртку, так и не придумал. Когда она открыла дверь, то со сразу накатившими слезами запричитала. В этот момент я ее ненавидел.

– И совсем мать не жалеет никто, я тут на работе губы-зубы испекаю, а он дерется и вещами разбрасывается. И отец его, папня безразличный, кобель такой, хотя бы меня пожалел…

Хотелось зажать голову руками, прижать ладонями уши, чтобы не слышать ничего, никого. Спорить сейчас и что-то доказывать было бесполезно, в такие минуты мать слышала только себя. Почти с отвращением я посмотрел на ее крошечные красные глаза, обвитые сетью морщин, бледные тонкие губы, двигавшиеся в такт слезливым словам. Растрепанные волосы спутались на выцветшем халате, бесформенными клоками охватывали тощие плечи.

Я захлопнулся в ванной и включил воду в полный напор, чтобы не слышать слез за дверью. Посмотрел на себя в зеркало. Еще ничего, только грязный и под левым глазом покраснело. Но синяка быть не должно. Умылся и сбросил сырые грязные брюки. В ванной было тесно и спокойно. Как внутри скорлупы. Двери и стены, где меня никто не достанет, никто не побьет и не унизит. Почему эти трое выбрали именно меня? Просто случай. Пойди я там часом раньше, все обошлось бы. В шесть часов еще светло, так что при свете они напасть побоялись бы. Они же трусы. Они света боятся. И пусть себя там называют, как хотят. Ночными хищниками, бандой волков (почему-то показалось, что они себя как-то вот так называют) – все равно они трусы. Небось, если бы на моем месте громила оказался, не подошли бы. В каратэ записаться – так это равносильно слову «купить».

Я слушал бегущую из крана воду и ждал, когда прекратятся стенания снаружи. Отсюда голос матери казался каким-то подвыванием, но никак не человеческим. Наконец, она умолкла. Я вышел из ванной и прошмыгнул в свою комнату, которая сегодня не казалась такой уж осточертевшей. Здесь, пожалуй, еще лучше, чем в ванной.

Над столом зажегся светлый кружок лампы. Стало уютно и тепло. Из углов приятно проступал полумрак, освещенный островок еще уютнее.

Разложив мокрые учебники по батарее, я прикинул размеры ущерба. Все оказалось не так уж плохо: насквозь не промокла ни одна страница, правда, края у многих разбухли и после высыхания скукожатся, но их можно разгладить утюгом, а грязь потом оттереть насухо. Продать в следующем году книги уже не получится – это хуже. А в школе уже давно не выдают.

Из-за стены голосом Ельцина забубнил телевизор. Потом оттуда стали стрелять, что-то кричать… Я лег на диван и представил, как буду убивать этих уродов у подъезда. Вот бы и правда пушку купить. А что, говорят, что на рынке купить можно, только денег нет. А вот бы пойти в банду, настоящую, не дворовую. Тогда б все уважали и боялись, небось не остановили бы авторитета во дворе и куртку не сняли.

Кстати, куртка. Завтра в школу придется в «аляске» идти. Мать будет орать снова, но никуда не денется. Так до следующей весны и придется ходить в зимней куртке. А если и эту отнимут? Нет уж, теперь буду ходить только днем. Эту «аляску» родители купили с большими уговорами и твердыми обещаниями, что «без троек».

Я снова представил, как мог бы убивать тех, у подъезда.

– Слышь ты, ну-ка подсосал сюда!

– А что надо?

– Ты че, совсем борзый так со мной разговаривать?

– А как с тобой вообще разговаривать, если ты дебил?

– Да ты…

И тут твердый вороненый ствол упирается в уродливое пьяное лицо. Двое у двери хотят смыться, но я их подзываю пистолетом:

– Ну-ка, пыром сюда двигай!

Они безропотно подходят.

– Да ты что, мужик, да мы просто так, пошутили… – начинают канючить.

– А вот вам тоже ради шутки так яйца отстрелю – вот хохма будет.

Они молчат и прикрывают пах.

– Ну так что, клоуны, выбирайте, что вам отстрелить сегодня. Яйца или башку. А если еще раз увижу, то точно башку разнесу. А то сегодня можете и только яйцами отделаться.

– Да не надо… не надо… отпусти нас.

– Тогда башку, – серьезно говорю я и поднимаю ствол прямо на уровне глаз первого.

– Яйца! – визжит тот.

– Руки убери, а то промажу и в башку попаду.

Урод нерешительно дергает руками от паха, но до конца не убирает. Я давлю на спуск. Громкий выстрел, и голова врага исчезает из поля зрения.

– Ты обещал… – бормочет один из пока еще живых.

– Я пошутил, – говорю я и перевожу ствол в лоб другому.

Сердце отчаянно билось, я поймал себя на том, что уже чувствую себя почти отмщенным, даже убив одного, даже просто в мечтах. Но, обведя глазами комнату, вернулся в реальность. Ковер на стене, пожелтевшие обои, стол с лампой. На батарее сохнут учебники, тетради ожидают своей очереди, а еще надо отмывать от грязи сумку.

Около полуночи вернулся отец. Слегка хмельно и заранее агрессивный.

– Опять накобелился! – закричала мать, – Убирайся к той шалаве и чтоб духа твоего не было!

– У директора дочка родила, – загудел отцовский голос, – нельзя было отказаться.

– У твоего директора каждый день дочки рожают!

И послышался шлепок тряпкой. В ответ прозвучал глухой удар кулаком в тело.

– Бей, изверг! – завизжала мать, – бей жену, я на тебя в суд подам!

Но отец уже протопал мимо нее. Мне снова захотелось зажать голову руками, а еще лучше – выскочить к ним и тоже завизжать, чтоб прекратили, чтоб перестали заниматься ерундой, а дали всем нормальным людям нормально жить. Но выпившему отцу лучше было не перечить. Запросто мог двинуть под ребро. Он человек неплохой и даже добрый, но, если выпьет, может озвереть. Раньше за свои пьяные выходки просил прощения, обещал, что больше «ни капли», умолял забыть вчерашнее; а теперь наутро только хмуро молчал и даже не огрызался в ответ на упреки. Вот это угрюмое молчание и было страшнее всего, потому что свой стыд – я знал – он пойдет заливать новой бутылкой. И вечером все повторится снова.

Уж и шел бы к своей, раз с нами жить не хочет. Что всех мучить?

Мама нудно подвывала на кухне, отец включил телевизор на полную катушку, голова раскалывалась, под глазом стало болеть сильнее.

* * *

Снилось мне, что я нашел пистолет, прямо в лопухах на какой-то стройке. И не мог поверить своему счастью. Долго оглядывал его и вынимал обойму. Неужели это и правда? Только вчера мечтал об этом, а тут уже и пистолет имею. Теперь я был всемогущ.

Но потом что-то потянуло из этого прекрасного сна, принялось настойчиво возвращать в реальность. Я изо всех сил стал сопротивляться, понимая, что это только сон, что по ту сторону его не будет ни пистолета, ни отмщения, а я снова сделаюсь маленьким и трусливым. Даже положил пистолет в карман брюк и крепко прижал к бедру, чтобы проснуться вместе с ним. Конечно, ничего при себе не оказалось, я даже был без брюк, а в одних трусах. Со сна подумалось, что вот был бы в брюках…

Среда. Самая середина недели и надо снова подниматься и идти в школу.

В холодной комнате (центральное отопление работало лишь изредка, как и всегда, осенью) тянуло табачным дымом, это отец снова накурил на кухне. Было очень неуютно, как-то прогоркло. Хорошо еще, что никто не узнает моего вчерашнего позора. Я потрогал глаз. Немного побаливает, но даже не припух, значит, синяка нет.

Хлопнула входная дверь. Я прислушался к тишине. Все ушли. Вышел из комнаты, на кухне пусто и дымно. Чайник холодный, в холодильнике только четыре яйца и банка варенья. Есть, впрочем, не хотелось. Я вернулся к себе и порадовался, что не придется выпрашивать «аляску».

Первым уроком информатика. Славка с Петькой обсуждают «видик» с Ван Даммом, что обсуждают остальные – не слышно из-за общего гула в классе. Я смотрю исподтишка на Свету. Ее челка свисает на вздернутый носик и очень ей идет. Может быть, снова не меня посмотрит?

Звонок. Быстро входит Сан Саныч и здоровается. Я по привычке встаю из-за парты, но моему примеру следуют немногие, остальные продолжают болтать и не обращают никакого внимания на учителя. Впрочем, я сижу за первой партой, а потому все прекрасно слышу, что говорит Сан Саныч. Мне нравится информатика. Необыкновенно здорово – сначала печатать что-то на клавиатуре, все эти буквы, цифры, а потом набить заветное RUN – и увидеть, как по экранчику пробегают круги, выстраиваются елочки. Я даже придумал свою программу для проверки дат по истории, только пока не решился подойти к Сан Санычу, чтоб показать. Но было бы здорово, если б по моей программе историчка стала проверять даты на уроке. Пока же опробовать программу не получается. Если Сан Саныч что и загружает нам, то только со своего компьютера; однажды я попробовал ввести одну свою программу украдкой. Это был алгоритм воспроизведения звука взрыва, списанный из вкладки учебника. Как только набрал RUN, радостно замер в ожидании хоть какого-нибудь звука. Вместо этого на экране побежали строчки программы, загруженной учителем, вперемешку с моими. Словом, я тогда перепугался немного, думая, что что-то сломал в учительской программе. Как ни странно, ничего не сломал, никто даже не заметил моего «взрыва». С того случая я оставил идею о подпольном тестировании своих программистских шедевров.

Жизнь в программе текла стройно и понятно. Если что-то не работало, можно всегда найти ошибку и исправить. Ничего не было такого, чего невозможно вернуть назад. За заранее продуманной командой следовало строго определенное действие. Жизнь с той стороны монитора была уютной, интересной. Погасший экран компьютера – это пустота, которая требует, чтобы в нее вдохнули жизнь. Одно нажатие кнопки – и вот уж экран засветился изнутри, весело побежали строчки загрузки. Пусть и черно-белые экраны, а не такие яркие и красочные, как на фотографиях в учебнике, но все равно – жутко интересно.

Вот бы себе в комнату такой компьютер. Я бы сутками напролет придумывал и пробовал всякие программы, не обращая внимания ни на что вокруг. Я даже представлял, куда у себя поставлю монитор, а куда клавиатуру, где будет мое рабочее место.

Только все это мечты. Никогда не будет у меня своего компьютера, и программы никогда я придумывать не буду. Просить родителей купить даже самый дешевый компьютер – и пытаться не стоит. Как-то однажды заикнулся про покупку «видака». Вот скандалу-то было. Причем, как ни странно, самым решительным аргументом была не нехватка денег, а: «И так телевизор старый, а ты еще всякую ерунду к нему подключать будешь». Оставалось опять же – мечтать. А еще иногда ходить к грохочущим ритмами «Ace of Base» видеоларькам и вчитываться в торцы кассет, шеренгами выставленными за стеклом. «Двойной удар», «Терминатор», «Рэмбо», «Снайпер»… Одни только названия звучали загадочно и манили в свой новый, интересный и недоступный мир – мир видео.

Изредка владельцы ларьков включали телевизоры в верхнем углу витрины и демонстрировали прохожим кадры из какого-нибудь боевика. Так я хоть немного прикасался к самим фильмам – будто к настоящему таинству. Странный гнусавый перевод и размытое качество только усугубляло атмосферу таинственности. Это не были фильмы по телевизору, старательно переведенные многоголосыми актерами. С кассет невозмутимый монотонный голос передавал всегда одинаково; и крики о помощи, и бешеную перебранку персонажей.

Но все же компьютеры были важнее. Фильмы снимались заранее, а в программах можно было выдумать что-нибудь свое. У меня уже имелось много задумок, некоторые я даже переносил в тетрадь. Но как воплотить хотя бы часть того, что задумано в голове и записано на бумаге, в по-настоящему рабочую программу? К Сан Санычу подойти то ли стеснялся, то ли боялся; почему-то казалось, что он обязательно высмеет все мои труды и отправит за дверь с каким-нибудь занудным напутствием вслед.

Часто я забегал в книжные магазины и рассматривал там компьютерные журналы и книги. Они стояли на страницах, эти компьютеры, такие большие и красивые, готовые дарить всем купившим их праздник и радость от общения с ними. И все люди, изображенные на их фоне, весело улыбались, а на мониторах красочно рисовались графики, окошки, эмблемы, цветы, космос или автомобили. Увы, я не мог позволить себе купить даже журнал, в котором пишут о компьютерах, чего говорить о самих…

А однажды в торговый центр привезли настоящие ПК-машины. Я увидел их случайно и – остановился, пораженный в самое сердце. В жизни они оказались меньше по размерам, чем представлялись, но все равно – грандиозными и настоящими. Цена меня тогда не смутила – я все равно знал, что никогда не куплю ни один из них. Мне хватало одного только взгляда на белоснежные корпуса, переключатели, загадочные кнопки и лампочки. И клавиатуры были у них совсем не такие, как в школе. Тоже белые, кнопок гораздо больше, ровные и чистые, выстроились они, руки так и тянулись понажимать. Когда же для демонстрации некоторые машины стали включать, я окончательно потерял покой. Такое прежде было лишь в журналах. Тигр на экране или цветок – я видел это сам, на самом деле, не на картинке. У меня даже в горле пересохло от волнения. Уходил я из торгового центра и горько клял судьбу, которая не дала мне ни богатых родителей, ни даже шанса заработать деньги самому.