Текст книги "Химеры просыпаются ночью"
Автор книги: Райво Штулберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)
– Я не уверен, но почему бы и нет…
Захлебываясь от нетерпения и быстрого шага, он сбивчиво объяснил суть своей теории, все больше и больше убеждаясь в ее справедливости.
– Да не может быть, – усомнился Мартинсон, – не знаю. Но проверить можно, попытка не пытка.
– Я уже в пути. Начинайте без меня. Скоро буду.
Маршрутка не подходила мучительно долго, а на самом деле прошло каких-то минуты три. Потом невыносимо медленно переключались светофоры, садились и выходили пассажиры. А в это время… Что происходило в это время в лаборатории? Несколько раз он проверял мобильник, но пропущенных звонков не было. В салоне стояла невыносимая духота, будто в парнике, ослепительно било солнце. Митин распахнул куртку, но все равно порядком вспотел. Наконец, маршрутка остановилась у НИИ.
Не обращая внимания ни на кого и ни на что, Митин влетел на четвертый этаж. В лаборатории спокойно сидел и потягивал чай Михеев.
– Разочарую, коллега, время течет так же ровно как внутри образца, так и за его пределами.
– Как… Что?.. – не понял Митин. – Да вы хоть что с ним делали-то?
– Секундомер совали… – растерянно произнес Михеев.
Митин застонал и опустился на стул. Нет, они положительно были нисколько не умнее студентов.
– Да вы что, всерьез думаете, что течение времени повлияет на скорость вращения шестеренок внутри этой вашей железяки?
Михеев, похоже, и сам уже понял оплошность.
– А где Мартинсон?
– Скоро будет. Отошел на минутку. Ага, вот и он.
Грузно в комнату втиснулся Мартинсон. Митин повторил высказывание насчет шестеренок в железяке.
– А что ты нам предлагаешь? – воззрился на него Мартинсон, – атомный секундомер заказать? Да я даже и примерно не знаю, сколько он стоит. Вот тогда точно все раскроется. «А зачем им для изобретения лекарства понадобился атомный хронометр? А что-то здесь мутно. А вот не потому ли, что их коллега не так давно вернулся сами знаете, откуда? А вот запрячем-ка мы всю их троицу святую сами знаете, куда».
– А ведь он прав, – покачал головой Михеев.
Митин и сам это понимал, но отказаться от столь заманчивой, безумной и, в то же время, красивой именно в своем безумстве идеи не хотелось. Он нервно зашагал по комнате.
– Значит так… Нет… Нет, ускорение времени здесь не при чем. Иначе мы имели бы дело с преждевременным старением кожи, ткани и вообще всего, чего касался образец. Наверняка, этот механизм запускается только когда клетка посылает сигнал тревоги. И действует, должно быть, именно на поврежденные клетки. А когда клетка выздоровеет или новые вырастут, то подается «отбой». А, как? Годится?
– Всякая гипотеза может оказаться фактом, – пожал плечами Мартинсон, – проверить мы все равно пока ничего не можем. Но логика здесь присутствует. Только ускорение времени… не знаю, не знаю. На грани фантастики все это.
– А мгновенное заживление вообще – не на грани ли фантастики?
– Может, просто каким-либо образом ускоряет процессы восстановления, без искажения времени? – предположил Михеев.
– Это уже было, – вздохнул Митин, – если помнишь, мы тогда никаких излучений не зарегистрировали. Клетка сигнал испускала, а образец в ответ молчал. Иначе как бы он ей посылал приказы на ускоренное восстановление. Это не с клеткой напрямую он взаимодействует, а именно через время. А мы видим из своего времени все, что происходит, а там оно ускоряется в этот момент…
– Да понятно, понятно, – перебил его Мартинсон. – Только как это проверить? А на голой теории можно показать все, что угодно.
– А так, стройно получается, – сказал Михеев, – артефакт заживляет раны, но не регенерирует конечности и не сращивает их, так как они никогда и не сращивались, пройди хоть сто лет. Зато то, что заложено в организме от природы, начинает происходить в ускоренном темпе.
– Даже если это и так, то разочарую, – отозвался Мартинсон, – в наших поисках лекарства это окажется нисколько не полезно. Скорее, наоборот.
– Метастазы распространятся мгновенно…
– Именно.
– Да нет же, он разгоняет только поврежденную клетку, а раковые – это совсем другое, с чего бы их ускорять.
– Тоже верно…
– Можно повредить саму опухолевую ткань и понаблюдать за дальнейшим делением.
– А вот это дельная мысль.
– То есть, если процесс их деления будет ускоряться…
– … значит, моя гипотеза имеет право на существование.
– Но от поиска лекарства в этом направлении, скорее всего, придется отказаться.
– Именно.
Через неделю лабораторная крыса с раком головного мозга была распята на лабораторном столе. Мартинсон сделал усыпляющий укол. Потом крысе сбрили шерсть на голове, осторожно провели трепанацию.
– Клетки опухоли совсем еще молодые, – Мартинсон осторожно делал надрезы на пораженном мозге, Митин производил видеозапись, Михеев ассистировал у стола, – наблюдается нейроэпителиальные злокачественные образования. Глиома в лобной трети. Проводится…
Митин почувствовал, как мелко дрожат руки, подумал, что нужно было взять штатив. Но тогда была бы ограниченность в ракурсах…
– …и внедрение Образца номер 1 на поврежденные ткани головного мозга.
Мартинсон пинцетом (руки дрожали и у него, но не так заметно, как у Митина) положил микроскопическую частичку артефакта прямо в рану.
Датчики, еще секунду назад показывающие равномерную картину состояния крысы, вдруг будто взбесились. Давление подскочило до критического, пульс участился до 2000, частота дыхания – до 250. Что-то несомненно происходило. Крыса заметалась в своих зажимах, приходя в себя, но вдруг мелко затрепетала всем тельцем, выгнулась, замерла, словно в столбняке, задрожала еще сильнее и – расслабленно обмякла. Пульс быстро угасал, дыхание упало до нуля. Сердце ее не билось.
Повисло молчание. Такой бурной реакции никто не ожидал.
– Что там? – наконец, прервал паузу Митин, облизал губы.
– Надо делать снимки, пока определенно ничего сказать не могу, – Мартинсон отодвинулся от стола, уступив место за увеличительным стеклом, – но все же стоит взглянуть.
Митин наклонился над трупиком и не поверил своим глазам. Вся черепная коробка крысы была заполнена кровавой массой. Он ожидал какого угодно, но только не такого результата. Что-то в его теории снова не срасталось. Но реакция Образца № 1 оказалась поразительной: мозг крысы был практически уничтожен.
– А наш дружок не так прост, – заметил Мартинсон, – я-то думал, что он только порезы латать может, а он вон каких дел натворил, с ним ухо востро держать надобно. Не ровен час…
– … а я теперь совершенно ничего не понимаю, – покачал головой Митин.
– Эксперимент завершен в 11 часов 52 минуты… – Мартинсон зачитал на камеру стандартный текст процедуры.
Впрочем, одно было совершенно ясно: в поисках лекарства от рака Образец № 1 ничем помочь не может. По крайней мере, на настоящем этапе.
Но всех троих уже, кажется, вовсе перестала интересовать работа в направлении лекарства, они давно переключились на разгадку чудесных свойств таинственного артефакта. Мартинсон однажды так прямо и заявил:
– Баста, никакого снадобья человечество от нас не получит. Мы раскроем загадку дьявола, который спрятался в этом комочке!
– Почему же сразу дьявола? – поинтересовался Михеев. – Вполне может быть, что это Господь направляет и…
– Если б ты бывал в тех местах, откуда родом этот образец, то вряд ли приплел сюда Господа, – перебил его Мартинсон.
После этих слов Михеев только головой покачал:
– Если над одним образцом столько бьемся и столько чудесного в нем запрятано, не представляю, что нашли бы, отправься мы туда специально за артефактами.
– Как хотите, – прогудел Мартинсон, – а я туда больше ни ногой.
– Может быть, еще кто-то со мной захочет…
– Стоп-стоп-стоп! – оборвал его Митин. – Ты хочешь все бросить и в Зону? А как же наша работа? Как же группа?
– Работа и группа никуда не денутся, – спокойно ответил Михеев, – на благо группы и стараемся. После возвращения у нас будет куча артефактов с самыми замечательными свойствами и вполне легально. Ручаюсь, загадок не на одну нашу группу и не на одну жизнь хватит.
Мартинсон усмехнулся:
– Не думаешь ли ты, что там только и делают, что ходят да артефакты собирают? Не все так просто, друг мой. Лучше не спрашивай, как мне удалось протащить хотя бы один образец через оцепление, а ты в облаках витаешь и хочешь припереть сюда целый вагон?
– А что, – пожал плечами Митин, – наглость города, говорят, берет. Сделаем запрос куда надо, что так мол и так – просим содействия в организации научной экспедиции с целью добычи образцов аномального происхождения… И все такое.
– Я думал, что ты просто наивен, а ты, братец, и вовсе дурень, – охладил его пыл Мартинсон, – за периметр не то, что артефакт, иголку не пронести. Даже одежду сжигали, чтоб не просочилось чего сюда, а за попытку протащить артефакт – расстрел на месте. Не шучу. Там, братец, законы военного времени.
– Ну а если по разрешению все-таки?
– Не дадут. И не пытайся даже. А то и чего неладное почуют, меня таскать начнут по всяким кругам ада.
– Да неужели же, – Михеев даже привскочил от возмущения, – неужели же никому ничего не надо, никому не интересно, что там творится и как вообще…
– Интересно, – сказал Мартинсон, – если так горишь желанием помочь человечеству – дуй научным добровольцем, будешь там в железных коробках сидеть посреди поля, артефакты изучать. Бог даст – живым вернешься. И даже не инвалидом.
– А чего это – инвалидом? – насторожился Михеев.
– А то. Руку или ногу вырвет запросто. И скажешь потом, что слава Богу, легко отделался.
– Да ну, а скафандры, детекторы, ты говорил, появились…
– Я тебя уговаривать не стану, я не Митин. Я себя помню: когда загорелся Зоной, из меня эту мысль каленым железом не выжечь было. Так вот и тебе ничего не скажу больше. Хочешь – давай, иди туда.
– Я, вообще-то, думал, мы все втроем туда двинем.
– Да, – всполошился Митин, – если уж и отправляться, то всем вместе. Уж там что-нибудь придумаем.
– Не-е-е, – протянул Мартинсон, – я пас, я пас. Я не самоубийца и не горю жаждой адреналина. Годы, знаете ли, не те уже.
Михеев, похоже, понял, что с этой стороны поддержки ждать не приходится, и перешел в наступление на Митина.
– Ну что, коллега, ветеран наш не желает больше возвращаться на поля былых сражений. Может, тряхнем стариной?
Митин вздохнул:
– Мне кажется, ветеран как раз прав.
– Так что, тоже пас?
– Ты хочешь, чтобы я тебе вот прямо сейчас выдал ответ: хочу ли я рисковать своей головой или еще не готов?
– Можно не прямо сейчас, можно подумать, – согласился Михеев.
– Вот наконец-то – рациональное зерно во всей твоей сегодняшней речи.
– Рациональнее некуда. Я согласен хоть сейчас, хоть не заходя домой – вот прямо в чем есть – туда.
– Не сомневаюсь. Только ты уже наверняка все обдумал, у тебя время было. А я не готов, как ты говоришь, не заходя домой.
– Так а чего ждать-то? Жену предупреждать не надо, с детьми прощаться тоже.
– Типун тебе. Скажешь тоже – прощаться.
– Ладно. А сколько тебе надо, чтоб решился?
– Или не решился, – поправил Митин.
– Думаю, ты все-таки не устоишь, – подмигнул Михеев, – такой шанс… А ты ученый до мозга костей. Сам подумай: когда еще выдастся случай? Пока там работы – поле невспаханное…
– … на котором тебя похоронят, – сыронизировал Мартинсон.
Михеев пропустил эти слова мимо ушей, но продолжил:
– Давай, давай, подадим запрос, нас двоих отправят скорее, чем меня одного. Все Нобелевки расхватают, пока думать будешь.
– А ты, гляжу, до Нобелевок охоч, – заметил Мартинсон.
Митин ничего не отвечал. Конечно, он в некоторой степени лукавил: уже не раз задумывался он над возможностью самому поехать в Зону и на месте увидеть все те чудеса, о которых рассказывал Мартинсон. Но, судя по этим же рассказам, место насколько интересное, настолько и опасное. Здравое чувство самосохранения вопило: «Стой! Что ты делаешь? Тебе не вернуться оттуда, как не возвращаются с войны!» Зуд ученого же приказывал: «Иди. Иди и не оглядывайся. Ты всю жизнь оглядывался на ученый совет, на кафедру… Пришла пора сделать решительный шаг и доказать всем, а себе – прежде всего – что ты способен на Поступок».
Дело, конечно, было не в открытии и премии, не в каком-то уникальном явлении, которое назовут его именем (хотя, какой-нибудь «эффект Митина-Михеева», а еще лучше – «Митина-Мартинсона-Михеева» – это звучит…). Честолюбивых планов у него почти не было. Главное – это все-таки попытаться сделать что-то свое, принять решение – и сделать так, как считаешь нужным. А потом забыть обо всем и по уши погрузиться в работу – самозабвенно, до последней клеточки себя. По крайней мере, ни от кого не придется прятаться, утаивать свои исследования. Да и возможностей на месте, наверняка, больше будет. Натурного материала, опять же, хватит с лихвой.
– Надо подумать, – сказал он, наконец, – с кондачка такие вопросы точно не решаются.
– Да что тут думать!.. – начал было Михеев, почувствовав победу.
– Надо подумать, – отрезал Митин и отвернулся к компьютеру, давая знать, что вопрос на сегодня исчерпан.
– Боги, боги, с кем я работаю! Я работаю с камикадзе, – Мартинсон картинно воздел руки к небу.
Конечно, он забыл, как сам рвался туда, в периметр, обнесенный колючей проволокой, и ничто на свете не смогло бы остановить его полтора года назад.
Митин не спал всю ночь. Ворочался и взвешивал все «за», все «против». Конечно, он понимал, что – сколько бы ни сложить на ту или иную чашу весов каких бы там ни было аргументов – все они вместе взятые не перевесят одного-единственного довода – надо. А ему в Зону именно было надо. Пока отчетливо не мог сказать даже себе, зачем. Но отчего-то имелась крепкая убежденность в необходимости участия в экспедиции. И можно было думать не одну ночь, пытаясь привести мысли к некоему разумному общему знаменателю, подытожить и вынести вердикт. Но Митин не стал делать ничего подобного. Он знал, что, если откажется, отступится на этот раз, то второго уже не случиться и потом он себе такого малодушия не простит.
Как бы там ни было, а уже через два дня Михеев воодушевленно писал служебное письмо на имя научного руководителя, где в красках расписал рвение послужить родной науке, необходимость изучения аномальных образований на территории зоны экологической катастрофы… Мартинсон только покачал головой, прочитав столь проникновенную цидулю. Ничего не сказал, положил бумагу на стол и пошел к столу – заваривать кофе.
– Завидуешь, небось? – съехидничал Михеев.
Мартинсон ничего не ответил.
А Митин видел, что за бравадой товарища стоит неуверенность в правильности этого поступка.
– Да ладно, пока можно и отказаться, бумага вот, только на нашем столе… – сказал он Михееву.
Тот встрепенулся:
– Ты о чем это? В попятную, что ли?
«А, может, и не сомневается», – подумал Митин.
Он стоял на пригорке, сгущались сумерки. Черные силуэты деревьев проглядывались сквозь плотный зеленоватый туман, закатное небо неестественно багровело пожаром. С веток свисали страшные ошметки черной паутины. А он пришел сюда за образцами, но обратной дороги не было, и он знал об этом, когда шел сюда. Но хотел увидеть все своими глазами, чтобы поверить. Это поле, настоящее поле артефактов. Студенистые вибрирующие комочки, тускло светящиеся изнутри мертвенным, землисто-серым.
Заработали включаемые по порядку приборы, засветились индикаторы. Митин принялся торопливо считывать показания. Нужно было успеть, ониблизко. Далеко оторваться не получилось, так что времени совсем мало.
Так, пятнадцать, тут пятьдесят. Здесь два-дробь-три, сем, еще раз семь. А вот это уже интересно: целых пятьдесят единиц…
И вдруг онипоявились. Рык и утробные хрипы послышались за спиной. Но надо успеть еще, еще хотя бы немного. Он так близко стоит к разгадке. Пусть об этом не узнает никто, пусть его растерзанный труп сохранит тайну этого поля, но сам он должен – знать.
Митин оглянулся. Из тумана в багровых отблесках неба медленно, враскачку, выходили они. Фигуры людей с хоботами. Бежать! Нет, все равно теперь никуда не скрыться. Надо продолжать работать.
И Митин пробудился – будто от толчка. В окно ровно светила луна. И нет никаких людей с хоботами, нет черного поля с тусклыми огоньками.
Нервы сдают. Слишком много он думает об этом. Еще немного ожидания – и наверняка откажется ото всей затеи.
А что там будет, там, в этой непонятной Зоне? Вдруг придется работать в точно таких же условиях, что видел во сне? Это же не научная работа получается, а боевые действия или фильм ужасов. Ночной кошмар – это просто ночной кошмар, но он наверняка сложился в мозге под влиянием мартинсоновских рассказов. Причудливо сложился, как и любой другой бред, и нет, конечно, там никаких с хоботами, но наверняка имеются куда более реальные и страшные вещи. После куска глины, на глазах заживляющей раны, можно поверить во что угодно.
Митин встал и, не включая света, вышел на кухню. Долго сидел там, задумчиво глядя в лунное небо.
Несмотря на то, что письмо было отправлено еще весной, через все канцелярские круги и чистилища оно прошло лишь к ноябрю. Михеев сначала как-то нервно ожидал ответа, потом рвал и метал, но в начале осени притих и по целым дням мог ни разу не упомянуть об ожидаемой поездке.
– Неужели отменили, не утвердили… – говорил иногда Митин, но тот либо делал вид, что не расслышал, либо разводил руками и уходил в курилку.
Тем временем, работа над изучением Образца, наконец-то, стала приносить первые плоды. Мартинсону, путем хитрых и весьма конспиративных комбинаций, удалось на несколько дней раздобыть атомный хронограф. Пусть не цезиево-лучевой, но и при помощи него удалось произвести необходимые замеры. Митин предполагал, что в момент «включения» артефакта, в пределах невидимого поля вокруг него ось времени изменяется, превращаясь в неупорядоченную и неоднородную линию. Отчасти он был прав. Хронометр действительно фиксировал разницу колебаний в месте действия артефакта по сравнению с внешней средой. Подтвердилось и то, что разница во времени исчезает по окончании лечебного эффекта после регенерации клеток.
Но, во-первых, это нисколько не приблизило к ответу на самый главный вопрос: почемуизменяется время? Во-вторых, разница хоть и имела место, но была не настолько существенной, чтобы поврежденные клетки столь быстро регенерировались.
Собственно говоря, результаты опытов больше поставили в тупик, нежели что-либо подтвердили или опровергли. Версия Митина, с одной стороны, вроде бы, подтверждалась, с другой же – именно она, являясь базовой, и оказалась несостоятельной. Обескураженный, Митин неуверенно бормотал про несовершенную точность имеющегося оборудования…
– Брось, – сказал Мартинсон, – мы все прекрасно знаем, что дело не в этом. Столь очевидную разницу, будь она на самом деле, зафиксировал бы самый примитивный аппарат.
– Но что-то в этом, несомненно, есть. Направление, должно быть, выбрано верно… – не унимался Митин.
– Направление, может, и верно, только пока в этом направлении топать нам долго.
Топать не пришлось. В начале ноября пришла резолюция с положительным ответом на запрос о «разрешении посещении зоны экологической катастрофы и аномальной активности». Михеев, еще за день до того бродивший по институту мрачнее ноябрьского неба, встрепенулся, выпрямился, в нем пробудилась жажда деятельности: надо срочно что-то приготовить, завершить какие-то первоочередные дела; по нескольку раз переспрашивал Мартинсона, что лучше взять с собой на первое время, хотя тот уже давно все довольно обстоятельно рассказал. Михеев не мог сидеть без дела: суетился, спешил, рассуждал о необходимости грядущего предприятия, нервно шутил относительно будущих открытий и Нобелевок, которые вслед за этими открытиями последуют, без конца составлял какие-то списки, перечеркивал их, брался за новые… Словом, кипел.
Митин, напротив, сделался задумчив и медлителен. На самом деле, он всерьез испугался. «Что же я наделал, что же я наделал. Неужели это и правда я, я сам? Что теперь будет?..» – задавал себе без конца одни и те же вопросы. Он словно впал в оцепенение. Мыслей не было не только о предстоящей экспедиции, но и вообще мыслей сколько-нибудь связных. Вопросы, снова и снова задаваемые самому себе, оставались без внятного ответа; он просто тупо переспрашивал, но решения или выхода не искал. Да и какой здесь мог быть выход?
Отказаться – нет, на это Митин не пошел бы ни за что на свете. Скорее, согласился бы на внезапный пожар или собственную смерть; по сравнению с грядущей поездкой, такие исходы казались не столь уж и мрачными.
Да, он боялся. Причем, не столько неизвестности (Мартинсон давно и в подробностях рассказал о многом, что может ожидать в Зоне новичка), а как раз напротив – того, что было известно. Мутировавшие существа, аномальные зоны гравитации… Впрочем, все отчетливее проявлялся из глубин подсознания еще один страх: Зона не оправдает его ожиданий. Или сам он, Митин, не оправдает их. В самом деле, посещение Зоны – сродни вызову добровольцем в район боевых действий. На такое решаются раз в жизни. А что если тамнечего окажется изучать? А что если тамне будет необходимого оборудования, приборов, условий для полноценного научного исследования? В конце концов, во многом он согласился на эту авантюру для того, чтобы «легализоваться», не испытывать больше стеснения из-за вынужденной конспирации. А что если, в конце концов, сам онне окажется способным противостоять возникшим трудностям, не найдет в себе сил или, еще хуже, умения для решения возникших задач?
Здравомыслие все-таки постепенно включалось, и оно подсказывало: глупо бояться того, что еще не произошло, что от самого Митина пока не зависит ни в малейшей степени. Гораздо разумнее сейчас было бы сосредоточиться именно на организационных вопросах, как то: сколько пар шерстяных носков захватить, стоит ли брать средство от комаров, как быть насчет спичек, консервов, медикаментов, первостепенного научного оборудования… Да мало ли в чем может возникнуть нужда в первое время.
Мартинсон терпеливо наставлял, разъяснял и поучал, рассказывал. В конце концов, его терпение лопнуло:
– Ну мне что теперь, с вами, что ли, туда подаваться?! И за сиську вас там водить?
А в канун отъезда все трое изрядно напились. Провожали их всем отделом. Митин так потом и не вспомнил, как оказался на своей кровати.
Утро получилось скомканным. Предсказуемая тошнота, гул в голове и вообще – общее ощущение полного развала в организме – все это наложилось на сумбурные, поспешные сборы (он едва не проспал); ключи, всунутые в спешке в кулак соседке, нервно сигналящее такси внизу, неуемный треп похмелившегося Михеева на вокзале, смятое землистое лицо Мартинсона… И вот они уже в поезде, и вот плывут мимо столбы, стучат в голове колеса, качают вагон то ли тошнота, то ли стыки рельс.
Ехали сутки, но они показались, если не вечностью, то неделей – точно. На следующее утро Киеве их встретил какой-то сотрудник местного НИИ, которому поручили организовать отбытие в Зону.
– Саунькин, – коротко отрекомендовался он.
– Михеев.
– Митин.
– Ну что ж, милости, как говорится. Ну, сейчас прямо с корабля, как говорится, в Дитятки. Там инструктаж, одежду выдадут – и… того…
Никто не стал уточнять, что имел в виду сотрудник под этим «того». Митин исподтишка оглядел его. Невысокий, плотненький такой, синеватая щетина сквозь холеное лицо пробивается. На моложавом лице ни одной морщинки, хотя грустный взгляд постоянно обращен куда-то в сторону, вдаль, и невозможно поймать его. Но Саунькин не прятал глаза, как это делают провинившиеся или ушлые субъекты, он словно бы тосковал о чем-то, все время мысленно устремляясь… куда только устремляясь?
Сели в джип с эмблемой МЧС Украины на борту, Митин поинтересовался, далеко ли ехать. Выяснилось, что часа полтора.
– Это когда из Киева самого выберемся, – уточнил Саунькин.
– А ведь Зона всего в полутора часах езды от столицы, – задумчиво протянул Михеев, – и не боитесь вы тут?
– Кто боялись, давно уехали. Остальные живут, как и жили. Зона пока никого за периметром не тронула.
– Вот-вот, «пока», – подал голос до того молчавший водитель, – рано или поздно она и сюда придет, только тогда поздно будет колючкой отгораживаться.
– Почему это вдруг она – придет? – полюбопытствовал Михеев.
– А вы что, совсем не в курсе? Ну, москали… А еще приехали нашу Зону изучать.
Митин с Михеевым пропустили замечание про «москалей» мимо ушей.
– После каждого Выброса Зона растет. Есть там, где-то у Станции, каменюка, которая желания исполняет. Так вот после каждого желания случается Выброс. И за это Зона забирает себе новую территорию.
– Чушь какая-то, – не выдержал Митин, – какие желания? Какие каменюки? Там что, золотая рыбка или волшебная палочка, что ли…
– Сам ты рыбка, – передразнил водитель, – вот прибудешь, тогда увидишь. Отсюда все равно все не так кажется, как на самом деле.
– Не сомневаюсь даже, что у вас есть и знакомые знакомых, которые слышали через других знакомых, как их знакомые рассказывали знакомым их знакомых, будто бы один их незнакомый знакомый уже исполнил свое желание и теперь ездит на Мерседесе и катает блондинок на яхте по Мальдивам, – съязвил Михеев.
Саунькин прыснул.
– Ну-ну, вот посмотришь, посмотришь… – пообещал водитель, но больше за всю дорогу не сказал почти ничего.
– Уже фольклор местный процветает? – спросил Митин.
– О, тут целый пласт культурный, – хмыкнул Саунькин.
– Ну что ж, вот мы и приехали этот пласт копать.
– А из вас кто-то был уже там? – осведомился Михеев.
– Я был, – кивнул Саунькин.
– А мое дело возить вас туда-обратно, – буркнул водитель, словно бы извиняясь, и снова погрузился в молчание.
– Сколько же раз?
– Четыре раза. В первый раз – когда только-только вдарило. Нас тогда по тревоге собрали со всех концов Украины. Только за оцепление не пустили, сказали, что фон очень большой. Хотя какой там фон… – Саунькин махнул рукой.
– Ну, фон-то по-любому должен быть, – заметил Михеев.
– Фон там был и будет, но не так, чтобы даже в спецзащите не пропустить к Станции. Хотя… это даже не на самой Станции рвануло.
Выехали за город. Потянулись скучные ноябрьские пейзажи. Сквозь затонированное стекло джипа небо казалось еще мрачнее, словно грозным предчувствием нависло над миром. Всклокоченные обрывки туч чернели над бесцветной землей, над темным голым лесом по обеим краям дороги.
По мере удаления от Киева, машин на трассе становилось все меньше и меньше, а потом Митин вдруг понял, что они одни едут по совершенно пустынной дороге. Нет, вот навстречу заколыхался фарами военный грузовик.
– Скоро прибудем, – подал голос водитель.
«Скоро» – от этого слова сердце забилось чаще, внутри что-то рухнуло. Еще недавно Зона для них была почти легендой, сказочным Клондайком, полным тайн, которые следует разгадать, артефактов, которые нужно найти. А теперь – скоро. И все это – по-настоящему. Хотя не происходит ничего особенного. Только вот дорога пустынна. Да этот военный грузовик. Ох, нехорошо это – когда военные куда-то едут. Значит, дела и правда серьезные. Пусть бы МЧС, ООН… Но только не солдаты.
«Скоро» продлилось еще добрых полчаса, Митин даже почти совсем успокоился. За подъемом справа показался домик. Когда приблизились, увидели красно-белый шлагбаум. А еще увидели длинную бетонную стену с колючей проволокой поверху – совсем как в тюрьме. Стена углублялась куда-то в лес, по обе стороны дороги. Слева оказался второй домик, только скрытый деревьями. На обочине стоял одинокий БТР.
Но и тогда Митин не до конца осознал, что уже прибыли. Засмотрелся на БТР: он впервые видел настоящую боевую машину.
– Алло, приехали, – сказал Саунькин зазевавшемуся Митину прямо в лицо – как глухому. Тот машинально вылез из джипа.
«КПП Дитятки» – значилось красными буквами на желтой свежей табличке. Синяя железная дверь со звездой на каждой створке, предупреждения в духе «Стой. Приготовь документы». А так, с виду больше похоже на обычную войсковую часть, где изо дня в день отбывают срок тысячи молодых ребят, чем на «предбанник» таинственной Зоны. Ни вышек, ни пулеметов, которые отчего-то представлялись Митину раньше. Только забор, который, при желании, можно преодолеть в любом месте. Хотя, вполне возможно, что имеется видеонаблюдение.
Елочки вон даже растут.
– Так тебя ждать, или я поехал? – спросил водитель Саунькина.
«А ведь назад они уже поедут без нас», – возникла мысль у Митина.
– Погодь, – отозвался сотрудник, – вместе тогда поедем.
Так буднично это сказал, будто не черт знает, куда их привез, а на вокзал, на поезд, и сейчас они обнимутся напоследок – и каждый вернется к своим насущным делам.
Подошли к шлагбауму. Никакой охраны, даже часового не было. Саунькин нажал на кнопку звонка рядом со шлагбаумом. Из домика лениво вышел детина в военной форме, но без оружия. Неторопясь подошел к ним.
– Хто такі? Документи покажи.
– Зеленый код, – сказал Саунькин, протянув какую-то бумагу – семь-двадцать.
– А, ну тоді проході, – детина кивнул за шлагбаум и даже не взглянул на бумагу.
«Вот тебе и закрытая Зона, – с недоумением подумал Митин, – и чего тогда Мартинсон стращал?..»
Они прошли через ворота внутрь дворика. Митин ожидал увидеть здания бараков, служебных помещений… но ничего подобного за забором не оказалось. Все та же дорога, все тот же лес; на обочине – какие-то покосившиеся будки. Или вагончики – не понять.
– Там уже Зона? – спросил Михеев, махнув рукой в сторону дороги.
– Нет, ты что. Это только контрольно-дозиметрическая точка. Да тут никто и не останавливается обычно, измерять нечего. Вот когда оттуда – тогда бывает, что задерживают. А так – что толку.
– А зачем же он тогда тут стоит? – Митин кивнул в сторону домика.
– Порядок такой… Но мы уже в «тридцатке», ага.
– Хм, – протянул митин Митин, хотя ничего не понял.
– Здесь теперь как бы две Зоны. Одна – прежняя, послечернобыльская. Другая – свежая.
– А дальше что, пешком? – поинтересовался Михеев.
– Ага, тут недалеко, километра два.
– А на машине нельзя?
– Можно. Только он стоп-контроль не пройдет.
– Это мы что же, – изумился Митин, – мы в фонящей машине ехали?!
– Что? Нет, – улыбнулся Саунькин, – не поэтому. Но есть причины.
– Ну хоть так… А то я уж подумал, что джип того… из Зоны.
– Ну, уж мы не настолько самубийцы.
Они двинулись по пустынному шоссе. По краям – голый лес. Тихо, ни одной птицы не слышно. Вообще ни одного звука. Митин заметил, что ветви местами имеют не совсем обычную форму. Местами скручены, вывернуты кольцами.
«А ведь это уже – действие», – догадался Митин.
Стало снова не по себе. Они уже настолько близко подошли к Зоне, что, кажется, чувствуют ее дыхание. И эти ветки тому подтверждение. Неужели и правда совсем скоро окажутся там?
