Текст книги "Химеры просыпаются ночью"
Автор книги: Райво Штулберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)
У меня большая кружка с толстыми керамическими стенками. Белая. С синеватыми цветами. Что за цветы там? Сколько раз видел ее – а вот цветов не запомнил.
Пакетик опускается в кружку, три… нет, четыре белоснежных кубика сахара ложатся рядом с пакетиком. Потом шумит чайник, из носика вырывается струя пара. Кипяток льется, плескаясь… Нет, сначала я беру с гвоздика матерчатую прихватку в виде варежки, беру чайник. Так, а какая же у нас прихватка? Желтая. Да, желтая, с забавной мордочкой какого-то животного. А вот теперь льется кипяток, плескаясь внутри кружки, бурля и охватывая пакетик и белые кубики.
До самых краев налить, до самых краев. И пить, пить, пить – пока не остыл, пока ароматный пар клубами поднимается вверх.
Господи, что бы я сейчас отдал за кружку горячего чая! Просто кружку горячего чая. Сколько таких кружек было – ни одну не ценил так, как сейчас. Прижаться обеими ладонями к жгучим пузатым бокам кружки, опустить лицо прямо в пар и припасть губами к обжигающему чаю, густому чаю, пахучему чаю, сладкому чаю. И смаковать каждый глоток, каждой клеточкой впитывать этот глоток, растворять его в своем организме, наполняясь горячей влагой до самых краев.
Доведется ли когда-то еще посидеть на той кухне, за тем самым столом, который только что представлял себе? Да, я обязательно еще посижу на кухне у себя дома и выпью большую кружку горячего чая!
Но трезвая мысль осаживала: дороги назад нет, из Зоны теперь никуда не уйти. До самого конца, до самой смерти придется жить в этом мире. Вряд ли придется терпеть долго: до старости мне тут не дожить. Если получится вытянуть лет пять – считай, что крупно повезло. А по холодному рассуждению – так полгода-год. А то и вовсе – пару часов.
Зашевелился Петр. Простонал:
– Черт, башка раскалывается, жуть… У тебя сигарет нет, а то мои размокли?
– Нет, не курю.
– Жалко. И водки нет. Холодрыга…
– Идти надо, наверное.
– Надо, не ровен час – сюда хлопчики забредут. Хотя, их вчера дюже помяли, теперь раны зализывают.
Внизу послышался приближающийся лай. Несколько собак забежало прямо в башню, стали крутиться внизу.
– Ну вот, принесла нелегкая, – плюнул Петр, – теперь нас почуяли, так просто не уйдут. А так шум поднимать не хотелось.
Собаки были ужасно худые, с куцыми голыми хвостами. Да и сами – почти без шерсти, струпья отвердевшей кожи отслаивались и кровоточили, даже отсюда чувствовалась необычайная вонь, будто звери гнили заживо. Они кружили на одном месте, тыкались друг в друга, словно слепые. Когда же одна из них подняла морду вверх, я различил крохотные щелки заплывших глаз. Они и вправду были слепыми!
– Дык они ж не видят ни хрена! – воскликнул я.
– Ага, слепыши, – подтвердил Петр, – но только видеть им не обязательно, чтоб тебя учуять и догнать. Наши обычные шавки против них – как… как… хрен знает, что.
– Что делать будем?
– Придется пострелять, – вздохнул Петр и взялся за автомат, – а потом сразу рвем когти, а то как бы гости не набежали.
Я поискал предохранитель на своем трофее. Ага, должно быть, вот этот плоский рычажок. Петр прицелился и сделал первый выстрел. Я тоже вскинул автомат и вдавил спуск. Автомат дрогнул, оглушительные выстрелы раздались у самого уха. Признаться, от неожиданности я едва не выронил оружие и даже не понял: попал или нет. Скорее всего, все-таки промазал. Петр же тем временем бил одиночными выстрелами, сосредоточенный и спокойный. Внизу завизжали, зарычали, раздался громкий топот нескольких лап. На всякий случай выстрелил и я, но не ручаюсь, что попал хоть куда-нибудь: автомат сильно грохотал и дрожал. Все вокруг заволокло едким дымом. Когда же дым разошелся, внизу распростерлось несколько вытянутых собачьих тел. Одна тварь билась в агонии, хватала зубами воздух и трясла задними лапами. Я попробовал добить, но снова не попал.
– Вот тут, – Петр показал на какой-то рычажок, – на одиночные выстрелы перевод. А то ты весь рожок расстрелял впустую.
И перевел рычажок за меня.
– Ладно, дернули.
Мы спустились, я с опаской покосился на агонизирующую собаку. Она уже не шевелилась, только показывала кровавый вспененный оскал. Хотел добить ее ножом, но оглянулся и увидел, что Петр стремительно удаляется. Едва догнал его, с трудом опираясь на больную ногу.
– Да тише ты, черт…
– Давай, давай, – поторопил Петр, – время деньги.
– Если бы только деньги.
– Ага, для нас – еще и жизнь.
Не знаю, сколько времени мы проспали в той башне, только солнце стояло уже довольно высоко, думаю, за полдень перевалило. Небо висело прозрачное, такое яркое и голубое, что просто не верилось во вчерашний ливень. Какие-то конструкции виднелись примерно в полукилометре, должно быть, это и был вокзал. А вчера мне показалось, что шли целую вечность. И стало понятно беспокойство Петра: выстрелы могли легко услышать.
– На Кордон?
– Да, надо на Кордон. Покуролесили мы с тобой, мама не горюй. В следующий раз крепко подумаю, прежде чем с тобой идти.
Дорога назад оказалась скорой и без приключений. Если не считать моих отчаянных ухищрений пройти через то самое кочковатое минное поле с больной ногой, когда каждый шаг и на двух здоровых приходилось просчитывать заранее…
У самого Кордона Петр встретил знакомых сталкеров, попросил у них сигарету и жадно затянулся.
– С рейда?
– Ага, я Янтаря. Зеленого (кивнул на меня) водил.
– Много нарыли?
– А, какой там! Светляка одного, и то едва на тот свет не отправились за него. Добро, что Долг помог, а то снорки с зомбями спокойно пройти не дают. Оттуда вообще через Дикую шли. Не ваши там шухер навели ночью?
– Не, не с Кордона – это точно.
– А то подумал: может, Кнут опять своих ребят повел…
– Кнут повел, но не на Дикую, а на Росток. И позавчера это дело было. А что, сильно шумели?
– Да так… маленько. Едва под раздачу не попали. Но лучше туда пока не соваться, бандиты будут крайних искать, патрули усилят…
– И кто там кого?
– Бандюки тех отогнали. Стволов десять точняк было, но что-то не дюже они их взгрели. Дилетанты, поди.
– Да уж, профи в десять стволов подняли мути, до Кордона прокатилось бы.
– Чего тут нового?
– А ничего, почитай. Зомбаки опять вчера к вечеру заявились, ну, до ночи их угощали. Один в хате засел, еле выкурили. Митрофана поранило, он как раз в дозоре был, а тут эти прут. Причем, молчком, ничего не бормочут.
– Что-то уж дюже часто захаживать стали. И кажись Выжигатель отрубили, а все одно – что на Янтаре, что здесь их – пруд пруди.
– Да уж… не один Выжигатель здесь виноват, значит. Или Выжигателей несколько.
– Тоже может быть, я уже думал об этом. А так, кроме как с Радара, неоткуда им идти.
– А черт их знает. Там Радар, тут еще слухи про генераторы ходят, будто снова загудели.
– Все может быть, все может быть, – рассеянно проговорил Петр, – простому сталкеру и хабарить скоро негде будет.
– Тут еще без тебя слухи ходили, будто Сахар клич кинул: кто ему живого снорка приволокет, тому тонну зеленых сразу отвалит. Хотели у Савелия уточнить, а тот сказал, будто Сахар позывной сменил, сам не знает, как теперь до него достучаться.
– Ну, это брешет он. Поди, сам теперь снорка добыть хочет.
– Не-е-е, я за какую-то его вшивую тонну жопой рисковать не стану. За пять вот подумал бы. А на тонну я и так артов насобираю. Пусть не сразу, зато спокойнее.
– Вот и я думаю: пусть Сахар сам за тонну за своим снорком по аномалиями прыгает.
– Сахар жадный, конечно, но если увидит, что никто не пошел, то цену поднимет.
– Ну, вот как поднимет – там и посмотрим.
Я подумал, что свой резон в этом есть: уже видел снорка в действии. Так что за тысячу долларов и сам не пошел бы валить такого. А тут – еще и живого. Интересно, однако, как же они его живьем поймают? Ловушку наверняка поставят. Не за руки-ноги, в конце концов, держать будут.
А в целом, для меня большая часть разговора осталась темным лесом. Ни о Ростоке, ни о Митрофане, ни о Кнуте и его ребятах, а уж тем более о каких-то вновь загудевших генераторах – я не имел ни малейшего представления. Но спрашивать сейчас было неловко, потому просто стоял и слушал.
– А вы теперь куда?
– А так, прошвырнемся, поглядим… До Выброса пошхеримся поблизости. Далеко отходить уж не будем, а то накроет.
– Ну что ж, Бог в помощь.
Мы разошлись.
И снова пост у деревни. Железные листы, мешки. Дырявые прогнившие крыши. Спокойно, почти сонно здесь, по сравнению с тем, что нам довелось испытать. Мы пошли к Хромому, я взял сразу три поллитровки водки (как уже убедился, спиртное здесь играет не последнюю роль) и тушенки – тоже три банки. Мешком обзавелся. Обычный такой мешок из грубой холстины, со шнурком-веревкой вместо лямки. Петр посоветовал взять еще ружейное масло. Мой автомат и в самом деле требовал срочной чистки. Как его не заклинило еще на башне – не знаю.
Впрочем, чистка, еда – это все потом. Сейчас же требовалось осмотреть ногу. За последние сутки ей крепко досталось, так что я нисколько не удивился, увидев багровый кусок раздувшегося мяса. Хорошо еще, что болело: я очень испугался, когда в прошлый раз перестал ее чувствовать. Болит – значит, живет.
Принял для анестезии из купленной поллитровки и сменил повязку. Потом поковылял искать костер, чтоб обсушиться и обогреться. Петр куда-то испарился, видимо, тоже искал прибежища. Сначала двинулся к тому месту, где ночевали в прошлый раз, за домами, но там никого не было, только черное пятно кострища. Затем проковылял в какую-то полуразвалившуюся хату, из пролома в стене которой выползал дымок. Внутри вокруг прокопченной бочки сгрудилось несколько сталкеров. Миновав колючие заросли, я продрался к пролому и проник прямо внутрь. Все, что мне сейчас нужно было, – это стянуть противно набухшую водой одежду и обогреться самому.
Поздоровавшись, я попросил разрешения обсушиться.
– Валяй, коли надо…
Раздеваться донага, пусть и при мужиках, было неловко, но пришлось: на мне не было ни единого сухого пятнышка. Обмотал горячую бочку своими тряпками, и сам, чтоб не окоченеть нагишом, прижался спиной к закопченному железу.
Долго сидеть так, впрочем, не получалось: голое тело обжигалось; тем не менее, это было куда лучше, чем сушиться на ледяном ветру. К тому же, через некоторое время я умудрился как-то принять такое положение, что железо не слишком жгло. Оставалось только выжидать, когда высохнет одежда, колупать ножом тушенку и слушать неторопливую беседу соседей.
– А рассказывали, что в Лиманске какой-то безбашенный бар сподобился открыть, – говорил один сталкер, глубоко затягиваясь сигаретой.
– Думаю, вранье все. Если кто в Лиманск и идет, то точно не за пойлом, – возражал ему другой, со странными черными крапинками по всему лицу.
– А что, вот так повоевали, повоевали – а потом пошли вместе водку пить, – расхохотался третий, – проспались – и снова воевать пошли. Глядишь, и время незаметно пролетело.
Первый же предупреждающе покачал пальцем, призывая дослушать до конца:
– Погоди, там еще не все. Открыл он его где-то то ли на нижнем этаже гастронома, то ли универмага, не суть важно. А на втором будто бы полтер поселился. И давай посетителей шугать. То одного о стенку шмякнет, то у другого стакан изо рта выбьет. В общем…
– Ну понятное дело, сами пьют, а ему не наливают!
– В общем!.. – повысил голос рассказчик. – В общем, бармену осточертела такая петрушка, когда на глазах его бизнес ломают, и посулил целый месяц бесплатно наливать тому, кто полтера того грохнет.
– А надо было просто налить – все полюбовно и решилось бы.
– Да погоди ты. Ну и что дальше?
– А вызвался один крендель, дерябнул для прыткости и на второй этаж поперся.
– Я б не рискнул… Ну и кто кого завалил?
– Знамо, кто кого. Полтер того чудика прилавком погладил, пацан только ножками взбрыкнул – и отправился туда, где все артефакты даром и хабар под каждым кустом.
– Да ладно, полтер прилавок не осилит.
– Почему это не осилит? Я сам видел, как он Ниву приподнял и об дерево грохнул. А тут – какой-то прилавок.
– Ты полтера видел? Ну-ка, ну-ка… И как он из себя?
– А никак. Невидимый он.
– Совсем невидимый?
– Ну да, совсем.
– А в кого ж тогда тот чудик стрелять собрался, интересно…
– Да мало ли дураков на свете плодится. Против полтера с автоматом бесполезно. Надо со святой водой, с крестом и все такое…
– Тоже вот слышал, что у миротворцев капеллан такой был – латыш. Вот он на полтергейстов ходил, ага.
– А потом что же? Почему именно «ходил»?
– Не знаю. Должно быть, контракт закончился. Во всяком разе, никто не говорил, чтоб он погиб или что… Это мы тут до скончания своего века будем ошиваться, а у них контракт вышел – и баста. Год – и ни днем, например, больше.
– Ну да, ну да… Порядка у них больше, чем у нас, что есть, то есть.
– А ты ихние наладонники видел? Пальцем по экрану водишь – он тебе все и показывает. А у наших сто раз на кнопку нажмешь, пока что-то появится.
– Зато наши из любого хлама на коленке отремонтировать можно. Да и после Выброса их аппаратура вся на хрен выжигается, а у нас батарейку сменил – и снова пашет, как миленькая.
– Да видел я наладонники эти, японские. И американские видел. С яблоком еще, помню, один был. Красивые, конечно, а вот насчет надежности утверждать не стану, сам не испытывал. Только вот мой дубовый где только со мной ни был – а все одно: как глюк был в одном месте, так там же и остался. Ни лучше, ни хуже не стало.
– Да не в самом наладоннике дело. Суть в том, что внутри. Миротворцам прям сразу после Выброса со спутников карты новые заливают, хоть прямо сейчас на ЧАЭС подавайся. А нам – пока еще дойдет… Либо сам иди и своей задницей аномалии распечатывай, либо жди, когда сбросят. А за то время уж самые сливки снимут.
– Ничего, на жизнь пока хватает.
– Чудн ые дела пошли, однако. То зомби валом валят, до самого Кордона доходят, то полтергейсты средь бела дня распоясались. Не то что-то творится с Зоной, не то…
– А когда в Зоне что-то тотворилось? Она сама и есть не то.
– Да это понятно, а все-таки…
– Согласен. Не зря старые сталкеры говаривали, что придет в Зону кто-то ужасный, тогда Зона совсем взбесится. Видимо, пришел уж.
– Да ну, трепло все это религиозное. Сколько уж помню, все о Черном сталкере трепались, потом о Клондайке, потом об Оазисе… Болтовня одна. Одна тема уходит, другая появляется. То Оазис, то Мессия, то еще там что-то…
– Кто знает, кто знает…
– Да ерунда, конечно. Когда Меченый Выжигатель отключил, все думали, что он и есть Мессия, который всю Зону захлопнет и запечатает. А как на Припяти его завалили, так и разговоры прекратились.
– Меченый жив. Его недавно в Долине видели.
– Ага, как же, видели. А я видел тех, кто видел тех, кто видел, как его Монолит на Припяти у памятника хлопнул.
– Никто его не хлопнул. Просто он у военных сейчас, там что-то им помогает.
– А я слышал, что у ученых…
– … и держат его в клетке, ха!
– Это тебя в клетку надо и возить по Зоне в назидание.
– Но ведь нету его, и в самом деле, пропал и не видно нигде.
– Да ладно, я уж этих разговоров, кто и где Меченого видел, понаслышался… И всякий раз обязательно отыщется какой-нибудь прыщ, который либо бухал с ним, либо в рейд ходил, либо просто за руку здоровался. Ей Богу, такое ощущение, что Меченый только и делал, что по Зоне ходил и всем руки пожимал. И что характерно, обычно такие рассказы следуют как раз после того, «Как я голыми руками задушил контролера».
– А был ли он на самом деле вообще, этот ваш Меченый?..
Потом кто-то забренчал на гитаре:
Я слушал расстроенное дребезжание струн и чувствовал, как постепенно погружаюсь в болезненную вязкость. Начинало ломить кости, жутко трещала голова. Не иначе, как заболел. Не удивительно: под ледяным дождем… И больную ногу – будто в кипяток опустили. Хотелось положить ее как-то поудобнее, но не было сил пошевелить даже пальцем. Глаза слиплись и не хотели открываться. Сильный озноб пробежал по всему телу, я прижался к бочке, но теплее не стало, только вдруг резануло бок от ожога. Стало тошнить. Болезнь овладевала моим телом прямо на глазах. Еще минута-другая – и я окончательно отдался болезненной тягомотине. Какие-то уродливые лица проявлялись в темноте, затем в жарком огненном мареве привиделся тот сталкер, придавленный столом. Я стоял рядом и смотрел на его дергающиеся ноги в тяжелых стоптанных ботинках. Затем был Петр, но почему-то со шрамом во все лицо. Что-то мне сказал и пошел по высокой траве вдаль. За спиной у него качался гранатомет, а сбоку шла огромная черная собака. Или это и был Меченый?..
Посреди поля возвышался огромный корабль. Кажется, баржа. Каким образом его затащило в поле? Ржавый посеревший корпус оброс травой и деревцами, кое-где сделался мохнатым от мха. В восходящем солнце на фоне малинового неба и темно-синих туч высоко-высоко взвилась мачта.
И снова тот отчаянный сталкер под столом. Он находит в себе силы отбросить тяжелую ношу, поднимается и озирается по сторонам в поисках своего обидчика. Но вокруг пусто, только ветер гуляет в безмолвных коридорах. Не в кого стрелять, не с кем бороться.
Лица, лица… расплывчатые, безобразные, с зашитыми ртами, разорванными глазами, растекаются по жаркой темноте, растворяются в горячем тумане, безмолвно кружатся вокруг.
– А это что за крендель голый? – подходит Меченый – высокий человек со шрамом на узком лбу – и наклоняется надо мной.
– Приболел корешок, пусть полежит.
Меченый вскидывает на плечо винтовку и уходит со своей собакой в сторону заходящего солнца.
Детский сад. Лето. Солнечно. Играют дети, тихие воспитательницы беседуют на лавочках. Июль. Тут со всех сторон набегают снорки, летят во все стороны ошметки детских тел, кровавые обрывки мяса свисают с веток, зеленых кустов, разноцветных деревянных домиков, игровых сооружений. Крики, звериное рычание, хруст и чавканье.
И снова – лица; бесформенные, расплывчатые, угрюмые, безмолвные, серые лица. Качаются, плывут, больше похожие на маски.
Потом на какое-то время пришел в себя. Было уже темно, совсем ночь. Или глубокий вечер. Ломило кости, хотелось пить. Я облизал растрескавшиеся губы, но не смог даже пошевелиться. Тихо потрескивало в бочке. Рядом лежали какие-то бугры. Я снова провалился в черный сон, теперь уже без сновидений.
Утро. Едва-едва брезжит свет. Дикий холод, а я весь в противном липком поту. Кое-как пошевелился и сразу ощутил приступ тошноты. Меня вырвало каким-то темным киселем, но после этого стало легче, и я нашел силы, чтобы натянуть почти высохшую одежду. Подумал, что надо было надевать ее раньше, пока из бочки не выветрилось тепло, а теперь все было холодным и влажным.
С час пролежал без движения и без мыслей. От каждого шевеления головой в затылке просыпалась дикая боль. Кости стало ломить еще сильнее, казалось, что они сделаны из стекла: неосторожное движение – и рука или нога переломится. А больная нога, охваченная огнем, распухла так, что я даже испугался, увидев ее в первый раз за это утро. Когда стал думать о ноге, она разболелась еще сильнее. Прикинул, что надо бы порыться в аптечке: наверняка там должно быть обезболивающее. Или водкой оглушить себя. Но долго лежал, будучи не в силах пошевелиться.
Потом все же кое-как приподнялся. Сразу накатила слабость, задрожали конечности, голову заломило, все поплыло.
– Ну кто тут еще… – недовольно пробормотал один из бугров, что-то еще буркнул и успокоился, захрапел.
Я протянул руку к мешку, все на месте, ничего не увели, пока я спал. Едва сообразил, что анальгин – это и есть обезболивающее. Закинул в рот сразу всю упаковку. Таблетки превратились в мокрую кашу, но это было совершенно не важно: главное, чтобы помогали. Потом откупорил бутылку водки. Из горл аглотать сивушную жидкость было противно, но необходимо. Пришлось заталкивать силой. А вот открывать тушенку уже не хватило сил. Сорвал пучок травы и зажевал, занюхал сырым осенним запахом земли.
Не сказать, чтоб после всего этого сильно полегчало, но, по крайней мере, отступила тревога за будущее.
«Ничего, ничего, я еще побарахтаюсь. Вот только бы выздороветь сначала, а уж потом – побарахтаюсь».
* * *
Липа прошел по шаткой дощатой конструкции, заменявшей в этом месте мост, деловито раздвинул камыши и, удостоверившись, что сегодня капканы вновь пусты, последовал дальше. Нужно было обойти еще пять точек, а до вечера оставалось совсем немного. Ну хоть бы одна тварюга попалась, таксидермисты в прошлый раз посулили неплохой барыш за пси-собаку, только вот где ж ее сыскать. Хорошо им, в своих разделочных застенках в тишине, тепле, рядом со спиртом повелевать:
– Принеси мне то, добудь мне это…
А ну как самих в начале апреля зашвырнуть в эти сами болота – да и заставить охотиться за тварями.
Липа, впрочем, на себя мысленно не раз примерив шкуру таксидермиста, убеждался: не хватит его надолго ни рядом со спиртом, ни в тепле и сухости гнить. Засох бы от такой жизни. Или спился – что скорее всего.
– Никакой романтики у вас, – говорил он Семакину, в очередной раз принося добытую тушку собаки или тушкана, – то ли дело у нас, у добытчиков: постоянно на воздухе, прогулки, охота…
– Кому что, кому что, – усмехался Семакин в смоляную бороду, отсчитывая гривны.
Романтика – не романтика, а все же не хотелось Липе круглые сутки торчать в душной темноте, сдирая и вымачивая шкуры. Наверное, так и на войне: кто-то призван командовать и ублажать свое самолюбие за штабными картами, а кто-то жить не может без адреналина, выстрелов… И плевать, что убить могут.
В тайне, конечно, хотелось более спокойной и размеренной жизни. Но для этого надо было сначала обзавестись каким-никаким капиталом, а к накопительству у Липы не имелось никаких талантов. Обходился, например, как правило, старой двустволкой, к которой, правда, прикипел всем сердцем и щекой, даже шутил, что стволы у нее заговоренные. Кто-то верил. Даже сам Липа порой удивлялся собственной меткости и, несмотря на то, что слух о заговоре пустил именно он, начинал сомневаться: а слух ли это?.. Как бы там ни было, но ружье свое не променял бы, кажется, и на АК. Впрочем, автомат у него уже был, ходил с ним на свару иногда.
А на пси-собаке можно было неплохо срубить, и примерно Липа знал, где можно ее повстречать. На прошлой неделе он ходил на разведку, слышал лай, но ближе подойти побоялся: от «пситины» можно было ожидать каких угодно фокусов. Требовалось как следует подготовиться. Он решил, что, если сегодня капканы по-прежнему будут пусты, то прямо с вечера начнет собираться в поход на пси-мутанта.
И вот, кажется, сама судьба указывала: пора, пора, Константин, начинать работать по-крупному, не все тебе по тушканам промышлять.
Очередной капкан оказался также пуст, оставалось проверить четыре. Чтобы не вляпаться в радиоактивное пятно, пришлось совершить немалый крюк метров в триста, зато с этой стороны можно было безбоязненно заходить, все аномалии оставались далеко сбоку. По крайней мере, до следующего Выброса.
«Мокроступы» – широкие лыжи, сплетенные из гибких ветвей, – чавкали в синей ледяной воде, ломали тонкую наледь; длинной слегой Липа безошибочно нащупывал дорогу. Никакому сталкеру в здравом уме не придет в голову бродить здесь, а потому зверье чувствовало себя в этих местах царями природы. Разве что на каком-нибудь островке такой же охотник разведет привальный костерок. Тогда можно подойти, потолковать о житье-бытье. Впрочем, ружье с плеча сначала снять тоже не помешает: встреча с человеком на болотах может оказаться куда опаснее, чем со зверем, даже мутантом.
На восточном крае болот, по слухам, Ренегаты будто бы окопались. То ли бандиты, то ли до того офигевшие отморозки, что даже бандюки их к себе не пускают. Словом, ничего хорошего от них не жди. Но на сами болота они вряд ли захаживали: а чем тут поживиться можно? Редкий сталкер повстречается за неделю, а то и вовсе не встретится. А с мутантов хабара не взять. Артефактов тут особенных Зона также не рождала. В общем, место не сильно хлебное. Зато утонуть в голубой топи или послужить обедом кабану – это запросто.
Слухи ходили о какой-то группе Ясного неба, будто бы обитавшей в этих краях, только Липа мало доверял слухам, относился к этому так же, как и к байкам про Болотного доктора. Тот будто бы регулярно в один из баров наведывается, а сталкеры ему добровольно кусок на лекарства отстегивают. Ну как же, ищи дурака. Разведется тут докторов да знахарей – эдак каждому башлять? И Небо это – уж год с лишним Липа по болотам лазит, а покамест никого небесного не повстречал. Стрелок, Небо, Доктор, телефоны, оазисы… – мало ли в Зоне легенд ходит. Надо людям во что-то верить, вот и сочиняют себе истории. Только когда прижмут спиной к топи, а лицом в стволы и хабар потребуют выложить – тут никакого Неба в спасение не прибудет. Либо отдавай по добру, либо сначала дырку во лбу, а уж затем отдавай. А то: «Парни в голубых камуфляжах зорко следят за болотами…» Да нет тут никого, и не следит никто. Всяк сам по себе, один на один со всеми бедами болотными.
Несмотря на несколько портянок и шерстяные носки, ноги в сапогах стали промерзать, особенно в пальцах. В «мокроступах» удобно вышагивать по топям, но на твердых островках они только мешали, но всякий раз нагибаться, снимать, потом снова надевать… морока. Липа предпочитал преодолеть сухую часть менее комфортно, зато избавлять себя от докучливой необходимости возиться замерзшими пальцами с заиндевевшей шнуровкой. Кое-где еще не сошел снег, и тогда можно было определенно сказать: вот здесь недавно гулял кабан, а там стая псов пробежала. Впрочем, снег, хоть и гнилой, встречался с каждым днем все реже: апрель брал свое. Зато местами следы читались в загустевшей от заморозков грязи.
На этот раз цепочка как будто вела в сторону капканов, но Липа не был уверен, а потому пригнулся, чтобы рассмотреть следы поближе. И как раз в это время сзади послышалось два выстрела. Инстинктивно он плюхнулся на живот: попасть под раздачу свинца никому не хочется. Не понятно, кто и зачем стрелял. Может, такой же охотник, но лучше все-таки поостеречься.
Кажется, ветер донес какие-то голоса. Потом выстрелы повторились, но ни звериного визга, ни прочих, сопутствующих охоте, звуков слышно не было. Липа выждал с минуту, но все было тихо. Тогда он снял с плеча ружье и осторожно приподнялся над камышами. Никого. Подождав еще, Липа поднялся в полный рост, но и тогда не заметил ни единой живой души. Положительно, ему это не нравилось.
Стараясь не сильно шуметь камышами и «мокроступами», Липа зашагал в сторону недавних выстрелов. Но по-прежнему ничего подозрительного не замечал. Уже хотел развернуться и вернуться к своим капканам, вдруг на сухом островке, в паре сотне метров от себя, увидел склонившегося человека, тот торопливо то ли копал, то ли что-то прятал. Мелькнула мысль: когда спрячет, и свалит, подойти и проверить… Но потом решил все же окликнуть человека.
Тот повел себя довольно странно. Вскочил, как-то дико всплеснул руками, закружился на месте, а потом взвизгнул и помчался прочь. Догонять его липа не стал: псих какой-то. Вышел на островок и обмер.
Там, наполовину прикрытый сушняком, лежал раздетый до пояса человек. Еще живой, но без сознания, весь истыканный ножом. Даже глаза были вырезаны. Разорванный рот обнажил окровавленный оскал свежевыломанных зубов, искромсанный язык кусками вываливался на голую, залитую кровью, грудь.
От увиденного Липа едва не потерял сознание. Трупы видеть ему приходилось, но не в таком состоянии. Да и не труп это был пока, оттого становилось еще противнее. Без сомнения, такое сотворил тот психованный ублюдок, который удрал несколькими минутами ранее, но догонять его Липа не решился, хотя понимал: просто так это дело оставлять нельзя. Можно застрелить кого угодно даже ради банки тушенки, но так кромсать живого человека… Липа еще раз посмотрел на стонущее изуродованное тело, и желудок вывернулся наизнанку.
* * *
– Латал я вчера броньку на Янове у Кардана, он рассказал, что долговцы у Янтаря трупак нашли.
– Ну, трупак. Мало ли трупаков по Зоне валяется…
– Да не, это не такой, этот прямо на кусочки разделан, будто кто для шашлыка готовил мариновать. Мягкие части вырезаны аккуратно так, ножом, не клыками вырваны, а именно вырезаны. И сам труп тоже – весь изрезан, исполосован. Специально так резали.
– Интересно… Бандюки, может, беспределом занялись.
– Все может быть, только бандюки вряд ли куски вырезать будут, на них как-то не очень похоже.
– Пытали, хабар требовали показать.
– Ну уж, так пытать – это сразу на тот свет, вырезали, судя по всему, уже у мертвого. Кардан еще напел, будто это не первый уже такой. На прошлой неделе изуродованного сталкера принесли в их больничку, еще живой был. Почти не стонал даже, ослаб. Ничего не сумел рассказать, так и отдал концы.
– Мутанты могли изуродовать.
– И глаза выжечь?
– В каком смысле?
– В прямом. Раскаленным чем-то глаза выжгли ему, язык отрезали, уши, нос как будто откусили. Кардан уж на что мужик крепкий, а у самого желваки так и ходили, когда рассказывал.
– Черт его знает, что-то и правда муть какая-то…
– Кардан считает, что какой-то маньяк орудует, спецом глаза выжигает и языки отрезает. Другие говорят, как и ты вот, что и бандюки могут пытать.
– А сам что думаешь?
– Кто бы там ни был, но ухо востро держать надо, а палец на крючке. Если ходит и выслеживает, то это может быть кто угодно.
– Вот не было печали, блин.
– Эт точно.
* * *
– Ну что там, как он?..
– Дерьмово. Думаю, что до вечера не протянет.
– И как это его угораздило…
– А что сам-то говорит, аномалия или что?
– Да ничего не говорит, не может он говорить, без языка.
– В каком смысле?
– В таком. Нет языка, один обрубок шевелится.
– Кто ж его так?
– Ну уж точно не аномалия. Думали, может, на псов нарвался. Да какие там псы, явно кто-то нарочно живого человека колупал.
* * *
– Это уже который?
– На Кордоне пятый.
– А так?
– А так – не знаю. На Янтаре, говорили, что находили, на Дикой еще.
– Стоп, это кто-то не из ветеранов, точняк. Этот даже до Ростока не доходит. Поблизости ворочает.
– Из новых, думаешь?
– Или просто ссыт на тяжелого налезать.
– А вдруг из новых. Раньше ведь такого не было.
– Хоть прям следаков вызывай, ха!
– Следаков – не следаков, а можно покумекать на досуге на эту тему.
– Может, кто из бывших, из органов, возьмется…
– Ну, это ты уже чушь пропорол.
– А что ж чушь-то сразу? Бывших не бывает, мент – он и в Зоне мент, только не трындит об этом на каждом углу.
