Текст книги "Химеры просыпаются ночью"

Автор книги: Райво Штулберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 38 страниц)

– Во-во, так тебе прямо и признается кто, что он мент.

* * *

– Цинк идет, что в Зоне новый мутант нарисовался.

– Что за мутант такой? Не мышонок, не лягушка?

– Я кроме шуток. Уже в который раз жмуриков находят подозрительных. Все без глаз, изуродованы, как хрен знает что, некоторые даже на куски порезаны и прямо вот так сложены назад аккуратно, как будто человек лежит на земле, а тронешь его – он на кусочки так и рассыпается.

– Про такое не слышал, слышал, что на Янове бюрер объявился, его хотели повязать по-тихому, он автоматы у всех повырывал и ушел. А когда к его лежбищу подошли, то увидели, что он шашлыки из человечины готовил себе.

– Ха, я как раз ту же хрень слышал от Чалого, только там не бюрер был ни хрена, а контролер. Заманивает к себе, заколдует и потом живьем на барбекю режет.

– Да ладно, хрень все это. Ну какой там бюрер, барбекю… ты сам подумай.

– Думай, не думай, а что-то происходит невнятное – факт.

– А вдруг и правда новый монстр какой. Зона – она на месте не стоит, тоже ведь живет, развивается. Вот и породила еще одного урода.

– Что-то прежде новых не рождала. Вот как пришел я сюда – так с тех пор почитай года три никаких новых монстров не было…

– Ну и что ж, что не было, а вот теперь пришла пора. Как первых появила, так теперь и вторых, третьих будет делать.

– Да не, пацаны, не монстр это. Это человек все, человек.

– Ну какой там человек? Разве человек может прямо на кусочки разрезать взрослого мужика.

– Положим, про «на кусочки» – это фантазирует народ, привирает. А что глаза вырезает и языки рвет…

– Представил вот себе, что из меня будет кто-то язык рвать… бр…

– Давай, пацаны, теперь никуда по одному не соваться. Пусть хабар напополам, да зато будет, между кем делить. А то вот так и правда сгинешь за просто так, никто и креста не сколотит.

– Вообще-то, верно базаришь. Надо вместе держаться.

– А тогда Филину про свои нычки придется забыть до поры, при людях туда не наведается, а если один пойдет – его ка-а-а-к хвать!..

– Да ну тебя к черту, нет у меня никаких нычек. Один дурак сказал, другой повторил.

– Видели, видели, как ты к дуплу на Янтаре примеривался.

– Вот сходи туда и посмотри, это у тебя сзади дупло, такое раздупленное, что не только нычка, а и все дерево влезет.

– Гы…

– Вот сиди и гыкай.

– Смех смехом, мужики, а пока все не прояснится, не уляжется – одним по Зоне шататься, конечно, не того…

* * *

Прошел год с того времени, как я едва не умер от воспаления легких на Кордоне. Кое-как удалось справиться с накатившей болезнью, потом еще с месяц приходил в себя. Думаю, теперь на моих легких двумя-тремя рубцами стало больше.

Иногда я размышляю над этими рубцами. Мне так сказал один знакомый здешний хирург: бронхит или воспаление оставляют следы на легких. Вот бы на них взглянуть, на эти следы. Как они выглядят, что из себя вообще представляют… Простые это пятна или настоящие рубцы, которые можно потрогать руками, провести по ним пальцами, потеребить отвердевшие края… Или это всего-навсего прожилки, которые и увидеть-то непросто. Во всяком случае, я бы потрогал их.

Однажды мне даже приснилось, что я сделал себе операцию. Разрезал перед зеркалом грудь, раздвинул кожу, мясо. Там были ребра. А еще под ребрами часто-часто двигался бордовый сгусток – сердце. Серые губчатые мешки с розовыми прожилками – это и были мои легкие. Я аккуратно продел ножом ребра и вытащил их из грудины. Почти все вытащил. Теперь ничего не мешало мне любоваться моими легкими. Три шрама с отвердевшими краями двигались в такт дыханию.

Я потрогал их пальцем. Было совсем не больно, только щекотно где-то внутри, так щекотно, что сильно захотелось кашлять. Я закашлял, легкие задрожали, как холодец, что-то захрипело в них.

Надо было закрывать грудь обратно, а то пыли напустится внутрь, потом чесаться будет. Да и вообще – грязно. Потом снова вскрывай клетку, очищай, соскабливай ножом эту грязь с внутренней стороны шкуры – мороки не оберешься.

Я аккуратно вставил сложенные на газету ребра, они ровнехонько вошли в пазы, а потом запахнул кожу, разгладил.

Тьфу, сон! Если долго о чем-то думать, то оно непременно приснится. Только теперь ведь знаю заранее, что буду вскрывать груди. Чтобы посмотреть на шрамы и рубцы у других. Черт, и зачем мне эти хлопоты. Тело вспарывать очень трудно. Жир желтый вылезает, кровь течет, шкура неохотно так отслаивается, раздвигается потихоньку. Пока доберешься до нужного органа, посмотришь, как он выглядит, прикинешь, как работает… Не всегда понятно бывает с первого раза, что именно за хрень у тебя в руке, тогда приходится потрошить новое тело. Это же в учебниках написано и разрисовано так, что и дедсадовец поймет, а сунь-ка этого дедсадовца перед настоящим, еще теплым человеческим телом – так наверняка печень с почками перепутает. Или вообще сблюет.

Не прошло, впрочем, и месяца, как удалось рассмотреть легкие во всех подробностях. Молодые, сильные, непрокуренные. Я долго возился с их извлечением, мешали ребра, которые, естественно, как во сне, не вытащить и не вставить. Пришлось ломать, прямо руками. Потом еще сердце накровило, натекло во все складки, полости. Перевернул тело на живот, чтобы стекло.

Но легкие все-таки вытащить удалось. На трубках к горлу они крепятся. Как же все в человеке плотно и компактно прижато, пустот очень мало. Так и в горле: перерезал вроде бы артерию, а там же и горловая трубка эта находится. Трахея, что ли… или как там ее. Но интересно было вытащить и подышать через нее. Еще час назад по ней поступал воздух совсем в другой организм, все было так надежно и крепко запрятано, чтобы ничего не провисло, не вывалилось. А вот теперь я через нее дышу. Интересно, необычные ощущения…

Но вот и сами легкие. Два серых мешка, облитых кровью. Так ничего, пухлые, а как прикоснешься – сначала вмятинка небольшая образуется, а потом и вовсе – быстро так – сдуваются. Конечно: воздуха-то в них больше нет. И шрамов или рубцов не было. То ли владелец их не переболел ни бронхитом, ни воспалением, то ли их и правда не видно. Или совсем нет.

Я повесил легкие на ветку и смотрел, как стекает кровь и еще какая-то слизь. Натекло порядочную лужу, внутри которой отражались верхушки деревьев. И небо. Красное небо. Совсем, как перед Выбросом.

Наверное, никогда не забуду свой первый Выброс. Он застал меня на каком-то болоте, почти сразу после выздоровления. Я еще чувствовал легкую слабость, нужны были витамины, да только где ж их взять, в такой заднице? Тогда решил, что надо бы раздобыть свежей крови. Где, как не в ней все нужные вещества содержатся. В старину больным давали пить кровь домашних животных с молоком. Молока же здесь не достать и подавно, так что придется обойтись только кровью.

Выбрал молодого, краснорожего детину: уж у него кровищи не занимать. Напросился с ним на поход: дескать, пусть покажет здешние места, а на хабар я не претендую. Тот согласился, ничего не заподозрил, конечно. Вышли на какие-то болота; место хорошее, глухое. Аномалий не очень много, но детина сказал, что, если углубляться, то их станет больше, а еще будто бы в этих местах бродит дозор какого-то Ясного неба, потому можно ходить посвободнее и особенно не опасаться бандитов. Это, впрочем, насторожило вначале, но, пробыв в тех местах часа два, никаких дозоров не встретили. Если за два часа не повстречали, скорее всего, и еще часа два никого не увидим – решил я и начал действовать.

Пришлось приложиться два раза, только тогда он свалился, крепкий оказался. Но не умер. Мне того и надо было: пить мертвую кровь я бы побрезговал. Раздел его до пояса и подвесил на дереве головой вниз. Сделал аккуратный надрез на шейной артерии. Венозная кровь бедная, уже отработанная, а вот из артерии – в самый раз. Надрез был не большим, чтобы фонтаном не хлестало, но фляжка наполнилась практически полностью, когда он очнулся. Увидел, что из него течет, и завизжал, задергался. Напрасно я уговаривал его помолчать. Он только и повторял:

– Сними меня, сними меня.

Во фляжку теперь ничего не попадало, только мимо.

Пришлось оглушить дубинкой. Да он бы и ослаб сам, просто шума много поднял.

Кровь была густой, соленой и приятно попахивала парным молоком. Только вот густела быстро. Фляжку я допивал уже почти киселем.

По поводу избавления от трупа долго мудрить не стал: привязал к ногам камень – да и в топь. Только булькнуло пару раз. Я еще немного постоял, удостоверился, что мертвец не всплыл, и двинулся в обратный путь.

И именно тогда меня едва не накрыл Выброс. Потом рассказывали, что он случился на целые сутки раньше прогнозируемого. То ли неверно сведения из штаба расшифровали, то ли еще что-то. Многих накрыло, кого не успели предупредить. Мне же просто повезло.

Когда загудела земля, я подумал, что откуда-то движется колонна вездеходов. Но прошло несколько минут, никаких машин не показалось, зато гул усилился, почва начала дрожать, иногда из-под земли будто кувалдой били. Уж землетрясения в этих краях я точно застать не чаял. Бояться на открытой местности было нечего, поэтому я просто присел и решил переждать толчки. Но по-настоящему страшно стало, когда поднялся сильный ветер, небо вдруг стало окрашиваться желтым, а с севера – словно красный туман натягивался. Это точно было не землетрясение. Что делать, я не знал, но страх и инстинкт погнали вперед. Наверное, так мечется под вертолетом зверь, обреченный на пулю охотника. Он слышит рев, ураган, поднимающийся от винтов, чувствует смерть, не знает, откуда ждать ее. И только бешено несется по кочкам, ломая ноги.

Только тогда я не думал ни о вертолетах, ни о зверях, просто бежал и бежал. А небо с каждой секундой наливалось кровавым, даже редкий снег, недавно выпавший, – был теперь розовым.

Мне улыбнулась удача: наткнулся на какой-то вросший в землю вагончик. Выбора не было. Тогда я еще не знал ни о каком пси-излучении, а вообразил себе, будто это ядерный взрыв, что лучшего укрытия от радиации в окрестностях все равно не сыскать. Вбежал в вагончик, вжался в обледеневший пол и покорно замер, ожидая мучительной смерти.

Гул тем временем перерос в рев, вагончик встряхивало, скрипели и трещали гнилые перегородки; ураган снаружи рассвирипел и казалось, что вот-вот подхватит и грохнет о землю мое ненадежное убежище. Я приоткрыл глаза и увидел, как стены, пол – все приобрело красный оттенок. Случайно взглянул в окно. Там виднелся какой-то багровый лоскут, не понятно, чего.

И вдруг понял: это же небо. Оно будто вздулось, набрякло черными сгустками, а свободные от туч места сделались кроваво-красными. Я подумал, что это конец. Что творится в этой треклятой Зоне? Отчего вдруг краснеет небо и чернеют облака, трясется земля и зверствует ураган… Крепко зажмурился и всем телом вжался в пол; перед глазами зияла щель – как бы я хотел сейчас сделаться маленьким насекомым, чтобы забиться в нее, спрятаться глубоко-глубоко, заползти под доски, укрыться камешками… И никто-никто не достанет меня оттуда.

Но мое настоящее – такое огромное, неуклюжее – тело в реальности распласталось на грязном полу, а от бешенства природы сейчас отделяли лишь тонкие перегородки, которые и пуля способна запросто прошить насквозь, не то, что неведомая, страшная стихия… Я крепко зажмурился и закрыл голову руками.

А потом снаружи раздались удары – будто огромным молотом били по небу. Всего несколько раз. И – умолкло. Только ветер по-прежнему яростно колотил вагончик.

Что-то мне подсказывало, что самый страх остался позади. Я снова приоткрыл глаза. Краснота вокруг поблекла. Или это только показалось? Нет, точно поблекла. И небо стало заметно светлеть.

Но в ушах гудело, голова кружилась, желудок выворачивало наизнанку. Я попытался подняться, в глазах троилось. Из-под носа капало. Тогда еще подумалось: так вот как выглядит контузия… Или лучевая болезнь.

Да, я в тот момент точно уверился, что это у меня лучевая. Конкретных признаков я не знал, но, в принципе, симптомы были налицо: слабость, тошнота, режущая головная боль, в глазах шум, гул в ушах, носовое кровотечение…

– Вот и допрыгался, – сказал я себе вслух, – приперся сюда за своей смертью. Лучше бы в камере отсиделся. Лет 25 – и на свободу.

Хотя, конечно, осознавал: 25 лет в камере или мучительная смерть от лучевой – не известно, что лучше.

Прошло еще не меньше часа, прежде чем я смог встать на ватные ноги и сделать несколько шагов. Было полное ощущение, что болезнь вернулась. Только на этот раз я совершенно точно знал: это – не пневмония. По сравнению с новой угрозой, какое-то там воспаление легких казалось детским недомоганием типа ветрянки.

Уверенный, что скоро умру, я вывалился из вагончика.

Было удивительно свежо и прохладно. Небо сделалось будто бы даже прозрачнее. С запада натягивало малиновым, но это не был тот грозный багровый оттенок, которым небо обливалось час назад. Удивительное чувство успокоения охватило душу. Вдруг стало понятно, что это – еще не конец, что со мной в ближайшее время все будет хорошо. Не знаю, откуда явилась эта уверенность.

Позже мне рассказали, что после Выброса аномалии обычно изменяют свое местоположение, а то и вовсе новые возникают, так что приходится быть втройне осторожным. Я же не знал всего этого и почти беспечно зашагал по болотам, стараясь держаться сухих островков. Как не вляпался в тот вечер в грязноепятно – не знаю, только на Кордоне за голову схватились, узнав, что я выходил на болота без дозиметра. Не меньше они поразились и услышав мою историю про вагончик.

– Тебя, видать, Зона для себя бережет, – покачал головой Бомж, – иного и за куда меньшие оплошки по кустам размазывает.

С моей стороны признаваться, что был на болоте, было, конечно, неразумно, но я испугался признаков лучевой и рассказал все как на духу, чтобы точно узнать свою участь.

Про затопленный труп, само собой, умолчал.

А вот теперь ровно год позади. Когда-то я стоял на этом самом месте, у этого же самого развалившегося дома, чувствовал себя хреново после недавно перенесенной болезни. Теперь физическое самочувствие было – грех жаловаться, но морально я устал, нечеловечески устал. Наверное, так себя чувствуют люди на войне. Да и здесь со всех сторон шла война. С Зоной, с бандитами, солдатами, с самим собой.

Что изменилось за этот год? Я стал осторожнее, опытнее, обзавелся кое-каким снаряжением – пусть не достаточным для похода в Темную долину, например, но за пределы Кордона давно выходил один.

А этот вот заплесневелый кирпич по-прежнему высовывается из забетонированной обоймы своих таких же зеленых собратьев. И когда-то я смотрел на него, робкий и настороженный, проживая свои первые часы и дни в Зоне. Что-то ведь я чувствовал в тот момент, когда смотрел именно на него, этот кирпич, что-то думал. Мог ли предположить, что протяну здесь год и ровно год спустя буду вот так же смотреть на него загрубевшими глазами…

Меня тут никто не искал; поначалу я настороженно относился к каждому новому лицу, искал в нем признаки принадлежности к органам. Но лица уходили, приходили, а я по-прежнему оставался здесь. А потом даже ментов не боялся, которые изредка наведывались на Кордон. У каждого была своя жизнь: те промышляли дешевыми артефактами, другие спекулировали водкой и жратвой, третьи справляли еще какие-то свои темные и светлые дела-делишки. Не сразу, но я немного проникся внутренней жизнью Зоны и ее обитателей. Здесь и в самом деле не было ничего похожего на братство или сплоченность, которое мне виделось оттуда, с большой земли, но в котором я начал сомневаться с первых же часов пребывания в Зоне. Всяк сам за себя, и оставить погибать в болоте конкурента по хабарному делу, с которым ты всего час назад беззаботно болтал и пил водку у костра, – не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Многие сталкеры так и оставались одиночками именно по той причине, что не доверяли никому, кроме себя. Прямое мародерство или грабеж осуждались и даже грозили обернуться крайне неприятными последствиями, но и конкуренция за жизненное пространство не давала повода расслабляться, приходилось держать все вокруг под постоянным злобным контролем. А кто-то держал под таким же контролем и тебя.

С белого неба снова начинал опускаться редкий снег. В этом году он выпал рано и, похоже, не собирался сходить до весны: несколько недель на почве держались порядочные заморозки, даже яму для костра приходилось порой выдалбливать – словно в асфальте. Снег выпал однажды ночью; теперь же доходил местами до щиколотки. Пришла пора снова разживаться теплой одеждой. Хранить зимнее снаряжение обычному сталкеру негде, разве что в схронах, так что приходилось готовить сани не летом, а непосредственно перед наступлением зимы. С собой ведь в мешке каждый день баулы с теплыми вещами не потаскаешь.

Добывали, как правило, самошив – грубый и теплый. Кое-кто умудрялся щеголять в импортных специализированных шмотках. Эти счастливчики уверяли, что «в фирм е» намного сподручнее, дескать, все продумано для экстремальных условий. Остальные же посмеивались, поглаживали толстые свитера из вонючей, но натуральной шерсти и возражали: дескать, еще не построили фабрик по пошиву одежды для Зоны. А любая экстремальная жопа в сравнении с Зоной – прогулочка в пригородном леске.

Впрочем, и те и другие знали: специализированное снаряжение таки изготовляется, но – в «оборонке» и стоит деньжищ немалых.

С наступлением холодов подскакивала в цене не только теплая одежда, но и водка, шоколад – все, что помогало сохранить драгоценное тепло тела. Как-то мне пришла в голову мысль, что свежая кровь будет этому способствовать. Возможно, что в теории так оно и было, только на морозе она быстро густела и становилась похожей на холодное желе. А разводить костер рядом со свежим трупом было бы крайне неразумным: мало ли чье лишнее внимание привлечет. Хотя, потолкавшись в баре, выведал один рецепт: кровь пополам с водкой. Будто бы это и была та самая настоящая Кровавая Мэри, которую пили пираты, смешивая кровь своих жертв с ромом. Все же остальное – приправы, лимон и прочую ерунду – начали примешивать лишь в наше время, а кровь, конечно, заменили на томатный сок.

– И вот представь себе: над большим котлом на мачте подвешены несколько трупов без голов, кровища с них так и хлещет, а внизу кок ведрами льет ром, ром, ром… – рисовал передо мной картину пьяный сталкер, – а под котлом огонь горит, кровь с ромом в котле кипит, кипит…

– А ты сам пробовал? – поинтересовался я.

– Ты что, сблюю сразу. Ты что, кровь пить…

И все-таки я испробовал рецепт. Не смогу точно описать вкус и ощущения после принятия моей Мэри. Водка пьянила, солоноватая кровь оттеняла каждый глоток. Возможно, требовалось нагреть напиток, но я так и не решился развести костер. Вырезал парной кусок мяса откуда-то из бока, макал его в водку и кровь, потягивал из котелка вприкуску с теплым сырым мясом.

Наслаждения не было, лишь внутреннее спокойствие и удовлетворение. Все портила опасность быть замеченным. Я поминутно оглядывался, и это мешало в полной мере прочувствовать трапезу. Мясо, вымоченное в водке, опьянило быстро и сильно, я с трудом скрыл труп, а потом не смог вспомнить, как добрался до Кордона. И это едва не стало моей роковой ошибкой. Кто-то уже вечером обнаружил тело с вырезанными частями (по пьяни я забыл изуродовать его, имитируя нападение хищников, и истоптать снег вокруг отрезанными лапами). Нашедший дико вращал глазами, сам ужасаясь своему рассказу. По счастью, в тот день неподалеку видели бандитов и решили, что это их рук дело.

Но однажды на Кордоне я проходил мимо костра и услышал….

– Да кто же может делать такое? Жил бы да жил мужик. И так по-свински смерть свою принять. Как поросенка…

Я насторожился. Внутреннее чутье подсказало, что говорят не о каком-то рядовом убийстве, но – о моем. Действительно, судя по подробностям, речь шла обо мне. Я даже хотел подсесть поближе и ввязаться в беседу, чтобы удостовериться, что подозреваемого нет, но вспомнил, что как раз эта оплошность преступников часто приводит к их раскрытию. Сами виноваты: кружатся вокруг да около, принимают самое живейшее участие в поисках, суют нос повсюду… В конце концов, итог плачевен.

И я прошел мимо, делая над собой усилие даже не смотреть в сторону костра.

Но ночь прошла беспокойно. Именно тогда я понял: рано или поздно меня снова вычислят. Зона – довольно тесный мирок, бесследно творить вещи против ее обитателей долго не получится. Это снаружиможно было пересекать города и километры, запутывать следы. Да и то замели. Каким-то образом замели. А здесь можно продержаться сравнительно долго лишь благодаря отсутствию сыскных навыков у обитателей Кордона. Только все равно когда-то это случится. И вряд ли тогда меня станут арестовывать и отправлять в Киев…

Той ночью было страшно, до тошноты страшно. Я опустошил целую бутылку водки и только тогда смог заснуть. А под утро в беспокойном пьяном сне привиделось, что иду со связанными за спиной руками, а сзади слышен топот многих ног. Это меня в аномалию ведут.

На некоторое время пришлось поубавить активность. Слишком велик был страх и риск. Но потом появился знакомый зуд, только во много, во много раз сильнее. Сначала пропал аппетит, потом временами стала подкатывать тошнота, раздражение. Я ни с кем не мог спокойно разговаривать, даже просто сидеть на одном месте – не мог, постоянно подмывало встать и куда-то идти; я вставал и шел, однажды поймал себя на том, что не просто брожу по окрестностям, но выискиваю удобный момент и удобную жертву. Теперь я думал только о том, чтобы проломить кому-то череп и высосать из окровавленной головы мозг. Как и прежде с легкими, эта идея накрепко засела внутри, приходя вновь и вновь, навязчиво возвращаясь во снах и реальности. Когда я смотрел на камень, то представлял, что было бы весьма удобно размозжить череп этим самым камнем; либо размышлял над тем, что это и есть чья-то голова, и примеривался, как бы сподручнее ударить…

Но лишь одно удерживало от неизбежного: сон, в котором меня подводят к аномалии. Он виделся мне несколько раз, но был настолько ярок и объемен, что я нисколько не сомневался в том, что он – вещий.

Рано или поздно – это должно было произойти. То, что сидело внутри, было сильнее меня, я не мог ничего с этим поделать. Даже страх лишь на какое-то время приостановил, но не задавил окончательно жажду чужих мозгов.

Выйдя из перелеска, я побрел к видневшимся вдалеке развалинам фермы. День премерзкий выдался. С самого утра – едва покинул Кордон – ударил ливень, так что я значительно вымок, не успев найти подходящее укрытие. Потом выяснилось, что и спички превратились в бумажную кашу: второпях забыл запрятать коробок поглубже. Пришлось развешивать одежду прямо на ветках, а самому голышом торчать в лесу, благо июльское солнце жарило на совесть. Но лишь ближе к вечеру одежда более-менее высохла. Нужно было сразу возвращаться на Кордон, там и разжиться спичками, но теперь поздно было рассуждать. День практически был потерян, оставалось надеяться, что хотя бы к вечеру бог хабара улыбнется мне. Не улыбнулся. Да и что можно было найти, если окрестности давно облазили другие собиратели? А деньги, вырученные с последней ходки, подходили к концу. Подаваться в сторону Янтаря ближе к ночи одному не хотелось, возвращаться с пустыми руками тоже, но выбор вариантов был небогат: либо на Кордон и завтра выходить вновь, либо углубляться в Зону и рисковать. В конце концов решил, что, если ничего не найду на ферме, то сразу двину на Кордон. С такими мыслями я и достиг заржавленного купола – то ли зернохранилища, то ли еще какого-то …хранилища. Между березок едва не налетел на Жгучий пух, но вовремя заметил его серые ошметки, резко зарулил вправо и, пребольно подвернув ногу, упал.

– Черт! – со всей злости я ударил кулаком о землю.

Подкатило такое дикое раздражение и злоба, что даже в глазах потемнело. Нет, это нисколько не образное сравнение, и впрямь на несколько секунд все пропало из поля зрения и чувств, только пронзительная боль в ступне и размытые очертания травы перед глазами.

Потом еще несколько минут лежал и сидел на земле, ожидая, когда схлынет боль. Наконец, нога окрепла, можно было снова подниматься.

Место было достаточно знакомое, я знал, что частенько здесь бывают плоти. При моем дефиците патронов эта встреча оказалась бы некстати. Поэтому я сначала прислушался, потом осторожно выглянул из-за купола. Ничего, только высокая трава колышется, даже не примята, потому можно надеяться, что я единственный посетитель данных мест на сегодня. Но, когда заглянул через рваную дыру в листовом железе внутрь самого купола, понял, что ошибался. Спиной ко мне над чем-то склонился человек в дождевике. На кой черт он понадобился теперь, когда ливень давно прошел?

Но не дождевик и даже не сам человек внезапно овладели всем моим сознанием.

Затылок.

Выпирающий, обтянутый бесцветной шкурой с редкой порослью светлых волос. Узловатая кожа тускло отсвечивалась в солнечном пятне, и на нее оседала пыль, витавшая над головой. На секунду показалось, что сквозь череп просвечиваются мозги – розовые, обвитые синей паутиной сосудов.

Ничего не соображая, я ринулся на этот череп. Его обладатель успел только повернуться ко мне лицом, недоуменный взгляд, приоткрытый рот. В следующую секунду на дождевик брызнула кровь: я со всей силы ударил прикладом в лоб.

Человек схватился за рану и повалился навзничь. Я пнул его несколько раз в челюсть. Тощая голова болталась, будто привязанная на ниточке.

– Все бери, что хочешь, – простонал человек сквозь разбитые зубы.

Он хотел купить свою жизнь. Купить, не понимая, что я и без того отниму у него все, все. И как можно купить или продать то, что тебе уже не принадлежит? А кто, кто продаст мне мою жизнь, потерянную, испоганенную, покореженную…

– Сука, – выдохнул я, – не все покупается.

Я перевернул его на живот, он и не думал сопротивляться. Поискал глазами камень, ничего не нашел, тогда снова замахнулся прикладом и обрушил удар на белую голову. И еще. И еще. Захрустело, сначала брызнула, а потом просто заструилась темная кровь. Я потрогал рану, она была тепла, но кости целы. Попробовал разломать трещину руками, но тело задергалось, мешая удобнее нащупать щель. Тогда я просто удар за ударом размозжил голову в мясо. Она будто разложилась надвое. Я перевернул тело на спину, окровавленное лицо и правда раскололось напополам. В ране смешались глазные яблоки, волосы, какие-то куски, обломки черепа, зубы… Я попытался соединить лицо, чтобы хотя бы примерно определить возраст. Впрочем, не знаю, для чего я это делал, не знаю. Лицо не смыкалось ровно, только нижняя челюсть немного походила на прежнее свое состояние. Бесполезно, голову теперь не собрать.

Я придвинул ее к себе, раскрыл рану как можно шире и с наслаждением опустил лицо внутрь. Было тепло, пахло свежатиной. Как же долго я ждал этого мига!.. Вот под языком нащупываются мозги, их можно прокусить и высосать. Я так и сделал. Теплые, с кровью. Вкуса определенного нет, это ни на что не похоже, только кровь солонит.

Потом попался глаз. Я выпил и сжевал и его. Жгутик под зубами не сразу поддался.

Перепачканный кровью, я долго лежал в обнимку с телом, изредка припадая к ране и посасывая из нее остывающую кашицу. Потом стало противно пить холодное месиво. Да и прежнее чувство наслаждения схлынуло. Предстояла обыкновенная работа.

Я обыскал труп. Из осторожности, оружие и личные вещи брать не стал, зато патроны пришлись кстати. Тушенка – я был рад и ей. Денег нашлось мало, но лучше, чем ничего. А потом вспомнил, что перед смертью он над чем-то наклонялся…

И точно: в свежезакопанном тайнике внутри трубы находился тугой сверток. Я вытряхнул его на землю. Деньги. Даже на первый взгляд много, но пересчитывать времени не было. Должно быть, этот захаживал сюда частенько, удивительно, что никто до сих пор не заметил его тайник. Впрочем, мало ли тайников запрятано по всей Зоне.

Я запихнул деньги в мешок, потом подтащил труп к массивной железной трубе, рухнувшей с потолка уж давным-давно. Для имитации несчастного случая подойдет. Положил трубу прямо в голову, засыпал землей кровь у разрытого тайника. Кажется, все.

Нет, не все. Кровавые пятна на моей одежде, на моем лице… И беглого взгляда достаточно, чтоб понять, что не моя кровь. Пришлось умыться остатками воды из фляжки. Окровавленную же куртку с размаха забросил куда-то на потолочные балки. Ничего, теперь с деньгами, теперь новую купить можно. А пятна на штанах вывалял в грязи. Когда засохнет – ничего не поймешь.

Снова принялся накрапывать снег. Стоять у разваленного дома долго было бессмысленно. Это всего лишь минутная слабость, приступ ностальгии. Но, как и в аду, при въездах на КПП стоило бы повесить таблички: «Оставь надежду…». И прошлое – тоже оставь. Ничего больше нет за опустившимся шлагбаумом или за перерезанной «колючкой» – смотря, как в Зону входишь. Даже кратким моментам проявления слабости здесь не место, душа размягчается, тело перестает упруго реагировать на обстановку. А в следующую секунду – смерть.

Впрочем, пока ты на Кордоне, можешь расслабиться. Немного, совсем чуть-чуть. Со временем перестаешь замечать постоянное напряжение, оно становится твоим обычным состоянием.

Я стряхнул с себя задумчивость, поправил автомат на плече. Сзади меня окликнули.

Пластырь. С каким-то незнакомым сталкером. Я вопросительно посмотрел на них.

– Третьим будешь? – усмехнулся Пластырь.

– Бухать, что ли? Нет, я пас.

– Да не, не то. Это я так. Мы на Свалку собираемся, а оттуда, как золотишко намоем, – сразу в бар, к тамошнему барыге. Тут без мазы, хромой черт совсем зажрался, цены спустил ниже плинтуса.

– А тот что, думаешь, тебя облагодетельствует? Такая же душонка продажная.

– Такая же, да не такая же. Да и крюк с хабаром через бандюков делать не очень-то хочется.

– Это точно…

– Ну как, поддержишь компанию? Или у тебя какие-то другие планы?

– Нет у меня никаких планов. Можно и прогуляться. Только не поздно ли собрались? Скоро стемнеет.

Действительно, заснеженное небо уже начало приобретать свинцовый оттенок – верное приближение сумерек.

– Да ничего, там, на Свалке, еще одна группа тусуется, вместе всяко веселее будет.

Несмотря на беззаботный тон Пластыря, какое-то нехорошее предчувствие шевельнулось внутри. Хотя причин для беспокойства, кажется, не было. Да и этот незнакомый молчаливый сталкер…

– А это кто с тобой?

– Кореш один, давний.

– Что-то не видел я прежде твоего давнегокореша здесь…

– Да ты что, попутал, что ли? Да вот, знакомься… Ден – старый бродяга. На Складах тусил это время, вот ты его и не видел. Со свободовцами гашиш бодяжил.