Текст книги "Химеры просыпаются ночью"
Автор книги: Райво Штулберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)
Я кивнул.
– И лежи там, жди меня. Голову не высовывай и постарайся дышать в одежду. Автоматчики, скорее всего, с оптикой, могут пар от дыхания засечь.
Стало по-настоящему страшно. Все внутри напряглось, я был готов сорваться с места, но все же едва не пропустил сигнал Петра.
– Давай же, мать твою, – он сильно толкнул меня в спину.
И я побежал, забыв пригнуться. Боялся только одного: выстрела с той стороны. На больную ногу в тот момент просто не обращал внимания. Указанные кусты впереди качались, но, казалось, нисколько не приближались, хотя бежал я довольно быстро, а до них было не более ста метров. Не добежав совсем немного, уткнулся в траву и остаток пути проделал ползком. И замер. Нет, ничего, тихо. Проскочил.
И совсем забыл наказ Петра дышать в одежду. Впрочем, я лежал лицом вниз, так что пар изо рта выходил в землю. Саднило вспотевшее лицо, исцарапанное вчера.
Через некоторое время услышал сзади шорох, это приближался Петр.
– Так, пока пролетели. Теперь как скажу – вон к тому вагончику и прям внутрь прыгай. Видишь?
Одинокий покосившийся прицеп с вырванной дверью и зачем-то заколоченными окнами приютился на косогоре. Я заметил, что это неплохая позиция для часового.
– Не, слишком оторвано от остальных, они так не делают.
На этот раз сигнал я не пропустил. И что есть мочи рванул к прицепу. Каким же неповоротливым и огромным было мое тело, а вокруг так мало кустов и деревьев. И нога отказывалась передвигаться; уже когда начал вскарабкиваться в дверной проем, втаскивал ее за собой обеими руками. Невыносимо жгло ступню. Стало понятно: третьей перебежке не бывать. Но я из последних сил ввалился внутрь и замер на полу.
Внутри было темно, только тусклое световое пятно вырисовывалось напротив дверного проема, но я скорее кожей, чем слухом, ощутил совсем рядом чужое дыхание. Здесь, без сомнения, кто-то был. Липкий пот прошиб с ног до головы. Это конец. Дыхание было ровным, даже мирным. Я всмотрелся в темные внутренности прицепа, но ничего не увидел. А потом заскочил и Петр.
Предупреждая его об опасности, я сделал страшное лицо и прижал палец к губам. Потом показал пальцем в сторону дыхания. Петр замер и тоже услышал. Кто-то будто спал. Мой спутник осторожно подсветил фонариком.
На дощатом полу действительно лежал человек и мирно сопел, свернувшись калачиком. Грязная одежда, странноватого вида короткоствольный автомат рядом.
– Да он ведь бухой, – догадался Петр.
– А кто это, наемник?
– Ну прям наемник. Те в зюзю не нажираются. То есть, нажираются, конечно, но не отсыпаются вот так. А этот наверняка перебрал да и решил подальше ото всех отдохнуть. Ну и черт с ним. Сейчас дальше двинем.
– Я больше не могу, нога…
– Вот черт, блин. И угораздило тебя с твоей гребаной ногой. Если б не ты, я б давно на Кордоне сидел.
– До утра, может, не проснется?
– Ага, как же. А ну как через минуту оклемается. Шум поднимет, тогда нас точно накроют.
– А что ж делать-то?
– Как хочешь, а я вот так сонного не могу… Делай сам.
Что я должен был делать сам, не требовало объяснений.
– Только без шума, заорет – я ноги делаю, а ты уж сам как хочешь. Твой косяк.
Спящий лежал на боку, но укрылся с головой каким-то тряпьем, так что оприходоватьнужно было четко и сразу. Я понял, что не имею абсолютно никакого желания делать это, и напрасно настраивал себя на то состояние, которое ощутил утром, при виде спящего Танкиста. К тому же, рядом был Петр, а перед ним выкушивать язык не станешь… Удовольствия мало, предстояла просто работа.
– Тогда ноги ему держи, – шепнул я Петру.
Тот кивнул и отвернулся.
Человек сопел.
– Да давай же…
Я вытащил нож и перехватил поудобнее. Просунул левую руку под голову спящему, сильно сдавил ему рот и потянул на себя, правой рукой быстро откинул одежду и, врезав лезвие в шею, изо всех сил провел от уха до уха. Попал как раз в артерию, кровь теплой тугой струей приятно обдала руки. Человек захрипел, задергался, явно не понимая, что его режут; но сзади крепко налег Петр. Я вдруг почувствовал сладостное остервенение, держа трепещущее умирающее тело.
– Все, все, тише, тише… сейчас все закончится…
Человек продолжал биться в наших руках, я с размаху воткнул нож ему в голову. Хрустнуло, по руке пробежало ощущение: лезвие трется о кость. Еще удар. Еще. Ломается череп, я его ломаю. А под костью – мякоть мозга. Студенистая и податливая. Я не удержался и, поддаваясь странному приливу нежности, нагнулся и поцеловал убитого в затылок.
– Вот черт, падла, как от поросенка, накровавил, – пропыхтел я, чтобы скрыть от Петра неожиданный даже для меня поступок.
Когда человек затих, мы откинулись на пол и долго переводили дыхание.
– Но долго высиживать все равно не будем, – наконец, произнес Петр, – его могут хватиться.
Я ничего не ответил, вслед за возбуждением наступило полное успокоение, даже отрешенность. Вот, я убил только что человека, а ничего за это не будет. Ни ментов, ни уголовного дела, ни обысков. И даже скрывать тело не нужно.
– Ну что ж, бери, – кивнул Петр на автомат, – твой трофей. Хеклер. Неплохо так.
– Да я и автомата в руках не держал никогда…
– Не сложнее пистолета, только крепче держи. Ничего, потом сам научишься, если жить захочешь.
Хеклер оказался легче, чем я ожидал. В подсумке у трупа обнаружилась и початая коробка с патронами.
– Ничего, можно воевать и дальше, – пошутил я.
– Вот как раз сегодня воевать как-то не дюже охота.
– Что да, то да, – согласился я, – а что там дальше, впереди?
– Там… там вообще-то «железка» заброшенная. И стройка какая-то, хрен знает, чего строили. Так вот на стройке еще могут снайперы засесть, а самый гадюшник бандюковский – это попозже, когда у самих вагонов.
– Неужели никак еще обойти нельзя?
– Можно. Но не с моим детектором – раз, с монстрами в одной постели ночевать не хочу – два.
Мы посидели еще немного, нога не то, чтобы успокоилась, но, по крайней мере, чувствовалось, что она у меня есть, и стало возможно ей шевелить. Петр осторожно выглянул наружу:
– Никого пока, тихо. Двинули…
Мы ползком вылезли из прицепа и поползли вдоль кустов. Впереди, должно быть, маячила та самая, упомянутая Петром, стройка. Но нарушать тишину, чтобы переспросить, я не решался.
– Первых проползли, – шепнул Петр, – теперь смотри в оба, не известно, где эти тараканы засели.
Перебежками мы достигли сначала штабеля из бетонных плит, потом спрятались за бетономешалкой, а затем юркнули в щель между недостроенной стеной и приваленными к ней еще плитами. Отсюда ветер ясно донес запах костра и приглушенные голоса. Петр сделал мне знак оставаться на месте, а сам по-пластунски исчез в сумерках. Я остался один. Сначала просто отдыхал и гладил больную ногу, затем отсутствие Петра стало беспокоить; когда же, по моим расчетам, прошло не меньше часа, стало понятно, что этот урод меня кинул. Его не могли ни захватить, ни убить: особенного движения вокруг не наблюдалось, не слышно было и выстрелов. Несколько раз впереди что-то довольно сильно треснуло, но никак не выстрелы. Лаяли издали собаки. А я все сидел, накрытый плитами и зажатый стеной. Потом совсем стемнело. Я подумал, что здесь меня совершенно точно никто не обнаружит, но вспомнил лай: а вдруг у них собаки? Однажды, из вагона электрички, я видел, как прямо на путях рассадили заключенных (должно быть, этап). Конвой редким кольцом окружил серых людей с опущенными головами, а со своих мест из рук солдат рвали ошейники громадные, мускулистые овчарки, больше похожие по комплекции на молодых телят, нежели на собак. Помнится, еще тогда я дал себе слово, что никогда и ни за что не попаду на место тех, окруженных конвоем. А теперь вот представилось, как одна из этих зубастых тварей налетает на меня, опрокидывает на землю, клыками вцепляется в лицо, стараясь достать горло…
Ночь надвинулась всей своей опасной громадой, окружила со всех сторон, заставила ощутить собственное ничтожество. Каждый звук, каждый шорох таил в себе смертельную угрозу. Вот как-то уж слишком сильно зашелестели листья – уж не крадется ли кто? Послышалось шарканье о камни – патруль? А вот и вовсе непонятный звук – то ли клокотание, то ли шипение…
И Петр все не появлялся. С каждой минутой я укреплялся в самых страшных догадках. Теперь понятно, зачем он повел меня за собой. Чтобы здесь просто взять и оставить. А сам наверняка знает какой-нибудь секретный проход. Вот через часок-другой бандиты хватятся своего пьяного кореша; конечно же, найдут его в том прицепе, поднимут поиски, собак… А тут и я – с его автоматом (а то как же: «…твой трофей. Хеклер. Неплохо так…»), тепленький. Ничего не скажешь, отомстил за снорка. Или все-таки видел меня с Танкистом и решил таким образом избавиться. А вдруг и того хуже… продал бандюкам в рабство. Потащил же меня за собой, в такую даль за мной ходил, следил. Только для того, чтобы позабавиться, глядя на мою беспомощность на болотах?
Бессильное бешенство заклокотало в груди, обида – горькая от такой несправедливости – подкатила к горлу. Я заколотил кулаками по плитам:
– За что? За что? За что?!..
Но сразу же притих: выдавать свое присутствие не входило в мои планы. Зато слезы так и полились. Да, я сидел и плакал: от обиды и жалости к себе, всеми покинутому, забытому, всеми травимому. А ведь могло быть все иначе, все по-другому. Почему Петр так со мной? Разве я сделал ему что-то плохое? Ну да, убежал тогда. Но ведь сам мне сказал: новичок, мол, с каждым может случиться… Все они – супермены хреновы, волки матерые, а ведь и сами все когда-то были новичками и не раз наложили в штаны в прошлом. Зато теперь могут издеваться и высокомерно поучать молодых. И это – вместо того, чтоб помочь.
И тут справа выполз человек. Я быстро дернул в его сторону дулом и увидел, что это Петр. И сразу простил ему все.
– Ты куда пропал? – зашипел на него.
– Да вот, блин, через дозор ихний не проползти никак было, пришлось отлеживаться, ждать, когда рассосутся. Зато теперь знаю, где можно пролезть. Давай, за мной, только тихо и башку не поднимай.
– А собаки? Собаки у них есть?
– Какие собаки? Ты что? Нету никаких собак.
– А лай? Я слышал лай…
– Это дикие псы, они сюда не суются.
Петр быстро пополз вперед, я едва успевал за ним, к тому же, приходилось через силу подтаскивать больную ногу, но просить двигаться помедленнее – я понимал – все равно, что просить о смерти. Вот одни голоса приблизились, поравнялись с нами справа, послышались другие – впереди, слева, потом опять справа… Петр продолжал ползти. Благо, было темно и трава достаточно высокая; думаю, что днем сюда стоило соваться разве что на танке: территория была просто нашпигована бандитами. Значит, сегодня никаких наемников. Хотя, черт его знает, кто для нас лучше.
Вдруг Петр перестал ползти, я едва не налетел носом на подошвы его ботинок. Впереди послышались шаги и быстро приближающиеся голоса.
– Ні, я про це не чув, – говорил один.
– А про вертоліт на болотах? Невже не чув про вертоліт?
– Біс його знає. Тут скрізь вертольотів багато. Он, один до цих пір на рейках гниє. Може, чув щось…
– Той вертоліт учених, а цей військовий. Це ж зовсім інша справа.
– Та все одно, чий. Не піду я кровососові в лапи. Мені ще пожити хочеться.
– А пам'ятаєш Яшку Самоху? Адже він тоді сильно піднявся, коли військові вантажівки на мосту ошмонал. Теж все ссалі на міст піти, а потім злилися, що не пішли. А адже він теж звав з собою.
– А скільки він там на мосту рентген зловив? От його робило фон, як від самого контролера. І довго твій Яшка прожив після цього? А?
– Як знаєш, мені більше дістанеться.
– Ага, дістанеться. Кровососові ти на обід зі всіма кишками і гівном дістанешся.
Я вжался в землю, изо всех сил притворяясь то ли травой, то ли мусорной кучей. Вспомнил и про совет Петра дышать в одежду, чтоб не засекли пар. Но эти двое быстро удалились. Так я и не понял, что за вертолет они имели в виду. Впрочем, это было совершенно не важно. Впереди горели костры, вокруг которых сидели люди, мужики с оружием сидели, и требовалось их обойти так, чтоб остаться незамеченным. Мы залегли за большим цементным чаном.
– Тут напрямки не проползти, – прошептал Петр, – придется налево подавать, но надо быть осторожным, там аномалий по самое не балуй. А уж как костры проползем – то считай, что полпути сделали, потом еще железная дорога останется.
Поползли налево. Стало будто холоднее. Или только так казалось. Отблески костров сюда не доставали совсем, так что пришлось ползти практически в кромешной темноте. И вдруг впереди – словно красно-желто-голубые искорки рассыпались, закружились. А над ними еще, еще… Но они не освещали ничего вокруг, а больше смахивали на разноцветную пыль. В темноте было похоже на маленький такой салют.
– Ракета, – шепнул мой проводник.
– Что?..
– Ракета, – он указал на искры, – почище Трамплина будет. Тот же Трамплин, но еще хуже. Запустит на орбиту, метров на сто вверх – а оттуда не дюже приятно падать потом будет. Даже экзоскелет не поможет.
– Черт, чего у вас тут только нет.
– О, это только начало, – не без гордости подтвердил Петр.
– Не сомневаюсь…
– Здесь иногда Спутник найти можно, дюже редкий арт. Только почти всегда Ракеты пустыми стоят, а если тут и было что, бандюки давно собрали. Или сами, или нашего брата сталкера заставили.
– В каком смысле заставили?
– В рабство загнали, сволочи. На себя работать заставляют, прикажут в аномалию лезть – полезешь, как миленький, не то пулю в затылок – и вся недолга. Мы, конечно, освобождаем, когда можем, но…
– Совсем обрадовал. Тогда уж лучше сразу себе пулю пустить, чем…
– А ты не храбрись. Посмотрю, как ты сам себе мозги вынесешь, если, не приведи Бог, вот так окружат. На словах все мы правильно рассуждаем да геройствуем, а как в самом деле придет пора дуло к своей же башке приставить, так в штаны наделаем, а курок не спустим. Я бы, например, не храбрился заранее.
Затем, к моему удивлению, Петр вытащил детектор и отключил его.
– Зачем?.. Как же мы…
– Пищит дюже громко, засекут. Что-то мне сегодня не охота выбирать между пленом и пулей.
– А как же мы проползем теперь?
– А искры видишь? Вот так и проползем. Подальше от центра держись – тогда, быть может, все и обойдется. Давай за мной и чтоб след в след.
И мы снова ползли. Петр изредка подбрасывал впереди себя камешки, ужом изворачивался, петлял, то и дело менял направление. В какой-то момент показалось, что мы находимся в самом сердце этих искр. Они повсюду. Кружатся, пляшут, вибрируют. Протяни руку – и смерть. Мне оставалось лишь довериться Петру и его опыту. Порой, кроме его грязных подошв с налипшими комьями и травой, я ничего не видел перед собой. Да и, признаться, не очень хотелось видеть. Боялся, что, если посмотрю вперед, то увижу впереди совсем непроходимую стену из искр. Однажды увидел, как камень, брошенный Петром, вдруг подпрыгнул и, будто бы сам собой, ушел вертикально вверх. В иное время, должно быть, это выглядело бы потрясающе, но только не теперь, когда мы лежали на ледяной земле, в кромешной тьме, а со всех сторон окружили аномалии. И бандиты вокруг. И никто не придет на помощь.
Несмотря на пронизывающий холод, одежда была пропитана п отом, мерзко прилипала к телу при каждом движении. Тупо ныла нога, дергаясь в такт пульсу. Вот подошвы впереди двинулись прямо, я подтянулся вперед. Вот еще раз, еще… Потом пауза. Шевеление Петра, затем его ноги поворачиваются влево, я повторяю тот же маневр. И снова – ползок вперед. Казалось, этому не будет конца. Голова, вначале охваченная почти паническим сумбуром, со временем начала соображать более-менее логично, стали появляться связные мысли. Я постарался себя утешить: бандиты сюда вряд ли сунутся, побоятся аномалий. В конце концов, аномалия не может соображать, ее можно просто проползти. А бандит с оружием – тот куда как опаснее.
– Тише ты сопи, – прошипел Петр, – как паровоз дышишь. Услышат ведь.
Наверное, от натуги и я правда начал дышать чересчур громко. Пришлось глотать ртом холодный воздух, а выдыхать, уткнувшись в землю или в отворот куртки: пар на фоне искр могли легко заметить издали.
И снова ползок вперед, и еще… Приподняться на локтях, подтянуться, захватить ртом воздух, притянуть саднившую ногу, не вскрикнуть от резко подступившей боли, опуститься лицом вниз, противно липнет ледяная сырость одежды, выдохнуть в траву, перед носом землистые подошвы, снова приподняться, подтянуться, вдохнуть, подтянуть, выдохнуть, приподняться, подтянуться, не закричать, стиснуть зубы, приподняться, подтянуться, приподняться… Искры почти у самого плеча, локоть подвинуть немного вбок – и все. Приподняться, подтянуться, не закричать… Даже мыслей больше нет никаких, только эти подошвы перед самым носом и искры, везде искры окружили.
И вдруг:
– Кажись, прорвались.
Я поднял голову. Перед глазами все еще кружили, вибрировали разноцветные точки, прошло несколько секунд, и я понял, что это уже в глазах искры, а не на самом деле. Тряхнешь головой – и они исчезли, расслабишь глаза – снова завертелись.
– Вот черт, – я протер лицо, помотал головой, пошевелил затекшей шеей.
– Ага, у меня тоже рябит и пляшет… А ничего мы, да? Я уж думал, никогда не пройдем.
– Да и я ведь тоже…
– Ну ничего, ничего, полежим маленько – и дальше.
– А до утра отлежаться не выйдет?
– Ты что? Утром мы вообще, как на ладони будем. Если проходить, то только сейчас, пока темно. Да и луны нет, вот с луной нам повезло, да.
– Интересно, здесь вообще кто-нибудь ходил, кроме нас.
– Да, ходили ребятки, когда тот снайпер сидел на башне, помнишь? Уж не знаю, тут или еще где ходили, но ходили. Скорее всего, где-то еще. Аномалии после каждого Выброса меняются, так что да, где-то еще ходили.
Переспрашивать и уточнять про какой-то Выброс у меня уже не было сил. Я распластался на холодной земле и просто лежал, без мыслей, почти ничего не чувствуя. Усталость, больше похожая на одеревенение, вдруг охватило все тело. Даже боль в ноге практически не ощущалась. Так уставать мне не приходилось ни разу в жизни.
– Полчаса привал, – предупредил Петр, – не проспать бы, только бы не уснуть… иначе… не спать… – но он и сам едва ворочал языком.
Трава перед самым носом, земля, Ракета… «Трава, трава у дома…» Стоп, это уже песня снится, не спать.
– Алло, подъем.
– Как, неужели уже пора?
– Пора, пора, и так целый час валяемся.
Не может быть, уже час? Только что ведь прилег. Все тело гудит, тяжелое, будто облитое свинцом. Еще бы минутку полежать, пять минуток… Ну, пожалуйста…
– Еще немного, погоди…
– Ну и валяйся тут, а я пошел. Это тебе не в школу маму упрашивать «еще минуточку, еще полминуточки», – передразнил Петр, – бандюки придут, уши-то тебе поотрезают.
Почему-то стало ясно, что насчет ушей это он не пошутил и даже не фигурально выразился. Все было и правда очень всерьез.
Я встал на четвереньки и так пополз за Петром.
– Да иди ты нормально, черт безрогий. Мы с тобой влипнем, блин. Как пить дать, влипнем.
Собирая остатки сил, я заковылял на двух ногах. Точнее, все-таки на одной. Костыль свой оставил еще перед аномалиями, чтоб не зацепиться об искры, так что теперь приходилось совсем туго. Потом подобрал какую-то палку, сухую и ненадежную, но все же это было лучше, чем совсем без опоры. Мы прошли довольно долго, потом под ногами зашумел гравий: началась железнодорожная насыпь. Пришлось передвигаться тише.
А вот и первый вагон на путях. Товарный, с насквозь прогнившими досками. Впереди на фоне темного неба чернели силуэты еще нескольких. Петр подобрал пригоршню гравия и выбрасывал камешки перед собой. Детектор же все еще не включал.
Начал накрапывать дождь.
– Это плохо, – заметил Петр, – там впереди Электры.
Что это за Электры такие, стало ясно очень скоро, когда еще издали в темноте показались голубые вспышки со змеевидными отростками. Они мерцали, освещая местность бледными всполохами. Когда же мы приблизились, стал слышен постоянный треск и гул, будто от трансформатора. Воздух вокруг приобрел специфический озоновый привкус и запах. Сколько вольт спрессовалось здесь – одному Богу известно. Или кто там создал это ужасное место – Зону.
– Близко не подходи, по сырой земле шарахнет, – предупредил Петр, но это я уже, собственно, подозревал и сам.
Аномалий было много (я насчитал штук тридцать), различных размеров. Однажды из одной вылетел белый шарик, размером с яйцо, и уплыл в темноту. Ничего себе, местечко. Да тут шаровые молнии родятся, как пирожки. Петра же беспокоило другое.
– Черт, как на ладони, только что не под прожекторами…
– Давай подальше отойдем.
– Ну, давай, попробуем.
Мы углубились в темноту, через некоторое время уперлись в стену из иззубренного кирпича. За стеной были слышны негромкие голоса и бодренькая музычка.
– Вот и приперлись, давай назад.
Попытка обойти аномалии с другой стороны привела нас к длинному пассажирскому составу, внутри некоторых вагонов которого подозрительно светилось сине-белым. В окнах последнего же и вовсе метался какой-то огненный шар, весь опутанный молниями и роем искр. Будто искал выхода и никак не мог найти.
– Это что? – показал я на шар.
– Черт его знает, сам такое впервые вижу, раньше тут этого дерьма не было. Давай-ка на землю опять.
Мы поползли под вагонами. Над головой трещало и гудело, будто в трансформаторной будке. Иногда у самого носа вспыхивали голубоватые искры. Было страшно прикоснуться к железным колесам состава. А тут еще и дождь… Тем не менее, какую-то часть пути мы успешно преодолели, потом Петр откатился на насыпь. Я последовал за ним. Причина такого маневра стала ясна сразу: прямо через дно одного из вагонов через равные промежутки била толстая жила молнии.
Издали, из темноты, раздался протяжный вой. Но не волчий – точно. Потом – будто расхохотался кто-то.
Пригибаясь, мы пошли вдоль насыпи.
О Боже, как же я устал. Можно вот прямо сейчас лечь на землю и больше никогда не подниматься. И пусть все аномалии этой треклятой Зоны, и все ее бандиты окружат – все равно не подниматься. Спать, спать. Вот люди идут по полю, они тоже хотят спать, они опускаются в жухлую траву, в лужи и мгновенно засыпают.
Сильный рывок за рукав заставил меня вернуться в действительность.
Почти перед самым носом – будто из ниоткуда – возник патруль. Два человека неторопливо двигались около вагонов в сторону от нас, потому шухер до сих пор и не подняли. Петр отчаянно замахал рукой, приказывая уходить в темноту. Мы спрятались за кустарником и ждали, когда фигуры дозорных вернутся назад и удалятся. Потом продолжили путь вдоль насыпи. Дождь заметно усилился, и без того насквозь сырая одежда теперь буквально налилась ледяной водой.
– И какого хрена я тут делаю. Из-за тебя все… – злился Петр.
Наконец, я не выдержал:
– Я тебя не звал за собой, сам ведь вернулся.
– Тебя урода пожалел.
Возразить в ответ было нечего.
Обойдя стороной несколько костров, мы уперлись в строение из блоков.
– На перегон не пойдем, там место открытое, сразу с крыш срежут, – сказал Петр, – а тут хоть малость радиации похватаем, но все не под пулю.
Это он утешил, конечно. Не известно еще, что лучше…
– Не известно еще, что лучше…
– Ничего, хвост не вырастет. Пошли.
– Дай хоть нога передохнет, а то совсем хреново.
– А вот сейчас как раз надо идти: мы ужерентгены хватаем.
– Как это уже?!
Я быстро пошел вперед.
– Стой, дурья башка. Сейчас заведешь нас в какую-нибудь жопу.
Но я и без приказов встал, как вкопанный: впереди раздались раскатистые залпы. Именно – залпы. Грянуло сразу и из многих стволов, потом кто-то истошно заорал, со всех сторон послышались тревожные крики.
– Что еще за новости? – нахмурился Петр. – Под чужую раздачу нам только сейчас не хватало.
Но мы все-таки рванули вперед, на выстрелы.
– А хотели по-тихому… – раздосадовано буркнул Петр.
– Под шумок, может, оно половчее будет?
– Посмотрим…
Скоро бой зазвучал совсем близко, за бетонной стеной. Частые хлопки выстрелов смешались с отрывистыми выкриками. На самом деле, было больше похоже на уличную драку, чем на отчаянную перестрелку.
– Заходи, заходи ему в спину, вон он, у стены!
– Я пустой!
– А вот тебе подарочек от дяди!
И грохот на секунду приглушил все остальные звуки.
– А черт, зацепило…
– Перезарядка!
– Рви, рви оттуда!
– Лови, петушара!
И снова треск и грохот.
Нас разделяла только бетонная стена. Петр решил, что лучше выждать исхода боя.
– Две собаки дерутся, третья не мешай. По-любому, потом легче будет проскочить, чем в горячке зацепят.
Мы залегли в кустах и слушали перестрелку. Несколько раз раздавался оглушительный треск, и тогда по ту сторону небо вспыхивало синим. Что это было, я не знал, потому решил, что какое-то не известное мне оружие. Потом выстрелы стали реже. Перестрелка стала удаляться.
– Пора, – Петр поднялся и побежал в темноту. Я едва поспевал за ним, из последних сил передвигая ногами. Даже забыл, что у меня есть оружие. Только когда полез вслед за Петром в какой-то пролом в стене, понял, что что-то мешает. Посмотрел: автомат.
Но стрелять было некуда. На месте стычки черными комьями бугрились трупы. Несколько Электр отсвечивало поодаль. В их мертвенно-голубом отблеске выхватывались из темноты чьи-то раскинутые руки, поднятые головы… Кажется, я понял, что за вспышки были недавно в небе. А вдалеке стучали выстрелы и ночь прорезали огненные иглы. Теперь мы просто пошли, убегать было не от кого. Вокруг – тьма, ледяной дождь хлещет в лицо, ноги вязнут в грязи.
– А как же мутанты?
– Не ссы, тут недалеко осталось, там отсидимся до утра, авось не нарвемся. А торчать в этом осином гнезде не резон. Да и с рассветом уходить труднее будет, они теперь посты усиленные выставят.
Трудно было не согласиться с подобными доводами. Но и тащиться сквозь промозглую ночь – мало хорошего. Тем временем, Петр включил таки свой детектор. Огонек приборчика зародил надежду на успешное возвращение. И мы двинулись, чавкая ногами.
Несколько раз я падал в ледяную жижу: ноги почти не слушались, к тому же левая ступня не ощущалась совсем, она даже не болела, и это тревожило меня гораздо больше, чем прежняя острая, невыносимая резь. Насквозь пропитанный ледяной грязью, я должен был промерзнуть до костей, но холода не чувствовал, я, кажется, вообще утратил способность ощущать что-то человеческое, только снова дико хотел спать. Но какое-то тупое упорство, несвойственное живому человеку, заставляло раз за разом производить поступательные движения ногами. Не знаю, сколько времени мы месили грязь под проливным дождем, мозг совсем отказался осознавать ход времени, может, половину ночи, а, может, только пять минут, но вдруг мой проводник остановился.
– Пришли.
Я в недоумении попытался рассмотреть хоть что-то в кромешной темноте. Почему-то казалось, что мы должны придти в лагерь, но здесь не было абсолютно ничего, ни единого огонька или строения, только тьма и ливень.
– Куда пришли?..
– Сюда. Вон башня. Там и переночуем.
Действительно, посреди открытого поля, если присмотреться, можно было различить какое-то высокое строение. Башня это или не башня – мне было уже все равно. Мысль о том, что, наконец-то, можно будет лечь, просто лечь и не шевелиться – влила немного свежих сил. Петр тоже смертельно устал и едва держался на ногах. Все же его хватило на то, чтобы снять автомат с предохранителя (про свой я вспоминал только когда что-то в очередной раз мешало двигать руками) и осветить вход. Но никто не бросился на нас, никто не зарычал и не лязгнул затвором. Мы поднялись по полусгнившей деревянной лестнице на самый верх, при этом я едва не свалился, так что Петр, без преувеличения, снова спас мне жизнь, в последний момент удержав за воротник.
– Осторожно, доски совсем гнилые.
А мне было уже все равно, я уже не шевелил ни рукой, ни ногой. Еще несколько секунд слышал, как шумит снаружи дождь, успел подумать, что, должно быть, этот звук хорошо подействует на нервы. А потом сознание покинуло измотанное тело.
Темнота. Ночь. Спать. Можно еще спать. Надо отдыхать и спать. Спать.
Темнота. Хоть глаза выколи. Шум снаружи. Дождь. Перестрелка. Нет, я в безопасности. Все в безопасности. Темнота – значит, ночь. Значит, можно спать еще.
Капает с крыши. Шум не слышен, дождь прошел. Уже светлее. Холодно, как холодно. Если свернуться калачиком, прижать колени к груди, то поначалу противно и сыро, но потом от тела вода прогреется и уже менять положение не захочется. Я так и сделаю. Какое тяжелое у меня тело. Но можно спать еще. Вон и Петр все еще спит. Спать.
Совсем светло. Запах застарелой гнили. Лучи солнца пробиваются через щели в крыше. Холод продирает насквозь, невыносимо ломит ногу, каждая клеточка тела ноет, требует отдыха, но мозг медленно приходит в сознание. Так, вчера ночью… Господи, что же это такое было вчерашней ночью! Как только мы выжили?
Рядом, прислонившись к стене, спал Петр – бесформенная груда сырого, грязного тряпья. Видимо, я выглядел еще хуже, так как принял грязевую ванну не раз и не два. Но – главное – был жив.
Под нами натекло приличную лужу, а сама одежда – хоть выжимай, даже потяжелела от воды.
Что-то твердое мешалось под грудью. Приподнялся: автомат. Лениво подумалось, как это во сне не зацепил курок. Впрочем, все равно на предохранителе. Только теперь чистить придется долго, а я не умею.
Разбухла и расползлась за пазухой аптечная коробка. Должно быть, таблетки внутри превратились в кашу. Но думать об этом было лень.
А снаружи попискивали редкие птицы и погода, судя по всему, была тихой и солнечной. Так мирно, словно когда просыпаешься дома в своей комнате.
Вспомнилась и комната. Такая ненавистная в течение всех этих лет и такая вдруг уютная, желанная теперь. Стол, лампа, постель, книги, давно перепрочитанные. Должно быть, больше мне туда не попасть. Я так и не попрощался ни с домом, ни с комнатой, ни с матерью. А ведь еще трое суток назад я был там, у себя дома, мои ноги ступали по домашнему полу, руки трогали дверные ручки и посуду, глаза видели не этот исколотый сырой кирпич, а уютные стены в обоях.
Я закрыл глаза и представил, будто лежу в своей постели, под одеялом. И теперь обыкновенное воскресное утро сентября, и можно полежать еще, и снаружи нет опасных аномалий, не рыскают ночные мутанты, не стреляют просто так в прохожих. Сухо и тепло, можно встать и пойти на кухню, выпить горячего чаю…
Вот я встаю, одергиваю постель, натягиваю штаны, смотрю на залитый осенним солнцем двор, знакомый до одури, до осточертения, но отсюда он кажется таким милым, родным и уютным. Занавески в зеленый цветочек. Потом выхожу в коридор. Так, там на вешалке висит куртка, мамин плащ, стоят ботинки, сапоги. Часы на стене. На двери туалета – писающий мальчик, обыкновенная такая металлическая желтая дощечка. Ее многие вешают. А дальше – кухня. Впереди и слева – газ, чуть позади – раковина, кран. Справа – стол. Над ним – шкафчик висит. Кухня маленькая, но светлая и уютная. Я ставлю красный чайник на плиту.
