Текст книги "Химеры просыпаются ночью"

Автор книги: Райво Штулберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

– Нормально. Слышимость?

– В порядке.

– Ну, ни пуха!

– Иди ты к черту.

И Митин стал входить в аномалию.

Как и в прошлый раз, сначала немного повело в сторону, зашатало, но система стабилизации сработала на «отлично». Вокруг зароились искры, воздух со всех сторон окрасился багровым. По всем мыслимым законам физики, ни одно живое существо не могло войти внутрь аномальной зоны и уж тем более пробыть там добрых часа полтора. Будь ученый без защитного снаряжения – его тело, мгновенно охваченное пламенем, уже корежилось бы в страшных конвульсиях, а в следующую секунду останки повело бы в разные стороны, швырнуло в самые языки пламени, завертело в струях гравитации, еще через полминуты обугленные, выжженные насквозь кости болтало по растрескавшейся земле, а затем рассыпало в бурый пепел, гравитацией выбросило наружу, ветром разметало по округе. И – будто не было человека. Совсем. В Зоне люди порой исчезают бесследно.

– Отлично. Вошел. Куда теперь?

– Шаг влево, – затрещало в шлемофоне.

Митин сделал шаг.

– Стоп. Теперь на пять вправо, вперед. Стоп. Идет импульс. Жди.

Митин вперился в прибор и внутренне напрягся. Если сейчас детектор не покажет артефакта – все старания насмарку. Конечно, будут потом и другие предположения, но всегда жаль отвергать стройную, красивую версию, которая может объяснить если не все, то многое…

– Идет, идет, жди. Что-нибудь видишь?

– Нет. Ничего.

– Идет, идет! Прямо на тебя!

И тут Митин увидел. Впереди полукругом выстроились и плясали маленькие тусклые огоньки. Но это были не искры – он сразу понял. Пригляделся: где-то он уже это видел, где-то уже видел… И вспомнил: сон. Давно уже, даже задолго до поездки в Зону, однажды приснилось поле из таки же тусклых огоньков-комочков. И еще там были существа с хоботами…

Нехорошее предчувствие сжало грудь. Митин понял, что сейчас должно что-то произойти. Но он стоял, наблюдал за этими вытанцовывающими комочками, они гипнотизировали его, не давали пошевелиться.

– … видишь? Они вокруг тебя, – внезапно прорвался голос Михеева – словно в сон из реального мира.

– Да, я вижу. Здесь огни, – сказал Митин и посмотрел на детектор. Прибор показывал россыпь артефактов, точно в местоположениях огоньков.

– Что за огни? Какие огни?

– Не знаю, это артефакты. Они движутся, как живые.

– Попробую им приказать. Если это и есть наши импульсы, то они отзовутся.

Михеев умолк, а огоньки вдруг завибрировали сильнее, а затем собрались в единую шевелящуюся кучу.

– Ты велел им собраться?

– Да. Работает? Работает?!

– Да.

– Не может быть. Что, что ты видишь?!

– Это потрясающе. Жаль, сюда камеру не пронести, ты бы увидел сам…

Огоньки мерцали тускло-землистым оттенком, ритмично колыхались, будто дышали, изредка вздрагивали, как от прикосновения.

– Если бы я сошел с ума, я бы подумал, что они живые, – сказал Митин.

– Вот мы и посмотрим. Сейчас подгоню к тебе, попробуй взять одного.

– Только не переусердствуй. А то боюсь, набросятся.

– Немного придвину, совсем немного. Ты стой на месте, никуда, у тебя впереди сильное поле.

– Понял.

Сзади затрещало. Митин не сразу понял, что это автоматная очередь. Раздались крики, потом в спину ударило раскаленным, обожгло, перехватило дыхание, опрокинуло на землю. Ногу повело в сторону, словно что-то ее затягивало, затягивало… Остатками сознания Митин понял, что это аномалия тянет внутрь, из последних сил отвел ногу назад. А потом уже ничего не помнил.

Пришел в себя от резкой боли во всем теле. Горело буквально все тело, будто было без кожи. Митин попытался встать, но перехватило дыхание, рот моментально наполнился кровью. Перед глазами плыло огненное марево, воздуха не хватало. Он все еще лежал в аномалии, и только остатки воздуха в баллонах поддерживали жизнь, хотя дышать, кажется, было совершенно невозможно, раскаленный воздух обжигал легкие, нос, горло… Но нужно было во что бы то ни стало подняться и выбраться. Подняться и выбраться.

– Эээй… – выдохнул он, но тут же захлебнулся новым сгустком крови.

В шлемофоне было тихо. Что-то случилось снаружи, на помощь рассчитывать не приходится. Только на самого себя.

Подняться и выбраться.

Он все же приподнялся на четвереньки и сделал первый ползок. Кожу обожгло пронзительной болью до самого мяса, но закричать не получилось: не хватало воздуха. Оставалось стиснуть зубы и продолжать сантиметр за сантиметром преодолевать те несколько метров, что отделяли от границы аномалии.

Так, теперь немного левее, в прошлый раз было на десять вправо, значит теперь… Нет, было на пять вправо. Или все-таки на десять? Нет, на пять, точно на пять. Теперь влево надо. Надо подняться и выбраться.

Из носа выплеснулся порядочный сгусток крови, Митин закашлялся. Что-то захрипело, захлюпало в легких, ближе к спине. Он помнил, что стреляли. Значит, там сейчас пуля. Лучше бы сразу уж…

Нет, нельзя так говорить. И думать нельзя, иначе не доползти. Доползти и выбраться. Доползти. И выбраться.

Теперь надо вправо. Совсем немного вправо. Если еще жив, значит, он все правильно делает. Пока правильно.

Осталось несколько сантиметров.

Как же невыносимо болит внутри.

Как прожигает кожу.

Дышать.

Дышать.

Дышать нечем.

Но, когда глаза окончательно застило горячим маревом, он перевалился через выжженную границу, ватными пальцами вслепую откупорил шлем. Холодный воздух охватил опаленное лицо, забился в разорванные легкие. Митин снова закричал, но из горла вырвался лишь хриплый стон. Он едва не потерял сознание, но усилием воли заставил себя вернуться в реальность, понимая, что может больше не очнуться. Сквозь огненный туман увидел два тела, распластанные на траве, – Михеев и Толик. Обломки оборудования. Только бы КПК уцелел.

Превозмогая невыносимую боль, Митин кое-как дополз до тела Михеева. В кармане у того нащупал наладонник и включил общую экстренную.

Он лежит на животе. Качаются перед глазами чьи-то ноги. Тело по-прежнему горит, но уже не так невыносимо. Шевелиться лень. Ноги рядом все время качаются и качаются. Его куда-то несут на куске брезента. Скафандра уже нет, но так не хочется шевелиться, чтобы осмотреть свое тело.

– Лежи, лежи, – незнакомый голос, – теперь будешь жить.

– А как…

Но горло будто петлей перехватывает, под лопатку врезается раскаленный лом.

– Сейчас подремонтируем, будешь новее прежнего, – это голос Сергеича – хирурга. Если Сергеич, то все хорошо, этот на ноги и труп поставит. Оголенную спину то холодит, то охватывает кипятком. Что-то там, на спине, сейчас делают. Снова приходят в голову мысли о Михееве и Толике. Но больше он спрашивать не решается, иначе опять потеряет сознание от боли.

– Не засыпает…

– Коли еще.

– Выдержит?

– Должен. Сердце молодое.

Кажется, велят в таких случаях считать до десяти.

– Один, два… – одними губами начинает считать Митин, – пять, шесть, восе… шесть, два, ше…

Все тело туго перебинтовано, противно пахнет. Боль теперь тупая, ноющая. Должно быть, накачали анальгетиками. Ничего, это хорошо. Боль можно перетерпеть, можно подумать о чем-то другом – и тогда на какое-то время почти не больно.

Так, что было? Он видел эти огоньки в аномалии, потом раздались выстрелы. Потом его ранило. В спину. Михеев и Толик – что с ними? И спросить не у кого.

Митин попробовал приподняться, но тугие повязки сдавили тело, кожу снова пронизала жгучая боль, охватил озноб. Он едва слышно застонал. Но никто не появился. Митин один в палате – маленькой комнатке с низким выбеленным потолком. Сбоку возвышается капельница, но шланги болтаются отдельно, стало быть, пока не капают. Очень тоскливо и неудобно лежать в одной позе, смотреть лишь в потолок. Окно, должно быть, за спиной. Надо будет попросить, чтоб передвинули кровать – хотя бы на облака можно будет смотреть, прикидывать, на что те похожи.

А стены тут старые, облупившиеся. Наполовину выкрашенные синим. Сверху – белый потолок. Типичная советская больничка, это не современная клиника, нет. Напротив ног впереди – желтая дверь. Когда-нибудь она распахнется, впуская вестника снаружи, вестника определенности: что вообще было, что с Михеевым и Толиком.

Он лежал и лежал, прислушивался к пульсирующей боли в разных участках своего тела. Черт, когда же принесут новую дозу анальгетика? Стал рассматривать тени и выпуклости на стенах. Некоторые напоминали горы, некоторые – причудливые растения, были и похожие на лица – удивленные, с раскрытыми ртами, зажмуренные, страшные. Неудивительно, что многие начинают видеть лики Христа и святых во всех этих бесформенных пятнах. При желании, там можно узреть все, что угодно. Религиозный человек непременно увидит что-то из Писания. Человеческий мозг вообще настроен так, чтобы отыскивать лица в любом бесформенном образовании. Говорят, это помогает адаптироваться к незнакомой ситуации. Забавно: где только не видели лик Христа – и на блинчиках, и коре деревьев, и на пыльных пятнах… А что-то Христа больше не сделалось, и мир по-прежнему продолжает творить зло. Прежде на месте проявившихся ликов возводили храмы, а теперь выкладывают «фотки» с ликами в Интернет, на всеобщую потеху. Но верно и то, что святые лики на блинчиках не остановят пулю, летящую в грязную беженку.

Подумал про пулю – и под лопаткой резануло. Нет, надо про что-то другое думать.

Начал считать до тысячи, потом дошел до двух тысяч, до трех. Затем мысли стали путаться, числа сбиваться. Потянуло в сон, но он подумал, что, если выспится теперь, то проведет долгую тоскливую ночь без сна, и усилием воли стряхнул дремоту, продолжил счет. Когда дошел почти до десяти тысяч, дверь в ногах заскрипела, приоткрылась.

Возникла медсестра в непостижимо коротком халате и, кажется, без юбки. Митина всегда интересовало: зачем они так делают? Хотя бы брюки надевали, что ли. Или нарочно больных дразнят…

Впрочем, боль была такая, что никакого возбуждения или хотя бы волнения он не почувствовал.

– Да вы очнулись уже, – она не без удивления приподняла подведенные брови, – у нас с такими ранами неделю без сознания лежат.

– А что у меня… – тут Митин закашлялся, внутри захрипело, забулькало, и он не договорил.

– Вот доктор придет на осмотр, с ним и побеседуете.

– Когда… – только сумел просипеть Митин.

– Только завтра, теперь завтра утром.

Больница вполне соответствовала советским стандартам как внешне, так и по организации деятельности. Впрочем, важно было не это.

– А с… – он сглотнул комок тесного воздуха, – остальными что?

– Я ничего не знаю, я только вам укольчик сейчас сделаю, чтобы вы поспали. Завтра обо всем и поговорите с Азамом Юсуповичем.

Митин понял, что пока ничего узнать не получится. Только попросил двойную дозу снотворного, но медсестра посетовала на строгую подотчетность медикаментов и сделала только один укол. Ушла. А он еще с полчаса лежал, совершенно без мыслей, без движения. Как-то незаметно провалился в тяжелый сон – как будто оглушили.

Проснулся среди ночи. Даже не мог посмотреть, который час. Голова гудела, во рту словно провели наждаком, хотелось пить. «Хоть бы бутылку с водой догадались поставить, – подумал он, – а то придется будить дежурного. Хотя, вряд ли кто услышит. А и услышит – никто не поднимется. Придется до утра терпеть». Потом подумал, как будет ходить в туалет. Ни катетера, ни утки.

«Вот обгажу им все простыни – пусть в следующий раз сами думают».

С такой мыслью снова упал в забытье без сновидений.

– Рома, Ромочка… – кто-то тряс его за плечо.

Митин приоткрыл глаза. Совершенно незнакомое женское лицо. Откуда она знает его имя? Ах да, он же в больнице, а в карте все и написано. Только ласковость эта ни к чему, лишне как-то.

В ответ он только простонал, давая понять, что слышит.

– Сейчас Вас доктор смотреть будет.

Ага, значит, этот Юсуп сподобился таки снизойти до рядового больного.

В эту минуту вошел невысокий, пожилой плотный мужчина с заметной проседью в угольно-черных волосах. Почему-то всем своим видом сразу располагал к себе.

– Ага, – приветливо кивнул Митину, – мне сказали, что вчера в себя пришли, это хорошо, это хорошо.

– Я все еще в Зоне? – Митин едва разлепил растрескавшиеся губы и добавил. – Пить дайте.

– Юля, воды принесите.

Медсестра продефилировала по палате в сторону двери. На этой хотя бы юбка была, только такого размера, что мало отличалась от пояса. Только и могут, что жопой вилять, а о себе мнения такого – будто и правда модели. А на деле – дальше медсестер с обоссанными утками не годились никуда. И желание быть красивой тут не при чем, это вызов. Только кому и зачем? Голыми ногами больным людям, которым самим до себя только и есть дела? Или надеются при помощи этих ног продвинуться дальше утконоски?

– Нет, не в Зоне, в госпитале, в Киеве. А меня зовут Азам Юсупович, – голос у врача был низкий, бархатистый.

– А зачем в госпитале? Я же не военный.

– Не военный госпиталь, а для Зоны специально, – пояснил доктор, – впрочем, это не важно. Важно то, что…

– С остальными что? – перебил его Митин.

– Ваш коллега погиб. Сожалею, – прямо ответил врач. Видимо, не раз приходилось ему давать подобные ответы.

– А Толик?

– Ваш проводник жив, он здесь находится, только в другом крыле. Если хотите…

Митин только помотал головой. Значит, Сережка погиб. Умер. Интересно, только теперь подумал о нем по имени. А то все Михеев да Михеев.

– Кто стрелял в нас?

– Не знаю, меня это не интересовало. Вас доставили в ужасном состоянии. Ожоги, пулевое ранение в легкое. Нужно было спасать, а не расследование проводить.

– Да, вы правы… Скоро я поднимусь?

– Пока сказать трудно, но месяца два у нас точно отдохнете. Как перевязка? Сильно болит? Не слишком туго?

– Нормально. Скажите, чтоб двойную дозу снотворного кололи. Скучно тут. И болит все. Болит все.

– Хорошо, – неожиданно согласился доктор, и Митин понял, что ничего тот не скажет. А спорить бесполезно.

Пришла медсестра со стаканом воды. Митин приподнялся, в тело будто впились бритвы, но он не обращал на боль внимания, жадно осушил пересохшим ртом весь стакан.

– Еще…

– Принесите бутылку, литра три. У вас есть такая большая, пластиковая, например?

– Найдем, Азам Юсупович.

– Вот и славно.

– И давно я тут?

– Две недели почти. Вас едва-едва успели вытащить. Часом позже – и лежали бы Вы сейчас не здесь.

Две недели! Митин на самом деле ужаснулся. А ведь кажется, что все случилось только вчера. Две недели выпало просто так. То-то странно ощущать волосы под носом. Должно быть, целая борода образовалась теперь.

– Когда смогу встать?

– А Вы куда-то торопитесь? – ласково улыбнулся Азам Юсупович. – На Вашем месте я бы Бога благодарил, что вообще сейчас в мягкой постели и в полнейшей безопасности.

– И Вас.

– Что меня? – не понял врач.

– И Вас благодарить нужно.

– Ну… – Азам Юсупович довольно мотнул головой, – работа такая.

Принесли воду. Митин припал к горлышку и пил, пил, пил, впитывал каждой клеточкой высохшего рта – воду. Наконец, отвалился в сторону, наполовину опустошив бутылку, булькая переполненным желудком.

– Черт, вот теперь можно жить…

– И нужно жить, – подхватил доктор, – ну, а теперь посмотрим Ваши ноги.

Лето прошло в бинтах. От постоянных перевязок начала отслаиваться кожа. «Это хорошо, – говорил Азам Юсупович, – новая вырастет. Прежняя все равно никуда не годилась». И это было правдой. Покрасневшая, шелушащаяся, она отваливалась кусками. Бывали ночи, когда Митин от боли не мог сомкнуть глаз ни на секунду. Но случались и редкие дни, когда боль отступала, чувствовался прилив бодрости. И тогда хотелось поскорее выбраться из этих выкрашенных в синее стен, сбросить сдавливающие тело повязки, как следует отмыться – и прочь отсюда, на свободу, домой.

Но практически все лето не разрешали даже бриться: обожженная кожа восстанавливалась медленно. Тем не менее, Митин давно ходил без костылей, стараясь не обращать внимания на боль, каждый день совершал прогулки – сначала по больничному коридору, потом выбрался и в больничный дворик. Смотрел, как теряют краски августовские листья, как постепенно обрастают красно-желтым ковром дорожки. Однажды мимо больницы прошла ватага ребятишек с ранцами и цветами, и Митин понял, что наступила осень. А он даже не смотрел в календарь, чтобы не испугаться проведенным тут неделям.

Странно, но думать об огнях в аномалии, об артефактах и образцах здесь – не хотелось. А он и не заставлял себя. Было сонно и почти безмятежно. Он даже подумывал над тем, как бы оставаться в больнице подольше.

Но однажды повязки сняли, а новых не приготовили.

– Теперь будешь просто так ходить, – сказала медсестра на перевязке.

Стало ясно: до выписки осталось совсем немного.

Наверху серые стаи кружились в ледяной синеве, а внизу задумчиво шуршали опавшие листья. Нужно было принимать решение, но Митин все медлил. Здесь так спокойно и можно неспешно жить размеренным существованием больничного быта. Он уже знал, какое примет решение, но боялся признаться себе и каждый день оттягивал решающий момент, когда нужно будет приводить веские причины и доказывать своей второй половине, что имела отношение к разуму, правильность принятого решения.

– К черту все, – сказал он однажды вечером громко и вслух, – к черту доводы и расчеты. Я просто это сделаю.

Курившие неподалеку мужики с удивлением посмотрели на него, а он поднялся со скамейки и твердо пошел в свою палату. Этим вечером Митин так же твердо решил: он вернется в Зону.

Это было не какое-то спонтанное решение, принятое однажды под действием чувственного порыва, но и не холодным расчетом; просто он знал, что по-другому не будет, и подчинялся неизбежному.

– Я не хочу ничего доказывать, я просто это делаю, – говорил Митин знакомому сталкеру, который изредка заглядывал к нему в палату.

Сталкер понимающе кивал головой, доставал папиросу и курил в открытое окно. Вдвоем они молчали, но понимали мысли друг друга лучше, чем если бы доверяли словам самое сокровенное. Безмолвный собеседник Митина сам каким-то чудом едва спасся от кровососа. Когда тварь уже прижала жертву к земле, вонзила щупальца, подоспела группа «тяжелых» и отбила жертву. На память сталкеру осталась дюжина грубых рубцов на груди; и голова самого кровососа.

– Сам тудане вернешься?

Сталкер медленно качал головой:

– Два раза судьбу не испытывают.

– Я не испытываю. Просто не знаю… и не тянет туда даже. Это не то… Просто знаю: мне там нужно быть. Понимаешь, нужно.

Сталкер понимал.

Несколько раз заглядывал Толик. Весьма обрадовался, когда узнал, что Митин возвращается в лабораторию.

– Ты потом на старое место? – поинтересовался Митин.

– Да, у меня без вариантов.

А потом того сталкера – собеседника Митина – выписали. В последний вечер тот был так же молчалив, но, пожимая на прощанье руку, сказал:

– А знаешь, не возвращайся туда.

Митин неопределенно повел плечом.

– Нет, ты не понял, – сталкер не отпускал руки Митина и твердо смотрел ему в глаза, чего никогда до того не случалось, – Ты не понял. Ты не вернешься. Я вижу. Я видел многих, которые навсегда остались там. Ты тоже останешься.

– Возможно. Но я буду осторожен.

– Хорошо. Только вспомни, если что: судьбу не испытывают два раза. Она этого не любит.

Через несколько недель, находясь на КПП Лелев, Митин почему-то вспомнил тот самый вечер и слова сталкера. Даже показалось, будто повеяло прохладой из открытого больничного окна. Но это был сквозняк из неприкрытой двери автобуса. Стояли уже полтора часа, никак не давали «добро» на въезд, что-то не в порядке с путевками. Митин вспомнил, как легко пропустили их в первый раз. Что-то изменилось в Зоне за это время, или всего-навсего дежурный дотошный попался?

– Совсем близко, – сказал сосед Митина, ни к кому не обращаясь.

– Что? – машинально переспросил тот.

– Станция совсем близко.

– Да…

– На пол, живо! На пол! И не высовываться! – в автобус ворвался человек в военной форме и противогазе.

– А что?.. – начал кто-то вопрос, но тут совсем рядом полоснуло очередью, и все, кто был в салоне, без лишних разговоров попадали на пол.

– Накаркал, – сказал сосед.

Митин посмотрел на его побелевшее лицо и поймал себя на том, что нисколько не боится. Тогда почему он лежит? Все правильно: чтобы сохранить сою жизнь. А еще – чтобы не мешать военным. Что это: нападение?

Со стороны шлагбаума застучало с сухим металлическим отзвуком. Митин понял, что это пулемет. Потом рявкнул мотор, завибрировала земля. Но, кроме грязного пола автобуса, он ничего не видел. Нет, только не скотом, покорно привезенным на убой.

Митин поднялся.

– Ты что? – окликнул его сосед.

Ученый только отмахнулся.

У открытого шлагбаума с обеих сторон дороги сгрудились вооруженные солдаты, а мимо них, тарахтя моторами, проходили замызганные БТР. Это от их тяжелого хода вибрировала земля. Митин насчитал шесть штук. Солдаты на ходу прыгали на броню, и машины набирали скорость, уходили дальше, туда, где чернел лес. Некоторые уже начинали вести огонь из спаренных пулеметов. Со стороны леса накатывали звуки перестрелки.

«Не испытывать судьбу два раза», – опять вспомнились слова сталкера. Наверное, стоило бы снова лечь и вжать себя в пол. Только тонкая автобусная стена не спасет от пули. Могут добрую половину положить одной очередью, не говоря уж о том, если в салон залетит граната.

– Пошли! – прокричал Митин прямо в побелевшее лицо соседа.

Тот вытаращил бессмысленные глаза и только мотал головой. Совсем близко грохнуло, в окне справа вырос черный дымовой столб, посыпались стекла.

– Поубивают всех, надо выходить! – закричал Митин на весь автобус. Но никто не пошевелился, только спины бугрились на полу.

– Ну и черт с вами, как хотите, – Митин побежал прямо по спинам, оказался на улице и кинулся за кирпичную стену какого-то строения. Оглянулся на автобус. Тот стоял на хорошо простреливаемом месте, прямо по центру дороги. Эх, водила, хоть бы за укрытие отогнал.

«А что если испытать, – мелькнуло в голове, – Все равно ведь всех положат».

Но он так и не мог собраться в решимость – оторвать себя от стены и пробежать этот десяток метра по открытому пространству.

«Да и ключи теперь наверняка у шофера. И что я – они сами отказались уходить».

А впереди грохотало, выстрелы теперь слились в беспорядочную трескотню и стук. Совсем близко от автобуса брызнули обломки асфальта – туда легла очередь. Подбежал, такой неуклюжий в своем защитном снаряжении, снайпер; якут ли, казах или кореец – сквозь прорезь в маске только узкие глаза видно. Подбежал, даже не взглянул на Митина, проверил винтовку, лег на асфальт и замер. Сделал два выстрела, поднялся и затрусил на противоположную сторону дороги.

«А место ведь пристрелянное, сейчас сюда по снайперу долбанут», – вдруг понял Митин. Он отбежал подальше и улегся за деревом. И вовремя: как раз в том самом месте, где только что стоял ученый, вспыхнул багровый язык пламени. Затем точно такой же возник немного поодаль, за ним еще…

– Вылезай! – заорал Митин, но что он теперь мог поделать…

В следующую секунду новый язык полыхнул у самой двери автобуса, потом грохнуло так, что земля под животом задрожала. Черно-красный гриб вздулся из капота, тяжелую машину опрокинуло, отбросило на несколько метров и опустило на смявшуюся крышу. Из салона змеились языки темного пламени.

Митин в бессилии хлопнул кулаком по земле. Что, что он мог сделать?! Нет, он мог. Он мог, мог попытаться отогнать автобус прочь от этого места. Но испугался. А кто бы не испугался?

Снайпер, видимо, снова сменил позицию и теперь вовсе исчез из вида. Откуда его только вынесло. Не иначе как черти принесли.

Митин лежал на ледяной земле и прислушивался. Бой то приближался, то откатывался дальше, но не стихал. Нападение совершили явно не рядовые бандиты – те никогда не попрут на военный КПП, будь хоть до невменяемости накачанные наркотой. И что вообще нужно нападавшим? И зачем у того дерева такие черные ветки? И БТРы наверняка ведь неспроста ввели?.. Вопросы лишь на секунду возникали в разгоряченной голове, а потом бесследно исчезали, не требуя ответа. В висках тяжело стучал пульс, в животе свернулся страх, мысли путались.

Над ним пробежали ноги в тяжелых армейских ботинках. Много ног. Вдруг чьи-то сильные руки подняли над землей, в лицо дохнуло перегаром:

– Ти хто? Що тут робиш?

– Что? – не понял Митин.

– Що розлігся? Рухай звідси. Застрелять!

Последнее слово резануло по нервам. От него отдавало болью и страхом. «Застрелят…»

– А куда?..

– Там в казарми… А!.. – солдат махнул рукой и побежал догонять товарищей.

Митин ясно понял, что и правда нужно спрятаться. Заварушка, видимо, оказалась намного серьезней, чем предполагалось. Вот и дополнительные силы стягивают. Вертолетов еще не хватает… Сейчас ракетами всех поразметало бы – и своих, и чужих.

На какое-то время вернулась четкость мыслей и расчет. Он обогнул бетонную стену и, пригнувшись, стараясь постоянно находиться за какими-нибудь укрытиями, затрусил на полусогнутых по дворику КПП. Где находятся казармы, он не знал, но побежал в сторону длинных одноэтажных строений. По крайней мере, хоть какую-то охрану там можно было найти. Несколько раз у самого уха взвизгнуло, щелкнуло о стену, обдало кирпичной крошкой. Были ли пули случайны или стреляли прицельно, Митин тогда не думал – он просто бежал, передвигал ногами, хватал ледяной воздух пересохшим ртом – и бежал. Только когда засел за баррикаду из мешков, всем телом почувствовал расслабленную холодную дрожь страха: его ведь только что едва не убило…

И что он тут делает, ученый, который приехал во вполне мирную зону экологического бедствия, со вполне миролюбивыми и благими намерениями – помочь разобраться в происходящем здесь, найти, наконец, выход, чтобы всем, всем стало лучше? А вместо этого неизвестные ублюдки ловят его на прицел и спускают курок, чтобы – убить. За что? У него даже оружия нет. Он приехал с целью помочь, но вынужден, будто на войне, пригибаться от пуль, смотреть на взрывы и слушать стрельбу, прятаться за баррикадами.

По дороге, дыша солярным дымом, прогудело еще две бронемашины. Сбоку бежали громадные мужики в неизвестной Митину форме. Землисто-стальной камуфляж, вместо лиц – тонированные стекла забрал. Никаких знаков отличий, никаких шевронов или нашивок. И от этого сделалось совсем не по себе. Если уж такихначинают задействовать… С другой стороны, возросла уверенность, что скоро все закончится, надо только пересидеть и немного подождать.

Топот тяжелых ног и гул моторов удалился, бой начал заметно откатываться. И с каждой минутой все дальше. Должно быть, эти новые бойцы, в самом деле, сыграли свою решающую роль.

Когда выстрелы отдалились настолько, что лишь эхом изредка отдавались в лесу, Митин поднялся из-за баррикады. Он двинулся обратно по направлению к КПП, решил дождаться того, кто решит его дальнейшую судьбу здесь. Вся группа в автобусе погибла – в этом не могло быть сомнений, в полыхающем жерле никто не мог выжить. Митин хотел подойти и удостовериться в этом, но не решился осматривать обгоревшие останки. Да и со стороны автобуса шел такой тошнотворный сладкий запах горелого мяса, что, когда порывы ветра приносили обрывки черного дыма в сторону КПП, Митин невольно зажимал нос.

Но его все-таки вырвало. Скрученный в жгут желудок до последней капли выдавил из себя все содержимое, но еще некоторое время приторный дым заставлял живот содрогаться в конвульсиях: Митин понял, что так пахнет человеческое сало.

Когда спазмы утихли, ученый поднялся в здание КПП. Внутри посреди вороха бумаг в луже крови лежал труп в форме военного чина. Через разбитые стекла прорывался ледяной ветер. Смотреть на мертвеца ученому не хотелось, он вышел обратно на улицу и опустился на ступеньку. Было тихо. Подумалось, что лучшего момента для какого-нибудь нелегального проникновения в Зону, пожалуй, не найти. Вполне возможно, что это и был отвлекающий маневр для отвлечения основных сил. Но дорога с обеих сторон оставалась пустынной. Мелькнула мысль: сесть в брошенный УАЗик и одному рвануть по дороге. А что потом? Пребывать на нелегальном положении – зачем?

Потом он увидел труп в кустах, на противоположной стороне дороги. Точнее, только ноги. Остальная часть тела скрылась за кустарником. Зачем-то поднялся и подошел к мертвецу. Тот лежал, уткнувшись лицом в серую листву. Под головой блестела черно-бурая лужа. Митин брезгливо передернулся и вернулся на свою ступеньку. Пока сидел, заметил еще три трупа. Но подниматься было лень. Да и незачем.

Время шло – несколько минут или час – было не понятно, а часы на руке почему-то остановились. Впрочем, спешить все равно было некуда. Только вот слишком холодно. Начинали густеть сумерки.

А что, если весь состав КПП перебит, и кто знает, сколько еще ждать придется…

Но словно в ответ, со стороны леса послышался мерный рокот моторов, затем небо осветилось фарами приближавшегося транспорта. Еще через несколько минут на дороге показалось три БТРа. Броню со всех сторон черными гроздьями облепили солдаты.

Митин подождал, когда машины поравняются с ним, и только тогда встал в полный рост. Его заметили, сразу несколько стволов уставились в его сторону.

– Кто такой?

Митин поднял руки, но невысоко, а так, просто чтобы были видны ладони.

– Митин. Роман. Ученый. Прибыл с группой вон…

И кивнул в сторону почти дотла догоревшего автобуса.

– А сам чего ж не сдох?

– Я выбежал, сидел сначала за стеной вон той, потом за мешками, там вон сидел… – Митин старался придать своему голосу как можно больше спокойствия, чтобы не нервировать разгоряченных после недавнего боя солдат. Не ровен час: кто-нибудь не выдержит – да и спустит курок. Просто так, для очистки совести нажмет на спуск… Им сейчас это сделать – раз плюнуть.

– Документы?

– А как же… – и он потянулся в карман.

– Стой, не шевелись, урод.

Митин одернул руку. Они подумали, чтоб у него там оружие. Впрочем, и их понять можно. А под дулами стоять все-таки страшно. Вот сейчас чей-нибудь скрюченный осенним холодом палец не выдержит – и надавит на спуск. Поэтому надо двигаться плавней, говорить спокойнее.

С брони спрыгнул один солдат, направился к ученому.

– Руки вытянул! Руки в гору, шибче!

Митин задрал руки. Грубые ладони охлопали его со всех сторон. Вытащили документы.

– Все нормуль, – махнул рукой солдат, – это те самые, что застряли тогда с путевками.

Митин не стал уточнять, что означает «те самые».

– Манатки там, как я понимаю, остались? – солдат махнул в сторону автобуса. Точнее, того, что от него осталось.

– Ну да, все там, в мешках. Руки-то хоть теперь опустить можно?

– Можно.

– Мне теперь куда?

– А хрен тебя знает. Топай, куда надо тебе.

– Да куда он в Зону-то на ночь глядя? – раздался голос с БТРа.