Текст книги "Привал на Эльбе"
Автор книги: Петр Елисеев
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)
– Вот тут и подготовим засаду, – решил Елизаров и вдруг спросил товарища:
– А что скажет комэск за перенесение позиции?
– Если выбьем зубы фашистам, – отвечал Тахав, – командир эскадрона не спросит, почему бил врага не на том месте, которое он указал. А если немец тряхнет нас до смерти, тогда и командир не спросит: «Почему так?»
– Правильно! Мои мысли подслушал, – обрадовался Михаил. Он кликнул своих пластунов и приказал строить западню за поворотом. Работа закипела.
– Дружней, казаки! – весело покрикивал Елизаров и сам ловко подхватывал бревно. – Где дружба крепка, там и работа легка.
Любо было смотреть ему на труд бойцов. Кто разбирал камни на шоссе, кто носил бревна. Поперек шоссе выкопали ров, а на обочинах сложили завалы из бревен. Противотанковая засада была готова.
– Михал, – толкнул под локоть Тахав Елизарова, – видишь стог сена?..
– Я тоже так думаю! – подхватил Елизаров. – Товарищи, все за сеном: прикроем завалы.
Когда это было сделано, Михаил опустился в окоп, где сидела Вера, чистя свой пистолет.
– Товарищ фельдшер, разрешите доложить: подготовка к обороне закончена. Заслон готов держать бой, командир заслона – рядовой Михаил Елизаров.
– Вы и шутить умеете? – улыбнулась Вера.
– Шутка – голос души! – Он приложил руку к груди.
Наблюдатель, сидевший на дереве, передал, что показалась немецкая колонна. У Михаила екнуло сердце: он – начальник заслона. Самостоятельно должен руководить боем.
– Да-а, – протянул Михаил. – Упрямые немцы – лезут и лезут. Жарко будет нам.
– Ничего, Михал, – заметил Тахав. – Самое трудное – ободрать голову. Шкура сама сойдет.
– Хочешь сказать: важно дать в зубы головным силам? – подхватил Михаил.
Вера понимала казака, верила в его смелость и стойкость, ко боялась, как бы не легла здесь вся группа. Несмело и будто бы невзначай она напомнила об опасности:
– Смотрите, казаки, как бы не содрали шкуры с нас.
– Воевать – не в горелки играть. Не схватишь врага – он тебя схватит. Немецкую колонну здесь не разобьем, но задержать должны. Может, кое-кому придется и голову сложить, а приказ надо выполнить.
– Точно! – подхватил Тахав. – Башку отдай, а приказ выполняй, иначе победы не будет.
Донесся гул моторов. Вдали на шоссе показались танки. Сизые облачка дыма, гонимые ветерком, плыли над машинами. Шум становился сильнее и сильнее.
– Танки в ста метрах! – выкрикнул наблюдатель и спрыгнул с дерева.
– Спокойно! – предупредил Елизаров.
Моторизованная колонна приближалась. Танки подошли к изгибу дороги, наткнулись на завалы и застопорили. Налево свернуть – болото, направо – гуща леса. Михаил радовался, что именно здесь он устроил встречу немцам. «Главная задача – задержать, выиграть время», – вспоминал он приказание командира эскадрона.
Когда передняя машина остановилась, Елизаров тихо передал по цепи;
– Не стрелять без моей команды, не высовываться из окопов.
К завалу подошли два грузовика с саперами. Солдаты проворно соскочили с машин и начали разбирать бревна, заваливать ров.
– Огонь! – скомандовал Елизаров.
Грянул залп. Немцы метнулись назад, оставив убитых и раненых на завале. Затем саперы бросились в лес, в обход, но нарвались прямо на окопы. Залпы кавалеристов уложили их.
Два тяжелых танка, изрыгая огонь и сталь, прокладывали дорогу саперам. Первая машина ударила лобовой броней в завал. Бревна разлетелись в разные стороны. Елизаров бросил бутылку с горючим. «Тигр» загорелся, запылало и сено. Дым заволок шоссе. Тахав воспользовался этой дымовой завесой, подбежал ближе к танку и бросил под него связку гранат. Танк дернулся и стал на середине шоссе, загородив путь колонне…
Задание выполнено. Оставаться больше нельзя было. Михаил приказал казакам отойти в глубь леса и присоединиться к эскадрону.
Елизаров встал во весь рост перед Пермяковым, доложил ему о выполнении боевого задания и, не утерпев, спросил:
– Ну как, товарищ комэск, наша задача?
– Правильный заслон! – ответил Пермяков и объявил Елизарову и его казакам благодарность.
7
Река Сож течет меж зеленых берегов, местами крутых, глинистых и размытых, местами отлогих. И кажется, вот-вот потечет вода по мягкой как шелк траве. Смотришь – не налюбуешься широкой зеленой лентой, тянущейся вдоль этой зеркально-светлой белорусской реки.
Пронесся ветер, вода шелохнулась, словно закипела. Мелкие волны несмело набежали на берег, лизнули корни старых ивовых кустов и рассыпались, как разлитая ртуть.
Под молодыми ивами, в сыром окопе, сидели Элвадзе, Михаил, Тахав и круглолицый уральский слесарь Митя Филькин с перевязанной ниже локтя левой рукой. Уралец не выпускал нагретые ручки «максима». Боевые друзья молча смотрели на мост. Задача у них особая: свои будут отступать – мост пока сохранить; враг начнет рваться с запада – взорвать. Элвадзе приказал Тахаву заминировать мост.
– Ясно! – поднялся Тахав. – Джигит приказал коню, конь – своим ногам.
Увертливый невысокий башкир, защищая лопаткой голову, пополз на край моста, чтобы сорвать доску и поставить мину. Нелегкая работа: не так-то просто заложить между досками десятифунтовую коробку с толом. Только воткнул Тахав топор в щель, как затрещал немецкий пулемет. Пули впивались в толстые четырехугольные перила и в бруски моста.
Тахав будто шкуру драл с медведя, не слыша жужжания пуль. Он с треском вывернул угол доски, протянул руку к мине. Пуля горячо кольнула его руку. Кровь закапала сквозь рукав гимнастерки. Он достал из противогаза пакет, приподнял локоть, быстро одной рукой с помощью зубов навернул бинт.
– Товарищи, не ходите сюда, стреляет шайтан! – прокричал Тахав и взялся опять за мину.
– Откуда же стреляет? – недоумевал Элвадзе, наводя бинокль то в одну сторону, то в другую.
Тянется сизой дорожкой молчаливая река Сож, теряется где-то на горизонте. Вдоль берега ровной полосой расстилается зеленый луг. Кое-где выделяются серые скирды сена, зеленеют гряды капусты, стелется картофельное поле.
– Нигде не видно, сазизгари! – выругался Элвадзе.
Михаил дернул его за полу, взял у него бинокль и стал осторожно просматривать местность.
– Не поднимай головы, заметит немец – заденет пулей, – предупредил Элвадзе.
– Не всякая пуля в кость, иная и в куст.
– От бережливости голова не заболит, – Элвадзе опять взял бинокль. – А, ехидна, вон откуда палит. Слушай, я пошел уничтожать немецкий пулемет. Останешься за меня.
Елизаров возразил было, что лучше он пойдет. Но грузина легче на огонь посадить, чем заставить отказаться от своего намерения. Он обнял товарища за плечи и пошел.
Михаил неотрывно смотрел за Элвадзе: грузин ловко полз по лугу от скирды к скирде на локтях, держа в правой руке гранату, в левой – автомат. Ползти ему было тяжело. Он то и дело утирал лоб рукавом. Снова застучал немецкий пулемет. Элвадзе дернулся, замер на месте. Михаил схватился за голову.
– Убили!..
Надо заминировать мост, на котором маялся раненый Тахав: ему трудно и опасно под огнем вражеского пулемета. Михаил снял шинель и сапоги, покрепче подвязал носки шнурками брюк, переложил парабеллум из шинельного кармана в брючный, воткнул за пояс две гранаты, взял автомат и пошел по течению реки. Он добрел до картофельного поля, вылез из воды и пополз по бороздам между помидорами.
Изредка Михаил останавливался, прислушивался и опять полз. Вот и кукуруза. Осторожно раздвигая стебли, он медленно двигался вперед. Что-то шуршало рядом с ним: не то ветер шевелил сухие листья, не то человек. Казак осмотрелся – никого не заметил. Он раздвинул еще несколько стеблей кукурузы с ярко-желтыми листьями и очутился на меже. Впереди, в картофельной ботве, виднелся окоп, из которого высунулся пулемет, черный, как самоварная труба.
Михаил прикинул взглядом расстояние. Граната не долетит. Стрелять из автомата бесполезно: немецкие пулеметчики укрыты за щитом в окопе. «По мосту бьют, черти», – подумал Михаил. Тахав, может быть, сложил голову на мосту. Элвадзе упал, сраженный этим же пулеметом. «Мстить, мстить», – стучало в голове. Казак приложил приклад к плечу, выжидая, и, как только из окопа приподнялся немец, послал туда очередь. Пулеметчик исчез. «Убит или нет?» – тревожно подумал Михаил, не опуская автомата.
Солнце выглянуло из-за темной тучи. Теплые лучи озарили лицо Михаила. Вдруг на левую руку, сжимавшую ложу автомата, точно горячая капля упала. Брызнула кровь из большого пальца.
– Э-ге-ей, русь! – раздался голос.
Михаил повернул голову. Немецкие автоматчики выглядывали из кукурузы и картофельной ботвы.
– Хальт! – крикнули, ему и по-русски добавили: – Руки на голову.
«Попал прямо в пасть, – пронеслось в голове Михаила. – Хотят живым взять». Он поднял руки и бросил свой автомат в сторону немцев.
– Гут, гут! – с удовольствием проговорил офицер. – Комен зи хир, – добавил он и поманил пальцем русского. Другой немец подскочил к русскому автомату и нагнулся, чтобы взять его. Михаил этого и ждал. Он схватил гранату, лежавшую перед ним наготове и бросил ее в немцев. Автоматчик упал. Офицер выстрелил из пистолета в Елизарова – мимо.
Казака словно пружиной подбросило. Никогда, кажется, он не был таким ловким. Он в ярости выхватил из кармана парабеллум и выстрелил в противника, но не попал. Почти одновременно раздался выстрел немца, тоже промах. Офицер снова вскинул пистолет. Прицеливаться некогда. Поединок насмерть. Выстрел за выстрелом, промах за промахом. Еще один выстрел, и тогда дуэль донского казака с гитлеровцем кончится: последний патрон остался. Офицер стал закладывать в пистолет новую обойму. Елизаров прицелился и выстрелил в последний раз. Офицер вздрогнул, схватился за грудь, упал и вцепился пальцами в траву. Лицо его побледнело от страха. Он поднял голову, блеснул глазами на солнце и уткнулся в борозду с сухим корнем кукурузы.
В это время с луга в огород перебрался Элвадзе. Он словно взбесился, увидев, как немецкий пулеметчик, видимо раненный, целится в Елизарова из автомата.
– Стоп, сазизгари! – крикнул грузин и метнул гранату. Удар был точный: в пулеметный окоп.
Михаил обернулся, тряхнул головой. Неужели это не сон? Элвадзе жив! Грузин укоризненно смотрел на товарища.
– Сандро? – бросился к нему Михаил. – Ты?
– Если не веришь, укуси палец. Зачем пришел сюда?
– Я думал, тебя убили. Ты так сразу распластался…
– А как по-твоему, я руки должен поднять и кричать: «Фриц, не стреляй, я иду убивать тебя!»?
– Ну, а я влез в самое пекло… Боевое охранение, что ли, у них здесь? Двоих я уложил аккуратно, а остальные чуть не уложили меня.
– Молодец, боевой характер стал у тебя.
– Казацкий, – подсказал Михаил.
– Комсомольский, – поправил Элвадзе.
– Не комсомолец я… А гожусь?
– Вступай. Я дам рекомендацию.
– За то, что мы друг друга, когда ошибаемся, чистим с песочком? – ухмыльнулся Михаил.
– Злость проходит, дружба живет. Люблю тебя, черт кудрявый. Крови мы не одной, а души одной. Давай смешаем и кровь!
Грузин вытащил кинжал, кольнул себя в правую ладонь.
– Дай руку раненую… – Сандро крепко прижал порезанную ладонь к раненой руке товарища. – Теперь мы кровные братья с тобой – такова грузинская клятва…
Когда они подбежали к мосту, Тахав, два раза ужаленный пулей, свое дело сделал: подложил мину.
Пермяков предугадал события. Враг, не выдержав нажима казачьих частей, стал отступать из Шатрищ. Откатываясь, немецкие солдаты держали автоматы на плечах дулами назад и палили из них бесцельно, лишь бы сдержать русских конников. Из села вылетали один за другим грузовики, танки, броневики.
Черная колонна катилась под уклон, к реке Сож. Семитонный грузовик с броневыми бортами на полном ходу влетел на мост. На самой середине моста грохнул взрыв мины, сверкнул огонь, поднялась туча дыма. Машина со взводом солдат остановилась. Одна перекладина проломилась. Грузовик стал проваливаться в пролом и постепенно погрузился в воду.
– Филькин, огонь! – крикнул Элвадзе.
Пулемет уральца заговорил. Барахтающиеся у моста гитлеровцы скрывались в воде. На поверхности реки всплывали красные пятна.
На реке стало тихо. Сож, молчаливо приняв в свою глубину немцев, блестел на солнце, как будто ничего не произошло в его водах.
Машины сгрудились у реки. Немецкие саперы кинулись было восстанавливать мост, но «максим» Филькина остановил их. Из Шатрищ, словно в ответ его пулемету, рявкнули пушки. Снаряды рвались на берегу.
Гитлеровцы, отказавшись от восстановления моста, поворачивали машины и гнали их вниз по лугу, но недалеко. Они остановились на краю соснового бора, второпях навели орудия и стали стрелять по Шатрищам и окопам у моста, стараясь подавить русские пушки и пулемет, но те оказались более живучими и меткими, и немцы отступили дальше.
Стороной в тыл немцам пронеслась кавалерия с пулеметными тачанками. Над лесом взвились две зеленые ракеты.
– Сигнал комэска – сняться отсюда. Задание выполнено. Вражеская колонна не прошла, – сказал Елизаров и спросил: – Как ваши пальцы, Тахав?
– Мало-мало плачут красной слезой.
– Отправим в госпиталь, друг! – сказал Элвадзе.
– Отставить! – возразил Тахав. – Наши деды не велят. Салават Юлаев не велит, говорит мне:
– Моя правая рука может делать победу, и левая мало-мало помогает. А госпиталь – нехорошо. Конец разговору. Давай другую задачу.
Бойцы преследовали гитлеровцев, уходивших вдоль берега реки в поисках брода. Немцы, задержанные впереди заслоном, открыли огонь. Элвадзе приказал бойцам залечь. Они укрылись на опушке, окопались в кустах у реки и ждали момента.
С запада к мосту примчались другие немецкие грузовики. Солдаты бросились исправлять переправу. Советские артиллеристы по сигналу ракет обстреляли разрушенный мост. Элвадзе командовал группой казаков:
– Филькин, огонь! А вы по-пластунски к болоту, – махнул он рукой остальным солдатам.
Елизаров и Тахав остались на месте.
– Вот вам, черти полосатые! – выругался Филькин, строча из пулемета.
– А моя пуля кривая, что ли? – Михаил хлопнул рукой по своему автомату и заложил новый диск.
Немцы опять побежали с разбитого моста, обстреливаемого артиллеристами и пластунами.
– Здорово! – радовался Элвадзе.
– Русскому здорово, а немцу смерть, – сказал Михаил, помогая Филькину.
Пулеметчик, сбив немцев с моста, прижал их огнем к берегу.
– Вот дает! – восхищался Тахав работой уральца.
– Дает – рядом кладет. Крой, Филькин! – сказал Михаил и вставил вторую ленту.
– Ой! – вскрикнул пулеметчик и свалился на бок.
– Ранен? – спросил Михаил и лег за пулемет. Очереди он выпускал короткие, меткие, отбивая немцам охоту восстановить мост.
Тахав расстегнул шинель и гимнастерку Филькина, начал перевязывать ему грудь. Филькин уныло посмотрел на товарища и положил голову ему на плечо.
– Не оставляйте меня, – прошептал он. Страшные мысли овладели им. Он почувствовал невыносимую боль и зловещую слабость. Руки и ноги обессилели. Ом не мог шевельнуть ими. В глазах медленно темнело…
– Не тоскуй. Вылечим, – сказал Элвадзе, наклонившись над Филькиным. Тахав, накладывая бинт на грудь раненого земляка, утешал его:
– Кончится война, еще покатаемся на конях вдоль по Каме и Белой…
Филькин молча качал головой. Он чувствовал, что минуты его жизни сочтены. Еле слышно он повторил:
– Не оставляйте… – и умолк навсегда.
Друзья положили его на шинель, перенесли за бугорок. Выкопали на сыром берегу Сожа неглубокую могилу. На свежий бугорок земли положили его каску. Друзья сняли каски, постояли с минуту молча.
– Каких ребят оставляем в сырой белорусской земле! – тяжело вздохнул Михаил, отходя от могилы.
Богата белорусская земля болотами. Среди золотистых нив, за околицами деревень, на лугах и в лесах – везде расстилаются бесплодные топи. Болото, к которому отступили казаки от моста, раскинулось широко. Издали смотришь – не налюбуешься девственно свежей зеленью. Поросшее по краям саженным камышом, густой осокой, болото блестит на солнце, как зеленое море. Пронесся легонький ветерок. Камыш и осока колыхнулись. Мелкие ровные волны покатились по зеленой болотистой траве от одного края до другого.
Бойцы сидели в тростнике. Кто сложил себе сиденье из мягкого дерна, кто нарвал камыша и, свалив его в кучу, садился точно на перину, постепенно погружаясь в воду. Михаил сел на высокую кочку, ноги положил на другую и стал набивать ленту. От тяжести вода вокруг булькала, всплывали пузырьки. Тахав лежал на коряге, свесив ноги в воду. Раненая рука начинала тревожить. Но он не показывал виду, только кривил рот и изредка скрипел зубами.
Элвадзе, не отрываясь, смотрел в бинокль.
– Танкетки подходят, – спокойно сказал он.
Пластуны встрепенулись, кое-кто поднялся, хотел бежать.
– Куда? – крикнул Михаил.
– Ни с места! – приказал Элвадзе, сжав автомат. А сам думал: «Ну и положение – ни гранат, ни бронебойных патронов…»
Танкетки приблизились, начали прочесывать камыш. Засвистели пули, словно ножницами срезали осоку. Пуля пробила противогаз на спине Михаила.
– Ложитесь в воду, – тихо сказал он и по шею погрузился в болото. Стиснув зубы от холода, Михаил держался за рукоятки «максима». Пальба утихала.
– Дышите в рукав, – шепнул Элвадзе.
– Сандро, ударить в смотровую щель? – спросил Михаил.
– Ударь, чтоб шайтаны умолкли, – тихо сказал Тахав.
– Пока не надо, – запретил Элвадзе, – может, вылезут из своих ящиков.
Опять тихо. Блестели на солнце голубые окна воды между огромными кочками, густо обросшими тростником и осокой. Низко пролетели утки, шлепнулись в воду, начали купаться, окуная и выгибая свои фиолетовые шеи. «Значит, недурно мы замаскировались. Даже утки не замечают», – подумал Михаил. Холод пронизывал до костей. Пальцы ног горели, будто опустили их в кипящую смолу. Лицо побледнело, губы посинели, густые широкие брови, до глянца черные, взъерошились. Преодолевая дрожь и холод, он крепко сжимал рукоятки пулемета, словно боясь, что утонет без них. Сильно и гневно заколотилось сердце. «Дать бы мне с «максимом» волю, и я показал бы, какие в болоте черти водятся, – размышлял он. – Хорошо, если вылезут из машин. Тогда слава Элвадзе. А если немцы умчатся живыми и здоровыми? Вот позор будет – волка выпустили из хлева».
Из люка вылез танкист в засаленном комбинезоне. В одной руке он держал парабеллум, в другой – бинокль. Оглядевшись по сторонам, он сорвал несколько ягод перезревшей малины и что-то пробормотал. Вылезли еще два немца и тоже стали рвать малину. Затем они закурили короткие, как револьверные патроны, сигаретки. Из танкеток вышли еще три солдата…
– Сандро, не могу, руки горят, – сквозь зубы процедил Елизаров. Он неловко повернулся, зашелестел камыш, послышался плеск. Утки взлетели вверх. Немцы из пистолетов и автоматов начали стрелять по ним.
– Огонь! – скомандовал Элвадзе.
Раздался залп из автоматов. В руках Михаила гневно заговорил «максим».
Две танкетки с лязгом рванулись вперед, а две другие остались на месте: их пассажиры попадали, сраженные пулями.
– Каюк, – сказал Тахав, выпустив очередь из автомата.
– Хорошо работает братишка «максим», – Михаил постучал пальцами по пулемету.
– Хвали свои глаза и руки, – заметил Элвадзе. И подал команду: – Поднимайтесь! Сейчас на этом месте будет вода гореть.
Пошли казаки, мокрые и усталые, по затопленному камышу, держа винтовки и пулемет над головами. Остановились друзья на самой середине болота, в зарослях, примостились на кочках.
– Выворачивайте карманы, заправиться надо, – Элвадзе погладил коротко подстриженные, тонкие, как брови, усы.
– Все вывернуто, друг, одна махорка осталась и ту не закурить – мокрая. А заправиться охота, – сказал Михаил и щелкнул языком. – В животе лягушки квакают.
– У меня тоже курсак пропал. – Тахав положил руки на живот.
– А у меня что-то есть! – обнадежил Элвадзе.
– В одном кармане пусто и в другом ничего, – съязвил Михаил.
– Ты плохо знаешь меня. У меня всегда есть для друзей угощение, – улыбнулся Элвадзе. Он достал из своей заветной брезентовой сумки пачку печенья в зеленой обложке и торжественно добавил: – Пожелаем здоровья кондитерской фабрике «Большевик»!
Вдали, на том месте, где были убиты немецкие танкисты, начали рваться снаряды. Взлетали зеленые столбы воды, густые темно-синие облака дыма.
– Сказал: вода будет гореть на пустом месте! – похвалился Элвадзе. Он разорвал обертку и достал ярлычок: – Укладчица номер тридцать три. Дай бог ей такого красивого жениха, как я!
– Любишь печенье – женись на ней, – подсказал Тахав.
– А если она старуха? – заметил Михаил.
– Не может быть: вкусное очень печенье. – Сандро дал каждому по квадратной штучке.
– Не хочу! – отмахнулся Михаил. – Что один пряник? Червяка только подразнишь.
– Бери, не ломайся. А то, говорят, кто ломается, тому от перепелки только косточки достаются.
– Говорят и по-другому: или все, или ничего. – Михаил одно печеньице съел, а другое завернул в бумажку и спрятал в каску.
– Правда твоя! – кивнул головой Элвадзе. – Любил я одну девушку, Тамару. Красивая, как весна. Пришел однажды к ней, она допрос: почему долго не был? Я то да се: то некогда, то недосуг. «Брось, – говорит, – Сандро, вилять. Можешь совсем не приходить. Я люблю все или ничего».
– Вот подрубила! – ударил Михаил ребром ладони по большому пальцу.
– Ходил после этого к ней? – спросил Тахав.
– Ничего не вышло. Отставку дала. Тогда полюбил я Мину, – сказал Элвадзе, улыбнулся и вздохнул. – Вот девушка, как бабочка. На празднике, как крикнут «Асса!», танцует Нина, что лебедь плывет. Другой такой красавицы на свете нет.
– Откуда у тебя все такие красавицы? – усмехнулся Михаил.
– Не знаешь, душа любезный? В Грузии живут красавицы всего мира. Вот что говорит история. Один индийский царь устроил сад-рай. Не хватало ангелов. Он послал гонцов – собрать во всем мире красавиц.
Гонцы разъехались по всей земле, собрали всех красавиц и отправились в обратный путь. Добрались до Грузии. Здесь они узнали, что царя искусали осы и он весь опух. Гонцы, оставив красавиц в Грузии, поскакали в Индию спасать царя. Пока они приехали, царь умер, а красавицы всего мира так и остались в Грузии. Понятно? Если бы ты, Тахав, только взглянул на нашу грузинскую красавицу, сразу забыл бы свою башкирку.
– Эх, «душа любезный», – покачал головой Тахав. – Не знаешь ты нашей башкирской красавицы. Глянет – медом угостит. Запоет – никогда не уснешь. Увидел бы ты мою Кенифу – умер бы от зависти.
– А по-моему, красивей наших донских казачек нет, – улыбнулся Михаил. Он устало закрыл глаза и откинулся на кочку.
Элвадзе наклонился над ним.
– Уснул! – удивился Элвадзе и подложил под голову товарища пучок осоки. – Слыхал я, что в тундре спят на пятидесятиградусном морозе; видел, как в Туркестане спят на таком горячем песке, в котором и яйца пекутся. Но если бы мне сказали, что спят в воде, я назвал бы того болтуном. – Он обвел глазами бойцов. – Ничего, товарищи. Недолго осталось. Потемнеет – уйдем.
– Рука горит, – признался Тахав.
