Текст книги "Привал на Эльбе"

Автор книги: Петр Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Раздались возгласы: «Правильно!» Гертруда, почуяв свой провал, сразу перекрасилась. Выступить против предложения коменданта было бы самоубийством. Она сказала, что рада осознать свою ошибку. Чтобы не остаться очерненной, она стала расписывать свое предложение, называя его искренним, патриотическим, сослалась и на то, что бюджет не позволяет постройку нового завода, а немедленный массовый выпуск телевизоров сразу бы повысил доходную часть бюджета.

Собрание закончилось. Больце попросил коммунистов остаться. Он информировал их о проверке городским комитетом партии статьи Гертруды, в которой она обвиняла профессора Торрена. Статья признана неправильной, в газете появится опровержение.

– А что сказали автору статьи? – спросил Вальтер, недавно принятый в партию.

– Гертруде Гемлер указали на недобросовестный подбор фактов для выступления в печати, – пояснил Больце.

– Разрешите, – сказал Вальтер и вышел вперед. С присущим ему задором он начал резать напрямик. – На вечере дружбы у коменданта я горячо выступил против благодушия майора Пермякова. Гертруда Гемлер тогда мне шепнула: «Арестуют тебя за такое выступление». У меня душа в пятки ушла. На одном политзанятии молодой милиционер привел пример, как он напал на распространителя клеветы. – Вальтер рассказал о стычке Любека с Гертрудой на базаре и сделал вывод – Мне сейчас пришло в голову: нечестный человек товарищ Гемлер. Так же нечестно она выступила и в газете.

– Что ты предлагаешь? – спросил Больце.

– Проверить честность Гертруды Гемлер.

Гертруда выходила из себя. Она бледнела, зеленела, кусала губы, сжимала кулаки. Она покажет этому скороспелому вожаку честность! Гертруда припоминала язвительные остроты, чтобы сделать Вальтера посмешищем собрания.

– Один глупец клал под голову книгу, чтоб стать умным, – с яростью выпалила она. – Вальтер тоже кладет под голову «Политграмоту», чтобы стать политиком. Ты бы хоть спросил старших товарищей, что такое бдительность.

– Я знаю, – подал голос Вальтер. – Проверить тех, кто кричит о бдительности.

Гертруда ошалела от злости: душу вывернули ей. Не узнал ли этот молодой коммунист о ней больше, чем он сказал? Как она, многоопытная разведчица, не разгадала в нем, желторотом руководителе, опасного врага и не угостила его конфетами, от которых кишки чернеют! Она решила припугнуть молодого коммуниста.

– Товарищ Больце, я требую заставить Вальтера извиниться, или я подам на него в суд за клевету.

– Не нахожу нужным извиняться.

– Прошу прекратить перепалку, – призвал Больце к порядку, – этот разговор перенесем в другое место.

– Правильно, – воскликнул Вальтер, – в комендатуру!

Гертруда затряслась. Злость переходила в трусость. Не началось ли крушение ее затянувшейся игры? Не пора ли кончать, пока не схватили за горло? Пора! «Но надо сыграть последний номер, – шевельнулась злая мысль в ее голове, – отправить Вальтера вслед за Курцем». И это она сделает. Она поднялась со стула, с притворной болезненностью скривила рот и тихо, как измученная и поруганная, взмолилась:

– Больно до слез слушать такую обиду. Хоть бы постеснялся Вальтер моих волос, которые раньше срока побелели в фашистских застенках. Я честно отдаю здоровье, силы за дело моей партии. Ой! – схватилась она за грудь и опустилась на стул.

Больце подал воды. Гертруда продолжала играть. Она очнулась и более жалобно простонала:

– Ничего… Сердечный приступ – отдача фашистских застенков. Продолжайте собрание. Я сяду ближе к окну, – примостилась она рядом с Вальтером. – Ты, молодой мой друг, тогда не понял меня, – уговаривала парня Гертруда, – или не расслышал. Я сказала, что за такое выступление профессора Торрена арестуют. А его давно бы надо посадить в тюрьму. А за меня не беспокойся, тут все верно, – положила она руку на грудь. – Выступи сейчас и скажи: ошибся.

Вальтер махнул рукой и вышел. Он побежал в комендатуру и все рассказал капитану Елизарову.

– Подозрение есть, но явных улик нет, – заметил Елизаров. Он колебался. Неужели Гертруда «оборотень»?

Елизаров пригласил Любека. Молодой милиционер стал извиняться, что сразу не сообщил о стычке с вице-бургомистром на рынке. У Михаила окрепло убеждение, что совесть у Гертруды не чиста: надо допросить ее, но он не решался без Пермякова, только что выехавшего в Берлин. Медлить нельзя: Вальтер крепко припугнул эту старую лису, и она может исчезнуть. Елизаров решил взять ответственность на себя. Он с помощниками поехал за Гертрудой.

Старая разведчица, почуяв опасность, собиралась бежать из Гендендорфа, но не успела, ее арестовали.

Гертруда сидела перед следователем Квинтом и решительно отрицала свою виновность в распространении слухов. Квинт и не добивался правды– робел, опасаясь, как бы эта фрау его самого не утопила. Елизаров стал сам допрашивать Гертруду.

Она все отвергала: знать не знает, ведать не ведает. На вопросы отвечала пренебрежительно, смотрела на него высокомерно. Слова произносила с выдержкой, будто до этого репетировала свои ответы.

– Все говорят об убийстве Курца советским офицером. Все говорят об отравлении советским врачом хвоей соперницы, – подчеркивала Гертруда.

– Известно, что дурные вести не лежат на месте, – сказал Елизаров. – Известно также то, что они имеют сочинителя, автора.

– Я это знала, когда у вас еще не было зубов.

– Упрямство ваше образцово, но факты сильнее, – недобро усмехнулся Елизаров. Он развернул синюю бумагу и показал на конфеты. – Вы это передали Эльзе?

– Вы задаете такой вопрос, что из благородства я не отвечу на него.

– Усилим факт. – Елизаров встал и открыл дверь.

Вошел рыжеволосый мальчик лет тринадцати.

– Ты знаешь эту тетю?

Знаю. Это она мне дала конфеты и велела их передать в тюрьму для Эльзы, – не запинаясь, ответил мальчуган.

– Что она сказала тебе?

– Она велела передать, что конфеты от врача советской комендатуры.

– Я этого лгуна в глаза не видела. – Гертруда злобно посмотрела на парнишку.

– Как не видели? А кто эту марку мне дал? – мальчик достал новенькую бумажку из кармана. – Старая, а говорите неправду.

Мальчуган ушел. Михаил кивнул на дверь, как бы спрашивая заартачившуюся фрау Гемлер: «Что скажете?» Гертруда и бровью не повела, как будто не о ней и разговор.

Елизаров пригласил Эльзу, спросил ее:

– Вы знаете эту фрау?

Да. Это тетя Марта. Она содержала меня, скрывала от людей.

– Как вы познакомились с тетей Мартой?

– Меня сюда к ней прислал генерал Хапп… – начала рассказывать Эльза черную историю своей незавидной жизни.

– А вы знаете настоящее имя вашей тети Марты? – Елизаров кивнул на Гертруду. – Не знаете? А с кем познакомила она вас?

– С Курцем и Пицем.

– Кто такой Пиц, фрау Гемлер?

– Не знаю и не хочу знать, – наотрез отказалась отвечать Гертруда.

Она совсем бы не признала Эльзу, но боялась, что этому все равно не поверят. Гертруда повернула все против Эльзы, стала нападать на нее.

– Я очень сожалею, что по просьбе бывшего знакомого приютила эту бедную студентку, проявила человеческую чуткость. Но эта бедная студентка оказалась безнравственной, встречалась с одним, другим…

– Вы же сводили меня, – перебила Эльза.

– Постыдились бы людей – бредите своими любовными шашнями!

Эльза замолчала: ей стало стыдно. Гертруда может осрамить ее, все свалить на нее. Эльза опустила голову.

– Вам присылали передачу? – спросил ее Елизаров.

Да. Мне принесли конфеты, но съесть не дали: сказали, что надо проверить их.

– Скажите спасибо охране, что не дали. Проверка показала, конфеты с ядом. Вот чем хотела угостить вас тетя Марта!

– И Я возмущена! Я требую Немедленно представить меня к коменданту. Не желаю больше разговаривать с вами – второстепенным работником.

– Поясняю, – сказал Елизаров, – я представитель оккупационной власти. О моей службе не вам судить. Мы, русские люди, терпеливы и отходчивы, но не до крайности! – встал он во весь рост перед Гертрудой. – Не пытайтесь очернить нас, свалить свою вину, свое преступление на кого-то.

– Это ко мне не относится. Я не преступница, – протестовала Гертруда. – Я никого не убивала.

– Не только тот убийца, кто нож вонзил, а и тот, кто точил его. Не тот убил жену профессора, кто авторучку принес, а кто дал ее. А дали вы.

– Будьте вы прокляты! – крикнула во весь голос Эльза на Гертруду. – Вы и Пиц посылали меня…

– Кто же этот Пиц?

– Не знаю, не знаю, – твердила Гертруда.

16

Пиц оглядывался и бежал как на пожар. Поздно ночью он украдкой пришел в квартиру Штривера, долго тряс ему руку, передавал привет от заэльбинских друзей, восхищался его поведением в советской зоне.

И Достойно вы отклонили предложение коменданта! – восторгался Пиц. – Немецкое должно быть немецким. Нам точно стало известно, что комендант с бургомистром составили такой план: перед пуском в производство вашего телевизора на митинге с помощью активистов типа Вальтера присвоить изобретению марку «Гендендорф». И ваш телевизор станет коллективным творчеством.

Самолюбие Штривера было пронзено насквозь. Не для этого он просидел тысячи бессонных ночей над своими чертежами…

– Как патриот земли немецкой, – нашептывал Пиц, – я снесся с нашими западными фирмами. Там ждут как весну ваше изобретение и выпустят его миллионным тиражом. Аванс прислали вам, – Пиц достал пачку денег.

– Аванс не нужен, – отказался Штривер от денег.

– Ну, пусть будет поддержка: заплатите, кому нужно, за какую-либо работу. Берите, берите.

– Пока не надо, – покачал головой Штривер.

Пиц не стал настаивать, но незаметно сунул пачку в карман плаща, висевшего на стене. «Деньги свое сделают, – мыслил Пиц, – не выбросит».

– Друг мой, выручите меня, – подводил Пиц свои сети. – Передайте этот пакет Квинту. Он здесь над вами живет. Мне тяжело подниматься…

Была темная августовская ночь. Черное небо осыпано яркими звездами. Их так много, что казалось, вот-вот посыплются на землю. Город спит. Спят даже дворники, выключив лампочки ради экономии энергии. Спят и работники комендатуры, кроме дежурного и Пермякова. Коменданту не до сна… Сколько раз говорил он о бдительности, а сам ротозейничал: искал врага в подполье, а он был под боком, сиживал с ним за одним столом. Пермяков ходил по кабинету, думал о поведении Гертруды. Он не мог простить себе, что не сумел разгадать ее повадки. А ведь они наводили на подозрение; Гертруда часто заискивала, подхалимничала, двурушничала. Надо было разведать, что это за птаха, откуда прилетела. Она же говорила, что родом из Гамбурга, а там заправляют другие хозяева. Надо было теперь самому заняться и выяснением шельмования профессора Торрена и следствием по делу Эльзы. Но разве правильно: не доверять никому, даже Елизарову? «Доверять и проверять», – сделал вывод Пермяков. Он приказал Елизарову привезти Гертруду.

Елизаров вместо преступницы привез следователя Квинта.

Капитан никогда так не возмущался, как теперь.

– Освободил этот тип Гертруду, – кивнул он на Квинта.

– На каком основании? – насторожился Пермяков.

Старый юрист, крайне исполнительный, положил свой многоместный портфель на стол, достал из него бумажку, развернул и молча передал коменданту.

– Невероятно! – изумился Пермяков. – Пошлите за бургомистром, – сказал он Елизарову и спросил следователя: – Как это случилось?

– Вчера, двадцать шестого сентября, в двадцать три часа семнадцать минут, пришел ко мне Штривер вот с этой бумагой, – с точностью начал рассказывать Квинт об освобождении Гертруды.

– Главный конструктор радиозавода? – спросил комендант и, выслушав ответ, приказал вызвать и его. – Что нового в следствии по делу Эльзы? – спросил он Квинта.

– Вызвал всех, кто носит имя Пиц и Марта. Никакого результата. Я полагаю – еще раз выскажу вам свое мнение – Курца убил профессор Торрен. Но вы не санкционировали его ареста.

Вошел Больце, сильно тряхнул руку Пермякову и Елизарову.

– Ваша подпись? – показал комендант бургомистру бумажку.

– Как будто моя, – стал читать бургомистр. – Но я этот документ не подписывал. Да разве я подпишу такое, чтоб шельму освободить? После ее ареста в городе стало спокойно: никаких зловредных слухов. Как же вы смели отпустить ее! – накинулся бургомистр на следователя.

– На основании вашей подписи, – заладил Квинт.

– Это же «липа»! – возмущался бургомистр. – Кто легко верит, тот покается. Вам должно быть известно, что без коменданта эту птицу никто не имел права освободить.

– Правильно, это мне было известно, – подтвердил Квинт. – Но мне также известно, что нельзя не повиноваться распоряжению бургомистра.

Явился Штривер. Ничего не тая, он рассказал о пакете, принесенном ему Пицем, и глубоко задумался. Кто же этот «патриот земли немецкой», суливший ему, старому специалисту, золотые горы?

– Я вам больше не нужен? – спросил Квинт коменданта.

– Мне не нужны. Но вы должны найти Гертруду и того Пица, который всучил пакет инженеру Штриверу.

Сославшись на закон и его статьи, Квинт сказал:

– Я должен задержать и господина Штривера как соучастника преступления.

– Повремените, – сказал комендант.

– Разрешите идти, – сухо сказал Квинт и вышел.

– Как же получилось, господин Штривер, что вы сослужили такую службу? – спросил Пермяков.

– Злонамеренности у меня не было и нет. Но Гертруда и Пиц – теперь я начинаю соображать – играли и на моих эмоциях, – стал он рассказывать о встречах с ними. – Помните, в вашей квартире вы задали мне урок морали?

– Это было давно.

– У меня записан тот памятный день, – полез Штривер в карман плаща за записной книжкой и вместе с ней вытащил… пачку денег. Штривер вытаращил глаза. Нить мысли оборвалась. Та самая пачка, от которой он отказался ночью?

– Вы много денег носите при себе, даже доллары, – заметил Пермяков и с подозрением посмотрел на изобретателя.

Я С чего мне начать говорить? – растерялся Штривер. – В тот вечер, когда вы мне показали книгу о телевидении, Гертруда завела меня в гости. Кажется, впервые за всю жизнь я напился допьяна… А вчера тот субъект Пиц, как и Гертруда, предлагал мне вот эти деньги. Я отказался, но не заметил, как он сунул их в карман плаща.

– А что за записка в деньгах?

– Не знаю…

Штривер прочитал записку и протянул ее Пермякову:

– Здесь написано: «Аванс за телевизор».

– Продали изобретение? – уставился Больце на инженера.

– Оскорбляете, господин бургомистр, – обидчиво сказал Штривер. – Не верите – арестуйте.

– Вы ничего не скрываете? – спросил Пермяков. – Скажите честно.

– Нет. Честное слово старого инженера, – как клятву произнес Штривер.

– Очень рад, если так. Будем верить. Верьте и нам, – предупредив Пермяков расстроенного инженера. – Никто и не думал покушаться на ваше авторское право. Заканчивайте изобретение и напишите на нем свое имя. А деньги возьмите, – сказал Пермяков Штриверу.

– Товарищ майор, точно такая же обертка была на пачке денег Курца, – показал Елизаров на полоску синей бумажки со звездочками, которой были опоясаны банкноты.

– Эти деньги мне не нужны. Я вчера еще отказался от них. Я не продажный субъект, – ответил Штривер.

Елизаров стал считать шелестящие марки и доллары.

– Да, одна и та же касса снабдила, – заключил он и пожалел: – Зря передоверили этому формалисту Квинту вести следствие. Он погубил все…

Капитан встал и проводил Штривера.

– Надо назначить другого следователя, – сказал Пермяков бургомистру. – Я почему-то верю Штриверу. Он упрямый, но, пожалуй, искренний. А вот Гертруда обвела нас.

– Старалась, ведьма, в работе, – сказал бургомистр, – влезла в душу нам…

– Старалась… – скептически протянул Пермяков. – Маскировалась, а не старалась. Как все-таки получилось с документом? Где хранится ваша печать?

– У секретаря. Надо отобрать, сделал для себя вывод бургомистр.

– Этого мало. Проверить, кто ваш секретарь. Или беспечный, или одного выводка с Пицем.

– Будем запирать ворота, когда увели коня, – хлопнул бургомистр себя по лбу. – Глаза на лоб лезут: какого черта держали мы возле себя таких «помощников»?

Открылась дверь. Любек ввел Гертруду. Лицо молодого милиционера было довольное, как будто он вернулся с охоты с богатой дичью. Но, увидев бургомистра, Любек замялся. Ему казалось, что бургомистр незаконно поступил, а он, Любек, пошел против него. Но делать нечего, надо доложить.

– Прошу извинить меня, господин комендант, за беспокойство в ночной час, – козырнул Любек. – Неясное дело. Задержал фрау Гемлер для уточнения документов. Если задержал неправильно, я с прискорбием извинюсь перед госпожой.

– Извиниться вам не придется, – сказал Пермяков. – А за бдительность приношу благодарность. Фрау Гемлер освобождена по подложному документу.

– Я точно так и подумал. Если у фрау Гемлер рыльце чисто, – стал уже острить Любек, – ей незачем болтаться ночью и озираться. Я задержал ее и отобрал вот эту бумажку…

«Направляется в Берлин по семейным делам», – прочитал бургомистр.

– Это тоже подделка. Спасибо, товарищ Любек, за хорошую службу. Вопрос ясен. Можно вселить фрау в прежнюю камеру.

Пермяков спросил Любека, не знает ли он некоего Пица, и в двух словах объяснил дело. Любек козырнул и пошел искать во тьме некоего Пица.

– Фрау Гемлер, – спросил Пермяков, – а где ваш патрон Пиц?

– Не знаю никакого Пица.

– Лжете! Знаете. Я спрашиваю, где ваш патрон-освободитель?

– Вот он! – указала Гертруда пальцем на бургомистра.

– Мразь фашистская! Я не желаю с вами на одной земле жить, – крикнул Больце и плюнул.

В кабинет снова вошел Елизаров и шепнул Пермякову:

– Интересная деталь: шофер такси…

Порог перешагнул молодой человек в кожаном шлеме – член Союза свободной немецкой молодежи Тренмер. Он кивнул на Гертруду.

– Ничего, говорите, пусть послушает, – сказал комендант.

– В двадцать четыре часа подошел ко мне человек и предложил поехать с ним «в одно место». Он попросил остановить машину в глухом переулке недалеко от тюрьмы и говорит: «Подождите немного». Мне показалось это подозрительным. Я запер мотор, вышел из машины, притаился в тени и стал наблюдать. Минут через двадцать заказчик вернулся с толстой фрау.

– С этой? – указал Пермяков на Гертруду.

– По объему похожа, – посмотрел шофер на преступницу. Я не подошел к машине. Заказчик сел за руль, а завести машину не смог: ключ у меня… Послал мне проклятие и ходу пешком. Фрау впереди, мужчина за ней с интервалом метров в тридцать.

– Что скажете, фрау Гемлер? – спросил Пермяков.

– Дешевая инсценировка, – пробормотала Гертруда. – Подставное лицо, желторотый агент.

– Я агент? – вспыхнул Тренмер. – Не знаю, кто вы есть, но думаю, не из добрых.

И Вы молодец, Тренмер, но почему сразу не сообщили об этом?

– Простите, господин комендант, – тоном виновного произнес шофер. – После их ухода я завел машину, но она села: прокололи камеру.

– Типичный прием разведчика, – проговорил Пермяков и приказал Елизарову:

– Товарищ капитан, теперь отправьте фрау Гемлер на прежнее место.

Михаил увел Гертруду. Пермяков усадил Тренмера и с карандашом в руке стал уточнять время происшествия. Когда «оборотни» отошли от машины? Сколько времени может пройти, пока заказчик пешком дойдет до окраины города? В котором часу оцеплен город охраной? По расчетам, тот тип не успеет улизнуть.

– Разрешите идти? Я буду искать его.

– Только не в одиночку, – напомнил Пермяков.

– Я подниму членов нашего союза. Пойду сейчас к Вальтеру. Соберем всю организацию.

– Ночью? – усомнился Пермяков.

– Соберем за полчаса. Есть способ: каждый оповещает двух ближних товарищей.

– Не надо поднимать весь город, – не согласился комендант. – Если тот тип не успел уйти из города, теперь не убежит. А утром проведите беседы во всех организациях. Не в одном фашистском черте дело. Пока за Эльбой существуют пособники фашистов, гертруды будут резвиться как мыши, если кошки спят. Если бы все понимали бдительность, как член вашего союза Любек, давно бы «оборотней» вывели на чистую воду.

Молодой милиционер оказался легок на помине. Он сообщил, что в доме Гертруды услышал шорох и спросил, нужно ли следить за этим домом.

– У вас есть непосредственный начальник, – напомнил ему комендант правило службы.

Любек отлично знал устав своей службы, но сегодня особая ночь. Вместе с охраной города не спят и советские друзья. Поэтому он, постовой милиционер, и обращается через голову, тем более что за бдительность комендант вынес ему благодарность.

– Товарищ Любек, вас тянет к следственному делу?

– Я-то люблю это дело, но оно меня не любит. Знаний нет, – бесхитростно ответил молодой блюститель порядка.

– Было бы желание, знания придут, сказал Пермяков. – Я хотел бы рекомендовать вас в помощники следователя. Потом на курсы поступите, станете юристом.

– Юристом?!. – обрадовался Любек. Отец учил его держать мастерок. Сын каменщика не мог представить, что он может познать законы, а их так много! Не поздно ли? Двадцать четвертый год пошел, а за плечами только пятиклассное образование.

– Учиться никогда не поздно. Подружите вашу мечту с учебой, и я уверен: из вас выйдет следователь, прокурор, министр. Да, да, – подтвердил Пермяков, – только нужно учиться и быть верным народу.