Текст книги "Привал на Эльбе"

Автор книги: Петр Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

Часть вторая

1

Станица казалась пустынной. На зимних улицах не было видно ни людей, ни животных, ни птиц. Глинобитные хаты и кирпичные дома, летом утопавшие в садах, выглядели теперь заброшенными. Лишь кое-где из труб поднимался робкий дымок. Многие ставни окон забиты. Видно, хозяева, убежавшие от немцев, еще не возвратились. Но военная жизнь в станице кипела. Кавалеристы, укрыв коней в сараях, скрытно готовились к предстоящей битве за родной Дон.

В хату, где проживал эскадронный, вошел младший лейтенант Елизаров, только что приехавший с Урала. Пермяков не верил своим глазам;

– Елизаров, друг, вернулся!

Михаил от радости не мог выговорить ни слова. Обняв командира, волнуясь, он передал привет от родителей, от Галины Николаевны. Пермяков жадно расспрашивал, как живут его родные уральцы.

– Трудная жизнь на Урале, – рассказывал Михаил. – День и ночь дымят трубы старых заводов, растут новые, вывезенные из западных районов страны.

– Чем теперь занимается отец? – спросил Пермяков. – В письмах он почему-то ничего не пишет об этом.

– Кузьма Макарович сверлит землю, прощупывает новые залежи. Чего только нет, говорит, в кладовых Урала.

– Верно! – с гордостью подтвердил Пермяков. – Каждый ученый говорит о нашем Урале по-своему. Геолог пишет: Урал – это золото, платина, медь, железо, алюминий, цинк, никель, уголь, мрамор, горный хрусталь, драгоценные камни, самоцветы. Ботаник утверждает: Урал – это тундра, хвойные и лиственные леса, луга, степи, сады с особенными фруктами, ягоды, орехи. Зоолог рассказывает: Урал – край разных зверей и птиц. Обитают во множестве олень, лось, медведь, куница, песец, белка, тетерев, куропатка, утки, гуси… Ну вот, – спохватился Пермяков, – и я увлекся… Рассказывайте лучше вы, у вас впечатления свежие.

– Не знаю, о чем и продолжать… А, Тахав! – воскликнул Михаил и обнял товарища, вошедшего в хату.

Тот похвалился:

– Радость и у меня, Михал. Собрали мои родичи деньги на танк. Просят назвать его, как я и советовал им, «Салават Юлаев».

– Что, что? – удивленно спросил Пермяков.

– Когда я в госпитале лежал, написал в свой колхоз: дайте, мол, деньги на танк, как Головатый дал на самолет. Правильный совет?

– Верный совет, – подтвердил Пермяков.

– Как же! Кто дает совет, тот и море передвинет, – похвалился башкир.

В комнату ворвался Элвадзе, схватил стоявшего Елизарова в охапку, прижал к себе:

– Отца встретил, брата встретил, друга встретил– одинаковая радость.

Друзья начали делиться впечатлениями о пережитом, расспрашивать друг друга об успехах и неудачах.

– Брат мой! – воскликнул Элвадзе, заметив офицерские знаки различия на Елизарове. – Что же ты молчишь? Ты же младший лейтенант!

– Ну да! Училище окончил. Ох, и жарко было! В мирное время такую программу три года изучали, а мы ее за год рубанули. Жали в две смены. Нам говорили, что фронт требует кадры. Значит, не хватает командиров?

– Да, немцы много крови пустили, – проговорил Пермяков и жестко добавил: – Но и наша дивизия не одной тысяче фрицев нарезала земельный надел на вечное пользование. Под сталинградским котлом и наш огонь горел.

– А все-таки, Миша, дорогой, нам очень туго приходится, – выдавил Элвадзе. – Сколько казаков на моих глазах легло! Вот второй раз надо брать Ростов.

– Да, война пришла и в мой дом, – грустно проговорил Елизаров и спросил: – А как с вооружением?

– Видите? – показал Пермяков в угол хаты, на противотанковые ружья и гранаты.

– Знакомые штуки, – повеселел Михаил. Он взял в руки противотанковое ружье, щелкнул затвором. – Изучал в училище. Познакомился и с другими новинками, чего не было у нас в начале войны.

Михаил говорил увлекательно. Пермякову понравился его рассказ о новинках военной техники. Он записал в свой блокнот: «Организовать беседу Елизарова с личным составом эскадрона».

– Ну, а теперь принимайте взвод, – приказал Пермяков.

Елизаров обрадовался, но тут же и посерьезнел. Не слишком ли много ему сразу взвода? Он ведь только подучился кое-чему, а командовать даже отделением не командовал. Михаил стал расспрашивать Пермякова, что за конники и каковы младшие командиры во взводе. «Может, помощником послужить с месяц?» – промелькнуло сомнение в голове молодого офицера. Пермяков почувствовал, что Елизаров волнуется, как студент перед экзаменом, и дружески подбодрил его.

– У вас есть боевой помощник – старший сержант. Он сейчас исполняет обязанности командира взвода. Ну, и я не за горами. Всегда помогу…

Офицеры вышли из хаты. Пермяков провел Елизарова во взвод. Михаил познакомился с казаками, осмотрел оружие и с сожалением протянул:

– Одно противотанковое ружье на весь взвод! А должно быть четыре-пять:

– Что вы беспокоитесь? В подразделении, есть истребители, – подбодрил его Пермяков.

– Истребители были и раньше. Все дело в том– чем истреблять.

– Не нравится мне такое настроение. Оно на руку маловерам, заметил ему. Пермяков, когда они вышли на улицу.

Михаил покраснел от обиды. Он с первого дня хотел взяться за освоение нового оружия, научить казаков взвода отлично владеть им, а командир эскадрона назвал его маловером. Спорить Елизаров не стал. Он вернулся во взвод, собрал-казаков в сарае и начал заниматься с ними.

Но недолго пришлось Елизарову обучать конников.

Начались бои за Ростов.

Немцы яростно бросались в контратаку. Не хотели они уходить из Ростова. «Ключ к Кавказу не отдадим! Ростов важнее Сталинграда!» – кричали они по радио.

Поздней февральской ночью был отдан приказ кавалерии – атаковать врага. Полк, в котором служил Елизаров, получил особое задание – отвлекать главные силы противника.

Снег был неглубок, и эскадроны легко могли передвигаться, появляясь на фланге то в одном, то в другом месте. Конники открывали сперва артиллерийский огонь, затем пушки карьером перебрасывались из одной балки в другую. Срывались с места пулеметные тачанки. Они в темноте подскакивали под нос противника, посылали ему пулеметные очереди и вихрем улетали на другие позиции.

На рассвете немецкий клин, подрубаемый с флангов, согнулся. Танки и машины врага завернули, пошли в атаку на кавалерийский полк, всю ночь беспокоивший колонну.

Елизаров со своим взводом, усиленным истребителями танков, укрылся в колхозном саду, во рву, заросшем малинником. На другом краю станицы засел еще один взвод, тоже усиленный. И дальше, за грядой невысоких холмов, окруживших станицу, тоже притаились казаки.

По снежному полю, чуть курившемуся поземкой, двигались темные, похожие на волчью стаю, немецкие танки.

Огонь! – подал команду Елизаров.

Охотники ударили из своих длинных ружей. Танки приближались. Елизаров сам залег за противотанковое ружье, выстрелил в гусеницу.

– Ага-а! – выкрикнул он, впервые подбив танк. – Понял? – спросил он Элвадзе. – Замер «тигр».

– Это я понял! Другое не доходит до меня: почему только наш полк здесь, во всей станице?

– Мы, Сандро, здесь для заманки. Главная запарка будет южнее, под Батайском, – тихо передал Елизаров то, что узнал от командира полка. – Досадно только, что мы не с главными силами…

– Здесь тоже жарко. Смотри, какая лавина прет!

Танки, оглушительно паля, скрежеща гусеницами, ползли вперед. Полковые пушки били прямой наводкой. Противотанковые ружья и пулеметы казаков стреляли без умолку. Конники вихрем носились по степи, скрывались в какой-нибудь лощине или балке. Снова наводили стволы легких пушек и пулеметы с тачанок. Немцы готовили против них ответный артиллерийский огонь. Но тюка их самоходки разворачивались, тачанки и пушки снова срывались и внезапно появлялись в другом месте, там, где враг даже не мог предположить. Некоторые танки и машины немцев замирали среди поля, окутавшись клубами дыма, но лавина по-прежнему надвигалась.

В густо-серой выси вдруг гулко запели «Ильюшины». Они зашли с тыла вражеской колонны и начали бомбить. Одновременно с этим налетели на поредевшие ряды немцев кавалеристы, сумевшие появиться внезапно.

На подмогу вражеской колонне шли новые части, катилась новая бронированная волна. Но русские не дрогнули. Много крови было пролито, потеряно людей. Но в результате освободители Дона продвинулись на левый берег, очистили его от врага.

Вот он, ненаглядный родной Ростов! Рукой достать до него. Отделяет Михаила от любимого города только река. Собрались воины донских степей вокруг Елизарова, запротестовали:

– Что, опять карабин за плечо? Наступать надо.

– Скажут, когда надо. К обороне Ростова немец готовился больше года, а мы пока прорвали только внешний заслон, – объяснял Михаил, – одной удалью ничего не сделаешь. Наша разведка узнала, что Ростов немцы в крепость превратили, уличным боям учились, с солдат «смертные подписки» взяли: не отступать из Ростова.

– Что же, товарищ командир, наш город так им и достанется? А станицы правобережья, а казачки наши?

– В листовках хвалится фриц: «Ростов – граница!»

– Хвались об охоте по возвращении, – говорит пословица, а о войне – по окончании, – сказал Михаил. – Тяжело, земляки, но руки опускать нельзя. Наш город – нам в нем. и жить. Так, что ли, станичники? – Михаил окинул взором казаков.

– По-иному не может быть! – подхватили донцы.

Полк тем временем располагался на отдых. За воспоминаниями о недавнем сражении люди не заметили, как наступила. ночь.

Кое-где на небе мерцали звезды, холодные, февральские. Желтая ущербная луна обливала бледным светом придонские, степи, поймища. Неровными толчками дул северный ветер, шевеля обледеневшие прутики низких тальников на Зеленом острове. До войны, летом, с утра до ночи в этом уголке, омываемом волнами реки, раздавались песни, переливы гитар и баянов, а теперь под каждым кустом был вырыт окоп. И сейчас, зимой, Дон был неприветливым, покрытым льдом.

Рядом с регулярными воинскими частями на Зеленом острове окопались донские ополченцы, собравшиеся из освобожденных станиц. Много было и ростовчан, сумевших убежать от немцев. Михаил проходил: над окопами, наклонялся, разглядывая в синеватой мгле Лица казаков. Сколько среди них бывалых, не раз видевших смерть людей! Таких не испугаешь.

Михаил заметил, что большинство ополченцев принадлежат к старшему поколению. Это были жители, вероятно, центра Дона и окрестных станиц. Елизаров надеялся найти знакомого или родного среди земляков, то и дело спрашивал: «Нет ли кого из Елизаровых?» Кто-то ответил, что есть один дюжий старик. Сердце екнуло у Михаила. Не отец ли? Михаил нетерпеливо стал расспрашивать подробности.

Ветер усиливался, становилось все холоднее и холоднее. Люди в окопах размахивали руками, прятали ладони под мышки, обнимали себя за плечи, потирали пальцы. В другое время они развели бы костры, пожарили бы рыбы, погрелись стопкой водки. Теперь донцы были угрюмые, молчаливые. Чувствовалось, у каждого горе – большое горе.

Михаил обошел все линии окопов. Елизарова, которого кто-то назвал, так и не нашел. Он уже направился было назад. Участливые донцы один за другим спрашивали: «Не нашел?»

С южной стороны, от луки Дона, шли два человека. Над головами у них едва заметно торчали тростинки удочек. Михаил присел на бруствер окопа. В грузной походке одной фигуры ему показалось что-то знакомое. Высокий плечистый ополченец подошел к окопам и с каким-то равнодушием сказал:

– Судак только идет. – Он опустил на мерзлую землю нанизанную на прутик рыбу.

– Здравствуй, папаня!

Михаил бросился к отцу, не дав опомниться, схватил в объятья.

– Вот где довелось встренуться!

Отец три раза поцеловал сына.

– Как жив-здоров? – спросил он, заметив его погоны. – В чине младшего лейтенанта, стало быть. Я так и прикидывал твою школу. Быстро шагнул, молодец, сыну.

– Смелым да сильным везде дорога, – сказал товарищ Кондрата Карповича.

– Яков Гордеевич, и вы здесь? – узнал Михаил знакомый голос. – Как попали на Дон?

– Меня вначале привезли в Новочеркасск. Там немного полежал, выписался и поехал искать Кондрата. С тех пор вместе делим горести. Отходили до Грозного. Поперли немца с Кавказа – вот и шагаем за своими частями.

– Да-а. Как маманя? Где она теперь? – расспрашивал Михаил отца.

– Оставалась в Ростове. Жива ли, бедняжка? Яков Гордеич сказывал, довелось тебе хлебнуть напасти. – Отец поднял прутик с рыбами.

– Досталось. О войне говорить горько, а видеть ее – мучение. Яков Гордеевич, о Шатрищах ничего не слышал? Что с Верой, Костюшкой?

– Ничего не знаю. Вывезли тогда из лесу нас с вами вместе. Писать некуда: враг там.

– Что же с Верой? Неужели погибла? – еще раз спросил Михаил. Яков Гордеевич молча развел руками.

Михаил со стариками направился в свою часть. Там народных ополченцев встретили как дорогих гостей. Пришел с командного пункта командир эскадрона. Пермяков пожал старикам руки, отозвал в сторону Михаила и Элвадзе, заговорил о боевом задании. Кондрату Карповичу казалось, что ему нельзя находиться в расположении части. Он, участник двух войн, понимал военные порядки.

– Извиняйте нас, – смущенно сказал он, – мы уйдем.

– Подождите немного. Совет нужен. Хотим прощупать немца на той стороне Дона. Как вы думаете, в каком месте лучше пройти? – спросил Пермяков старого донца.

– Там, чуть правее, на том берегу есть сухая водосточная канава, к ней и идти, – объяснил Кондрат Карпович. Ежели доверите, то разрешите мне махнуть. В смысле разведки опыт имею. В германскую войну конным разведчиком был.

– Дозвольте и мне пойти, – заговорил Яков Гордеевич. – Говорю по-немецки.

– В разведке язык должен быть на замке. Разведчик глазом и. ухом действует. Говорить и стрелять нельзя, – выкладывал свои познания Кондрат Карпович.

Товарищ не унимался.

– Я с любым фрицем могу поговорить на их языке.

– А они тебя сцапают – и на службу, переводчиком или холуем.

– Не стращай меня немцем. Я им послужу, как охотник волку.

– Вот что, старик, – сказал Кондрат Карпович, – мне надо разрешение получить. Я ополченец. Дисциплина.

– А я вольный казак. Так пойду, – заключил Яков Гордеевич.

Разведчики собрались быстро. Пригодились удочки и прутик с рыбами. Все это захватили с собой – чем не рыбаки.

– Хорошо придумали, папаши, – восторженно сказал Элвадзе.

– Не шибко хорошо, но подходяще: раз на Дону– рыбак, – отозвался Кондрат Карпович.

Однако он ясно сознавал, что, если немцы заметят при переходе с левого берега, удочки и рыба не спасут. Но казак смерти не боялся. Помнил заповедь: «Ищи, казак, врага в тылу».

– Может, подождать, пока месяц зайдет, – сказал он Пермякову. – Светловато. Лиха беда – Дон перейти.

– Все предусмотрено, – ответил командир и по-смотрел на часы. – Дон сейчас будет в сером тумане. Вот уже туманит.

Саперы дивизии в разных местах разбрасывали по льду дымовые шашки. Дымки медленно расстилались по свинцовой поверхности широкой реки. «Ловко придумано, – протянул старый разведчик, – и дымок такой, что не отличить от льда».

Элвадзе вполголоса говорил Пермякову о том, что Михаила Елизарова не надо бы пускать в разведку. Вылазка опасная. Вдруг что случится – оба разом, отец с сыном, погибнут. Михаил теперь офицер, надо беречь его.

Эти слова дошли до слуха старого казака. Ему стало досадно. Кондрат Карпович загадал, что они, Елизаровы, первыми ступят на правый берег родимой реки, а тут вдруг норовят его сына в обозе оставить, Нельзя так, – возразил Пермяков. – Взвод идет – командир должен быть вместе с ним.

– Законно, – не выдержал старый казак. – Пущай командует своим подразделением и пущай поучится у отца, как ходить в разведку.

«О, какой самонадеянный!» – подумал Пермяков, но мнения своего не высказал. В конце концов это и не так уж плохо.

Старики тронулись. Немного погодя гуськом двинулись бойцы. К берегу рыбаки приблизились никем не замеченные. Дымовая завеса хорошо спрятала их. Они вышли к водосточному каналу, но воспользоваться им не пришлось. Немцы взорвали его горловину.

– Хитрые псы – завалили, – прошептал Кондрат Карпович и пошел по льду дальше, вдоль берега. Подняться на него было опасно: на углу улицы стоял часовой. Кондрат Карпович долго наблюдал за ним сквозь дымовой туман. Часовой мерно прохаживался перед крайним домом, отходил метров на семь-восемь от угла, возвращался назад, озирался и снова продолжал путь.

– Яков Гордеевич, иди прямо к дому, забалакай с часовым на ихнем языке, держись так, чтоб немец стоял к Дону спиной.

Как только постовой повернулся от угла, Яков Гордеевич поднялся на берег. В одной руке он держал удочки, в другой – рыбу.

– Хальт! – крикнул часовой, повернувшись назад.

– Рыбу ловил, – сказал Яков Гордеевич по-немецки. – Рыба, видите, свежая, только что из воды, – показывал он свое добро.

– Дай рыбу. Руки на голову! – скомандовал часовой. Его насторожило, что рыбак говорит по-немецки.

– Оставьте, пожалуйста, господин караульный. Семья голодная. Внучата малые.

– Молчать! Дай рыбу, – немец ударил старика прикладом.

Яков Гордеевич свалился. Нанизанные на прутик рыбешки рассыпались. Часовой носком сапога сталкивал их в кучу, от нечего делать решил собрать, но не успел.

Кондрат Карпович выскочил из-за угла и ударил немца куском кирпича по переносице. Часовой словно споткнулся. Старый казак поддержал его, обхватил длинной мускулистой рукой за шею, потащил на край берега и сбросил на лед. Упал немец под ноги Михаила. Командир встряхнул его за плечо – немец был мертв. Яков Гордеевич скоро пришел в себя. Его отправили в безопасное место.

Младший лейтенант дал команду двигаться к дому. Элвадзе поднял шапку немецкого часового, надел ее и стал на караул. Михаил отправил связного в штаб полка. Взвод оцепил крайний дом.

Кондрат Карпович юркнул во двор, залез в уборную, похожую' на сторожевую будку. Он смотрел в щели, прислушивался. В соседнем доме кто-то играл на губной гармони.

Скрипнула дверь.

Тихо хрустел снег под ногами человека, приближавшегося к уборной. «Кто он?» – подумал Елизаров, вытащил из голенища охотничий нож. В щель двери он разглядел: это был хозяин дома. У рыбака отлегло от сердца. Хозяин вошел в уборную. Елизаров приложил палец к губам. Они узнали друг друга – встречались на рыбалке.

Ростовчанин кивнул, поняв без слов Елизарова-старшего, и молча, жестами пригласил его в дом. Хозяин открыл дверь, выходившую на набережную. Михаил и два разведчика на цыпочках вступили в комнату. В ней было холодно: эта половина дома не топилась.

– Началось? – спросил хозяин. – Не сумлевайтесь, свой я. Тридцать лет работал на «Красном Аксае». До прихода немцев по старости сторожем был при заводе. Насчет немцев скажу – изрядно этой сволочи в Ростове.

– Это мы представляем, – сказал Михаил. – Не можете ли, папаша, сказать, в каком месте потоньше их охрана?

– Мне сдается, на нашей линии[15]15
  В восточной части Ростова улицы называются линиями.


[Закрыть]. Еще одна выгода здесь – дома на этих линиях малые, больше частные, поэтому и солдат немецких здесь мало.

Михаил расспросил старого ростовчанина, уяснил обстановку и послал второго связного в штаб, приказав ему рассказать о положении дел.

– Одна штука, папаша, щекотливая. Немецкого часового кокнули возле вашего дома.

– Ну, и туда ему дорога.

– Не в этом дело, – объяснял Михаил. – Узнают немцы – хай поднимут. Сейчас там наш стоит в немецкой шапке.

– Ах, вот! – сообразил старик. – Что же делать?

– Втихаря стукнуть еще одного или двоих, – подсказал Кондрат Карпович. – Стрелять нельзя.

В шинелях показываться тоже негоже. А нам с тобой как раз к месту – хозяева.

Два старых донца вышли во двор. Засели в засаду.

Не знали разведчики и их командир Михаил Елизаров, что это не единственная вылазка была в тот час. Такие же группы «прощупывали» немца и против Большого проспекта, и выше завода «Красный Аксай», и у железнодорожного моста, и против поселка Гниловского. А ниже через Дон уже переправлялся полк казаков.

Эскадрону Пермякова приказано было в пешем строю броситься на ту линию, крайний дом которой был теперь в руках взвода Елизарова. Бойцы тянулись редкой цепочкой. Пермяков осторожно шагал по шершавому льду, посматривая под ноги. На самой середине лед затрещал. Пермяков пополз на животе. Лед под ним ломко хрустел. К счастью, опасная полоса скоро кончилась.

В городе между тем наступало утро. Михаил, стоя за углом дома, пристально оглядывался вокруг. В предутренних сумерках трубы «Красного Аксая» врезались в темную синеву неба. В центре города вырисовывался силуэт восьмиэтажного дома Советов. Как башня на фоне моря, высилась гостиница «Дон». Виднелись гранитные карнизы гиганта театра.

Михаила волновала знакомая панорама родного города. Как ему хотелось промчаться сейчас по его улицам до тихого Почтового переулка, вбежать в дом, где осталась одинокая мать! Но улицы заняты. Удастся ли их освободить?

На берег поднялся связной, за ним – солдат, другой, третий… Вскарабкался командир эскадрона Пермяков. Все сразу забрались в захваченный разведчиками дом.

Из соседнего двора вышли два немецких солдата. Они шли вдоль дощатого забора сменить часового, на месте которого в его шапке стоял Элвадзе. Два старика притаились во дворе возле забора. В руках Кондрата Карповича была острая пешня, насаженная на длинную дубовую рукоятку. Этим орудием рыбаки вырубали в Дону проруби. Караульные поравнялись со стариками.

Кондрат Карпович вскочил на пень, перегнулся через забор и изо всей силы ударил разводящего по голове. Второму караульному всадил пешню в затылок. Немец, падая, выстрелил.

Из домов выскакивали немцы, стреляли. Палили и казаки. Михаил и Элвадзе перескочили через забор в соседний двор, где было караульное помещение, и, юркнув в уборную, пускали оттуда автоматные очереди. В заднюю калитку двора вбежал Кондрат Карпович и нырнул в дом. Он метнул пешню в немецкого автоматчика, стрелявшего в окно, и, воспользовавшись его испугом, выхватил у него автомат.

По команде Пермякова бойцы перебегали улицу, с ходу прыгали через изгороди во дворы. Некоторые, не сумев перепрыгнуть, падали на тротуар – их настигали пули. Михаил и Элвадзе с бойцами своего взвода добрались до пятого двора от набережной. Грузин в боевой горячке забыл снять немецкую шапку с козырьком. Михаил сдернул ее с головы товарища, отшвырнул:

– Свои стукнут…

К ним пробрался через дворы Кондрат Карпович. В руках у него уже была самозарядная винтовка с плоским штыком. Не отставал от него и старик сторож.

Вокруг все гудело. Строчили немецкие пулеметы, рвались мины. Через головы атакующих с ревом пролетали снаряды. Враг бил по Дону, чтобы вскрыть лед, но было поздно. На восточных улицах Ростова раздалось могучее «ура». Это уральская дивизия рвала цепи немецкой обороны.

К Михаилу подбежал связной, передал приказание о захвате помещения правления Северо-Кавказской железной дороги. Обнесенное высоким кирпичным забором, это здание немцы превратили в крепость. На его широких окнах расставили пулеметы, минометы. У железных ворот поставили танкетки.

Подразделение Михаила, усиленное автоматчиками и гранатометчиками, подступило к этой крепости. Атаковать было бессмысленно.

– Достался орешек, – задумался Елизаров, разглядывая здание в бинокль.

– Подкоп бы провести да бочку пороху подкатить, как под Казань, – высказал свое мнение Кондрат Карпович.

– Да еще Ивана Грозного в командующие, – шутя сказал Михаил. – Сюда бы парочку тяжелых танков, а за ними мы рванули бы.

От здания правления дороги во все стороны брызгал огонь. Елизаров и другие бойцы едва успели укрыться за каменными стенами крепости, подступив к ним вплотную.

Елизаров послал записку со связным, приказав ему передать ее по телефону командиру полка. Он просил прислать танки. Если удастся взять это укрепленное здание, успех операции будет обеспечен.

Кондрат Карпович очень удивился, когда, как по щучьему веленью, грохоча гусеницами, на помощь атакующим прорвался танк. Грозная машина подмяла немецкие танкетки, защищавшие ворота, ворвалась во двор. Танк давил там мотоциклы, автомобили. Из окон здания сыпались на бронированного бойца пули, гранаты. Гранаты не достигали результата – танк по-прежнему ворочался, а пули отлетали от стали, как монеты от скалы. Танк развернулся, все ломая и дробя под собой.

Бойцы взвода Елизарова вместе со своим командиром, пригибаясь, бежали за подошедшим вторым танком. Не отставали и Кондрат Карпович со сторожем «Красного Аксая». Неожиданно старый ростовчанин схватился за грудь, упал.

– Прощайте. Не давайте спуску немцу, – еле проговорил он на прощанье.

В вестибюль здания уже ворвались казаки. Пороховой дым стоял столбом. Из двери и окон первого этажа он валил, как из труб.

Вошел Пермяков. Левая рука у него была забинтована.

– Отметили? – с сочувствием сказал Кондрат Карпович.

Навстречу своему командиру по коридору бежал Елизаров. Он коротко доложил:

– Правое крыло первого этажа в наших руках. Элвадзе с отделением проскочил на третий этаж. Но немцы закрыли лестничный проход. Надо выручать Элвадзе.

– Второй этаж надо брать со двора, через окна, – решил Пермяков.

Кондрат Карпович подошел к окну, высунул голову, глянул вверх, сказал:

– Можно гранатой оглушить, как карася в озере. Дай гранату.

– Я сам. Ты не сможешь, – возразил младший Елизаров.

– Не смогу? – самолюбиво повторил Кондрат Карпович. – Я таких, образца четырнадцатого года, тыщи побросал в германскую. – Он взял из рук Михаила гранату, встал на подоконник и запустил в окно второго этажа.

Немецкий пулемет умолк. Кондрат Карпович крутнул усы и сказал довольным голосом:

– Подействовало.

Не успел он спрыгнуть с окна, как опять заработал немецкий пулемет.

– Видно, не все вытянули ноги. Дайте еще одну гранату. Вот так…

Он влез на подоконник, метнул вторично. Пулемет захлебнулся, его молчаливое дуло торчало из окна.

Кондрат Карпович соскочил с подоконника и вышел из комнаты. Вскоре он вернулся с небольшим пожарным багром, зацепил немецкий пулемет и легко сбросил его вниз. Стал на подоконник.

– Теперь понятно, – с удовлетворением протянул старый казак. – Немцев нет в комнате. Подохли. Становись на меня, лезь наверх! – приказал он сыну.

Михаил стал на плечи отца. Кондрату Карповичу приятно было ощущать тяжесть сына, которого, как самого младшего в семье, все еще считал ребенком. Но сердце заныло у старика, когда он подумал, что вдруг Михаила убьют. Кто его знает, все немцы побиты в этой комнате или не все. А если даже и все, то разве другие не могут зайти туда или зашли уже? Покажется голова Михаила перед окном – скосят автоматом. Останется тогда казак Кондрат Елизаров один. Мрачные мысли сгущались, тревожили. «Сохрани тебя земля родная», – произнес он про себя как молитву.

Быстро подошел к окну Пермяков. Он одобрил выдумку старого казака, но, рассмотрев, что лезет сам командир взвода, насторожился. Такими людьми нельзя рисковать. Кто же будет командовать? Да неужели и сам Михаил Елизаров не понимает этого? Причем подобные вещи часто повторяются, несмотря на неоднократные его, Пермякова, советы и предупреждения.

Пермяков повысил голос:

– Младший лейтенант Елизаров, немедленно спуститесь вниз.

На помощь сыну неожиданно пришел отец, вмешался:

– Лезь, Мишутка. Нечего за чужие спины прятаться.

Пермяков повторил приказ.

Младший Елизаров нехотя спрыгнул с подоконника в комнату. Старый казак почесывал затылок, понимая, что показывал дурной пример, подбадривая сына нарушить приказ. С подоконника не слезал. Пермяков распорядился:

– Товарищ Керимов, будете за старшего. Занимайте комнату и начинайте отсюда атаковать второй этаж.

Комнату заполнили казаки.

– Купцов, вперед! – приказал Керимов бойцу.

Рослый солдат вскочил на подоконник, затем на спину непоколебимого Кондрата Карповича и залез в окно второго этажа. За ним другой, третий. Последним забрался Тахав. Он постучал в стену – с той стороны стукнули в ответ.

– Есть «соседи», – усмехнулся он, приложил самозарядную винтовку и сквозь перегородку выпустил девять патронов. – Теперь давай, ребята, бей из автоматов.

В соседней комнате застонали. Хлопнула дверь. Выбежал оттуда немец и, удирая, заорал во весь голос:

– Русские!

Тахав успокоил его автоматной очередью. Смельчаки вышли в коридор, первыми выстрелами срезали пулеметчика, обстреливавшего лестничный проход. Тахав крикнул вниз в вестибюль своим:

– Давай сюда! Свободен путь!

Вышли в коридор немецкий майор и капитан. Тахав, выскочив из-за двери, бешено крикнул:

– Хенде хох!.. Шайтан!

Тахав выстрелил в капитана, поднявшего было пистолет. Майор оказался дисциплинированнее – сразу взметнул руки вверх.

Снизу, перескакивая через две-три ступени, бежали бойцы на третий этаж. Поднялись на второй этаж Михаил и Пермяков.

– Голосует обеими руками, – указал Тахав на немецкого майора.

– Отведите его вниз, сдайте Елизарову-старшему, – приказал Пермяков.

Кондрату Карповичу предложено было быть на первом этаже, у входа. Шутя Пермяков сказал ему: «Будете комендантом крепости». Сказано это неспроста. Командир эскадрона давал отдохнуть старому казаку, почти сутки не спавшему. Но Кондрату Карповичу не нравилась передышка. У него чесались руки – хотелось бить и бить немцев. Однако нарушать приказание командира не стал. «Приказано стоять – стой, приказано петь – пой; приказано рубать – рубай, приказано умереть – умирай», – этот святой обет казаков он не мог нарушить.

Тахав привел к нему немецкого майора и скороговоркой сказал:

– Товарищ Елизаров-старший, караульте. Командир приказал.

– Слушаюсь.

Казак бросил кисет с табаком на стол, не успев набить цигарку, и взял винтовку на изготовку.

Пленный майор исподлобья посмотрел на казака-богатыря и взялся за спинку стула.

– Смирно! – крикнул охраняющий.

Немец вытянулся. Ошеломленный зычным голосом казака, он замер. Кондрат Карпович жестом предупредил немецкого майора, что убьет за непослушание. Пленный перевел взгляд в окно, увидел, как проносятся по улице немецкие танки и машины вниз – к центру города.

– Команды «вольно» не давал, – строго сказал казак и вдруг скомандовал: – Кругом!

Немецкий майор сначала не хотел показывать, что понимает по-русски. Но громовой голос старого казака и винтовка, наставленная на него, испугали. Он круто повернулся.

– Вольно, – спокойно произнес казак.

– Можно табак? – протянул немец руку к кисету.

– Отставить! – произнес Кондрат Карпович, как на плацу. – Не было команды курить, – посмотрел он на позеленевшее лицо немца и сжалился. – Кури, кобель, – бросил майору спички на стол.

Кондрат Карпович сердился: ему, старому солдату, возненавидевшему фашистов, приятнее было бы стоять возле мертвого гитлеровца, чем живого. Пленный закурил и, втянув дым, закашлялся. От крепкого, как перец, табака он будто очнулся. Глазки беспокойно забегали по сторонам. «Надо спасаться». Он решил использовать последний шанс.

– Вы золото любите? – как можно равнодушнее спросил офицер.