Текст книги "Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк"

Автор книги: Петр Чайковский

Соавторы: Надежда фон Мекк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 181 страниц) [доступный отрывок для чтения: 64 страниц]

208. Мекк – Чайковскому

Флоренция,

22 октября 1878 г.

Милый мой, дорогой! Пишу Вам только несколько слов, потому что не уверена, чтобы мое письмо застало Вас в Петербурге, а раньше никак не могла написать, потому что переезжала на дачу и устраивалась, а Вы понимаете, каково это устраиваться с большим хозяйством, да еще в чужой стране, где все не так, как у нас, начиная с самого расположения комнат. В Италии все дома строят на английский лад, т. е. в первом этаже, в rez-de-chaussee [первом этаже], находятся только парадные залы, столовая, биллиардная и т. п, а все спальни во втором этаже. Комнаты же-нижнего этажа до того высоки, что во второй этаж надо взойти сорок восемь ступеней лестницы, что для меня убийственно. Высоких лестниц я не выношу, но делать было нечего, пришлось поместиться во втором. К тому же холодно, а я страдаю от холода невообразимо; для меня ничто не может быть хорошо, если мне холодно. Для хозяйства хотя я и имею отличную исполнительницу в моей Юле, потому что она очень хорошо знает хозяйство, так как и в Москве им занимается, и говорит по-итальянски, но я мучилась, глядя на то, как ей много хлопот. Теперь, наконец, понемножку устраивается все.

Как бы мне хотелось, мой милый, хороший, чтобы Вы немножко изменили Ваш маршрут, а именно приехали бы сперва во Флоренцию месяца на полтора, а потом в С1аrens, потому что я пробуду до начала декабря, а потом в Вену, как я Вам уже писала, а мне было бы ужасно приятно пожить с Вами в одном городе за границею. Если бы Вы решились приехать во Флоренцию сейчас, я бы вам приготовила в городе квартиру, так что Вам не надо было бы в эти полтора месяца ни о чем заботиться и только заниматься тем, что дорого и Вам и мне, – музыкою. Приезжайте, дорогой мой. На Женевском озере теперь, наверно, погода хуже, чем здесь, потому что в Швейцарии всегда много дождей, а теперь, конечно, еще больше, а здесь хотя их много, но все же через день ясная погода, светит и греет солнце, и тогда очень хорошо. Для вдохновения есть прелестные места в том районе, где мы живем. Природа еще совсем зеленая, трава как бархат, деревья почти все покрыты листьями, цветов много. Как бы я хотела Вас соблазнить Флоренциею!

Вчера я получила из Москвы печатный экземпляр фортепианного переложения Вашего “Евгения Онегина” и вчера же немножко проигрывала его. Что за восхитительное сочинение. В особенности из того, что я успела проиграть, сцена поединка и письмо Татьяны это верх прелести! Боже мой, какое благо на земле для человека музыка. Сколько горького, печального врачует она, сколько отрады, наслаждения доставляет тем, которые ни в чем другом уже этого найти не могут. Нет слов для выражения того, что ощутится, послушавши такую музыку, как Ваша. Забьется сердце, мысли устремятся куда-то, во всем существе разольется ощущение чего-то высокого, ощущение своего собственного человечества, и хотя хочется плакать, но чувствуется так легко. Благословенны Вы, который доставляет такие минуты страждущим, больным душою; велико Ваше назначение на земле! Я получила также из Москвы Ваш вальс для скрипки, но еще не играла его, а концерт и браиловские пьесы играю постоянно, и постоянно они меня восхищают. Кстати о скрипке. Хотелось бы мне ужасно дать на Ваш суд моего protege Пахульского, хотелось бы мне узнать Ваше мнение, может ли из него когда-нибудь выйти композитор и как ему надо поступать со своими музыкальными способностями, чтобы направить их к композиторству. По моему мнению, он непременно должен быть композитором, потому что у него чрезвычайно богатая фантазия.

Он целый день может играть на фортепиано, как я их определяю, симфонии, оратории, оперы, и можно слушать с большим интересом. Но надо же сказать, что у него совсем нет фортепианной техники и достаточных, вернее сказать, законченных теоретических познаний, хотя он понимает музыку очень глубоко и отличается весьма верными критическими способностями. Между тем, Рубинштейн при каждом удобном случае твердит ему, что из него композитор не выйдет, и это, конечно, обескураживает, опечаливает его, а мне было бы весьма жаль, если бы пропал его творческий талант и столько богатых фантазий. Если Рубинштейн судит по его классным задачам, то, мне кажется, это слишком поверхностное суждение. Они, конечно ничего не стоят, но, я думаю, никто из тех, кто писал впоследствии симфонии, не отличался классными задачами, потому что для них рамки слишком тесны. Для серьезного и добросовестного композитора, мне кажется, прежде всего нужен такой материал, как фантазия, – без нее будет техничесская работа, а не творчество. Одним словом, всему этому консерваторскому ареопагу я не верю ни в одном слове, потому что они понимают немногое и у всех действуют мелкие страстишки, зависть и т. п. милые свойства. Рубинштейн, например, терпеть не может Пахульского. [Конец письма не сохранился.]

209. Чайковский – Мекк

С.-Петербусг,

24 октября 1878 г.

Вторник.

Представьте себе мою досаду, мой милый друг! Вчера вечером, вынимая из своего кармана разные бумаги, я нашел и два написанных и запечатанных три дня тому назад письма моих, из коих одно к Вам. Я забыл их бросить в ящик тогда же!!! Вообще я начинаю делаться очень рассеян и забывчив и ежедневно теряю то палку, то зонтик, то калоши, то портсигар. Таким образом, Вы тремя днями позже узнаете об изменении моих планов и о предполагаемой поездке в Каменку до заграничного путешествия. 1 ноября я еду в Каменку через Москву. В последней я намерен провести сутки incognito. Мне нужно будет распорядиться насчет моей квартиры, которая осталась по контракту за мной до будущего августа и которую мне непременно нужно будет сдать. Рубинштейн говорил мне, что одна дама непрочь занять мою квартиру вместе с моей мебелью. Кроме того, мне нужно будет сделать корректуру сонаты, двенадцати фортепианных пьес и литургии. Скрипичные пьесы, посвященные Браилову, тоже печатаются.

Я намерен провести в Каменке весь ноябрь, а если заниматься окажется удобным, то и декабрь, вплоть до рождества. К этому времени туда прибудет Анатолий для свидания со мной, и тотчас после праздников я отправлюсь в Италию. Так как у меня теперь есть деньги и так как в Каменке жизнь мне ничего не стоит, то я прошу Вас, друг мой, не присылать мне в Каменку lettre chargee. У меня, во всяком случае, хватит денег доехать до того места за границей, где я поселюсь, а поселюсь я, вероятно, в милой Флоренции и в том же милом отеле, где стоял в прошлом году.

Я продолжаю вести здесь ту совершенно праздную жизнь, которая обусловливается моими отношениями к бесконечному количеству родственников и общим строем петербургской жизни. Нет сомнения, что если б судьба не толкнула меня в Москву, где я прожил двенадцать слишком лет, то я бы не сделал всего того, что сделал. Не могу при этом случае не помянуть добрым словом опостылевшую мне вследствие частных обстоятельств, но все-таки милую Москву. Как мне нравится, что Вы даже среди прелестей Италии, которую так любите, все-таки испытываете по временам тоску по родине! Как я понимаю хорошо, почему Вам невыносима мысль об опустелом доме на Рождественском бульваре и зачем Вам понадобилось, чтобы дом был во всякую минуту дня готов принять Вас.

В субботу я не надолго был в концерте Музыкального общества и нашел на хорах темный уголок, где меня никто не видал. Прослушал я скрипичный концерт Гольдмарка, весьма недурной, и отрывки из “Arlesienne” Bizet, автора “Carmen”. Эти последние очаровательны.

Сегодня брат Анатолий нездоров, и мне немножко грустно. Ему нужно было вчера присутствовать при обыске в квартире лиц, заподозренных в политическом преступлении, и при его болезненной впечатлительности это так подействовало на него, что он заболел.

До свиданья, дорогой друг.

П. Чайковский.

210. Чайковский – Мекк

С.-Петербург,

27 октября 1878 г.

Получил сегодня утром письмо Ваше, бесценный друг мой, и в ту же минуту решил изменить свои проекты. Достаточно того, что Вам желательно, чтобы я пожил во Флоренции теперь, когда и Вы там, дабы я всем сердцем стал стремиться в этот город. Независимо от этого, и я, со своей стороны, ни за что не хочу пропустить случая быть в течение некоторого времени вблизи Вас. Наконец, Вы так соблазнительно описываете прелести Флоренции, которую я и без того люблю, что меня так и тянет в соседство Viale dei Colli. Но, чтобы не уехать из России с неприятным сознанием, что я не привел в исполнение своего намерения побывать в Каменке, где меня с нетерпением ожидают, я решаю поступить так, как телеграфировал Вам сегодня, т. e. 1 ноября выеду отсюда, проведу в Каменке неделю и уже оттуда поеду во Флоренцию.

Благодарю Вас, дорогая моя, за предложение заранее распорядиться о моем помещении. Я буду, разумеется, очень счастлив приехать в готовое помещение, но боюсь, что это обеспокоит Вас.

Мне нужно небольшое помещение, но, главное, я бы желал быть обеспеченным насчет тишины. Меня до крайности раздражает среди занятий посторонняя музыка, и поэтому, уж если Вы будете так добры, что поручите комиссионеру приискать мне квартиру, то желательно было бы, чтобы у меня не было музицирующих соседей. Со всяким другим шумом во время работы я мирюсь охотно, но музыка для меня невыносима. Простите, что так бесцеремонно излагаю свои условия благоприятной для меня обстановки.

Я с величайшей охотой и удовольствием займусь решением интересующих Вас вопросов насчет музыкальной натуры Пахульского. Я помню очень хорошо, что он обладает несомненною музыкальностью, но есть ли у него композиторское дарование, об этом я пока ничего не знаю. Приехавши во Флоренцию, я увижусь с ним и тогда, после обстоятельного ознакомления с характером его таланта, скажу Вам свое откровенное мнение.

Нечего и говорить, до какой степени я радуюсь, что “Онегин” Вам нравится. До свиданья, милый, добрый, дорогой друг. Завтра напишу Вам о “Вакуле”.

Ваш П. Чайковский.

211. Чайковский – Мекк

Петербург,

30 октября 1878 г.

Я очень хорошо помню, дорогой друг мой, что в последнем письме моем, посланном еще три дня тому назад, я сказал Вам, что напишу завтра. Однако же три дня я тщетно искал получаса, благоприятного для задушевной беседы. Чем ближе конец моего пребывания в Петербурге, тем более меня терзают и рвут во все стороны. Вообще все мое пребывание здесь есть лютое, ужасное мученье. Это жертва братской любви. Она мне стоит сильного нервного расстройства. Но что же делать! В ближайшем будущем я непременно хочу обстоятельно поговорить о брате Анатолии, который и есть собственно виновник моего чрезмерно долгого пребывания здесь. Это чудное, идеально доброе и любящее существо составляет и усладу и отраву моей жизни, а почему – об этом коротко говорить нельзя.

Я еду завтра вечером. Останусь день в Москве (incognito), неделю в Каменке, откуда и поеду в милую Флоренцию. Телеграмму Вашу получил сегодня утром. О, мой чудный, лучший друг! Вы же виновница моего счастья, моего благополучия, моей свободы и Вы же меня благодарите!!!

“Вакула” прошел так же, как и в первое представление, т. е. гладко, достаточно чисто, но рутинно, бледно и бесцветно. Есть один человек, на которого я во все время сердился, слушая эту оперу. Этот человек – я. Господи, сколько непростительных ошибок в этой опере, сделанных никем иным, как мною! Я сделал все, чтобы парализовать хорошее впечатление всех тех мест, которые сами по себе могли бы нравиться, если б я более сдерживал чисто музыкальное вдохновение и менее забывал бы условия сценичности и декоративности, свойственной оперному стилю. Опера вся сплошь страдает нагромождением, избытком деталей, утомительною хроматичностью гармоний, недостатком округленности и законченности отдельных номеров. C'est un menu surcharge de plats epices [Это меню, перегруженное острыми кушаньями] В ней много лакомств, но мало простой и здоровой пищи. Я очень чутко сознаю все недостатки оперы, которые, к сожалению, непоправимы. Но из нового прослушания я вынес хороший урок для будущего. Мне кажется, что “Евгений Онегин” – шаг вперед. Я ужасно рад, что он Вам нравится. Я писал эту вещь с искренним увлечением.

Многое мне хочется сказать Вам, но я недостаточно покоен для последовательной беседы. Только во Флоренции я буду в состоянии высказать Вам все, что накопилось в сердце.

Скоро я буду очень близко от Вас, дорогая моя, и мысль эта меня бесконечно радует. Из Москвы или из Каменки напишу Вам.

Ваш П. Чайковский.

212. Мекк – Чайковскому

Флоренция,

30 октября 1878 г.

Villa Oppenhtim.

Что за чудный Вы человек, что за бесподобное у Вас сердце, мой дорогой, несравненный друг! Всякий искренний сердечный призыв находит всегда отголосок в Вашем благородном, нежном сердце. Ваша готовность приехать во Флоренцию меня трогает до глубины души, но принять ее безусловно мне запрещает Ваша собственная доброта и великодушие, с которым Вы готовы доставить другому все доброе и хорошее. Поэтому я прошу Вас убедительно, бесценный друг мой, я требую, чтобы Вы нe приезжали во Флоренцию, если Вам хоть немножко нe захочется. Когда Вы приедете в Каменку, в круг милых и любимых Вами людей, нельзя захотеть ехать в какую-нибудь чуждую даль, в одиночество, как бы там ни было хорошо. Но ведь и поговорка есть: “От добра добра не ищут”, и я прошу Вас, я обязываю Вас словом, – я имею на это право, потому что Вы хотите это сделать для меня же, – н e приезжать во Флоренцию, если Вам захочется остаться в Каменке, тем более, что и братьям Вашим это будет приятно. Благодарю Вас безгранично зa Вашу доброту и дружбу ко мне, но чем более я ими пользуюсь, тем менее имею права принимать жертвы от Вас, мой несравненный друг.

Ваша телеграмма пришла в то время, когда я была чрезвычайно расстроена разными неприятностями, которые периодически подносит мне жизнь, и, когда я прочла ее, слезы любви и благодарности к Вам выступили у меня на глазах, мне стало так хорошо, так легко, я подумала, что когда есть хотя один такси человек на свете, как Вы, так жизнь может быть хороша. О, как Вы мне дороги, как я люблю Вас, как благодарна Вам! Теперь Вы уже в среде Вашего семейства, Вам тепло, хорошо. Вероятно, скоро приметесь за работу. В каком положении Ваша сюита, Петр Ильич? Очень, очень благодарю Вас за ноты, дорогой мой. “Евгения Онегина”, посланного Вами в Сан-Ремо я не получила. За черновые рукописи я также в страхе: их вез сюда, получивши от Вашего Алексея, мой Иван Васильев, но они лежали в кофре, в котором находились также папиросы для меня же, и в Вене этот кофр из-за папирос задержали и сказали, что пришлют его на другой день, но вот три дня его все нет. Я выписала из Москвы свою гувернантку-немку, Ивана Васильева и еще одну горничную, так что у меня из московской прислуги здесь два лакея и три горничных, и здешних людей три человека, разных помощников буфетчику, поварам и т. п., два повара и два кучера. Надо Вам сказать о такой личности у меня в семействе, как эта гувернантка, потому что она находится при нас уже пятнадцать лет. Зовут ее Юлия Францовна, и каждый знает ее под этим только именем. Она немка, уроженка Риги, хотя и австрийская подданная. Прежде жила у меня в доме совсем, потом я нашла удобнее, чтобы она жила отдельно, и теперь она живет на квартире и каждый день с самого утра и на целый день приходит к нам и занимается детьми. Нравственности и правил она безукоризненных, но характера немножко тяжелого, но вполне предана всему моему семейству, и я вполне доверяю ей детей. Я говорю Вам о ней потому, что она есть непременный член моего дома, так надо же, чтобы Вы знали, что за Юлия Францовна. Она играет на фортепиано, и я иногда играю с нею в четыре руки. Так вот она-то теперь и приехала сюда, и я ей очень обрадовалась, так же как и Ивану Васильеву, – мне казалось, что я вижу кусочек Москвы.

Вы спрашиваете, друг мой, много ли у меня родных, – то очень много, но я с ними не схожусь, даже с родною сестрою, которую я очень люблю, но понятия, взгляды, отношения к людям и жизни у нас совсем различны, и мы не видимся. Она ведет очень светскую жизнь со своим семейством. Муж у нее прекрасный человек; они живут в Петербурге. Детей у нее семь человек, все взрослые. Из моих родных я близка только с двумя братьями, Александром и Владимиром, из которых Александра, которого Вы знаете, я люблю не только как брата, но и как человека, которого я глубоко уважаю; к нему я имею безграничное доверие. Он занимается и всеми моими делами. Он женат и имеет четырех сыновей, из которых два старшие учатся в гимназии и отлично идут и вместе с тем отчаянные меломаны, знакомы со всею консерваториею, учатся оба на скрипке, и один еще и на фортепиано, и постоянно вертятся в музыкальном кружке, что мне не нравится, потому что общество консерваторских учеников я нахожу для них не полезным. Брата Владимира я тоже люблю и дружна с ним. Он недавно купил себе маленькое именьице и в настоящее время сидит там и хозяйничает. Затем у меня масса cousins и cousines, с которыми я никогда не схожусь, а, кажется, все в России Потемкины, Энгельгардты, Челищевы и Лесли мне родственники; моя мать была рожденная Потемкина. Я Вам почти всю свою генеалогию расписала.

Вы спрашиваете, милый друг мой, где находится наша вилла? Она находится на прелестнейшей круговой дороге, называемой Viale dei Colli, которая выходит позади Palazzo Pitti, из городских ворот с заставою (octroi [Застава, у которой взимается пошлины на съестные припасы]) идет дефилеями по возвышенностям, проходит около церкви Сан-Миньято, у которой есть огромная эспланада с великолепным видом на Флоренцию, которая вся расстилается у подножья этой террасы. Там же стоит статуя Михаила-архангела. Дорога эта чрезвычайно красива, это есть аллея из платановых и каштановых деревьев с гротами по бокам, цветниками, уступами, террасами и т. п. По обе стороны этой дороги расположены дачи, наша близко к городу. В настоящее время здесь находится король Гумберт со своею Маргаритою и наследником, и город чрезвычайно оживлен. Вчера мы были в Cascino. Там каталась королева, и народу и экипажей было такое громадное множество, что можно было подумать, что они собрались со всей Италии сюда. Погода была великолепная, сегодня хмурится. Несколько уже раз были морозы, но трава зеленая, большая часть деревьев и все кустарники покрыты листьями, в садах цветы. Вы совершенно угадали, милый друг мой, что я очень страдаю от холода, потому что Вы знаете, как в Италии плохо устроены нагревательные средства; во многих комнатах у нас нет ничего, ни даже каминов. Если Вы все-таки решите приехать скоро во Флоренцию, то, я думаю, было бы хорошо, чтобы Вы к праздникам все-таки поехали в Каменку. Отсюда недалеко от Киевской губернии, из Браилова письма ко мне приходят на третий день. И если Вы решите приехать, дорогой мой, то, пожалуйста, телеграфируйте мне о дне Вашего приезда. Я Вам все приготовлю здесь, – доставьте мне это величайшее удовольствие заботиться о Вас. К тому же, такой приезд Ваш я принимаю как в гости ко мне и имею полное право воспользоваться своими обязанностями хозяйки. Не правда ли, милый? До свидания, бесценный, дорогой. Жму Вам руку. Всем сердцем горячо Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

213. Мекк – Чайковскому

Флоренция,

4 ноября 1878 г.

Viale dei Colli, Villa Oppenheim.

Милый, несравненный друг! Третьего дня я получила Ваше письмо и вторично испытала то чувство невыразимого счастья и благодарности к Вам за Ваш? доброту и дружбу ко мне: Вы не только готовы приехать туда,где я нахожусь, но еще со свойственною Вам деликатностью уверяете меня, что Вам самому очень захотелось этого. Я глубоко ценю Вас и несказанно благодарна Вам, мой бесподобный друг, но повторяю то же, что уже писала Вам, что чем добра Вы ко мне, тем более совесть запрещает мне пользоваться этою добротою, и я опять убедительно прошу Вас. дорогой мой, нe приезжать во Флоренцию, если Вам захочется остаться дольше в Каменке. Будьте уверены, что я ни малейшего укора к Ванне почувствую. Но так как этот предмет все-таки составляет еще вопрос, то я прошу Вас, друг мой, сообщить мне на всякий случай, какое местопребывание предпочли бы Вы во Флоренции: в городе или за городом, на Viale dei Colli? Прошу Вас при этом не стесняться нисколько и никакое мыслью, потому что квартиры у меня есть и там и тут. В городе у меня есть помещение в Hotel'е на Via Vittorio Emmanuels, – это есть продолжение Lungarno, и за городом у меня есть квартира на Viale dei Colli, в полуверсте расстояния от нас, и эту-то квартирку я хочу Вам описать, так как Hotel'ные расположения и условия Вам известны. Квартира эта находится в расстоянии от города одной версты, приблизительно в полуверсте от нашей виллы; состоит она в одном restaurant (Bonciani), в котором теперь, конечно, никто не бывает, хотя и стоят столики и стулья перед рестораном. При домике довольно большой сад, но, главное, прелестная прогулка по самой Viale: здесь сейчас лежит монастырь и Campo Santo. San Miniato – очаровательное место. Несмотря на теперешнюю мертвую природу и ненастную погоду, я каждый раз восхищаюсь этим местом, когда там бываю. Представьте себе, Петр Ильич, огромную террасу, на середине которой стоит очень высокая фигура Михаила-архангела, окруженная тремя другими фигурами (копия с такой же статуи Микельанджело). Внизу этой террасы, у ног зрителя расстилается Флоренция и другие окружные селения, позади которых высятся Апеннины. На другой стороне террасы находится очень красивое здание с колоннами, греческой архитектуры, которое, к сожалению, есть ничего более, как restaurant, a над ним возвышается монастырь San Miniato, к которому ведет широкая каменная лестница. Все это окружено группами прелестнейших кипарисов. В некотором отдалении от монастыря, но также на высоте, стоит другая церковь и при ней очень красивое Campo Santo, расположенное на нескольких каменных террасах, возвышающихся одна над другою. Это такая прелесть, это место, что на-днях мы приехали туда кататься в отвратительную погоду, довольно поздно вечером, и то приходишь в такой восторг, что слезы выступают. Эта лежащая у ног Флоренция, с мириадами огней сквозь туман, с шумящею Арно, этот величественный монастырь, огромная площадь с громадною фигурою – это такая картина, которая никогда приглядеться не может, она всегда и во всякой обстановке восхитительна. Здесь же также близко стоит башня Галилея, с высоты которой, говорят, вид великолепный. Я не рискую всходить до самого верха, но ее интересно видеть и самое. Тут же недалеко и вилла, в которой он, т. е. Галилей, жил, и вообще прогулок очень много и очень красивые. На самой Viale отличные широкие тротуары и великолепное шоссе, так что можно гулять хотя бы сейчас после дождя, что нам приходится очень часто делать. Мы постоянно идем гулять в одиннадцать часов, перед завтраком, если только не идет дождь в ту минуту. Квартирка, о которой я Вам говорю, весьма не роскошна, но в ней есть все, что необходимо, и я думаю, что в ней будет вполне тихо. Я прилагаю Вам здесь планик размещения и состава квартиры. Время пользования квартирою необязательно, ее можно оставить во всякую минуту, если окажется неудобною. Обе резиденции, в городе и за городом, имеют свои pour et contre [за и против]. В городе, конечно, веселее, оживленнее, но прогулки здесь приятнее, виды красивее, и во многих отношениях обе стороны имеют свои преимущества и недостатки, и Вам решить, милый друг мой, что Вы предпочитаете, и я прошу Вас известить меня об этом письмом или телеграммою из Волочиска, с таким расчетом времени, чтобы я имела дня два до Вашего приезда сюда. Неудобства относительно квартир не произойдет никакого, если Вы и не приедете.

Благодарю Вас тысячу раз, бесценный друг мой, за рукописную партитуру “Онегина”, которую я, наконец, получила только вчера. Это такой подарок, который я буду хранить как величайшую драгоценность. Это сочинение продолжает восхищать меня, я каждый день понемножку играю его и не дошла еще до конца не потому, чтобы я разыгрывала так плохо, – напротив, я читаю ноты очень легко, – но потому, что я стараюсь понять все, прислушиваюсь даже к инструментовке, которая всегда так восхитительна у Вас. А нот, посланных Вами в San Remo, я и до сих пор не получила. Мы хотели на-днях съездить в Рим, но там наводнение: Тибр залил не только нижние части города, но опасаются, что вода дойдет до Корсо и Piazza Navona; железные дороги все расстроились, так что поездка в настоящее время невозможна. У нас Арно также неспокойна. Городской синдикат делал вопросы по ее берегам о состоянии воды и получил неуспокоительные ответы, так что каждый вечер pompiers [пожарные] находятся на набережной, но я думаю, что у нас ничего не случится, потому что дожди не так сильны, как в Риме. Да и, во всяком случае, на Viale dei Colli безопасно: это высокое место.

У меня, слава богу, все здоровы. Мелкая публика учится, бегает в саду, играет в крокет, ездим кататься, ходим гулять. В комнатах у нас теперь тепло, и я довольна. Спрашивала Милочку, что она поручила Вам сказать. Она поручила передать, что ей “здесь очень хорошо и что она очень желала бы, чтобы Вы приехали сюда”. У нее здесь есть очень большой друг, сторожевая собака Murasko, которая, в свою очередь, очень привязана ко всем нам, во всех прогулках и катаньях бегает за нами, и нет возможности удержать ее дома, и мы часто имеем с нею хлопоты. И здесь к нам приходят хоры с театра Pagliano, и вчера явились с букетами и стихами. Король и королева уехали, и в городе стало тише. В театре мы еще не были, потому что Вы, вероятно, знаете, Петр Ильич, итальянский обычай давать целый месяц сряду одну и ту же оперу, и теперь все идет тот “Salvator Rosa”, которого я не имела терпения дослушать до конца и в первый раз, когда была.

До свидания, мой милый, дорогой, хороший друг. Всем сердцем Ваша

Н. ф.-Мекк.