Текст книги "Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк"

Автор книги: Петр Чайковский

Соавторы: Надежда фон Мекк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 181 страниц) [доступный отрывок для чтения: 64 страниц]

256. Мекк – Чайковскому

[Флоренция]

7 декабря 1878 г.

8 часов утра.

Villa Oppenheim.

Мой милый, безгранично любимый друг! Не знаю, как и выразить Вам мою радость и благодарность за то, что вы опять готовы изменить ваш проект для меня, но только меня уже начинает мучить совесть, я думаю, не слишком ли уже я злоупотребляю вашего готовностью всегда сделать мне добро. Написала вам свое желание без всякой надежды на его исполнение с вашей стороны, и вдруг вы опять готовы меня баловать, но мне так совестно, что, несмотря на то, что мне этого ужасно хочется, я прошу вас, мой милый, добрый друг, если вам будет хоть немножко неудобно, нe приезжайте в Париж к февралю. К тому, я очень боюсь вот чего: я за исполнение своих проектов никогда не могу поручиться, и я боюсь доставить Вам какое-нибудь расстройство и неудобство, если Вы не поживете теперь в Париже, а мне нельзя будет приехать к февралю. Поэтому еще раз прошу Вас, мой бесценный друг, сделайте так, чтобы для Вас не произошло никакого неудобства.

Посылаю Вам, милый друг мой, ту книжку “Отечественных записок”, которая уже была у Вас, но где Вы, вероятно, не прочли рассказы Додэ; но это так хорошо, такие прелестные эскизы, полные поэзии, живости, типичной верности, что их стоит прочесть. Между ними заметьте, друг мой, “Старички”, – ну, это такое представление, которое прямо просится под кисть художника как жанровая картинка.

Я вчера хотела, но потом забыла поздравить Вас с именинами нашего общего друга Ник[олая] Григ[орьевича]. Мне его также очень жаль, и если бы я могла, то готова была бы много сделать, чтобы удержать его в Москве в Музыкальном обществе и в консерватории. А знаете, друг мой, я думаю, он теперь скажет, что и Вас я погубила, потому что он, конечно, знает Ваш адрес и от моего брата легко может узнать и мой, и, сопоставляя их, он со своею подозрительностью придет к гениальному открытию, что это я Вас подстрекнула бросить консерваторию и что я Вас гублю. Я также часто бываю в своем роде козлом отпущения, но все-таки Ник[олая] Григ[орьевича] в известной его деятельности я очень люблю и очень почитаю, а это все недостатки, хотя нельзя сказать – мелкие, но все же свойственные человеческой натуре вообще и при крупных заслугах, какие он имеет, вполне извиняемые.

Теперь я, дорогой мой, денька два не буду Вам писать и прошу Вас сделать то же самое, иначе мне было бы совестно получать Ваши письма. А не буду я писать потому, что это время я так много получала писем и до того много писала сама, что у меня в глазах точно песок насыпан, и необходимо дать им отдохнуть.

Вчера, когда Вы были в Cascine, я наслаждалась Вашею музыкою. Мои дочери под мой аккомпанемент пели Ваш дуэт из “Евгения Онегина”: “Слыхали ль Вы”. Что за прелесть этот дуэт, сколько в нем нежной грации, мечтательности, – восхитительно! Потом пели следующие Ваши романсы:

“О, спой же ту песню!”, Мазурку на слова Мицкевича, Молитву на слова Толстого (это до того хорошо, что я не могу слушать, не ощущая дрожь по всему телу) и “Вечер”. Вы приводите в восторг с различными ощущениями. Да, еще пели одну из арий Натальи в “Опричнике”, от которой я также с ума схожу.

Сегодня я замышляю съездить в Boboli, если погода не разрушит этого намерения; а начало дня некрасиво. Напишите мне, дорогой мой, до какого времени приблизительно Вы предполагаете пробыть здесь. Всею душою Ваша

Н. ф.-Мекк.

257. Чайковский – Мекк

1878 г. декабря 7 – 8 (?). Флоренция.

Друг мой! Я в совершенном восторге от присланной Вами книги. Мне не только в высшей степени интересно, но и в высшей степени полезно будет просмотреть эту чудную книгу. Если позволите, я продержу ее до Вашего отъезда. Не знаю, как и благодарить Вас! Я сегодня целый день писал и очень доволен собой.

Ваш П. Чайковский.

Сейчас принимаюсь за чтение.

258. Чайковский – Мекк

[Флоренция]

8/20 декабря 1878 г.

Villa Bonciani.

Милый друг мой! В последние дни д. по горло погрузился в свою работу, до того, что не замечаю, как время идет. Я в отличном настроении, и дело идет как по маслу, Завтра у меня будет вполне готова целая большая и капитальная по значению в ряду других сцена. Засим я остановлюсь и буду ждать нашу сюиту, а также читать чудную книгу, присланную Вами. Впрочем, оговорюсь: она чудная как издание, написана же она •хотя и хорошо, но слишком очевидным намерением уверить читателя, что Иоанна и в самом деле водилась с архангелами, ангелами и святыми. Итак, хотя книга Wallon историческая, но с легким оттенком Четьи-Минеи. Тем не менее, я пожираю ее. В конце разбираются все литературные и музыкальные обработки сюжета, причем Шиллеру достается, a M-r Mermet (очень посредственный талант) осыпается похвалами. Тут же приложены два отрывка из его оперы, очень плохо ее рекомендующие. Особенно хор ангелов донельзя плох.

Я прочел с большим удовольствием рассказы Додэ, а также некоторые другие статьи последнего номера “Отечественных записок”. Но все это стирается перед захватывающим интересом писем Екатерины, за которые я чрезвычайно благодарен Вам. Нельзя не удивляться гениальному чутью женщины, которая сумела предсказать Наполеона и вообще так верно отзываться о характере французов, вполне сказавшемся гораздо позже. Как жаль, что письма эти, вероятно, не были в виду у Tain'а, когда он писал свою “Les origines de la revolution”, иначе он не преминул бы отдать справедливость современнице революции, которая своим громадным умом дошла до исторического взгляда на пережитый ее временем факт. Непостижимо также, как она успевала управлять своим царством, входя во всякую мелочь, воспитывать внуков, писать для них руководства, составлять наказы и инструкции и в то же время болтать с Гриммом, Вольтером, m-me Geoffrin и множеством других лиц. Я страстный поклонник этой необычайной женщины.

Вы спрашиваете, милый друг, сколько я здесь останусь. Я бы хотел уехать днем позже Вас. Мне хочется посмотреть виллу Oppenheim, после чего уже ничто меня не будет привлекать к Флоренции, ибо мне грустно будет думать, что Вас уже нет в моей близости.

Какой сегодня был странный день! В комнатах было холоднее, чем на воздухе. По временам веяло каким-то раскаленным ветром, так что не хватало воздуха для дыхания. Тем не менее, я был в городе, как и вчера, пешком туда и обратно. Это хорошая прогулка. В город я иду по Via Romana, а назад через San Miniatо.

Пишу Вам это письмо потому, что как-то непривычно мне проводить здесь дни, не сообщаясь с Вами. Но Вы меня огорчите и обидите, если ответите. Ведь у меня глаза здоровые, и для меня писать Вам – отдых. Ради бога, берегите свои глаза и отдохните хорошенько, милый мой друг. Я буду вполне доволен, если дня через два получу от Вас записочку. Будьте здоровы, милый друг.

Ваш П. Чайковский.

259. Мекк – Чайковскому

[Флоренция]

10 декабря 1878 г.

8 часов утра.

Как я давно не писала Вам, мой милый, бесценный друг! И сегодня могу написать только несколько слов, потому что у меня столько хлопот перед отъездом, а тут еще мне делает неприятности здешний дворник своими нелепыми, невозможными требованиями, – хочет, чтобы я ему на даче все вещи, как то: кровати, комоды разные, переставленные так, как мне этого требовалось, были поставлены на свои места, а также посуда и проч. и проч., и чтобы дача была вся вычищена и т. п., одним словом, не знает, что бы придумать позамысловатее одно другого, чтобы побольше стянуть с меня. От этого у меня сегодня даже голова болит. Но не стоит об этом говорить.

Как я рада, дорогой мой, что у Вас так успешно идет новая работа, а какова она будет, уж это я знаю сама. Пожалуйста, милый друг мой, оставьте совсем у себя книгу, которую я Вам послала, она мне не нужна.

Я не помню, писала ли я Вам, что я уезжаю в четверг. Имея такие неприятности от здешнего дворника, я не хочу его просить, чтобы он после нашего отъезда пустил Вас в дом, друг мой, поэтому если Вы захотите посмотреть виллу, то придите как претендент нанять ее, тогда он Вам все покажет.

Как жаль, что тепло ушло; как мне было хорошо в этом теплом воздухе. Вообразите, что третьего дня вечером было 14° тепла, – ведь это наслаждение. Это потому, что дул сирокко, или, как итальянцы его называют, широкко; они говорят, что этот ветер всегда приносит тепло и дождь. Первое понятно, потому что идет из Африки, а второе – очень жаль.

Очень рада, друг мой, что Вам доставляет удовольствие переписка Екатерины; мне также очень нравится эта женщина. Сегодня предполагаю съездить в Boboli, а потом в Cascine. Что сюита не пришла еще? Теперь напишу Вам последнее письмо здесь перед самым отъездом, т. е, в среду или в четверг. Как мне грустно расставаться с Вами, мой дорогой. Всем сердцем Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

260. Чайковский – Мекк

Воскресенье утром.

1878 г. декабря 10. Флоренция.

Villa Bonciani.

Представьте, милый друг мой, что моя героиня, т. е. Иоанна д'Арк, виновница того, что вчера я себя чувствовал в ненормально возбужденном состоянии и провел скверную ночь. Во-первых, я был в каком-то настроении подавленности перед громадностью задачи. Во-вторых, несмотря на то, что я с большим успехом окончил начатую сцену, на душе у меня было непокойно. Это со мной всегда бывает, когда мне предстоит большая и увлекательная работа. Очень трудно объяснить это состояние. Хочется поскорее-поскорее писать и писать. Мысли приливают к голове так, что там уж им места нет, приходишь в отчаяние перед человеческой немощью своей, с тоской думаешь о долгих днях, неделях, и месяцах, которые нужны, чтобы все это сделать, обдумать, написать. Так хотелось бы вот тут, сейчас же, одним взмахом пера окончить все разом! Наконец, вечером в этом возбужденном состоянии я принялся за чтение Вашей книги, и, когда дошол до последних дней Иоанны, ее мучений, казни и предшествовавшей ей abjuration [отречения], где силы ей изменили и она признала себя колдуньей, мне до того в лице ее стало жалко и больно за все человечество, что я почувствовал себя совершенно уничтоженным. О сне и думать было нечего. Под утро я выпил стакан вина, и это мне помогло: я заснул и встал сегодня с головною болью, но здоровый. Простите за сообщение этих подробностей, но я ощущаю потребность высказаться перед Вами. Недаром артисты называют свои произведения детьми своими. Смешанное ощущение острой муки, испытываемое при этом, и наслаждения в самом деле может сравниться с муками деторождения, среди которых и страдают и в то же время радостно ожидают свое дитя.

Сегодня день чудный, и я намерен посвятить его исключительно гулянью, чтобы отдохнуть и набраться сил. Нельзя жаловаться на здешнюю зиму. После двух-трех дурных дней она всегда дает в награду такие дни, как сегодня.

Возвращаюсь к книге Wallon. Теперь, прочитавши ее всю, я должен Вам сказать откровенно, что это вещь очень слабая, если исключить превосходное, роскошное издание и бездну интересных facsimile. Вместо того, чтобы постараться объяснить нам все величие факта, героинею которого является девятнадцатилетняя девушка, естественным образом, г. Wallon тщится доказать, что Иоанна в самом деле ежедневно разговаривала с архангелом Михаилом и другими небесными силами и что она говорила и поступала под наитием святого духа. Но тогда отчего же эта могущественная протекция не извлекла ее из когтей инквизиции? В начале процесса Иоанна постоянно говорила, что эти защитники освободят ее из тюрьмы, и даже назначала сроки. Ничего этого не сбылось, и г. Wallon решительно не дает нам объяснения, почему за все ее великие дела архангел Михаил и другие ниспослали ей в награду тюрьму и костер.

Письмо это пишется опять-таки не для того, чтобы вызвать письмо от Вас, мой дорогой и милый друг. Буду терпеливо ожидать, пока Вы хорошенько дадите отдохнуть глазам своим. Будьте здоровы!

Ваш П. Чайковский.

261. Чайковский – Мекк

[Флоренция]

11/23 декабря 1878 г.

Villa Bonoiani.

Вы не поверите, друг мой, до чего меня злит и возмущает притеснение, причиняемое Вам цербером г. Оппенгейма. Мне досадно, что эта глупая история омрачит Ваши воспоминания о здешней жизни. Случаи, подобные этому, всегда заставляют живо почувствовать себя чужим на чужбине, среди людей, которых как ни ласкай, а они все-таки смотрят на тебя как на пришельца, с которого чем больше сдерешь, тем лучше. Извините, что я навязываюсь Вам с советами, но мне кажется, что самое лучшее нанять туземных людей, исполнить его требование буквально и засим уехать, лишив его той щедрой награды, которую Вы не преминули бы дать этому негодяю, если б он был внимательнее к Вам.

Я очень приятно провел чудный вчерашний день. Утром был на мессе в Santa Croce (что за прелесть этот храм!), а после завтрака ездил в Bellosguardo и в Cascine, где очень долго гулял сначала по далеким аллеям по направлению к памятнику индийского раджи, а потом там, где катается бомонд; это довольно весело. Особенно приятно наблюдать за выражениями лиц катающихся, которые как бы совершают какое-то великое священнодействие, держат себя важно, чинно и стараются показать, что совершенно равнодушны к своей роскоши.

Юргенсон прислал мне обещанные ноты, а я их препровождаю к Вам. Позвольте мне, милый друг, возвратить Вам книгу о Jeanne d'Arc. Я чрезвычайно благодарен Вам за этот подарок, но все-таки я попрошу Вас держать эту книгу у себя и по возможности в Браилове, где мне очень приятно будет встречаться с ней. Книга эта составит украшение для браиловской гостиной, а мне, странствующему номаду, не подобает обладать такою прелестью. Если я когда-нибудь прочно оснуюсь где-нибудь, в Москве или где бы то ни было, то тогда попрошу ее у Вас. Впрочем, если Вам неудобно ее возить с собой, то тогда, если хотите, я с удовольствием возьмусь довезти ее до России и Браилова. На всякий случай посылаю ее Вам и повторяю еще раз, что с величайшим удовольствием принимаю чудный подарок. Я еду в пятницу вечером.

Будьте здоровы, мой дорогой друг.

Ваш П. Чайковский.

262. Чайковский – Мекк

Флоренция,

12/24 декабря 1878 г.

Вторник.

Villa Bonciani.

Я опять начинаю беспокоиться и сердиться по случаю несчастной моей рукописи. Брат Анатолий в прошлый понедельник телеграфировал, что она выслана. Сегодня девятый день, а ее все нет! А между тем сколько часов проходит даром! Ужасно досадно.

Сегодня ровно три недели моему пребыванию в Villa Bonciani. Быстро пролетело время. Дни, проведенные здесь, останутся навсегда в моей памяти светлым воспоминанием. Я был здесь счастлив, покоен, на душе было светло и тепло и близость от моего лучшего милого друга сообщала всему окружающему какую-то особую прелесть. Хотя вследствие задержек с моей бедной рукописью я и не привел в исполнение своего плана уехать отсюда с готовою вполне сюитой, но зато я начал оперу и написал одну из капитальнейших сцен. Таким образом, я все-таки не праздно провел все это время и уеду не только с чудными воспоминаниями о своем милом уголке, но и со спокойною совестью.

Обратили ли Вы, друг мой, внимание на то, что в числе шести романсов моих один есть не что иное, как мелодия, присланная мною Вам в прошлом году в письме из Швейцарии, только слегка переделанная мной и принявшая форму вокального номера для комнаты и концерта. Музыку на “Любовь мертвеца” я написал вследствие того, что Вы однажды упоминали про это стихотворение в одном из писем Ваших. Романс этот я написал здесь, во Флоренции.

В ту минуту, как я пишу Вам, небо разъяснилось, и я хочу воспользоваться этим для прогулки.

После обеда.

Сейчас получил Ваше письмо, мой дорогой друг. Пожалуйста, не бойтесь критиковать “Любовь мертвеца”, и когда Вы в близком будущем проиграете его, то скажите откровенно Ваше мнение. Неужели я могу иметь претензию писать всегда удачные вещи? Вы совершенно правы, говоря, что текст до того силен, что вряд ли музыка может достигнуть этой высоты, но я все-таки дерзнул. Простите.

Меня очень смущает, друг мой, что среди Ваших личных хлопот Вы еще берете на себя заботы обо мне. Что я Вам безгранично благодарен за все это, и говорить нечего. Но не сложите ли Вы на меня часть Ваших хлопот? Не нужно ли мне самому сходить к г. Bonciani и т. д.? Ради бога, не прибавляйте себе из-за меня утомления.

В следующем письме Вашем потрудитесь сказать мне, куда адресовать к Вам письма, т. е. в какой отель.

Я порывался писать Вам и вчера и сегодня утром, но боялся вызвать Вас на ответ и отвлечь от Ваших хлопот. До свиданья, дорогой друг. Спасибо за книгу.

Ваш П. Чайковский.

263. Мекк – Чайковскому

[Флоренции]

13/25. декабря 1878 г.

Villa Oppenheim.

Прощайте, мой милый, несравненный друг. Пишу Вам последний раз с Villa Oppenheim, из дорогого соседства Вашего. Я была бы очень счастлива, если бы еще когда-нибудь повторилось такое счастье. Благодарю Вас, дорогой мой, за все, все хорошее, доброе, что Вы мне Доставляли здесь, и всегда буду вспоминать с восторгом время, проведенное так близко От Вас и в постоянном общении с Вами. Мне грустно, больно до слез, что счастье это кончилось, но я стараюсь утешать себя мыслью, что, быть может, когда-нибудь оно повторится.

Благодарю Вас также безгранично, мой бесподобный друг, за Вашу доброту и участие к моему protege Пахульскому Вы сделали для него столько добра, сколько он никогда и ни в чем не мог бы приобрести. Я надеюсь, мой дорогой, что Вы закончите Ваше доброе дело указанием ему на будущее время чем заниматься, какой системы держаться и что преследовать исключительно. Не знаете ли Вы кого-нибудь, милый друг мой, в Вене, с кем бы он мог с пользою заниматься теориею музыки? Будьте так добры, мой драгоценный, напишите мне все это, а также и Ваше последнее мнение о его способностях. Я очень забочусь об нем, во-первых, потому, что мне это свойственно по натуре, во-вторых, потому, что страстно люблю музыку, и, в-третьих, потому, что хочу всячески перед собою опровергнуть то обвинение, что я гублю музыканта. А так как, ко всему этому, я считаю его исключительно порядочным юношею, то я и хотела бы устроить ему хорошую будущность, которая для него вся заключается, конечно, в музыке.

Благодарю Вас от души, дорогой друг мой, за участие в моих хозяйственных неприятностях, и я бы сейчас же исполнила Ваш.совет, но в том-то и беда, что это невозможно, потому что все перемещенные предметы до последнего дня моего отъезда необходимы мне на тех местах, на которых находятся теперь, так как это кровати и другие предметы спальных комнат. Но я сделала в том же роде, как Вы советовали: приказала спросить его, сколько надо заплатить за постановку вещей назад, и он назначил мне – как Вам это покажется? – шестьдесят lires! Это чтобы поставить несколько кроватей и комодов на свои места. Но, собственно, распоряжение об этом он получил от своего патрона, который написал ему, чтобы вещи были поставлены на свои места и что он не хочет истратить на это ни одного сантима, и это при том, что он взял с меня за т p и месяца по две тысячи lires в месяц, а я прожила неполных два, и сверх того насчитали мне за разбитую посуду двести lires потому что ставили за все жидовские цены, и это делают так же люди которые стоят на самом первом плане в г. Флоренции. Вы, вероятно, имеете понятие о Фензи, здешнем банкире и сенаторе, которому поклоняются и которым гордится вся Флоренция, – патриций нынешнего времени, так как настоящие вывелись. Так вот мой хозяин Оппенгейм, тоже банкир и жид, женат на дочери Фензи и от него получил в приданое нашу виллу с цербером Франческо, и я все сношения по найму имею с Фензи. Так вот какие люди делают какие дела!

Теперь, милый друг мой, позвольте мне поговорить немножко и о другом нашем хозяйстве, у Бончиани. Я думаю, что может случиться, что прибытие нашей сюиты задержит Вас здеcь дольше, чем Вы предполагаете, то именно на этот случай я попрошу Вас, дорогой мой, докончить мои счеты с Бончиани и на этот предмет я прилагаю здесь двести lires. Ему уплачено все сполна до субботы включительно, а для того чтобы Вы видели, сколько ему следует платить в день и в неделю и для того чтобы он не мог вторично от Вас потребовать уплаты за все время, я прилагаю здесь все его счета с его расписками в получении уплаты (acquittes [оплаченные]).

Теперь второе. Быть может, будучи теперь в Париже, Вам вздумается там издать нашу сюиту, то и на этот предмет я прилагаю здесь две тысячи francs французскими бумажками, если же Вы все-таки захотите издать в Москве, у Юргенсона, то их легко перевести: и французские бумажки имеют курс золота.

Но теперь еще раз до свидания, мой милый, дорогой, несравненный друг. Не забывайте всем сердцем горячо и неизменно любящего вас друга

Н. ф.-Мекк.

Адрес мой: Vienne, Hotel Metropole.