355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Павел Автомонов » Каштаны на память » Текст книги (страница 8)
Каштаны на память
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 23:07

Текст книги "Каштаны на память"


Автор книги: Павел Автомонов


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

3

Андрей Стоколос, Иван Оленев и Максим Колотуха так и не дождались Рябчикова и Мукагова из разведки. Разыскивали своих товарищей и сами чуть не попали в лапы карателей. Местные люди сообщили, что двух красноармейцев, один из которых кавказец, захватили и отправили в «Уманскую яму».

В жизни как на долгой ниве… Но Стоколосу, Оленеву и Колотухе не верилось, что всегда находчивый Рябчиков мог попасть в плен. Это противоречило его натуре, характеру. Но это и подтверждало, что на войне все может случиться. Нет еще опыта.

После трехдневных поисков и ожиданий они пошли на север, в направлении Киева. Через несколько дней они наткнулись на полосу обороны советских войск на южных подступах к столице.

Командир артиллерийской батареи, выпускник артучилища лейтенант Заруба, сказал повару, чтобы тот накормил пограничников. А когда те подкрепились, обратился к старшине Колотухе:

– Чего зря носитесь с «шарманкой»? – кивнул на рацию. – Через нее можно подавать команды на батарею с наблюдательного пункта. Может, вас в артразведку? Как вы на это?

– Рация есть, но радиста нет, – ответил Колотуха.

– Дело поправимое. Не боги горшки обжигают. И я немного радио изучал в артучилище, – сказал Заруба.

– Рацию мы получили за два дня до начала войны. Но еще до армии я немного разбирался в этом деле. Можно попробовать, – согласился Андрей Стоколос.

– Такой разговор мне нравится, – с одобрением сказал лейтенант, подавая Андрею руку.

Лейтенант и пограничники, заткнув за ремень зеленые ветки, поползли лугом, потом перешли перелеском, кустарниками.

– В нашем деле без точных координат ни туды ни сюды, – наблюдая в бинокль, сказал лейтенант.

– А у вас и в песне поется, – вспомнил Оленев: – «Артиллеристы! Точней прицел! Наводчик зорок, разведчик смел».

Взглянув на иву возле дороги, Заруба предложил:

– Мы со Стоколосом заберемся на дерево, а вы заляжете в подсолнухах. В случае чего прикроете нас.

– Есть прикрыть! – как всегда бодро ответил Колотуха.

Лейтенант Заруба и Стоколос, оглядываясь, поползли к иве.

– Старенькая уже, чего только не видела на своем веку. Ну ничего, послужит и нам, артиллеристам. Ты волнуешься? – спросил Заруба.

– Ну да, вдруг меня не услышат на батарее? – озабоченно ответил Андрей.

– Услышат и на батарее, и в полку, и, может, даже в дивизии. Хотя, честно говоря, вот этого мне и не хотелось бы. Про рацию начальство ведь не знает.

– А не влетит вам за такую самодеятельность? – вопросительно взглянул на лейтенанта Андрей.

– Не боись. Из штаба полка требуют, чтобы мы подавили эту проклятую немецкую батарею. Крепко она насолила на этом участке. О, слышишь, снова начала долбить! – Заруба поднял к глазам бинокль. – Так… Так… Ага, – принялся отмечать на карте места, откуда вихрем вздымались огни. – Чувствуешь, почему я спешил сюда? Да потому, чтобы успеть на их сеанс. Эта проклятая батарея чрезвычайно пунктуальна: лупит перед обедом, ужином и после завтрака.

– «Пятница»! «Пятница»!.. Я «Робинзон». Я «Робинзон». Как меня слышите? – дрожащим голосом Андрей вызывал радиста батареи. Он прикусил губу: «А вдруг не услышат?»

Лейтенант Заруба тоже волновался, но не показывал вида, напоминая сдержанного Василия Рябчикова, каким тот был во время взрыва моста. Прислонившись к стволу ивы, Андрей прижал наушники, чтобы не пропустить сигнал «Пятницы». Сейчас он не слышал даже усилившейся вражеской стрельбы. Все внимание к любому слову, шороху в эфире. Приходилось слушать и раньше, там, под Белой Церковью, разные радиостанции, но разве сравнить напряжение этой минуты.

– Неужели молчат? – не стерпел Заруба. – Повтори еще… И сразу координаты – 07.12.

– Тихо! – Стоколос вытер холодный пот, подергал шнур от батареи и постучал ладонью по ящику. – «Пятница». Я «Робинзон». 07.12. 07.12. Прием… Почему же молчит «Пятница»? Ну и олух же я, товарищ лейтенант! – почти выкрикнул Андрей – Передаю верно, это индикатор показывает. А принимают не в том диапазоне…

Мгновенно он переключился и сразу же уловил хриплый голос:

«07.12. Вас понял. Я «Пятница»! Прием!..»

Первый же выстрел гаубицы нащупал вражескую позицию. Четвертый снаряд накрыл немецкий блиндаж.

– Беглый огонь! Я «Робинзон»… – требовательно передавал Андрей на батарею.

Теперь можно и понаблюдать. Андрей взглянул в бинокль Зарубы. С комьями земли и щепками от бревен, которыми были накрыты блиндажи и укреплены стены глубоких траншей, взлетали вверх солдатские каски, ранцы. Две пушки уткнулись стволами в землю.

– Спасибо, Андрей! Обнял бы тебя, да как бы не загреметь вниз. Заткнули пасть их батарее. Они ведь все время меняли позицию!

В подсолнухах встретились с Колотухой и Оленевым. Подсолнухи уже отцвели, роняли желтые лепестки. Гудели пчелы. «Наверно, недалеко пасека? Пчелам война нипочем…» – подумал Андрей, оглядываясь на золотые головки подсолнухов, повернутые к выглядывающему из хлопьев дыма солнцу.

Возвращаясь на позицию, лейтенант Заруба просил пограничников остаться у него на батарее.

– Тебя, Андрей, поставлю командиром взвода разведки. Тебя, Оленев, командиром разведки. Ну а тебя, старшина… – Лейтенант задумался и рассмеялся. – Не сразу тебе и найдешь должность.

На позиции их ждала неприятность. Когда Заруба пошел в артразведку, была обстреляна соседняя батарея. Снаряд попал в котлован и вывел из строя пушку. Были убитые и раненые. Командир этой батареи, старший лейтенант Пужай, забил тревогу, заявив, что, видимо, немцы запеленговали рацию. Он не стал ждать Зарубу и просигнализировал в штаб полка, требуя, чтобы приехал начштаба майор Барабанов. Штаб полка был недалеко, и Барабанов прибыл на батарею раньше, чем возвратился Заруба с пограничниками. Барабанову еще до звонка Пужая штабной радист доложил про разговор «Робинзона» и «Пятницы», не зарегистрированных раций в дивизии. Кроме того, Барабанов знал про напряженные взаимоотношения между Зарубой и Пужаем. И начштаба посчитал, что не прав молодой лейтенант, с неприязнью относившийся к своему коллеге – резервисту.

Поэтому разговор с Зарубой начался без благодарности за уничтоженную вражескую батарею.

– Ваша рация не работает. Где взяли еще одну?

Лейтенант рассказал все, как было. Стоявший рядом Пужай со злостью бросил:

– Это самоуправство привело к гибели моих людей. Кто те, к кому лейтенант обратился за помощью? Он же и документы у них не проверил. А разве не могли они и фальшивые показать? Все это беспечность.

– Мы помогли уничтожить вражескую батарею, – осмелился сказать Стоколос. – Теперь она молчит.

– Молчать, когда разговаривают старшие! – взвизгнул Пужай.

Стоколос смерил взглядом артиллериста с головы до ног. Ноги у Пужая были кривые, как у кавалериста. Икры такие толстые, что пришлось разрезать голенища хромовых сапог. Воротничок гимнастерки еле-еле сошелся на шее. Он вспотел, его глаза были красными, как от бессонницы. Внешне он не был похож на офицера. Лишь планшетка, пистолет, большой бинокль, висевший на груди и три кубика в петлицах говорили, что это командир.

– Где логика? – обратился Заруба к майору. – Рация передавала с нашей батареи, а пострадала позиция старшего лейтенанта Пужая.

– Моя позиция рядом с вашей, – громко напирал Пужай. – Факт этот нельзя оставить без внимания, товарищ майор!

– Хорошо… Разберемся! – сказал Барабанов, внимательно посматривая на Зарубу.

Стоколосу вспомнились слова Шаблия о том, как важно, чтобы каждый был на своем месте и отвечал за него перед собственной совестью и народом. А тут?.. Артиллеристы уничтожили батарею, которая не давала вздохнуть целому участку фронта, и возникло «Дело «Робинзона» и «Пятницы». Ищут виновных, как будто у немцев нет наблюдателей и разведчиков.

– Воздух! – тревожно прозвучало над позицией.

Артиллеристы и все, кто был вблизи, побежали в укрытие. Прыгнул в траншею и Андрей, и сразу на него навалился кто-то тяжелый и неповоротливый.

– Печенку отобьешь! – Андрей поморщился от боли.

– Молчать! – рявкнул на ухо Пужай.

Стоколос обернулся и почувствовал водочный перегар.

Немецкие самолеты сыпанули, как из мешка, мелкие бомбы и полетели дальше на север. Наверно, у них была иная цель. Но батарея Зарубы была тоже вполне серьезной целью, и немцы подняли на аэростате наблюдателя, который корректировал стрельбу. Снаряды и мины осыпали осколками траншеи.

Андрей поднял голову, отряхнулся и взглянул на Пужая. Его румяное лицо совсем побелело, а глаза испуганно бегали туда-сюда. «Наверное, и я не лучше выгляжу», – подумал Стоколос. Над окопами выли мины, что-то громко гремело. В тревожном ожидании проходили минуты. Затем где-то рядом так ударило, что в траншее снова посыпалась земля и Пужай вздрогнул.

Тем временем Заруба, не уходя в укрытие, руководил огнем орудия и с третьего выстрела уничтожил аэростат. Немецкие артиллеристы сразу прекратили огонь.

– Все! Отбой! – сказал Андрей, выбираясь из траншеи вслед за Пужаем.

Но старший лейтенант круто развернулся и снова прыгнул в траншею, сбив Андрея.

– Ты взгляни! Взгляни! – прошептал Пужай.

Андрей не понимал, что произошло, и осторожно выглянул из окопа. Сразу же присел. На расстоянии двух шагов лежал снаряд, толстый, как откормленный поросенок. Он почему-то шипел.

– Ты слышишь, он шипит! – прислушиваясь, с отчаянием в голосе сказал Пужай.

– Наверное, замедленного действия, – вслух подумал Стоколос.

Вдруг Пужай напрягся и строго скомандовал:

– Приказываю отнести и обезвредить снаряд. Немедленно.

Стоколос подумал, что это была просьба. Но понял, взглянув на Пужая, что это приказ. Как же выполнить его, когда снаряд может взорваться в любое мгновение?!

– Помогите мне взять его на руки, – сказал Андрей.

Но Пужай лишь слегка подсадил его плечом и остался в траншее. Андрей шел по земле, как по битому стеклу, осторожно и мягко. Он и сам понимал, что соседство с таким «подарком» опасно и что его следует отнести подальше от позиции батареи. Снаряд уже не шипел, и Андрей облегченно вздохнул: не какая-то «адская машина» с часовым механизмом, а просто горячий металл остывал на сырой земле. И все-таки было жутко и страшно. Бережно подсунул он обе руки под снаряд. Пальцы врезались в сырую землю, и он ужаснулся от мысли, что снаряд может выскользнуть из рук, упасть… Пот струился по лбу, тек по ложбинке между лопаток. «Врешь, проклятый! Не сорвешься. Брешешь, Гитлер! Не убьешь ты меня». Андрей крепко прижал снаряд к себе. Сейчас он был с ним как единое целое. Ступил шаг. Он шел медленно, артиллеристы молча наблюдали за ним. Казалось, даже крик птицы может сбить его с нетвердого шага, и тогда смертельная ноша выскользнет из рук. «Какой тяжеленный! – до крови кусал губы Андрей, чтобы не расслабиться. – Проклятье…» Малыми шагами продвигался он вперед, нащупывая ногой землю. «Не поскользнуться бы…» Ступал и приставлял ногу к той, которая уже сделала шаг. «Шаги жизни» – такое сочинение писали они в десятом классе. Каждый представлял эти шаги счастливыми. Да и кто мог подумать, что эти шаги будут тяжелыми и опасными. Вот как эти, когда трещат суставы, натягиваются жилы, как струны. На губах стоял солоноватый привкус крови. Он сделал девять шагов. Это вся его жизнь. Еще бы пройти столько, и можно положить снаряд. «Хватило бы сил! Хватило бы сил! Больше ничего не хочу в жизни. Ничего. Лишь бы донести этот проклятый снаряд…» Он прошел еще несколько шагов. Казалось, руки приросли к снаряду. Как он их разожмет? Но это потом. Сейчас надо выдержать ношу. Было бы легче нести снаряд на плече. Но он ведь не поднял бы его. Да и как бы тогда спустил на землю?.. Еще надо дожить до этого «тогда».

Андрей сделал несколько шагов. Наконец стал опускать снаряд. Удержаться на полусогнутых ногах было тяжело, они дрожали. Опустил снаряд на колени и потихоньку скатил его на землю.

«Все!» – вытер вспотевший лоб и, обессиленный, медленно побрел назад, ничего не замечая и не слушая выкриков: «Беги!»

Из состояния отрешенности его вывел лишь тихий посвист птицы.

К жизни его возвращала и продолжающаяся проверка документов. Барабанов спрашивал: откуда они, как долго идут и куда?..

В разговор все время пытался вклиниться Заруба. Он обхватил голову руками и почти стонал:

– Да я же их задержал, чтобы скорректировать огонь батареи. – Он искренне был обижен вопросами Барабанова и болезненной подозрительностью Пужая к людям, доказавшим своими действиями, кто они.

На фронте под разрывами снарядов и бомб разобраться в человеке нетрудно. Смертельная опасность обнажает его, представляет таким, какой он есть. Только что «раздел» себя перед обыкновенным парнем старший лейтенант Никита Пужай. И уже никакая демагогия о бдительности не могла обелить Пужая в глазах Стоколоса. Пужай понимал это и не хотел предстать перед глазами других таким, каким его видел Андрей.

– Обезоружить их надо, этих самозваных пограничников, – почти шепотом обратился он к Барабанову. – Какие там пограничники в августе. Они уже все там, в могиле.

Пужай говорил тихо, но Андрей, к которому вдруг вернулся обостренный слух, услышал его шепот и резко поднял автомат наизготовку.

– Только попробуйте обезоружить! – стиснув зубы, проговорил он. Его глаза потемнели, кровь прилила к лицу. В словах Андрея было столько решимости, отчаяния, что майор отшатнулся от Пужая:

– Что это вы, правда. Тут и слепому видно, что свои.

Стоколос отвернулся. К горлу подкатил ком. Он снова, как десять минут назад, прикусил губу.

Пужай одернул гимнастерку и презрительно бросил, так, чтобы услышали другие:

– Тоже мне, вояка… Еще молоко на губах не обсохло.

В этот момент раздался глухой взрыв. Все присели. Посыпались комья земли, ветки, листья. Все как-то по-особому взглянули друг на друга и на Андрея. Это взорвался отнесенный им снаряд.

– Запомни, Андрей! Где бы я ни был, что бы со мной ни произошло, знай, я твой верный друг, – сказал Заруба, обняв Стоколоса.

Проверив документы, Барабанов обратился к старшине Колотухе:

– Можете идти дальше.

И они пошли на Киев.

4

Под высокой и величественной колоннадой, которая как бы перенеслась сюда, к Днепру, из далеких Афин, стояли трое военных – старшина Колотуха, ефрейтор Оленев и Стоколос. Их плечи оттягивали оружие, полевые сумки и солдатские мешки-ранцы. У Андрея вместо мешка была за спиной рация.

Увидев полковника Шаблия, бойцы подтянулись. Максим Колотуха, как всегда, щегольски козырнул и доложил:

– Товарищ командир! Бойцы заставы капитана Тулина в составе трех человек прибыли в ваше распоряжение.

– Вот и хорошо, что прибыли! – горько усмехнулся Шаблий. По решению ЦК КП(б) Украины он теперь отвечал за формирование и подготовку партизанских отрядов и разведывательно-диверсионных групп.

– Просим направить в тыл врага, – нетерпеливо перебил Андрей.

– Да, пошлите нас туда. Мы готовы! – подтвердил желание всех Колотуха.

– Да вижу, – усмехнулся полковник Шаблий. – Сколько оружия на себя нацепили.

Каждому он пожал руку и крепко обнял Андрея.

– Сын! Как хорошо, что мы снова встретились.

Глаза Андрея повлажнели, он, скрывая волнение, уткнулся в отцовское плечо.

– Где мать? Лида?

– В Харькове.

Старшина же докладывал про друзей на заставе. Грустный то был рассказ, только трое пришли сюда, в Киев, еще трое – в Харьков.

– И еще одно несчастье, – продолжал дальше Колотуха. – Лейтенант Рябчиков и Мукагов пошли под Уманью в разведку и как в воду канули. Потом мы узнали, что там действовала немецкая группа, переодетая в нашу форму. Хватали, гады, красноармейцев, отбившихся от своих частей.

– Не мог Рябчиков попасть в плен! – сказал Андрей.

– И в то, что погиб, не верится. Трое же детей, – добавил Оленев, будто это гарантировало жизнь.

– Вот что… Веди, Андрей, ребят на мою квартиру. Устраивайтесь как дома. Найдете там консервы, хлеб. – Шаблий передал ключ Андрею.

Они шли вверх по улице, на которой росли вековые каштаны, клены, липы. На старом домике мемориальная доска – «Здесь бывали декабристы».

Бойцы с уважением смотрели на деревья – свидетели тех далеких времен.

На противоположном холме играли на солнце гроздья куполов и колокольня Софиевского собора. А над днепровской кручей застыла фигура князя Владимира.

– Вот и дом отца. – Андрей остановился и открыл двери.

Поднялись на второй этаж и вошли в квартиру. В комнатах все вроде было на своем месте. На письменном столе гора книг, исписанная и чистая бумага, несколько разорванных конвертов, письма. Краем глаза Андрей взглянул: письма были от жены Веденского. А одно письмо из Саратова, от политрука Майборского.

– Капитан Майборский написал отцу! – не выдержал Андрей. – Почитаем на всякий случай!

У него почему-то задрожали пальцы, когда он развернул письмо.

– Ну что, не решаешься?

Андрей стал читать. Майборский горячо благодарил Семена Кондратьевича за ответ на его первое письмо.

– «Мучаюсь в мыслях, Семен Кондратьевич. Мне не верится, что наши отступили от границы, ведь бойцы так отчаянно сражались. Известия о смерти Павла Германовича Тулина поразили меня, как молния. Почему-то думалось, что никакая пуля, никакой снаряд не достанут его, ведь он для многих на границе был воплощением мужества, мудрости и совести пограничника. Это Вы здорово написали: когда Красная Армия возвратится на Прут, нашу заставу назовут именем капитана Павла Тулина. Как только поправлюсь, обязательно пойду в танковые войска. Теперь танкистов будут посылать не в кавалерию, а в танковые подразделения. И на башне головного танка напишу «Павел Тулин». Если хотите знать, Семен Кондратьевич, это не моя мечта, а моя клятва. Танк имени капитана Тулина будет! И я верю, что этот танк одним из первых ворвется в Берлин. Именно там окончится наша война против фашизма!»

– Ну молодец Майборский, – похвалил Колотуха. – Вот это комиссар!

– Вот именно… – подтвердил Оленев.

– Читай дальше, Андрей.

– Да дальше уже не так важно, – неохотно ответил Андрей.

– Как это неважно? – удивился Колотуха.

– Вот именно. Давай мне. Дочитаю. – Оленев взял письмо и откашлялся:

– «Есть еще одно обстоятельство, которое волнует меня. Извините, что пишу Вам про это. Пишу как старшему другу, может, даже как отцу, с которым у меня нет никаких тайн. Я всем сердцем люблю Ле-сю Ту-ли-ну», – по слогам прочитал имя девушки Оленев и, моргнув глазами, посмотрел на Стоколоса. – Вот почему ты не хотел читать… Майборский любит твою Лесю.

– Да не падай духом. Что это за дивчина, которую любит только один парень! Я ее тоже люблю! Это такая девушка, которую нельзя не любить, – искренне попытался успокоить Андрея Максим Колотуха, важно прохаживаясь по комнате, поглядывая в зеркало и поправляя прическу. – Читай, Ваня, дальше!

– «Всем сердцем люблю Лесю Тулину. С нетерпением жду от нее письмо. Спасибо за адрес. Мысли о ней придают мне больше сил, чем любые лекарства. Люблю ее, но боюсь признаться ей об этом. Ведь не знаю, что у нее на сердце. Боюсь, чтобы не обиделась…»

Оленев замолчал, потом взглянул на Стоколоса.

– Тебе везет на соперников. Дома за твоей Таней ухаживал какой-то химик, а тут танкист. Да не горюй!

– А что мне горевать? – ответил Стоколос, хотя слушать ему было не так приятно. – Что горевать, если мы не знаем, что будет с нами завтра?

– Плохое утешение! – возразил Колотуха. – Ничего с нами не произойдет, будем, как все, сражаться с немцами.

– Лишь бы Леся была жива и здорова. Лишь бы когда-нибудь она была счастливой, – сказал Стоколос и пожалел, что они прочитали чужое письмо.

Он вдруг припомнил, с какой нежностью дарил девушке Майборский гуцульскую шкатулку. Виктор говорил, что это шкатулка экспонировалась на выставках в Париже, Нью-Йорке и Барселоне, и, верно, шкатулка была неповторимой красоты, как песня Карпатских гор. Леся смотрела на подарок завороженными глазами и, кажется, такими же глазами смотрела и на Майборского.

В репродукторе, висевшем на кухне, объявили воздушную тревогу. Ребята переглянулись, раздумывая, что им сейчас делать. Старшина, только что вышедший из ванной, сказал:

– Пока тревога, помоемся.

– Я достану полотенце, – Андрей принялся рыться в белье.

– Вот именно.

– А потом поспим. Полтора месяца по-человечески не спали. А там и полковник придет, – не унимался Колотуха. – Дивлюсь я тебе, Андрей. Зачем пошел на воинскую службу? Ну в мирное время. Учился бы себе, жил в этой роскошной квартире и каждый день купался бы в ванне, как римский император.

Приятный, уютный шум воды в ванне заглушил рев самолетов и даже взрывы. И лишь выстрелы зениток, стоявших рядом на днепровских кручах, доносились в квартиру. Максим Колотуха громко затянул песню:

 
Через риченьку, через быструю
Подай рученьку, подай другую…
 

Андрей подхватил.

– Да, Ваня, грустная песня, – сказал Колотуха Оленеву, который тер ему спину шершавой мочалкой. – Да осторожней, кожу сдерешь!

– Вот именно. Грош цена твоей коже, если она слазит вместе с грехами.

– Рядовой Стоколос! – притворно строго крикнул Колотуха.

– Ты что, сдурел, голым командовать? – удивился Андрей.

– Не трать время, Стоколос! Стирай рубахи и гимнастерки, чтобы к приходу полковника высохли. Один купается, второй стирает, третий сушит! – распорядился Колотуха. – И полный порядок!

– Только ты, старшина, не забывайся. Вижу, тебе нравится под душем, до вечера будешь стоять? Хватит!

Часа через полтора ребята вымылись, привели себя в порядок. Подшили чистые воротнички, почистили сапоги.

В квартире было два дивана, а на кровать ложиться солдаты не решились. Пришлось бросить жребий: кому устраиваться на полу, застеленном ковром и плащ-палаткой. Жребий выпал Оленеву, и он пробурчал:

– Обманул старшина. Вот именно… Это же твой жребий. Подсунул, хитрый лис.

Андрей их не слушал, он думал о письме Виктора Майборского. Значит, оставила Леся в душе у Виктора след.

Нестерпимо хотелось спать. «Леся, милая! – тихо прошептал Андрей, укладываясь на диване. – Пусть пишет Виктор. Ты моя! Все равно моя!»

Бойцы спали как убитые, не ощущая времени, что с ними не было давно, ни во время службы на границе, ни во время пути от Прута до Днепра.

Первым проснулся Андрей, он протер глаза.

Отец стоял рядом.

– Что-то приятное снилось? Улыбался во сне, – тихо сказал Семен Кондратьевич.

– Не помню.

– Вот именно. Мне приснилась Надюшка. Вроде целуюсь с ней, да так горячо, так сладко, – сказал из другой комнаты Оленев, спросонья решив, что это Стоколос спрашивает его. – Напиши последний раз за меня Надюхе, а?!

– Да угомонись! – пробурчал Колотуха. – Эх! Ну и поспал же я! Расскажи кому-нибудь, так не поверят, что я спал на диване такого большого начальника. Скажу я вам, братцы, вот что: будь у нас все такие командиры, как Шаблий, то до Днепра бы не отступали.

– Это что такое! Командира обсуждать! – засмеялся Шаблий.

– Андрей! Ну поросенок! Почему не сказал, что в твоей комнате Семен Кондратьевич? – разошелся Колотуха, но тут же изменил тон: – Виноват, товарищ полковник. Спросонья затеял разговор. А сонный как пьяный, сами знаете.

– Не знаю. Пьяным никогда не был, – сказал Шаблий.

– А Колотуха даже формулу спирта знает, – пошутил Оленев.

– Что и говорить, эрудит ваш старшина!

Парни поднялись, пригладили волосы.

– А теперь перекусим, – предложил Семен Кондратьевич. – Заодно и поговорим. Я вот думал о вас. Андрея хочу послать в Ворошиловград, в школу радистов. А вас, ребята, в Харьков. Поучитесь у инженера Веденского минному делу. Он мой побратим по границе, наставник и организатор партизанской войны против фашистов в Испании, талантливый военный инженер.

– Какой Ворошиловград, какой Харьков, когда надо оборонять Киев! – возразил отцу Андрей. – Пусть учатся другие, кто ближе к Харькову и Ворошиловграду.

– Верно! – поддержал Колотуха.

– Вот именно! Лучше отправьте в какой-нибудь партизанский отряд. А в минах мы и так кумекаем.

Полковник подумал, потом сказал:

– Что ж… Пойдете в партизанский отряд. А теперь, старшина, наливай!

– За победу, про которую написал политрук Майборский, – подхватил Колотуха. – Мы прочитали его письмо.

– Правильно сделали, – сказал Шаблий и загадочно улыбнулся. – А теперь вот прошу здесь прочитать. – Он вынул из планшетки газету и сказал. – Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденом Ленина капитана Тулина Павла Германовича, лейтенанта Рябчикова Василия Михайловича и ефрейтора Оленева Ивана Михеевича; рядового Стоколоса Андрея Петровича – орденом боевого Красного Знамени: политрука Майборского Виктора Григорьевича, старшину Колотуху Максима Федоровича, сержанта Рубена Артура Яновича; рядовых Москвитянина Николая Петровича, Сокольникова Игната Ивановича и Живицу Терентия Емельяновича – орденом Красной Звезды.

Бойцы поднялись и застыли.

– Вот именно! – первым отозвался Оленев. – Так и написано? Иван Михеевич Оленев, ефрейтор?.. Самой высокой награды страны? – Иван все еще не верил и удивленно смотрел то на полковника, то на ребят.

– А ты, Андрей, говоришь, что он телок… – Старшина обнял Оленева.

– Эта награда – признание правительством заслуг наших пограничников, вашего, ребята, героизма, стойкости в боях с гитлеровской армадой в первые часы и дни войны… Выпьем за ваши первые боевые ордена. Пусть они будут не последними. Война ни этой ночью, ни завтра не закончится.

В памяти каждого возникли побратимы по заставе. Вспомнились те, кто погиб: капитан Тулин, Москвитянин, Сокольников, Живица… Умирали они по-разному, но все на глазах у пограничников, оставляя память на всю жизнь. И эта минута молчания стала минутой памяти павших на фронте.

Колотуха локтем подтолкнул Оленева.

– Иван Михеевич! Теперь, прежде чем дать тебе наряд вне очереди, надо хорошо подумать.

– Вот именно. Кончилась твоя власть надо мной.

– Награды не повышают звания, – гордо сказал Максим. – Теперь тебе, Иван Михеевич, и перед Наденькой Калиной не стыдно будет показаться. Простит она подлог.

– А что за подлог? – с укором спросил полковник. – Кто такая Наденька Калина?..

– Двоюродная сестра Живицы. Андрей написал за меня письмо, а этот интриган, – Оленев кивнул на Колотуху, – подменил мою карточку.

– Это же было в мирное время, – оправдывался старшина. – Как же жить без шутки. Все будет в порядке. Все будет хорошо.

Шаблий смотрел на бойцов и думал: «Как хочется, чтобы вот эти ребята снова возвратились на границу. Установили свой полосатый столб с гербом СССР и номером заставы, а потом вернулись к мирным будням».

– Тебя что-то тревожит? – спросил Андрей, чувствуя, что отец думает о своем.

– Есть сведения, что девятого августа фашисты начнут новый штурм Киева. Генералы обещают офицерам устроить банкет на Владимирской горке. Так что есть над чем подумать… Немцы стягивают силы к Киеву.

– А что, наши могут не выстоять?

– Я был только что в укрепрайоне. Боевой дух у бойцов высокий… Но пожалуй, давайте спать. Завтра отряд «Смерть фашизму» собирается в поход на северо-запад от столицы. Там он и будет помогать армии. Вы пойдете в этот отряд командирами групп или взводов, раз уж отказываетесь ехать в Харьков и Ворошиловград… – сказал Семен Кондратьевич.

Андрею уже не хотелось спать. Он поднялся и стал одеваться.

– Ты куда это на ночь глядя?

– Проведаю, отец, свой каштан.

Осенью сорокового года Андрей приезжал в Киев к отцу, когда тот прибыл с границы. В ту пору каштаны сбрасывали листву, и видно было, как густо осыпало плоды развесистое дерево, стоявшее над кручей. Он собрал тогда полный карман гладких, блестящих с прожилками каштанов и привез их в село. Наведывался он к этому раскидистому каштану и весной, перед самой службой, – тогда ветви пенились белым роскошным цветом. Постоял рядом с деревом, простился с ним как с верным другом.

И этой ночью у них встреча. Подсохшие листья что-то тихо шептали на тихом ветру. В сиянии лунного света поблескивали каштаны. Они дозреют через неделю-другую. Андрей разулся и забрался на самую толстую ветку. Принялся неторопливо набивать карманы плодами, очищая их от прохладной, колючей скорлупы.

– А я думаю, чьи это сапоги? – услышал Андрей голос отца. – Ты без мальчишечьих выходок не можешь. Красноармеец, награжденный орденом боевого Красного Знамени, в полночь в городском парке на дереве рвет каштаны. Привел бы тебя патруль босого к коменданту. Вот была бы картина!

– Сказали бы на всякий случай – шпион. А я бы ответил, что полез на дерево, потому что каштаны еще не падают, – объяснил Андрей, вроде уже его действительно допрашивает комендант Киева, и, спрыгнув на землю, подал отцу очищенные каштаны, которые лоснились при лунном свете. – На память о Киеве. В партизанский отряд возьму.

– Каштаны на память… – сказал Шаблий и, вздохнув, крепко привлек к себе сына.

– Я горжусь тобой, отец! Тебя уважают пограничники, любят.

– Хорошо, Андрей, что ты есть у меня на свете.

– Спасибо, отец.

Издалека слышались очереди крупнокалиберного пулемета. От Днепра веяло прохладой. А в небе, как и в мирное время, мерцали звезды.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю