Текст книги "Каштаны на память"

Автор книги: Павел Автомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Каштаны на память

АВТОР И ЕГО ГЕРОИ

Не секрет, что книги писателей – это почти всегда наиболее значительные вехи их жизненного пути. Страницы таких книг хранят в себе и яркие воспоминания личного характера, схожие с вспышками далеких зарниц, и воспоминания о современниках, судьбы которых в чем-то главном повторяют судьбу самого автора.

Творчество Павла Автомонова в этом отношении не составляет исключения. Широкому читателю известны его роман-трилогия «Когда разлучаются двое», повести «Так рождались звезды», «Имя его неизвестно», «Мой танк – 317», «Недописанная анкета», «Отчизны выполняя приказанье». И пожалуй, во всех этих и других произведениях (а написано им два десятка книг) можно явственно распознать штрихи жизни автора, его юности, совпавшей с Великой Отечественной войной. Не случайно герои книг П. Автомонова – разведчики-парашютисты, партизаны-минеры, моряки, танкисты, пограничники.

Писатель встретил войну в Военно-Морском Флоте, куда его призвали служить после окончания средней школы. В боях за Ленинград был ранен и контужен. В 1943 году П. Автомонов добровольно пошел в разведчики-парашютисты и трижды в течение полутора лет выполнял боевые задания советского командования в тылу группы немецко-фашистских армий «Норд» как радист разведгруппы. Награжден орденами Отечественной войны I и II степеней, Красной Звезды, орденом «Знак Почета».

Я привожу эти свидетельства для того, чтобы читатель уловил ту неразрывную естественную связь, которая существует между романом «Каштаны на память» и личностью писателя. Ведь всегда хочется быть уверенным в том, что автор по своим нравственным качествам достоин тех героев, о которых пишет, ибо без такого внутреннего диалектического единства вряд ли можно иметь моральное право учить верности, честности, стойкости. Лишь тогда произведение писателя оставит добрый след в душах людей, когда сам автор обладает высокими качествами патриота-гражданина.

Роман «Каштаны на память» – новая ступень в творческих поисках Павла Автомонова. Магистральная идея этого произведения – советский патриотизм и социалистический интернационализм как фундамент, как первоисточник всех высоких морально-боевых качеств советских людей, вынесших все тяготы войны. Писателю удалось зримо показать, как в самых сложных, экстремальных условиях и ситуациях, порожденных войной, выдержала экзамен на прочность великая дружба народов нашей страны. Чувство единой социалистической семьи было одним из первородных источников стойкости советского человека, помогло выстоять в смертельной схватке с фашизмом и одержать невиданную в истории человечества победу.

Герои романа П. Автомонова – представители разных национальностей. Украинцы Андрей Стоколос, Семен Кондратьевич Шаблий, Максим Колотуха, русские Иван Оленев, Василий Рябчиков, Иван Опенкин, осетин Шмель Мукагов, латыш Артур Рубен вершат одно общее дело – мужественно выполняют свой воинский долг, защищают свое родное социалистическое Отечество от фашистского нашествия. Все они живут и действуют в тот трагический период войны, когда нашим войскам приходилось временно отступать, драться за каждую пядь советской земли. В дни обороны Киева герои произведения становятся разведчиками, минерами, радистами в одном из первых партизанских отрядов «Смерть фашизму», действовавшем в июле – сентябре сорок первого. Затем Андрей Стоколос, Максим Колотуха, Иван Опенкин, Артур Рубен составили ядро и командный состав одного из первых в партизанской войне рейдовых отрядов на Полтавщине и Харьковщине в первую военную зиму. Они осуществляют первый в истории войны взрыв радиомины в Харькове осенью сорок первого года. Во время взрыва погиб палач Харькова, комендант города, командир 68-й немецкой пехотной дивизии генерал-лейтенант Георг фон Браун, брат немецкого физика Вернера фон Брауна, и ряд офицеров штаба.

Позже судьба привела героев романа в отряд партизан-десантников. В мае сорок второго года они действовали в тылу фашистских войск, готовившихся к наступлению на Сталинград. А в период подготовки советских войск к битве за Днепр Стоколос, Колотуха, Мукагов и Гутыря выполняли обязанности уполномоченных штаба партизанского движения, которыми руководил генерал Шаблий. Они организуют боевое взаимодействие отрядов партизан с частями Красной Армии в боях за переправы и плацдармы на Днепре. Радиограммы Андрея Стоколоса из вражеского тыла помогают советскому командованию в разработке масштабных операций.

На мой взгляд, особенно удались автору образы Андрея Стоколоса, Семена Кондратьевича Шаблия, Максима Колотухи. В них чувствуется колоритный украинский характер с присущими ему романтичностью, лиризмом, добрым юмором, упорством и настойчивостью в достижении цели. Через сердца героев доходит до читателя и светлая грусть о довоенном времени, и убежденность в победе над врагом, и трогательное чувство любви. Атмосферой романтики овеяна любовь Андрея Стоколоса и Леси Тулиной, дочери начальника пограничной заставы. Ярко очерчен стойкий, гордый и самоотверженный характер Софьи Шаблий, тетки Семена Кондратьевича, народной художницы, крестьянки. Она – женщина сложной, трагичной судьбы, не утратившая веры в жизнь до последнего вздоха. Глава, в которой Софья Шаблий вместе с Таней смело вступает в идейное противоборство с эсэсовцем Вассерманом, – одна из драматически накаленных в романе.

Суровые, беспредельно тяжкие пути-дороги у героев произведения. Еще в первых боях на границе убит начальник заставы капитан Тулин, там же сожжен фашистами попавший в плен рядовой боец Сокольников. Уже с пылающего костра он крикнул: «Сокольников никогда не предаст своих! Так и напишите в Москву моей маме!» Под Изюмом фашисты замучили тяжело раненного Героя Советского Союза Опенкина, командира партизанского отряда. На Днепре погиб несгибаемый комиссар, сын красных латышских стрелков Артур Рубен. Гибнет, подорвав «тигр», восемнадцатилетняя Таня. И еще и еще гибнут герои. Не ради славы – ради жизни на земле.

На фоне массового героизма советских людей особенно омерзительно выглядят предатели и трусы типа Вадима Перелетного и Никиты Пужая. Писатель стремится показать истоки их морального падения, «анатомировать» их подлые души. Наиболее отчетливо это авторское стремление проецируется на образ Вадима Перелетного, бывшего студента, переметнувшегося к гитлеровцам. Автор приходит к точному выводу, что истоки предательства Перелетного – в яром, доведенном до фанатизма национализме. Лаконично и емко это показано в эпизоде дискуссии, происходящей между Мукаговым и Рябчиковым, с одной стороны, и Перелетным – с другой. Автор высвечивает напряженную схватку идей, впечатляюще показывает превосходство коммунистического мировоззрения, дающего людям надежную идейную, нравственную и жизненную опору.

Бывший старший лейтенант Пужай изображен как приспособленец, подхалим, себялюбец, завистник. Его жизненные цели не простираются дальше личной наживы и благополучия. Именно такие пужаи, когда им приходится вступать в соприкосновение с силами, враждебными социализму, становятся изменниками и предателями. С целью выдрессировать послушного наймита гитлеровцы умело используют такие гнусные, низменные качества Пужая, как звериный страх за свою жизнь, раболепие, безыдейность. Образ этот в произведении мог бы стать, пожалуй, типичным, если бы автор пошел по пути его усложнения. В таком случае не пришлось бы прибегать порой к чрезмерному его окарикатуриванию.

Неоднозначны в романе и персонажи вражеского стана. Если штурмбаннфюрер Вассерман – фигура сложная, своего рода сплав коварства и лицемерия, то генерал фон Браун словно бы пришел на страницы произведения из уже знакомых книжных коллизий. Более удался автору образ командира саперного батальона капитана Гейдена, он наделен живыми, порой противоречивыми черточками.

В произведениях Павла Автомонова, как и вообще в украинской литературе, немало внимания уделено народной символике. Атмосфера символики явственно ощущается в романе «Каштаны на память». Некий символ заключен уже в самом названии произведения. Кроме того, писатель вводит в повествование историю казацкой сабли. Сабля эта – семейная реликвия Шаблиев, произведение искусства древних оружейников и ювелиров. За этой саблей фашисты охотятся с первых дней оккупации Киевщины. Проходя практически через все повествование, история эта как бы обостряет сюжет романа, вносит зримый ореол романтичности, показывает гитлеровцев как грабителей ценностей, созданных другими народами. Погоня «ценителя искусств» штурмбаннфюрера Вассермана и его подручного Перелетного за саблей – лишь одна деталь в фашистском плане тотального ограбления народных ценностей на Украине. Известно, что только из Киевского русского музея гитлеровцы вывезли в замки Восточной Пруссии 800 картин, а из древних храмов – 12 фресок XI—XII веков.

Запорожская сабля, которую столь свято хранит Софья Шаблий, несет в романе и идейную нагрузку: воины Великой Отечественной достойны подвигов своих славных предков. Сабля здесь символизирует собой верность родному народу, мужество, героизм в борьбе с иноземными поработителями и передается в наследство новым поколениям.

Хотелось бы отметить и некоторую специфику романа «Каштаны на память», отличающую его от ранних произведений Павла Автомонова.

Главными героями его книг обычно были рядовые бойцы, а взгляд писателя на события войны не простирался дальше солдатского окопа. В «Каштанах на память», как и в других произведениях последнего десятилетия – «Ледовый десант», «Галка», – автор стремится показать войну и через замыслы, решение и действия командующего фронтом, начальника погранвойск округа, начальника партизанского штаба. Будучи сам в 1943—1945 годах и разведчиком, и представителем штаба фронта, писатель со знанием дела рисует ту важную, органическую связь, которая осуществлялась на войне между окопами переднего края и вышестоящим командованием.

Читатель, видимо, обратит внимание на то, что эта линия романа введена в его ткань не искусственно, а трансформируется в правдивых сюжетных построениях, таких, например, как судьбы пограничника Андрея Стоколоса и его названого отца генерала Шаблия, усыновившего мальчика после гибели на границе его родителей. Семен Кондратьевич Шаблий – кадровый пограничник, в первый месяц войны по решению ЦК КП(б) Украины организовывает партизанские отряды в тылу врага. Причем главы романа о партизанском штабе, о связи Шаблия со ставкой Верховного Главнокомандования даются автором не просто ради усиления информативности произведения, а с целью расширения диапазона повествования и углубления характеров главных героев, более яркого высвечивания сложного процесса взаимного влияния на их формирование.

За время, прошедшее после войны, создана огромная библиотека книг, посвященных великому подвигу советского народа, отстоявшего в героических битвах с фашизмом честь, свободу и независимость нашей великой Родины. Естественно, что, встречаясь с каждым новым произведением о войне, читатель вправе задать вопрос: насколько масштабны и социально значимы сегодня проблемы, которые поднимает автор, какие новые грани войны он открывает, какова познавательная и воспитательная нагрузка произведения.

Роман «Каштаны на память» ценен уже тем, что автор пишет о воинах Великой Отечественной правдиво, с большой любовью и неподдельной искренностью. Многие страницы романа читаются как своего рода отчет солдата перед своими современниками за свои ратный труд, как исповедь его героических сверстников, грудью своей прикрывших родную землю от фашистского нашествия. В романе незримо чувствуется еще один, самый главный герой – несгибаемый дух народа.

Хронологические рамки романа охватывают значительным период Великой Отечественной войны – от первых боев с фашистами на западном рубеже до форсирования Днепра. Естественно, такая масштабность и глобальность авторского замысла усложняла «архитектуру» произведения, его композицию, обусловливала необходимость логичного завершения сюжетных линий, прочной «стыковки» судеб его персонажей. Скажем откровенно, не со всем этим одинаково успешно удалось справиться автору. Можно заметить пунктирность в показе некоторых событий и характеров, не всегда достаточную стройность композиции.

Но при всем этом романом «Каштаны на память» Павло Автомонов сказал свое, правдивое слово о минувшей войне, осуществил большой творческий труд. Особенно отрадно, что книга написана на достоверном историческом материале. Здесь уместно заметить, что П. Автомонов – кандидат исторических наук, защитивший диссертацию по теме «Боевое взаимодействие украинских партизан с советскими войсками в битве за Днепр осенью 1943 года».

Думается, что роман «Каштаны на память», выходящий в свет в преддверии 40-летия нашей Великой Победы, займет свое место в ряду произведений, способствующих воспитанию советского патриотизма, социалистического интернационализма, беззаветной преданности делу Коммунистической партии.

Анатолий МАРЧЕНКО,

лауреат премии имени Александра Фадеева

КНИГА ПЕРВАЯ
ПЯТАЯ ЗАСТАВА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГРАНИЦА

1

В сердца двух молодых пограничников – ефрейтора Ивана Оленева и рядового Андрея Стоколоса – вползала тревога.

Они стояли в наряде и вслушивались в грохот танков и тягачей, который доносился с западного берега Прута. Неспокойным был и их верный друг Каштан. Он сидел, опираясь на передние лапы, и водил острыми ушами.

Оленев и Стоколос пытались разобраться, что происходит на том берегу. Особенно настораживали команды на немецком: хлесткие, зычные… Тревогу создавало и неровное, завихряющееся течение реки, и ночная тьма, в которую они вглядывались до боли в глазах.

На рассвете за рекой стало тихо и напряжение несколько спало. Внезапно в безоблачном, сине-багряном от утренней зари небе загудел самолет.

– На всякий случай «Фокке-Вульф-190» пожаловал, – определил Андрей, прищуривая глаза и прислушиваясь.

«На всякий случай» у Андрея всегда что-то выражало: недовольство, утверждение, насмешку, иронию и даже искреннее восхищение. Все зависело от настроения парня. Сейчас же Андрей был раздражен наглостью немецких летчиков, вот уже который раз за прошедший месяц вторгающихся в воздушное пространство Союза ССР.

– Вот именно! Снова, проклятый, летит через границу! И не проучат его наши! Просто зло берет! – в в сердцах сказал Иван.

Рокот моторов уже растаял, а они еще смотрели вслед исчезнувшему самолету, прищуривая натруженные за ночь глаза. Пограничники надолго замолчали. Тревожно на сердце. Неспокойно на душе…

Такой тревоги, естественно, нет в это тихое утро в наших воинских частях, которые расположены здесь, вблизи границы, и тем более в гарнизонах глубинных районов. Не чувствуется подобного беспокойства ни в колхозах, где вот-вот начнется жатва, ни на заводах, шахтах, где, как еще вчера в последних известиях сообщало радио, «рабочий класс кует экономическое могущество страны». Работы хватает, и ею живет вся страна от Карпат до Владивостока. Все убеждены, что граница на надежном замке и Красная Армия даст отпор любому захватчику. А у пограничников тревожно. Уже неделя, как у них боевая готовность номер один. А сколько перекопали земли за весну вокруг заставы, сооружая блокгаузы, доты и соединяя их ходами сообщения!

В долине Прута защебетали птицы, как будто хотели разогнать седой туман и скорее встретить солнце, которое вот-вот выглянет из-за далеких холмов. От заставы донеслись позывные Москвы – «Широка страна моя родная».

Андрей Стоколос еще раз взглянул на чужой берег. Он увидел, как к мосту подошли двое в черных мундирах. Андрей вышел из засады. В бинокль разглядел чужих солдат. У одного на щеке шрам. Заметив советского пограничника, солдат погрозил кулаком.

– Ты посмотри на него! Какой храбрец! – хмуро сказал Оленев.

– Не храбрец, а наглец! – рассудительно заметил Стоколос и закончил мысль своими словами: – На всякий случай.

– Вот именно! – согласился Иван Оленев.

Прибыла смена, Стоколос и Оленев, вскинув на плечи винтовки, пошли сквозь камыши и ивняк дорожкой, о которой знали только пограничники. Впереди Каштан. Время от времени пес оборачивался, задирал голову, будто ожидал распоряжений, и снова трусцой бежал вперед, принюхиваясь.

Вышли из камышей. В этот час на заставе пограничники всегда делали физзарядку, и ветерок доносил команды: «Подтянуться… Вот так. Еще раз… Хорошо… Теперь можно и отдохнуть…»

– А когда мы, Андрей, отдохнем? – спросил Оленев. – Вот поймаем лазутчика с радиостанцией, и капитан Тулин выхлопочет нам отпуск хотя бы на недельку. До Сибири я не доберусь за это время, а вот к Наде Калине можно и махнуть.

– К Наде? – переспросил Стоколос. – А как же быть с подлогом?

– И не говори! – недовольно ответил Оленев. – И все из-за Колотухи! Диверсантом ему быть, а не старшиной заставы!

Андрей засмеялся.

– Тебе что! Ты девчатам нравишься, – с завистью сказал Оленев. – А письма какие сочиняешь за ребят! Да такого сочинителя не найти на всей границе. Смеешься! А мне, бедняге, как выкрутиться из ловушки, в которую попал, точно баргузинский соболь?

А случилось вот что. Пограничник Терентий Живица с Черниговщины дал адрес своей двоюродной сестры Нади Калины сибиряку Ивану Оленеву. Первое письмо Иван не решился написать сам и попросил сделать это Андрея Стоколоса. Андрей так горячо и красочно рассказал о далеком и родном Ивановом крае, что Надя сразу согласилась переписываться с ним. Оленев был не столько рад этому, сколько озадачен и даже напуган. Он стал просить Андрея, чтобы тот продолжал писать письма. А когда Надя попросила выслать фотокарточку, Максим Колотуха, отвозя почту с заставы, распечатал конверт и заменил фотографию Оленева на фотографию Стоколоса. Подлог выяснился совсем недавно, когда Надя написала, что Оленев очень понравился всем девушкам в селе. «Волосы белые, брови черные, глаза ясные, будто заглядывают прямо в душу». Это вроде бы так говорили Надины подруги. Да только Оленев догадался, что это ее слова. Значит, Наде понравился парень, настоящее имя которого – Андрей Стоколос. Вот и происходит теперь словесная дуэль между Оленевым и Колотухой. «Какой же ты олень, когда побоялся написать ей письмо! – подначивал Максим. – Телок ты безрогий, а не енисейский олень!» С тех пор и прилипло к Оленеву прозвище Телок. Иван и правда запутался, не знает, как выпутаться из этой истории…

– Молчишь? – еще раз переспросил Андрей.

– Как-то надо выкрутиться еще до демобилизации, – озабоченно сказал Оленев. – А как Колотуха стибрил у тебя фото?

– Взял незаметно из моего альбома.

– Слушай, Андрей! Пиши и дальше ей вроде от меня, пока чего-то лучшего не придумаю! Тебе что! Леся Тулина так и ест глазами, как увидит тебя. Таня из-под Белой Церкви неравнодушна. Я по почерку вижу, что любит тебя.

– Не удивлюсь, если ты по медвежьему следу сможешь определить, сколько зверю лет, – пошутил Стоколос. – Но точку над «i» нужно тебе, Ваня, поставить!

– Какую точку? – не понял Оленев.

– Открыться нужно Наде, – посоветовал Андрей. – Будь посмелее! На всякий случай!

– Тебе легко говорить, – с горечью сказал Оленев. – Верно старшина называет тебя телком… А мне еще ни одна из девушек не понравилась!

– И твоя Таня? – удивился Оленев.

– Не знаю еще, моя Таня или не моя.

– Не знаешь? Почему же?

– Потому как за ней ужом увивается химик.

– Какой химик?

– Учитель этой премудрой науки. Молодой, а шустрый! Даже мне ставил «отлично».

– Подкупить тебя хотел? – спросил с возмущением Оленев.

– Нет. Заставил меня штудировать эту проклятую химию. Представь себе. Вызывает меня к доске и говорит: «А напиши-ка формулу мыла…»

– А разве у мыла есть формула? – удивился вдруг Оленев. – Про формулу воды и соли я слышал. А вот мыла…

– Вот вызовет меня химик, – вел дальше Андрей, – а я ни бе ни ме. Поэтому и учил химию, чтобы не краснеть ни перед учителем, ни перед Таней.

– А спирт тоже имеет формулу? – поинтересовался Оленев.

– Конечно: це два аш четыре о аш, – весело ответил Андрей. – А для чего тебе эта формула?

– Знаем для чего! Повтори еще! Так. Так! – загадочно улыбнулся Оленев, как будто повторял какой-то шифр, и, с удовлетворением хлопнув рукой по прикладу винтовки, тихо добавил: – Проэкзаменуем одного умника!

Они подходили к заставе. Стоколос взял на поводок Каштана.

– Иди, Каштан! Пора завтракать! – похлопал Андрей по мускулистой шее собаки.

Юноша взглянул на веранду домика, разделенного на две квартиры, в которых жили начальник заставы капитан Тулин и его заместитель. На веранде возились жена и дочка Тулина. Обе чернявые, красивые.

Увидев пограничников, Леся выбежала им навстречу.

– Что нового на том берегу? – спросила она озабоченно.

– Суета у них, – неуверенно ответил Андрей. – А из вашего дома даже сюда доносятся запахи.

– А мы пироги печем. Сегодня же выпускной вечер в школе! – напомнила Леся. – Приглашаю и вас обоих.

– Спасибо. Но…

– Вот именно! Рады в рай, да грехи… – сказал Оленев. – Ваш отец не отпустит в город.

– А если я попрошу его дать вам увольнение? Сегодня же суббота! – не сдавалась Леся.

– Пожалуй, не поможет и ваша просьба, – ответил Андрей.

– Так тревожно на том берегу? – снова спросила девушка, взглянув вдаль, за реку, где виднелось чужое село.

Андрей перехватил взгляд черных глаз, в них отражались лучики утреннего солнца.

Ее смуглое, с румянцем лицо излучало радость, которой девушка жила в этот торжественный, неповторимый в жизни день, когда пришла пора расставаться со школой.

– Вы какая… какая-то вроде солнечная, Леся, – задумчиво сказал Андрей, все так же глядя на девушку.

– Это вы серьезно?

– Вы как будто вобрали в себя его лучи и вся сияете…

Леся смутилась и сказала неуверенно:

– Может, это потому, что я жила в Туркмении, которую называют солнечной. Там папа служил целых три года. Я успела загореть! Да и «Крыша мира» – Памир близок к солнцу. А мы и там жили… – Девушка встретилась с его взглядом и сказала смущенно: – А теперь вот здесь, на реке Прут.

– И излучаете радость для нашей заставы, – приподнято и как-то торжественно сказал Андрей и повернулся к ефрейтору Оленеву. – Что на это скажешь, Ваня?

– Вот именно! Леся – наша радость и чья-то, естественно, любовь! – ответил Оленев и подумал: «Солнечная девушка! Сказать бы так Наде Калине, когда встретимся!..»

– Пусть сбудутся ваши мечты, Леся, на новой дороге жизни! – пожелал Андрей.

– Спасибо! – тихим голосом ответила Леся и, обернувшись, увидела Колотуху. – За вами уже соскучился старшина. Рукой машет, зовет.

– Успеет с козами на торг! – недовольно буркнул Оленев.

– Тогда я побежала! Если вы не придете в школу, я постараюсь пораньше вернуться на заставу, – пообещала девушка. – У нас же сегодня концерт.

Оленев расправил гимнастерку под широким ремнем, чтобы грудь была колесом, как этого требовал старшина, дотронулся пальцем до фуражки – на месте ли звезда. Иван не хотел лишней перебранки с Колотухой о выправке, белом воротничке, заправленной гимнастерке и начищенных до блеска сапогах.

Свободные от нарядов красноармейцы белили тир, где завтра, в воскресенье, должны были состояться соревнования по стрельбе, и ставили мишени. Два пограничника заметали дорожки между клумбами, а Терентий Живица, «сват» Оленева, вслед за ними посыпал дорожки белым песком. И на спортивной площадке оживление. Красноармейцы упражнялись на брусьях, турнике, а главный силач заставы, раздетый до пояса богатырь Артур Рубен, командир отделения, в котором служили Оленев и Стоколос, выжимал штангу. Он был борцом классического стиля и готовился к спартакиаде округа.

Возле казармы в кругу пограничников наигрывал шотландскую застольную баянист, повар Сокольников. Он будет аккомпанировать вечером. А отвечал за концерт вездесущий старшина Колотуха. Он давал указания, бросал упреки. Максим был горд и воинствен, как важный петух.

– Почему не застегнулся на верхнюю пуговицу, рядовой Стоколос? – сделал замечание Андрею. – А еще сын полковника Шаблия.

Стоколос сразу же вспыхнул:

– Прошу тебя, старшина! Когда говоришь о пуговицах или каком-нибудь пустяке, то не вспоминай, чей я сын!

– Извини, – быстро попросил прощения Колотуха, что случалось с ним чрезвычайно редко.

– Ты же знаешь, что у меня большой кадык. Выпирает! – сказал, уже усмехаясь, Стоколос. – В моряки мне нужно было идти. И никакой бы старшина не упрекал за расстегнутый ворот! Еще будешь цепляться, напишу рапорт отцу, чтобы помог мне перейти в морской флот! – Андрей громко рассмеялся, застегивая ворот гимнастерки.

– Вот уж мне эти десятиклассники и студентики! В печенках вы у меня сидите. Пока не брали вас, умников, то все было хорошо. У того кадык выпирает, а тому, видите ли, трехлинейка наша не нравится.

– Если задушусь от этой пуговицы, ты сам за меня споешь на концерте! – пошутил Андрей.

Оленев захохотал. Известно, что старшине медведь на ухо наступил и он только умеет командовать под песню. Колотуха поморщился:

– А ты тоже…

– Что тоже? – не понял Оленев.

– Пилотка поперек головы! – серьезным тоном заметил Колотуха. – Ты не Наполеон!

– Да я же в фуражке, а не в пилотке! – с возмущением сказал Оленев.

– Все равно подтянись, товарищ Оленев. На заставу прибыл начальник Управления пограничных войск. Может в любой момент вас обоих вызвать.

Стоколос недоуменно посмотрел на старшину:

– Почему же не сказал сразу, что приехал отец?

– Не хотел, чтобы ты вот такой растрепанный попался ему на глаза! Полковник Шаблий интересуется каждым шорохом на той стороне границы.

– Мы с Андреем смотрели и слушали внимательно, а кое-кто в свое время даже задержал трех нарушителей границы.

– Тебе, Оленев, просто повезло, – с деланным равнодушием заметил старшина.

Несмотря на то что Колотуха и Оленев служат вместе уже третий год, относились они друг к другу как старослужащий и новобранец. А после того как Максим подменил карточку Ивана, отношения между ними, казалось, разладились навсегда.

– Андрей! Как ты считаешь, спросить у старшины формулу спирта? Или не стоит, потому что все равно не знает. Ведь знать формулу спирта – вещь более сложная, чем его попивать.

– Что-то я тебя не пойму! – сказал Колотуха, приложив руку ко лбу Оленева. – Может, температуришь?.. А пить я люблю не спирт, а молдавское вино. Что касается формулы, то могу сказать, – глубокомысленно продолжал дальше старшина.

– Скажи на всякий случай! – подзадорил старшину Андрей.

– Вот именно! Говори… – не терпелось услышать ответ Оленеву.

– Одним словом? Или можно по слогам? – спросил Колотуха, хитровато прищурив глаз. – Так слушайте: ал-ко-голь…

Стоколос захохотал, а Оленев ошарашенно заморгал глазами, удивляясь, что старшине удалось выкрутиться.

– Скажешь, что неправильно? – озорно прищурил глаз старшина. Но в это время с крыльца канцелярии громко позвали Стоколоса и Оленева, и уже мирно Колотуха добавил: – Идите!