Текст книги "Каштаны на память"

Автор книги: Павел Автомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЭХО СТАЛИНГРАДА

1

Десантники сняли ордена и медали с гимнастерок, отдали их генералу Шаблию. Лишь Артур Рубен не торопился снимать свои боевые награды – ордена Красного Знамени и Красной Звезды. Переминаясь с ноги на ногу, неуверенным голосом обратился к генералу:

– Я же лечу комиссаром боевого отряда, а не в подполье. Разрешите на новое задание пойти с орденами.

Генерал Шаблий молчал. Он понимал, почему Артуру хотелось лететь с орденами на гимнастерке. В отряд будет приходить новое пополнение, возможно, среди этих людей будут и командиры, а у Рубена никаких отличий. Наверно, попадутся и такие, которые засомневаются: что, мол, за птица этот комиссар? К тому же некоторые партизаны носят ордена, особенно в крупных отрядах и соединениях. Правда, отряд Опенкина насчитывает пока что всего двадцать человек. Это уж там, в тылу противника, он вырастет до сотни или больше бойцов в зависимости от обстоятельств, в которых придется выполнять боевые задачи. А дислоцироваться они будут не в больших лесных массивах, как на Сумщине или Черниговщине, а в степных районах, почти на глазах у врага. И отказать комиссару Шаблий не смог:

– Полетишь с орденами.

– Палдес. Спасибо! – поблагодарил Рубен.

Артур положил руку на грудь, закрыв ордена, а потом опустил ее. Его лицо раскраснелось от волнения, а голубые глаза смотрели на генерала немного виновато и одновременно светились благодарностью.

Семен Кондратьевич провожал за линию фронта двадцать бойцов. Военное командование согласилось дать для этого три дальних бомбардировщика, и отряд прибыл на аэродром еще вечером, хотя самолеты должны были стартовать только ночью.

Парашютисты были навьючены как верблюды: ранец с парашютом, ранец с минами, мешок с семидневным запасом провианта, автомат, а кое у кого еще и подсумок с гранатами. У радистов Стоколоса и Рубена было также по два «пакета» с рацией и питанием к ней. Десантники молча улеглись на землю.

Пахло степью, травами. Над головой вечернее небо, которое тоже будто вобрало в себя ароматы донецкой степи. Андрей Стоколос зажмурил глаза, и в памяти возникла другая – бессарабская степь над Прутом, несущим свои мутные воды с Карпат, звезды над нею, среди которых они с Лесей искали звезды. «Каким школярским, наивным все это было…» – грустно улыбнулся Андрей и тотчас нахмурился, припомнив ту памятную передачу из-под Миргорода.

В группе парашютистов сидел и отец Андрея – Шаблий. Ему уже приходилось провожать десанты, летевшие в степи под Херсон, к Одессе, в запорожские плавни, в Холодный Яр, в другие районы. К сожалению, пока что очень мало материалов о действиях партизан и подпольных организаций в тех краях, ведь на связи с ними работает лишь с десяток радиостанций. Это капля в море на полторы тысячи отрядов, действующих сейчас на Украине. Двусторонняя связь штаба с партизанами особенно волновала сейчас Шаблия. Впрочем, есть надежда, что эта проблема будет вскоре решена. Еще в первые месяцы войны сконструирована партизанская рация. Она все время совершенствовалась, и недавно новая модель передана в серийное производство. Теперь слово за промышленностью. Скоро совсем отпадет необходимость посылать во вражеский тыл и оттуда бесстрашных связных.

Шаблий был доволен тем, что работает с таким опытным организатором минно-подрывного дела, как Илья Веденский.

В созданном по решению Государственного Комитета Обороны территориальном партизанском штабе полковник Веденский возглавляет инженерный, то есть диверсионный, отдел, один из главнейших. После того как Опенкин доставил пленных Гейдена и Броера, настроение у полковника Веденского улучшилось. Узнав о показаниях пленных саперов, те, кто не верил в успех радиомин в партизанской войне, вынуждены были признать, что Веденский имел все основания отстаивать свою идею о применении на железных дорогах противника МЗД-5 (мин замедленного действия). Правда, эти мины требуют опытных минеров, а потому отдел инженера Веденского должен подготовить свыше пяти тысяч подрывников, которые сумеют пользоваться МЗД и смогут нанести ощутимый удар по коммуникациям противника. Для будущей операции Илья Гаврилович уже придумал и название – «Битва на рельсах»…

Шаблий поднялся с земли, отряхнув сухие стебельки травы, прицепившиеся к брюкам, и вдруг перехватил погрустневший взгляд одного из парашютистов. Подошел к хлопцу.

– О чем задумался, Киселев? – спросил негромко.

Тот лишь виновато улыбнулся и тяжело вздохнул. Шаблий расспрашивал его о доме, о матери и даже о девушке. Пообещал писать всем письма, пока Киселев и весь десант будут во вражеском тылу. Он и писал подробные письма, успокаивая родных и близких. Иногда Шаблий приглашал на аэродром кого-нибудь из членов правительства Советской Украины, находившихся в то время в Ворошиловграде. Был убежден, что такая чуткость – немаловажная поддержка десантникам, отправляющимся на выполнение опасного задания.

– Как мы там поместимся вместе с бомбами? – кивнул Колотуха на самолет. – Это же надо согнуться в три погибели.

– Поместишься! – заверил Рубен, который был и ростом выше, и в плечах шире, как борец.

– В твой самолет, Артур, меньше людей втиснут из-за твоих плеч, – заметил Колотуха.

– Зато у нас будет еще стокилограммовый мешок с минами, – не растерялся Рубен.

– Сядешь верхом на этот мешок, как Вакула на черта, – вмешался Андрей Стоколос, – и… в немецкий тыл за черевичками для своей Сильвии или Алмы.

– Я женюсь на твоей землячке, – покачал головой Рубен. – На Марусе.

– Хорошо, что я уже женат на Галине Цымбал, – пошутил Колотуха. – А то за этими латышами да осетинами и дивчины на своей родной земле не найдешь, хоть на Кавказ лети.

– По самолетам! – прозвучала команда.

Десантники поднялись, стали дружно проверять, все ли привязано как следует к парашютным лямкам, ремням. Перевязаны бечевками были даже сапоги, чтобы не соскользнули с ног. Пилотки и фуражки хлопцы попрятали в мешки, и сейчас теплый ветер с востока нежно ласкал их волосы.

– Пошли, братцы! И никаких гвоздей! – тихо сказал командир десанта.

– Отец! Скажи ей… пусть не сердится, – задержавшись на минутку, тихо сказал Андрей, кусая губы. – Я не мог иначе. Леся должна это понять.

– Скажу. Все будет в порядке, сын. Будь осмотрителен. Я, видишь ли, хотел послать тебя в спецшколу, война ведь в июне сорок второго не кончается.

– Не нужно об этом. Я с хлопцами своей заставы.

– Ты прости меня, – тихо обронил Семен Кондратьевич. – Знаешь, я бы сам сейчас парашют за спину – и с вами. Было бы стократ легче, чем посылать тебя в третий раз.

Стоколос шагал рядом с отцом вслед за десантниками.

– Когда же действительно придет этот день – и мы, десантники, партизаны, выйдем навстречу своей армии? А, отец? Скоро? Наши ведь развернули наступление под Харьковом.

– Настанет, сынок, непременно настанет!

Один за другим влезали десантники в чрево самолета через бомбовые люки. На первом «бомбовозе», как шутили ребята, должны лететь Опенкин, Гутыря и Стоколос с бойцами, другую группу возглавил Мукагов, третью – Рубен и Колотуха.

Последние парашютисты влезли в самолет, и бомбовые люки закрылись, стало темно, тесно, каждый сидел, подобрав ноги, наклонив голову. Свободно было только рукам, но и ими никак не достать до одеревеневшей шеи.

Генерал Шаблий долго стоял и смотрел на три бомбардировщика, которые перенесут дорогих его сердцу людей в тыл врага. В самолете не было иллюминаторов, и потому никто из пограничников не мог видеть его одинокую фигуру. «Не рассеялись бы во время десантирования… – с тревогой думал Семен Кондратьевич. – Скорость у самолета не та, что у транспортного. Да и низко спуститься он не может…»

Загудели моторы. Бомбардировщики медленно стронулись с места и поползли, слегка покачиваясь на бетонной дорожке. Еще минута – и, разогнавшись один за другим, ДБ-3 оторвались от земли, сделали круг над аэродромом и стали набирать высоту.

А у партизан-парашютистов свои заботы в эти длинные минуты. Прыгать с самолета, да еще впервые, страшновато. Однако о тренировочных полетах не могло быть и речи: где взять свободные самолеты для этого?

Иногда по бомбардировщикам стреляли немецкие зенитки, и самолеты забирались еще выше, а их пассажиры спинами и ранцами наваливались на тех, кто сидел сзади. Временами ДБ-3 падал вниз, и тогда каждый чувствовал себя совсем невесомым.

Наконец пилоты просигналили, что подошли к месту десантирования. Открылся люк, уши сразу же заложило от рева моторов и ветра. Парашютисты бомбами стали вываливаться друг за другом.

Десантники приземлялись на поле. Ветер был не сильным, но все же наполнял парашюты как паруса. Тех десантников, которые не успели вскочить на ноги, шелковые шатры, похожие на гигантских медуз, поволокли по забурьяненной ниве. Все же хлопцы постепенно смиряли их, и они гасли, а ветер-проказник, наигравшись с парусами, внезапно появившимися в степи, стих.

Укротив парашюты, десантники сворачивали их и спешно готовили оружие к бою. Еще в воздухе они видели, как по ним и самолетам стреляли. Как ни старались пилоты найти тихое место на вражеской территории – не повезло. Вот что значит десант вслепую. Теперь партизаны, возможно, поплатятся за это собственной жизнью, так и не начав выполнять задание, ради которого сюда прилетели.

Десантники договаривались о сигналах после приземления: кто-то будет щелкать языком, другой стучать деревянной ручкой ножа о приклад автомата… Но сейчас все эти сигналы ни к чему, потому что попали не в лес, как думалось. В лунную ночь далеко видно в поле. Почти каждый партизан видел одного или двух бойцов, прыгнувших перед ним или вслед. На поле десантировалось четырнадцать человек, было сброшено несколько мешков (на парашютах) с боевым снаряжением. Все быстро сосчитали и убедились, что на этом поле приземлились люди лишь с двух самолетов, где за старших были Опенкин и Гутыря, а бойцов комиссара Рубена с третьего бомбардировщика отнесло куда-то дальше.

Вдруг по ту сторону села, дома которого цепочкой вытянулись вдоль долины, застрочили пулеметы, затрещали автоматы. Выстрелы эти ножом полоснули по сердцу.

– Не могут немцы так быстро собраться и выступить против нас, – засомневался Иван Опенкин.

– Может, это они на всякий случай? – Стоколос жил в эти минуты той же надеждой, что и командир.

– Собирайте быстрее грузы! – крикнул Гутыря.

– Есть! Мешки уже собраны!

– Шмель! – приказал Опенкин Мукагову. – Бери двоих хлопцев и обойди село. Встретишь наших – веди сюда. Мы будем возле оврага.

– Есть! – коротко ответил Мукагов.

Шмель с полуслова понял командира. Десантники Артура Рубена оставили свой самолет на минуту позже, и их могло занести на ту сторону села. Не успел Шмель, а с ним еще два бойца исчезнуть во мгле лунной ночи, как за селом вновь ударили пулеметы и автоматы. Десантники переглянулись, и руки их инстинктивно легли на оружие. Теперь они ясно слышали, что стучал ручной пулемет «дегтярь» – значит, стреляли не только немцы, но и наши. С каждым мгновением стрельба нарастала, волной катилась по степи.

– Нужно идти Рубену на помощь. Может, немцев там не так и много, – предложил Андрей.

– Нужно, – согласился командир. – Но ты, Гутыря, и еще два бойца останетесь. Вот там, в лесочке.

– Нет, – возразил Андрей, – я с вами!..

– Ты радист! – твердо сказал командир. – Даже если останешься один, сможешь связаться с Большой землей. Все! И никаких гвоздей!

По ту сторону села трассирующие пули огненными струями прорезали ночь, подсвеченную серебряным сиянием луны. Но вот вверх взметнулось огромное пламя, будто из кратера вулкана, разбрасывая брызги огненной лавы, а через четыре-пять секунд прогремел могучей силы взрыв.

– Это взорвались наши мины! – воскликнул Гутыря. – Кто-то из наших подорвал мешок с минами!..

Ему никто не ответил – каждый понимал, что мина сама собой не взорвется, ведь детонаторы, капсюли положены отдельно. Чтобы она сработала, нужно вставить в нее заряд. И кто-то сделал это.

Все замерли, в ушах стоял звон – таким сильным был взрыв. Но вот звон прошел, и уши уловили тишину, мягкое дуновение ветерка, успевшего вернуться в поле и теперь о чем-то шептавшегося с бурьяном. С той стороны села больше не стреляли. А еще через несколько минут забрехали собаки. Всего пятнадцать минут десантники на вражеской территории, хотя и на своей родной земле, а июньская ночь уже встретила их выстрелами, огненным взрывом.

Проходило время, а над степью стояла все та же гнетущая тишина. Лишь собаки дико брешут где-то в селе.

– На краю поля, у лесочка, как договорились встретиться со Шмелем, займем оборону, – наконец нарушил тягостное молчание командир.

Когда за спиною не безграничное поле, а овраг, все-таки чувствуешь себя безопаснее. Ясное дело, этот байрак утром непременно привлечет внимание карателей, поэтому Опенкин, Гутыря и Стоколос решили встретить немцев именно тут, заминировав линию обороны. Было три пулемета, но Опенкин приказал оборудовать целых пять пулеметных гнезд, чтобы создать видимость большой огневой силы у десантников. Пулеметчики должны были маневрировать по всей дуге обороны.

Время текло в напряженной работе – партизаны копали окопы, оборудовали пулеметные гнезда. За работой и не заметили, как на востоке разгорелось розовое зарево: коротка ночь в июне.

– Наши! – раздалось вдруг на правом фланге обороны, у первых яворов.

Это пришли Мукагов с двумя бойцами и четверо из шести десантников, приземлившихся по ту сторону села. Они были в изорванных гимнастерках, без пилоток, которые так и не успели достать из ранцев.

– Воды!

Кто-то подал Рубену баклагу, и он жадно пил и пил, пока она не опустела. Переведя дух, комиссар опустился рядом со своими бойцами, коротко рассказал о том, что случилось за селом.

По ним открыли огонь из пулеметов, когда парашютисты были еще в воздухе. Приземлились на околице и едва успели приготовить автоматы и пулемет, как пришлось встречать огнем немецких солдат. Первую атаку отбил фактически один комиссар, который сам залег за пулемет. Фашисты, наспех переформировавшись, сразу же пошли во вторую – поняли, десант небольшой. Стреляя из автоматов и вопя, солдаты приближались к десантникам. В эту-то минуту и передал Киселев комиссару свой планшет, сказав, что попробует задержать врага, а другие десантники пусть отползают в поле.

Вскоре немцы окружили Киселева тесным кольцом, и он прекратил стрельбу. Убит? Ранен?.. Этого не знали ни Артур со своими товарищами, ни фашисты. Десятка три их бросилось к мешкам с грузом, уже даже и ухватились за парашютные стропы, а Киселев не собирался бежать. Он неподвижно лежал возле мешка, запустив в него обе руки. Уже стали слышны выкрики: «Хенде хох! Рус! Сдавайса!» И тогда Киселев выкрикнул в ответ: «В плен не сдаюсь!» Еще мгновение – и вспыхнула искра, а за нею гром, будто залп целой батареи. Из земли взметнулся высоченный столб огня. Тысячи осколков веером разлетелись во все стороны, поражая фашистских солдат. Этот взрыв мешка с минами, которыми Киселев подорвал себя и десятки солдат, принудил ошеломленных гитлеровцев отступить. Именно тогда на помощь бойцам Рубена подоспел Мукагов и вывел их на соединение с отрядом.

Артур поднялся и тихо сказал:

– Товарищи! Последними словами Киселева были: «В плен не сдаюсь!» Он погиб, чтобы мы до конца выполнили задание штаба… Мы отомстим за смерть нашего боевого побратима!

2

Десант Ивана Опенкина все-таки избежал преследования и теперь занялся своим обычным делом – поставил несколько мин замедленного действия на железнодорожном полотне и ожидал взрывов под эшелонами. А на фронте в эти дни внезапно изменилась обстановка: захлебнулось наступление войск Юго-Западного фронта. Наши части столкнулись с крупной группировкой фашистских войск, все прибывавших и прибывавших с других фронтов и из стран Западной Европы на Харьковщину, где, по планам гитлеровского командования, должны были развернуться основные события лета 1942 года.

О большом сосредоточении немецких войск ежедневно передавал по радио Андрей Стоколос, называя номера полевых почт этих частей и их маршруты. Иногда брали в плен «языка», находили на месте недавних остановок врага конверты с надписанными адресами, номерами полевой почты, фамилиями солдат. Андрей работал утром и вечером, посылая в свой партизанский штаб весьма неутешительные сведения.

В этот вечер связной, ежедневно ходивший на железнодорожную станцию, принес сообщение, оставленное в консервной банке под сосной. В записке железнодорожник-подпольщик сообщал, что на рассвете с запада пройдет какой-то важный эшелон. Мина замедленного действия не может взорваться именно под этим поездом, его можно подорвать только управляемой миной мгновенного действия с помощью шнура или электровзрывателя. А потому Гутыря еще до темноты привел подрывников к колее.

Когда солнце зашло, оставив багровое зарево на западе, на линию вышел патруль из трех солдат с собаками. Гутыря предупредил:

– Пропустим патруль и выходим!

– Ты глянь на собаку. Еще и мины не заложили, а уже нюхает, проклятый пес! – промолвил Мукагов.

– На то он и пес, чтобы нюхать, – спокойно заметил Андрей.

– Помолчим, хлопцы! За дело! – предупредил главный минер. – Веди своих, Шмель.

Минеры стали подкрадываться к полотну. Патрульные отошли уже на несколько сот метров, но их фигуры еще рисовались на фоне розоватого от вечернего заката неба. Залаяла собака. Шмель вздрогнул, выругался: «Шайтан!..»

Хлопцы, которые пошли с Гутырей, выкопали под шпалой лунку, ссыпая верхний слой балласта в одну кучку, а нижний – на расстеленную плащ-палатку. На связанные плитки тротила осторожно положили мину. К ее взрывателю присоединили электрошнур. Андрей протащил его под рельсом и передал весь клубок другому подрывнику. Тот побежал к кустарнику, из которого они следили за дорогой, на ходу разматывая шнур. Когда засыпали мину балластом из верхнего слоя, Гутыря приказал партизану, обутому в немецкие сапоги, пройтись взад-вперед, оставив следы от шипов: резиновые шипы на подметках красноармейцев существенно отличались от металлических немецких.

– Поезд! – подал сигнал боец группы прикрытия, которая разошлась в обе стороны от минеров.

– Успели? – нетерпеливо спросил Шмель.

– Да. Скорее «освятите» мину мазутом! – приказал Гутыря партизану, державшему бутылку с жидкостью. – И исчезаем!..

Минеры и группа прикрытия оставили насыпь, залегли в кустарнике, густо укрывавшем маленький холмик среди болотца. На насыпь, тяжело отдуваясь, выскочил поезд. На платформах кучи руды или угля. Подрывники на мгновение затаили дыхание, когда передние колеса паровоза прокатились над закопанной миной. Все в порядке, локомотив только обдал паром шпалы. Теперь мину заметить еще труднее.

Уже загорелась утренняя заря. Капли росы на траве, на осоке, на листьях кустов вспыхнули как алмазы. Андрей прислушался: где-то далеко куковала, кукушка.

– Пятнадцать… Шестнадцать… – считал он шепотом. – Счастье кому-то. Еще шестнадцать лет будет жить.

– Последние песни кукушки, – проговорил задумчиво Гутыря: – Завтра смолкнет – хлеба уже выкинули колос.

– Все-то ты знаешь! – заметил Андрей и насторожился. – Поезд!..

– Неужели слышишь? – удивился Гутыря.

– Точно. Поезд идет на запад! – подтвердил кто-то из бойцов.

– Приготовиться!

В такие минуты Устам Гутыря всегда обращался больше к себе, чем к тем, кто был рядом. Сегодня он немного волновался. Это будет его двенадцатый эшелон. Много это или мало за год войны, а точнее, за четыре месяца пребывания во вражеском тылу? Все зависит от того, с чем сравнивать.

Гутыря потер руки, как это делают, когда собираются поднять что-то тяжелое. Минеры сосредоточились. Вскоре увидели пассажирский, идущий с востока.

В тамбурах, в вагонах солдаты на костылях, с забинтованными головами и ногами…

– Да их там как селедок в бочке! – послышались голоса минеров.

– Это же, наверно, все офицеры. Для рядовых подали бы «телятники».

– Пропускаем этот эшелон! – вдруг решил главный минер.

– Ты что?.. Почему? – удивился Шмель Мукагов.

– Мы же не бандиты, чтобы громить санитарный поезд.

– Так там же наши ярые враги, фашисты!..

– Знаю. Но они раненые, – ответил Гутыря, провожая взглядом эшелон, как раз проезжавший над миной. – Раненые едут домой, а не на фронт.

– Может, в одном из вагонов – генерал? Поэтому и написал железнодорожник, что важный поезд? – высказал предположение кто-то из минеров.

– Нет, – твердо сказал Гутыря. – Наш поезд еще не прошел…

Взошло солнце, и мириады капелек на траве отразили его лучи.

– Кажется, летит «мессер», – предупредил Андрей Стоколос. – Причем низко над землей.

– Ну и акустик же ты! Почем знаешь, что низко, а не высоко? – недоверчиво спросил Мукагов.

– Эхо сильное. Звук как бы бьется о землю, а не тает в небе, – объяснил Стоколос.

Минеры повернули головы и впрямь увидели над дорогой самолет, сквозь рев которого внезапно прорвалась пулеметная очередь. Инстинктивно прижали головы к земле. «Мессершмитт» пронесся молнией, раскалывая утреннюю тишину, еще несколько раз пальнул из пулеметов вдоль колеи и исчез за горизонтом.

– Это он что – на всякий случай? – сам себя спросил Стоколос.

– На всякий случай не станут гонять «мессер», – не согласился Гутыря. – Видно, очень важный поезд должен пройти.

Ему очень хотелось, чтобы самолет действительно пролетел не случайно, чтобы вслед за «профилактическим» полетом вдоль дороги пошел этот важный поезд. Его двенадцатый эшелон… О, тогда бы у него не дрогнула рука, он бы отомстил фашистам за смерть Киселева…

Вскоре из-за края неба, откуда должен был появиться патруль, выросло два султана дыма, а еще через несколько минут на взгорок змеей выполз длиннейший эшелон с двумя паровозами. Издали было видно: на платформах стояли танки, накрытые брезентом. Были тут и цистерны, и два пассажирских вагона.

– Вот это наш, – сквозь зубы сказал Гутыря, не сводя глаз с поезда.

– Давай! – не выдержал Андрей.

– Есть! – выкрикнул Гутыря и резко повернул ручку электровключателя.

За метр от паровоза вспыхнул огонь и прогремел взрыв, вырвавший кусок рельса. Охваченный паром и огнем паровоз еще пробежал по инерции вперед и повалился с насыпи. За ним – второй; натыкаясь одна на другую, полетели платформы с танками.

– Огонь! – крикнул Гутыря. – По вагонам, по цистернам!..

Красные вагоны, в которых были снаряды, вдруг стали взрываться. В небо полетели каски, пилотки, ранцы, доски, куски брезента…

Несколько ранцев, которые, видимо, были сложены на нарах, долетели до минеров. Рядом на куст упала полевая сумка, которую тут же подхватил Андрей Стоколос и лег, закрыв голову руками.

За пулеметом лежал Мукагов. Он был весь в грязи, потому что поднятая взрывами саперов земля частым дождем сыпалась на минеров. Шмель беспощадно поливал эшелон огнем. Пули пробили одну цистерну, вторую, из них широким потоком разлилось пламя, густой черный дым завис над насыпью.

Андрей с нетерпением ждал тех минут, когда он передаст по рации о двенадцатом эшелоне противника, уничтоженном Устимом Гутырей. Не забыть бы еще добавить, что подрывники обстреляли вагоны зажигательными и бронебойными пулями. Может, это пригодится подрывникам из других отрядов и групп. И еще скажет Андрей, что этот главный минер, с глазами, пылающими ненавистью к врагу, пропустил на запад эшелон с ранеными немецкими солдатами.

И Андрей Стоколос передал по радио генералу Шаблию об эшелоне, который не довез танки до места назначения. А еще много места в радиограмме заняло сообщение о трофейных бумагах, попавших в руки партизан во время диверсии на железной дороге. В полевой сумке немецкого офицера оказалось письмо, в котором офицер писал, что они живут накануне события, сравнимого разве что с первым днем войны, что скоро он будет со своими танками далеко от Харькова.

Это была правда. Немецкое командование стягивало войска, готовясь к новому броску в глубь России. Еще в марте 1942 года все штабы фашистской Германии изучали директиву Гитлера, план второго «молниеносного» похода против Советского Союза под кодовым названием «Блау». Теперь фюрер считал, что путь к победе лежит через юг. По плану «Блау» основные силы Красной Армии должны быть уничтожены в районе Дона, потом танковые армии ринутся на Сталинград, в степи Северного Кавказа, к перевалам через Кавказский хребет и, конечно же, к Баку… Гитлер пошел даже на то, чтобы сосредоточить свои основные силы на юге советско-германского фронта, ослабив войска групп «Центр» и «Север», – русские ведь тоже должны будут бросить резервы сюда за счет других направлений. Отовсюду стекались на юг эшелоны с техникой, войсками. Вот почему захлебнулось наступление частей Юго-Западного фронта на Харьковщине.

Рывок танков и мотомехчастей противника в июле сорок второго года в направлениях Волги и Кавказского хребта поломал и планы штаба, возглавляемого Шаблием. В эти критические дни нужно было во что бы то ни стало сохранить несколько сот курсантов партизанской школы, вывести их из-под огня. Штаб еще не имел своих машин, поэтому шли пешком курными шляхами знойного лета сорок второго года. Иногда приходилось ввязываться в стычки с немецкими частями, вырвавшимися вперед.

Однажды с колонной партизанской школы поравнялась «эмка» армейского генерала. Он вышел из машины, расставив ноги, стал посреди дороги.

– Что это за организованный «драп нах остен»? – с иронией спросил генерал. – Какая часть? Какой дивизии?

– Мы не из дивизии, – ответила Леся Тулина, шедшая впереди первой роты. – Мы курсанты партизанской школы. Минеры и радисты.

– Какие еще такие курсанты? – не поверил генерал. – Есть тут еще командир, кроме вас?

– Так точно! Генерал-майор Шаблий! – четко ответила Леся.

– Не знаю такого генерала! – сердито сказал военачальник, отыскивая глазами человека со шпалами или кубиками на петлицах, который мог бы ответить вместо этой смуглой румянощекой девицы в военной гимнастерке и кирзовых сапогах.

– Разрешите идти, товарищ генерал? – спросила Леся.

– Не разрешаю! – решительно оборвал генерал и повернулся к одному из своих командиров: – Майор Сильченко! Выведите из строя девушек, остальную команду берите и атакуйте балку!..

– Есть, – неохотно ответил майор. – Но это действительно курсанты партизанской школы. И есть такой генерал Шаблий. Я был с ним в Киеве.

– Вы должны отбить у немцев балку! – повторил генерал, повысив голос. – Нет времени разбираться, чья колонна. Есть приказ Верховного – больше не отступать ни на шаг!

– Слушай мою команду! – крикнул майор партизанам. – Девушки! Три шага вперед!

Но из колонны никто не вышел. Майор Сильченко виновато потупил взгляд, еще раз просительно посмотрел на генерала, но тот был непреклонен в своем решении.

Сильченко повторил команду. Ни одна из девушек не стронулась с места, а Леся стала в первую шеренгу.

– Тогда… Вся колонна! Кру-гом! – скомандовал сам генерал.

Партизаны четко повернулись по этой команде и стали лицом на запад.

– Ведите, товарищ майор! – обратился генерал к Сильченко. – Шагом марш!

Колонна плохо вооруженных курсантов, поднимая сапогами пыль, медленно побрела туда, где раздавалась беспрестанная стрельба.

Через минуту на дороге остановилась еще одна «эмка», из нее выскочил генерал Шаблий.

– Товарищ генерал! Вы не имеете права распоряжаться нашими курсантами! – сказал он, приближаясь к командиру, который только что повернул партизанскую колонну.

– Какие еще могут быть курсанты в такое напряженное время! Есть приказ: «Ни шагу назад!» – сухо ответил генерал.

– Конечно, – согласился взволнованный Шаблий. – Но я прошу вас немедленно вернуть людей.

– Это мой участок фронта! Я за него отвечаю перед маршалом Тимошенко!

– А я отвечаю за курсантов перед Центральным Комитетом партии, перед собственной совестью! – вспылил Шаблий.

– Фронт трещит… – уже тише сказал генерал, заметив, что на кителе Семена Шаблия был депутатский значок.

– Поймите, есть указание Центрального Комитета любой ценой, даже в этих страшных обстоятельствах, сохранить курсантов партизанской школы, не бросать их в бой на фронте. Их фронт – вражеский тыл! – объяснил Шаблий.

– Какие указания, когда под угрозой государство? Зачем разводить демагогию? Майор Сильченко сейчас пополнит свой батальон и вернет важную балку, захваченную немцем. А тогда пусть идут своей дорогой, – возразил генерал.

«Ну что ты скажешь этому командиру дивизии? – подумал Семен Кондратьевич. – Балку он, может, и вернет, но сколько радистов и минеров из этих четырехсот останется в живых? Что же тогда будет?..»

– Прошу вас в последний раз, генерал, как начальник партизанского штаба. Прикажите майору возвратиться с моими людьми! – Шаблий быстро достал из кармана гимнастерки сложенную вчетверо бумагу и подал генералу: – Тут на бланке секретаря ЦК КП(б) Украины слово в слово написано все, что я вам сказал.

Армейский генерал подержал в руках бумагу, которую ему дал начштаба партизан, неохотно приказал своему адъютанту:

– Гони «эмку» за майором Сильченко. Пусть возвращается вместе с этими трусами!

– За майором Сильченко? – переспросил Шаблий. – Федор Сильченко отходил из Киева с саперами, которые уничтожали мосты. Он?..

– Тот самый Сильченко, – кивнул генерал.

– Так вот майор Сильченко вам скажет, что Шаблий никогда не командовал трусами! Впрочем, не время оскорблять друг друга, товарищ генерал. Со временем поймете, что вгорячах послали партизан-курсантов. Они – надежда партизанской войны в тылу врага, они – пока что единственный наш второй фронт. Много их погибнет, но там, в тылу, в боях с фашистскими эшелонами и карателями, куда они пойдут, чтобы помогать своей армии на фронте… Вода тут есть у кого-нибудь? – обернулся он к командирам, сопровождавшим своего генерала.

Шаблию подали фляжку, и он стал жадно глотать воду.

– За время войны впервые встречаю партизанского генерала, – вдруг заметил армейский генерал.

– Еще встретите, когда пойдете на Украину снова.

Вскоре возвратилась колонна курсантов во главе с майором Сильченко.

– Здравствуй, друг мой! – Шаблий обнял за плечи Сильченко. – Вот как довелось встретиться.

– Не говорите, Семен Кондратьевич. Везет на встречи, когда приходится отступать, – огорченно ответил Сильченко.

– Досадно, – согласился Шаблий. – Но будем надеяться, что в следующий раз, Федор, встретимся, когда наши полководцы поведут свои армии не к Волге, а к Днепру! – Он многозначительно взглянул на армейского генерала и поднес руку к козырьку.

Сейчас ему почему-то припомнились шеренги таких же измученных красноармейцев и бойцов-чекистов сентября сорок первого под Киевом. Тогда у Шаблия щемило сердце от мысли: как далеко еще опаленным огнем красноармейским ротам до выхода на священные западные рубежи, откуда началась война… А нынче, в июльский день сорок второго, когда подразделение красноармейцев оставляло последнее украинское село, он был удивительно спокоен. Какая-то внутренняя уверенность полностью овладела Шаблием: советские войска непременно вернутся на запад!