Текст книги "Каштаны на память"

Автор книги: Павел Автомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

3

Полковника Шаблия провожали командиры пограничного округа. Когда юркий самолет-разведчик Р-8 поднялся в воздух, пограничники, которые остались на аэродроме, приветливо помахали руками. Шаблию нравились эти люди, и он чувствовал себя так, будто оставил на границе частицу своего сердца. Это чувство возникало у него и тогда, когда его отозвали с поста начальника пограничного отряда и перевели на работу в Киев.

Прошло больше часа полета. Он спросил пилота, где они сейчас летят.

– Над Белоцерковским районом! – крикнул пилот, пересиливая грохот мотора.

Шаблий кивнул головой. Летели над его родной землей. Ведь у него две родины: здесь, на Украине, – Белая Церковь, и там, на Дальнем Востоке… тоже Белая Церковь.

С высоты птичьего полета горизонт заметно раздвинулся. «Какие дали! Какие просторы! И как все-таки отсюда далек родной Дальний Восток!»

Семен Кондратьевич взгрустнул, вспоминая рассказы матери, отца, братьев о том времени, когда они переселялись с Украины.

Человеческий гомон звучал на трапе, перекинутом с парохода на причал. Не спеша ступали на дальневосточную землю переселенцы с Украины.

– Ты смотри под ноги, а то бултыхнешься в воду! – предупредил свою жену Кондрат Шаблий. – Это тебе не Рось, а Великий океан. Упадешь – и поминай как звали…

– Да вижу, что не Рось и не Днепр. Уже в глазах рябит. Все внутренности перевернулись от этого океана, – сказала жена, поправляя мешок на плечах. – Завез на край света, да еще и насмехается.

– А что, плакать! Обживемся, и это будет наша земля! Гречку посеем. Может быть, и уродит. Здесь и охотиться можно, и рыбачить. Так вот здравствуй, чужая земля! Будь родной, как и наша украинская!

– Батько! Вон там господин в белом картузе машет рукой. Может быть, из переселенческого комитета! – сказал Матвей, старший сын. Он нес на своих плечах плуг, лемех которого сверкал, будто только что побывал в густом, жирном черноземе.

Семья Шаблиев направилась к чиновнику, который стоял с бумагами и громко кричал, называя населенные пункты, долины, урочища, в которых можно поселиться. Большинство из прибывших – работяги, которым не хватало земли на Украине и которые подались в далекое путешествие, на самый край света, чтобы там приложить руки к земле, взять от нее то, что она должна дать людям: и хлеб, и овощи, и фрукты.

– Народ вы, вижу, работящий, – сказал чиновник, ткнув пальцем в грудь Матвея Шаблия, который держал плуг. – Можете поселяться возле Ханки-озера. Рыбы там тьма-тьмущая. А вокруг лес с соболями, белками. И тигр будет заглядывать в ваши окна. Медведь тоже рядом.

– Ну а земля там есть?

– Посмотрите вокруг! – выкрикнул чиновник, усмехаясь. – Земли – сколько глаз видит.

Вдали, перед их глазами, тянулись холмы, на которых полыхали и зеленели взлохмаченные, как шерсть, леса. Отсюда, с берега бухты Золотой Рог, те холмы смахивали на спины исполинских тигров, про которых только что говорил чиновник.

– Да не про эту землю мы вас спрашиваем, господин! – сказал Кондрат. – Мы из-под Белой Церкви. А это значит, что наши предки за тысячелетие до того, как вылупились короли, цари, магнаты, уже сеяли ячмень, гречку, пасли стада быков. И у вас мы расспрашиваем про ту землю, ради которой вот приплыли на этот конец света. Сеять хотим, господин!

– А я уже догадался! – с иронией сказал чиновник в белом картузе. – Пахать. Сеять… И для этого вы притащили сюда плуги аж с того конца света! Ха-ха-ха… – притворно-весело хохотнул чиновник. – Странные эти люди с Украины! Что касается земли, то… тяжеловато в этих местах. Придется корчевать лес…

Из Владивостока переселенцы поездом поехали до Никольска-Уссурийского. Оттуда пешком добирались до озера Ханка. Шли почти не езженными и не хоженными дорогами. А вокруг шумела тайга, и вечером стало жутко. На ночь зажгли костры.

Небо было звездное, и старый Шаблий по стожарам определил, что в сравнении с Белой Церковью их обоз находится далеко на юге.

Природа вокруг буйствовала. Высились гигантские березы, кедры простирались своими пышными верхушками к самому небу. Матвей Шаблий принес из леса лопух, похожий на мешок.

– Папа! Лопух это или что? – спросил он. – Вот диво! Скажи нашим дома, что растут такие лопухи, так ведь не поверят. А вот листья дикого винограда. Деревья ими обвиты, как лещина хмелем. Вот диво!

– Лопухи и виноград растут, а приживется ли гречка? – спросил отец, словно сам себя. – А, мамо? – обратился к жене.

– Не знаю!

– Чего грустишь, мамо?.. Если и гречка будет расти, как лопух, то мы здесь заживем по-человечески.

– По-человечески, – повторила жена и укоризненно покачала головой. – Тяжело мне от разлуки с родным краем, Кондрат.

– Что поделаешь. Такая наша доля! А чтобы стало легче, пусть Андрей прочитает тебе «Катерину», – обратился он к другому сыну. – Почитай!

– Ну что ж… Пусть собираются все возле нашего костра, а то еще нападет тигр, – усмехнулся Андрей.

Переселенцы сгрудились возле костра, над которым висел котел. От костра на лесную стену падали человеческие тени. Кони теснились к людям, побаиваясь этой неведомой темноты.

Андрей достал «Кобзарь» и начал читать.

Сколько раз мать и все собравшиеся слышали эти строки. Женщины Украины не мыслят «Кобзарь» без «Катерины», в которой и их любовь, и их несчастье. И поэтому будут они слушать, читать эту поэму до глубокой старости, потому что в той доверчивой, чистой, с горячим сердцем Катерине сами они, женщины Украины.

Всхлипывают переселенцы. Угрюмо смотрят на огонь мужчины. Переглядываются парни. У каждого тоска по родному краю.

Настала тишина. Присмирела даже тайга. «А Ивана пыль покрыла…» Вот так и их жизнь на Украине уже покрыта пылью, а завтра их ждет новый день на новых берегах, далеких от земли дедов.

Утомленные дорогой, добрались они до Астраханска, куда еще в навигацию 1886 года из Благовещенска по Амуру и Уссури прибыли первые полсотни семей из Астраханской и Воронежской губерний. Здесь они и основали два села – Астраханку на берегу озера Ханка и Никольское на Уссури, из которого потом вырос город, таежная столица – Никольск-Уссурийский.

Село встретило очередных переселенцев неприветливо.

Старожилы давно освоились здесь и из обыкновенных селян превратились в хозяев. А психология собственников всюду одинакова – все, что было в них человеческого, отступало, пряталось в глубине души, а на поверхность выползала жажда к накопительству, желание, чтобы на них работали другие. Этими другими и были новые переселенцы. Вот и пришлось в это первое лето всему семейству Шаблия работать на чужих.

До осени Шаблии построили хату, собрали первый урожай гречихи, засеянной в июне. Это был настоящий праздник. Гречиха уродила на славу. Озеро Ханка кишело рыбой, и жить можно было. Только не так, как предполагали, переселяясь сюда, Шаблии. Лучшие земли уже были заняты первыми переселенцами, из которых выделились кулаки. Свободной, пригодной для возделывания земли было мало, и Шаблии решили стать ремонтными рабочими на железной дороге. Семья переехала на станцию Пограничную. В ту пору здесь прокладывалась Восточно-Китайская железная дорога, и работы хватало. Так вместе и работали – четыре сына и отец.

В 1903 году на станции Пограничная в семье Шаблиев родился пятый сын – Семен. Вскоре они переехали в Белую Церковь, небольшое село из сорока хат над речкой, и построились на его окраине. Как и раньше, на работу ходили на железную дорогу: поблизости была станция Свиягино. В дальневосточной Белой Церкви и прошли детство и юность Семена Шаблия. Там он пас коров, коней, учился в приходской школе, ходил с отцовским дробовиком в тайгу, увлекался книгами, особенно о путешественниках, похожих почему-то в его представлении на Шаблиев, которые отважились на путешествие из далекой Белой Церкви, что на Украине, в это маленькое село среди Уссурийской тайги.

«Как далеко то детство!..» Семен Шаблий прислонился лбом к холодному иллюминатору.

– Идем на посадку, товарищ полковник! – доложил пилот.

В Наркомате внутренних дел, как и всегда в субботний день, работа заканчивалась раньше. Все спешили на отдых, готовились к выезду за город, на Днепр, Десну, в лес. Кое-кто выезжал на дачу, в село, где можно заночевать на свежем воздухе и, как говорили в учреждениях, «выспаться за всю неделю». Каждый старался провести выходной день так, чтобы как можно лучше отдохнуть и в понедельник начать работу со свежими силами.

Как раз в пору разговоров о наступающем выходном и прибыл с аэродрома полковник Шаблий. Но не о воскресном отдыхе думал он. Шаблий был ответственный еще и за отряды местной противовоздушной обороны в Киеве. Он сказал сотрудникам, что завтра намерен поднять по тревоге бойцов противовоздушной обороны.

– А если перенести учения на 29 июня? Завтра же играют «Динамо» – ЦДКА! – посоветовал один из подчиненных, футбольный болельщик. – Матч сезона, Семен Кондратьевич!.. Неужели так тревожно на границе?

В это мгновение зазвонил телефон, и полковник Шаблий сказал:

– Я вызвал несколько пограничных комендатур. Сейчас узнаем… – Он взял телефонную трубку. – Из комендатуры Пряжева? Докладывайте, товарищ капитан… Гм… Какая наглость!.. Договорились о встрече с немецкими пограничниками? Что ж! Встречайтесь и выразите им решительный протест. О результатах разговора сообщите! – Семен Кондратьевич положил телефонную трубку. – Пойманы лазутчики с радиостанцией. О каком покое на границе речь? – задумчиво промолвил он. – Вам же всем желаю хорошего отдыха.

– Спасибо. Без лещей не вернемся!

Шаблий позвонил жене:

– Поля! Я задержусь. Надо!

Вместо слов Шаблий услышал тяжелый вздох. Полина знала это короткое слово «надо», по которому, как по закону, они жили с тех пор, как встретились.

– Хорошо, Сеня! Я буду ждать.

Шаблий погрустнел, услышав внешне спокойный голос жены.

– Спасибо тебе, – привычной фразой сказал он. – За то, что ты такая…

Он наклонился над схемами, списками командиров групп местной противовоздушной обороны. Потом, вроде что-то вспомнив, позвонил в Центральный Комитет КП(б) Украины.

– Уже вернулись? – спросил секретарь ЦК. – Какие новости?

– Разрешите изложить план учения отрядов МПВО.

– Учение не помешает. Порох нужно держать сухим. А какое настроение у пограничников?

– Уже дней десять, как на заставах повышенная боеготовность. Бойцы знают, что делается на той стороне границы.

– Вы думаете… – секретарь ЦК умышленно не закончил фразу.

– Только что позвонили с Волыни. Комендатура капитана Пряжева задержала двух лазутчиков с радиостанцией.

– Вот нахалы! Лезут и лезут!

– Наш капитан встретится с немецкими пограничниками, – продолжал Шаблий. – Пусть немцы объяснят свое поведение.

– Я здесь еще посижу. Работы хватит до полуночи, – сказал секретарь ЦК. – Ваш рассказ встревожил меня.

– На западной границе тревожно уже несколько месяцев. А сейчас особенно. Я буду вас информировать.

– Договорились.

«Спокойнее нужно относиться к событиям на границе…» – вспомнились слова одного работника наркомата, рыбака и болельщика футбола. Телефонный звонок снова встревожил Шаблия. Говорил капитан Пряжев:

– Как и договорились, нас встретил немецкий офицер с тремя солдатами. Я выразил протест, а офицер через переводчика сказал, что факты еще нужно проверить и расследовать.

– Они всегда так говорят.

– Я ответил офицеру, что мы можем как доказательство привести им лазутчиков с радиостанцией. Тогда офицер засмеялся и сказал: «Здесь, наверно, произошло досадное недоразумение». А потом посмотрел на небо и добавил, что ночью будет хорошая погода. Я ответил, что погода тихая, теплая. Козырнули друг другу и разошлись. Очень уж веселое настроение было у немецкого обер-лейтенанта!

– А у вас какое настроение?

– Тоже ничего… На четвертой заставе вечер художественной самодеятельности. Пели новую песню. Объединенный хор – пограничники и сельская молодежь.

«Это же на заставе Тулина тоже вечер отдыха, – подумал Шаблий. – А в Перемышле сегодня собрание, на которое приехали из Львова жены командиров…»

Снова звонок нарушил тишину.

– Может, это и не заслуживает внимания, – сказали по телефону. – Только что наряд сообщил… На той стороне Сана бабуся вела корову. Увидев наших пограничников, крикнула: «Хлопцы! Сынки мои! Берегитесь! Германец уже наводит мост на ваш берег!..»

– В нашей службе не может быть мелочей, – напомнил Шаблий.

– Я отдал приказ проверить, не провокация ли это, – ответил лейтенант, дежурный по заставе.

«Провокация»! Уже в печенках сидит это слово, что не сходит с языка ни у сотрудников наркомата, ни у пограничников…» – подумал полковник, снова склонившись над большой картой-планом Киева, на которой были обозначены штабы и пункты МПВО, а маленькими значками – зенитные батареи, прожекторные установки.

Снова раздался звонок.

– Что там за перебежчик?

– Солдат немецкой пехотной дивизии. Он родом из города Кольверк. До армии работал на мебельной фабрике. Он сказал, что считает своим интернациональным долгом сообщить советским властям следующее: «Немецкая армия получила приказ Гитлера в три часа начать войну против Советского Союза…»

– В три часа? – с тревогой переспросил Шаблий.

– По среднеевропейскому времени.

– Немедленно отправьте перебежчика в Киев. Усильте бдительность!

О подготовке немцев к войне, о продвижении новых дивизий к западной границе уже на протяжении двух-трех месяцев говорило немало фактов. Но в этот вечер информация была просто угрожающей. Шаблию показалось, что обер-лейтенант, который вел переговоры с капитаном Пряжевым, посмеивался и хвалил погоду неспроста. Хорошая погода нужна немцам, их артиллерии, авиации. Бабуся с того берега Сана, рискуя жизнью, крикнула пограничникам, чтобы те остерегались, потому как немцы готовят переправу. Что бабуся смыслит в провокациях? То был крик души. То было предупреждение о беде, которая ожидает тех хлопцев, которые стояли в наряде. Да еще эти сообщения немецкого перебежчика. До сих пор ни одна информация не определяла времени предполагаемого нападения немецко-фашистской армии. Об этом первый рассказал перебежчик. Три часа ночи. Это по среднеевропейскому времени. По московскому времени – это будет четыре часа утра 22 июня. До начала нападения, как утверждает перебежчик, осталось еще семь часов. Как раз начнет рассветать, и людям в такую пору хорошо спится…

Полковник доложил в ЦК КП(б) Украины о случае на границе. Оттуда ответили, чтобы Шаблий немедленно приехал в ЦК.

Вызвав дежурную «эмку», полковник вышел на улицу и сказал шоферу:

– Едем, Гриша.

Учащенно билось сердце. Шаблий посмотрел на часы. «Неужели солдат сказал правду?..» Почему-то перед глазами предстали неунывающая дочь Лида и те двое мальчишек, которых спас на Днестре. И тогда Шаблий тоже спешил, как сейчас. Тогда он бежал к своему коню, чтобы кинуться в водоворот к ребятам.

«Дети… Дети…» Шаблий отдал бы за них жизнь не раздумывая, только бы росли они без войны. «О чем сейчас думает Андрей на границе? Сидит на вечере отдыха или выступает… Неужели будет война?»

В Центральном Комитете Коммунистической партии Украины сообщение полковника Шаблия о перебежчике с того берега выслушали с настороженным вниманием. Посоветовавшись, решили позвонить в Москву. Оттуда ответили:

– Будьте начеку! Но не поддавайтесь на провокации.

Конечно же, в Москве хотели, чтобы переход немецкого солдата был только провокацией, инцидентом на границе, потому что Красная Армия летом 1941 года технически еще не была готова к войне с отмобилизованным, до зубов вооруженным да еще и опытным противником, каким была немецко-фашистская армия.

– Считаю, стоит задержать в Киеве хотя бы часть партактива, который не успел выехать из города, – предложил Шаблий.

– Верно. Сообщите об известиях с границы в штаб Киевского военного округа.

– Есть, – ответил Шаблий и пошел к выходу.

Автомашина стояла под высокими колоннами, облицованными под гранит. Смеркалось. К фуникулеру и Владимирской горке шла молодежь. Афиши сообщали об опере «Запорожец за Дунаем», о завтрашнем футбольном матче, о фильмах «Ошибка инженера Кочина» и «Танкер «Дербент». И вот вся эта мирная жизнь может разрушиться…

Обо всем этом думал Шаблий, и когда звонил командующему военным округом, и когда сидел над картой и списками. «А может быть, перебежчик сказал неправду?..» Посмотрел на часы. Чаще забилось сердце: «Как там завтра на заставах?..»

4

На заставе вечер художественной самодеятельности был в разгаре.

Повар Сокольников и рядовой Москвитянин исполнили песенку «Андрюша». Первый аккомпанировал на баяне, второй пел. Бойцам особенно понравился энтузиазм исполнителей. Сокольников даже прихлопывал ногами об пол в такт басам. Когда же доходило до «Эх, Андрюша…», то аккомпаниатор усмехался, подмигивал слушателям и исполнителю. А певец стоял неподвижно, заложив руки за спину, и смотрел куда-то поверх голов пограничников.

Разное поведение исполнителей веселило зрителей, и они аплодировали.

– Молодец, Москвитянин! – похвалил певца старшина Колотуха, обращаясь к соседу по скамейке, политруку Виктору Майборскому. – Я думал, он только бубнить умеет. Но «Андрюшу» выдал здорово!

– А что он бубнит-то?

– А! – не хотелось отвечать старшине. – Одним словом – грамотный очень.

– Разве плохо, когда грамотный?

– Почему-то ему оружие не нравится!

Старшина Колотуха не договорил: Сокольников и Москвитянин начали петь новую песню – «Раскинулось море широко…».

– Передайте после концерта Москвитянину, что он в двенадцать ноль-ноль пойдет со мной проверять наряды, – шепотом обратился к старшине Майборский.

– Выходит, вроде я на него вам настукал? – спросил Колотуха. – Нехорошо вышло! Я и так гоняю этих студентов и десятиклассников. Но чтобы жаловаться на них…

– Не волнуйтесь. Я вас не выдам. Москвитянин не один так думает о нашем оружии, – сказал Майборский.

Старшина, хоть и делал вид грозного «отца», все же защищал рядовых пограничников. «Разберемся сами», – говорил он в ситуациях, когда требовалось вмешательство старшего командира. О критических настроениях Москвитянина он сказал Майборскому опрометчиво, не подумав.

Виктор Майборский – танкист. Но пока в армейских частях танков Т-34 немного, и Майборскому предложили пойти в кавалерию, которую почему-то считали родней танковым частям. Виктор не захотел «пересаживаться на коня» и попросился в пограничники. Стал заместителем коменданта пограничной комендатуры по политчасти. В этот вечер он прибыл на заставу прочитать лекцию. И привел с собой два отделения пулеметчиков из резервной заставы и киномеханика Гаврюшу Шишкина, который в воскресенье будет крутить фильм «Танкер «Дербент».

Максим Колотуха посмотрел на Майборского. Тот держал на коленях завернутый в бумагу ящичек и, барабаня по нему пальцами, смотрел на импровизированную сцену.

– Если не секрет, что за ящичек, товарищ капитан? – вкрадчиво, обратился Колотуха.

– Шкатулка. Был на заставах в Карпатах и купил у одного мастера-гуцула, – тихо ответил Майборский, не поворачивая головы к старшине. – Стоколос будет петь?

– Напарница не пришла. Будет петь один, – объяснил старшина. – Тоже мне, личность! Хоть кол на голове теши, не застегивает на верхнюю пуговицу гимнастерки. А еще сын полковника.

Майборский усмехнулся.

Баянист Сокольников подбирал музыку, потому как эту песню, наверно, ему играть приходилось нечасто. Баян попискивал, а мелодия не получалась. Это было видно даже по ужимкам аккомпаниатора. Пограничники прыскали со смеху.

– Пропала «нота» вместе с подливой! – съязвил Терентий Живица, особенно любивший картошку с подливой, которую Сокольников не дал сегодня на обед.

Больше всего переживал Артур Рубен, командир отделения. Он подбадривал повара и Стоколоса:

– Давай музыку! Давай песню, Андрей!

К Сокольникову подошел Стоколос, наклонился и начал напевать. Баянист обрадовался, что наконец-то поймал мелодию. Присутствующие замерли в ожидании.

В этот момент в помещение вошла Леся Тулина. Она была вся в белом, держала букет цветов. Старшина Колотуха первым ее заметил и подвинулся на скамейке, предлагая девушке место между собой и политруком Майборским. Леся кивнула, поняв Колотуху, и подошла к ним. Села, когда Стоколос начал петь:

 
Якби мені не тиночки
Та й не перелази,
Ходив би я до дівчини
По чотири рази…
 

– Ты как невеста, Леся. Как идет ромашка к твоему лицу, – прошептал Колотуха.

– Ой, я совсем забыла вытащить цветок из волос.

Голос Андрея был не сильный, но проникновенный, от которого на душе становилось как-то теплее. Он пел, будто рассказывал о своей любви, о том, как ухаживает за девушкой. Улыбался, не боясь, что другие узнают о его тайне. У Леси же сжалось сердце от неожиданного, совсем еще незнакомого чувства зависти к той девушке. Леся повернулась лицом к Майборскому. Виктор тоже смотрел на нее.

 
Галю, серце, рибко моя,
Що мені казати,
Хотів би я тебе одну
Цілий вік кохати…
 

«Почему мое имя не Галя? Сколько песен о Гале сложено!» Леся слышала от ребят, что Стоколос хорошо поет, но чтобы так его песня волновала ее…

 
Хотів би я тебе одну
Цілий вік кохати…
 

Обычная песня, а как берет за душу!.. Не очень веселая и не очень грустная песня. Да все же радостная, потому что обращена в будущее – «хотел бы я тебя одну целый век любить…».

– Лаби! Хорошо! – выкрикнул Артур Рубен.

Выкрики смешались с аплодисментами. Андрей взглядом обвел присутствующих и заметил, что Леся Тулина и Виктор Майборский не аплодируют. Леся смотрит на него, а он – на нее.

– Еще! Спой еще!..

Стоколос поднял руку и сказал:

– Как наш старшина не повторяет приказ, так и я дважды повторять не буду! – И засмеялся, идя к скамейке, где было свободное место.

Концерт закончился. Все вышли во двор. Выстроились. Пятнадцать красноармейцев, которые уходили на охрану железнодорожного моста через Прут, начали песню:

 
Стоим на страже всегда, всегда,
А если скажет страна труда,
Прицелом точным рази врага,
Дальневосточная,
Даешь отпор!
Краснознаменная,
Смелее в бой!..
 

Андрей Стоколос смотрел на ту сторону границы, на огоньки в румынском селе. Что-то тревожило его. Может, был неспокойный потому, что нынешний, самый долгий в году день оказался чересчур наполненным событиями и встречами. А тут еще политрук Майборский с двумя пулеметами пришел для усиления наряда.

А может быть, беспокойство оттого, что Сокольников забыл мелодию и Андрею пришлось немного поволноваться в ту минуту. А может, грустная песня тому причина? Как слушала ту песню Леся!

Неподалеку разговаривали Майборский и Леся. Андрей слышал их голоса.

– Поздравляю вас, Леся, с окончанием школы.

– Спасибо!

– Вот возьмите на память об этом дне шкатулку.

– Да что вы?

– Да берите, Леся! – поддержал лейтенант Рябчиков, который шел к канцелярии на дежурство.

– Такая ценная вещь! Ну что вы!

– Когда-нибудь положите свой дневник в эту шкатулку, – сказал, не зная, что говорить, Майборский. – Возьмите.

Леся взяла подарок, и Виктор Майборский, стройный, красивый, один из самых молодых командиров пограничного отряда, пошел в помещение канцелярии заставы.

– Вы вроде чем-то огорчены? – первой заговорила с Андреем Леся.

– В прошлом году мы гуляли на выпускном вечере до четырех утра. А вы вот уже успели и подарок получить. Я не подумал даже о цветах, лопух уссурийский! – выругал себя Андрей.

– Почему уссурийский? – засмеялась девушка.

– Там, да еще на Сахалине растут большие лопухи, – ответил Андрей и взял ее за руку. – Давай будем обращаться друг к другу на «ты».

– Хорошо. Скажи, пожалуйста, ты думал о ком-то, когда пел о Гале?

– А что?

– Так петь может лишь тот, кто любит.

– Пока еще мне это не угрожает! – немного рисуясь, ответил Андрей.

– И это серьезно?.. Галя – только образ, мечта?

– Мечта… – задумчиво сказал парень и посмотрел девушке в глаза. – На всякий случай…

– Это правда? – с детской наивностью спросила Леся.

Она стала застегивать пуговицу на воротнике гимнастерки Андрея. Он поймал ее руки, приложил к открытой шее.

– Не шути, друг! Смотри какой! Я застегиваю воротничок, а он расстегивает. Это несерьезно! – чуть громче, чем раньше, сказала Леся.

Ей припомнились слова, которые услышала она от Стоколоса вчера утром: «Солнечная девушка!..» Леся представила себя… солнечным лучом, без которого нет радости и счастья на земле. Замечтавшись, прикусила губу. Посмотрела на запад, где еще еле-еле светлело, точно напоминало о солнце прошедшего дня.

– Какой чудесный, неповторимый этот вечер! – сказала взволнованно Леся. – Видишь вот ту звезду?.. Глядя на нее, я думала об удаче на экзаменах. И мне везло. Звезда Надежды.

– А вот эта… прямо над головой, – показал Андрей. – Высокая и недосягаемая… Как счастье.

– Звезда Счастья, – мечтательно повторила Леся. – Далеко, но как же ярко светит! А где же звезда Любви?

– Еще не взошла, – пошутил Андрей.

– И я знаю почему. Потому что у тебя есть Таня, – заметила девушка.

Андрей действительно позабыл в эти минуты, что у него «есть Таня». Мгновенно представил майское утро в расцветшем яблоневом садочке, тихое гудение пчел и солнце, которое щедро льет потоки лучей сквозь розово-белый цвет. У изгороди стоят хлопцы, которые уходят на службу и прощаются с девчатами. Перед глазами встало и милое наивное лицо девятиклассницы, чуть раскрытые уста, которые только что вымолвили слова, написанные потом и в письме:

«Я верю. Ты будешь лейтенантом или военным инженером!»

В этот миг упала звезда, и Леся, думая о своем, сказала:

– Настоящая любовь не может угаснуть!

– А юность может угаснуть, так и не вспыхнув по-настоящему.

– Подожди, подожди… Звезда Надежды, звезда Счастья, звезда Любви и звезда Юности. Четыре звезды, как и четыре стороны света! – Леся обернулась: – Пусть будет звезда Юности самой яркой в созвездии Жизни! И тогда она не упадет! Правда?

Андрей прикоснулся щекой к ее щеке и поцеловал. Глаза девушки сияли от счастья. Он чувствовал ее горячее дыхание, и ему казалось, что это его дыхание.

– Андрейка!

– Люблю тебя! Веришь? – вдруг спросил он.

– Не знаю.

Прижимая его голову к своему лицу, Леся смотрела широко открытыми глазами в небо и видела на нем все звезды ясными, неповторимо большими.

– Веришь? – снова переспросил Андрей.

– Верю… – прошептала девушка в его пересохшие губы.

Сердце у Андрея почти перестало биться. Он лишь слышал: «Веришь?!» – «Верю!» Как это важно – верить! Это означало жить по-настоящему, честно. Верить – это быть уверенным и в своей любви. Верить – это жить верою о любимой девушке, куда бы ни забросила судьба.

– А я знаю, где звезда Любви! – вдохновенным голосом прошептала Леся, отбрасывая со лба прядь волос. – В том же созвездии, что и звезда Юности. Это – Полярная звезда. Веками она показывает дорогу людям, ведет их к желанному берегу, к оазису в пустыне. Сияет как центр вселенной!

– Звезда эта – ты!