Текст книги "Каштаны на память"

Автор книги: Павел Автомонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

7

Максим и Галя пришли на опушку за полчаса до полуночи. Партизаны сидели тремя группками и говорили о всякой всячине. Колотуха и Галя разыскали Стоколоса и дядьку Кота.

Галя села, а Максим еще стоял, подняв голову к темному ночному небу. Да и все прислушивались: стрелки часов вот-вот должны были сойтись на цифре «12». Где-то далеко, видимо на берегу Днепра, раздались пулеметные очереди и стихли. Там же одна за другой в небо взлетали осветительные ракеты, зависая на полминуты, будто зацепившись за верхушки деревьев. Где-то далеко гудели самолеты.

– Это бомбардировщики, – сказал кто-то. – И много.

И вновь глубокая тишина, будто и нет в мире войны. Изредка ее нарушал легкий хруст сухой ветки, тихий, печальный шорох осенней листвы, опадавшей в поникшую траву.

– Такая же ночь, как и два года назад… – вздохнула Галя.

– Такая, Галя, только нету с нами тех трех сотен людей с твоего «Арсенала», – с грустью сказал лесник. – Какие же люди были! И дед твой Цымбал… Считай, весь отряд погиб.

– Мы же есть – значит, не погиб! – сказал Колотуха, садясь возле Галины.

От среднего костра донесся сдержанный голос:

– Вроде летят!..

Порох мгновенно вспыхнул под хворостом во всех трех кучах, вскоре костры выбросили вверх языки пламени.

Теперь все видели над поляной три самолета. Два из них пошли на разворот, а тот, что летел последним, опустился еще ниже. Пилот убрал газ, и самолет пошел по инерции, как планер. Стало слышно, как на холостых оборотах вращается пропеллер. Вот от самолета отделился мешок, похожий на колоду, потом еще один и еще. Над поляной появились и остальные самолеты. Они тоже сбросили мешки.

Когда груз разобрали, Андрей роздал топографические карты представителям партизанских отрядов. Среди вещей были патроны к советским автоматам, противопехотные мины, медикаменты, табак, сапоги.

– Рулонов не находили? – с тревогой в голосе спросил Стоколос у ребят.

– А какие это рулоны?

– Два кружка, как большие коржики, – ответил Андрей и подумал: «Как ждет эти рулоны Артур Рубен! Как много значат эти кружочки для боевого отряда. Да где же они?..»

– Вот мешочек. А в нем вроде коржики, только не бумажные! – подал партизан Андрею мешок.

Он развязал узел, запахло ванилью. Нащупал бумажку и, посветив фонариком с синим стеклом, прочитал:

«Милый Андрейка!

Я выслала отцу посылку, чтобы он потом передал ее тебе. Тут коржики, которые ты любишь. А еще два платочка: один вышила Лида, а второй – Маргарита Григорьевна. Еще отец написал, чтобы я выслала каштаны, которые все эти два года хранила в холодном месте. Это киевские каштаны сорок первого. Может, примутся на том берегу? Твоя мама! Сентябрь 1943».

«Может, примутся на том берегу?» – повторил Андрей слова матери. Отец, оказывается, не забыл о каштанах.

– Тебе, Андрей, не кажется, что наш штаб сейчас не в Москве, а где-то за Пирятином? – вдруг спросил Колотуха.

– У-2 к нам прилетели не из Москвы, конечно, а откуда-то из-под Лубен… Отец тут, на фронте. Это ясно: его рацию слышно не так четко, как из Москвы.

– Странно: радиостанция штаба стала ближе, а слышно ее хуже, – заметил кто-то из партизан.

– Ничего странного. Такова природа коротких волн. Где же рулоны? – спросил Стоколос.

– Да вот они! – воскликнул Колотуха. – Между бинтами, ватой и лекарствами.

Стоколос подбежал к Колотухе и, беря обернутые в плотную бумагу рулоны для шифрования радиограмм, спросил:

– Ты хоть понял, что это значит?

– Что Артур тоже будет работать на рации.

– Не только… Прежде всего – Рубену поверили в штабе, несмотря на ту пакостную листовку! Как обрадуется Артур, когда мы вручим ему эти «коржики». Скорее бы на тот берег!

Андрей не заметил, как к нему подошли почти все бойцы – свои и из других отрядов.

– Нам пора возвращаться, – напомнил кто-то из них.

– Знаю. У кого совсем развалились сапоги, возьмите новые, из присланных. Всем не хватит, так сами уж смотрите, обувайте самых бедных, – засмеялся Стоколос. – А теперь прошу внимания!.. Сегодня получен приказ штаба. Вам надо разойтись по своим отрядам, чтобы привести их к Днепру через неделю. Слышите? Через неделю, не позже. В районы, о которых мы договаривались раньше с вашими командирами. Позаботьтесь, чтобы ваш поход к Днепру был скрытным. Сейчас все взоры, все помыслы немцев обращены на левый берег, где неудержимо наступают наши войска. Ваши отряды должны ударить с тылу по переправам неожиданно, по-партизански, а потом держать эти пятачки до прихода военных подразделений с левого берега.

– Все сделаем, товарищ командир!

– Тогда о главном договорились… Примеряйте сапоги! – сказал Стоколос. – Забирайте с собой табак, угостите бойцов.

Через несколько минут партизаны были готовы к выходу. Они попрощались с группой, оставленной генералом Шаблием для оперативной связи с соединениями и отрядами в операции «Днепр», и пошли с поляны.

Уже совсем рассвело, и Стоколос вдруг увидел, как строго, в самом деле по-старшински смотрел на него Максим Колотуха.

– Что случилось? – удивился Андрей. – Я о чем-то забыл сказать людям?

– Пока я раздавал табак и мины, ты успел сплавить все сапоги. Даже предназначенные для тебя. Посмотри теперь на свои подметки: перевязал их парашютной стропой, а пальцы-то все равно видно.

– Так не было же моего размера.

– Обманываешь, а сказать по-дружески – брешешь… Сорок второго было десять пар, сорок третьего – пять и две сорок четвертого.

– Ну чего ты воду мутишь? Ты только глянь на мои сапожки! – похлопал Андрей по голенищам. – Хромовые! Да им износу нет!

– Ходишь же не на голенищах. Передки полопались, подошвы – на подвязочках.

– Пойми же, там хлопцам сапоги ну просто необходимы. Хотя бы для пропаганды… – наконец нашел слова Андрей. – Придут в новых сапогах от парашютистов, с папиросами…

– Извините, что вмешиваюсь, – негромко проговорил лесник Кот. – Я в сапожном деле вам помогу. Пока солнце взойдет, починю твои сапоги, Андрей. Снимай.

– Вот видишь! – облегченно вздохнул Андрей, обращаясь к Колотухе. – А ты еще и ругаешься. Радовался бы, что сына, Галю свою встретил. А то… разошелся тут. А сегодня, может, еще Шмеля и Устима встретишь. Это же для Гутыри нам прислал мины Илья Гаврилович.

Когда солнце склонилось на запад, товарищи Андрея насторожились. К дому лесника шли вооруженные люди, но не по дороге, откуда могли прийти немецкие солдаты, а из лесной чащи. Неизвестные были одеты кто во что горазд: в немецкие куртки, фуфайки, пиджаки. На голове у одного шляпа, у другого фуражка, у третьего кубанка. И хотя Стоколос сразу узнал своих по манере ходить в лесу, все же волновался: «А вдруг не они?» Он взглянул на Колотуху, который приготовил автомат к бою и не сводил взгляда с незнакомцев, следя за каждым их шагом.

– Стой! Руки вверх! – крикнул Максим.

– А вы кто такие? – спросили из леса.

– Мы пятая застава! – вмешался в разговор Андрей.

– И мы тоже… пятая застава!

– Наши! – радостно объявил своим Колотуха, поднимаясь.

Старшина и Андрей быстро пошли навстречу побратимам. Но за несколько шагов от них Андрей застыл. Рядом с Гутырей шла девушка, подпоясанная ремнем, на котором висела кобура с пистолетом. Ее вихрастые, золотистые, как лучи солнца, волосы спадали на плечи, щеки румянились, как краснобокие яблоки.

– Таня! Это ты, Таня? – бросился к ней парень.

– Узнаешь своего земляка? – лукаво прищурился Шмель Мукагов.

Однако девушка еще не узнала Андрея. Щуря голубые глаза, она колебалась: «И он… и вроде не он…» У этого парня лицо обветренное, мужественное, между бровями глубокая складка и взгляд какой-то настороженный, острый. От того Андрея, который ходил с Таней в школу, осталась разве что открытая улыбка. Неужели это с ним она целовалась под цветущей яблоней? Как давно это было!..

– Таня!

Девушка бросилась в объятия Андрея.

– А мы тут все думаем-гадаем, почему это вроде уже и вечер на дворе, а все еще светло, – весело пошутил Стоколос. – А это новое солнышко появилось в лесу! – Он разлохматил девушке волосы. – Глядите, хлопцы! Так и брызжет лучами.

Обнимались, радовались, наперебой припоминали школьных друзей, знакомых, односельчан. И вдруг затуманились оба, вспомнив о бабушке Софье. На глазах у девушки и товарищей Андрей стал как-то меньше ростом, погасли искорки в его глазах, и он заплакал.

Так плакал он и пятнадцать лет назад, когда на окровавленном полу умирала мать. Он плакал от непоправимости утраты, от ненависти к злобному врагу, от собственного бессилия. Чего стоит его оружие и он сам, если не сумел защитить бабушку.

Шмель Мукагов, Устим Гутыря и Максим Колотуха, не сговариваясь, отошли от Стоколоса.

– Пусть выплачется, – тихо сказал Колотуха.

Таня опустилась на колени возле Андрея и положила руку на его жесткие волосы, погладила его по голове.

Он что-то шептал, но Таня не слышала этих слов, он говорил их самой земле, на которой они родились и выросли. Перед глазами Андрея проходила страшная процессия на заснеженной улице родного села. Бабушка, превозмогая боль, идет, переступая с колена на колено по замерзшим комьям, идет под декабрьским холодным небом, идет, гордо подняв голову, с презрением ожигая взглядом своих палачей. Идет на глазах своих односельчан как несокрушимая никаким врагом правда народа, как предвестник того, что битва в Сталинграде докатится и до их села под Белой.

Наконец он поднял голову. Таня достала платочек из парашютного шелка и вытерла ему слезы на глазах, на щеках.

Андрей рывком поднялся на ноги, поправил ремень, портупею, полевую сумку, а потом повесил на плечо автомат и подал руку девушке.

– Только встретились, – проговорил он виновато, – а ночью нужно расставаться.

– Наверно, на тот берег? – спросила Таня.

– Там тоже наши. Во что бы то ни стало нужно встретиться с Артуром, Живицей и Оленевым. – Он перехватил ее нетерпеливый, с огоньками взгляд и спросил: – Ты знаешь кого-нибудь из наших, кто на том берегу?

– Да. С одним встречалась у колодца еще в августе или сентябре сорок первого, а с комиссаром-латышом вскоре после гибели бабушки и мучений моих.

– Ты встретилась с ним еще в сорок первом?

– Да. Теперь я знаю – это был Терентий Живица. Он шел из Молдавии и по твоему дубу нашел хату Шаблиев. Бабушка Софья показала ему саблю. Немцы все перевернули в хате, в хлеву, в погребе – везде, везде, но не нашли. Они бы и хату сожгли с бабушкиными картинами, а все еще думают, что сабля где-то в хате запрятана.

– Я догадываюсь, где бабушка закопала саблю.

Таня вопросительно взглянула на него.

– Под дубом. Мы часто с нею вместе сидели под этим дубом. Она рисовала, а я читал. Бабушка знала, что я люблю этот дуб. Таким же дорогим был дуб и для отца. Помнишь, приезжал он в село?

– Он встречался в школе с учениками, – припомнила Таня.

– Сначала он шел не в хату, а в сад, к дубу. Бабушка не раз говорила мне: «Широкая душа у моего племянника, твоего отца, Андрей…» Я знал, что отец мой – поэт в душе, как и тетка его. Бабушка верила Терентию, но война… Она не знала, встретит ли Терентий отца или меня, но всей душой чувствовала, кто-то из нас должен прийти к дубу.

– А и правда, Андрюша! Может, сабля закопана под дубом… Как я раньше об этом не подумала? А Шмель со своими парашютистами как раз и стояли под дубом, когда к ним привел меня дядя Филипп. Кто из ребят тогда мог подумать, что сабля, о которой Семен Кондратьевич говорил, под их ногами? Теперь и я знаю эту тайну. Бабушка породнила нас, как брата с сестрой, – сказала Таня и тяжело вздохнула. – Я тебе еще не все сказала, Андрей. У меня еще одно горе. Ты не смотри, что я не плачу! Все слезы выплакала, когда лежала с простреленной ногой. Эсэсовец Вассерман приставил ко мне Вадима Перелетного…

– И тут этот Перелетный! Под Уманью сжег хату сестры Устима Гутыри… Неужели посмел появиться в родном селе?

– Да, за ним много подлости. Но об этой ты не знал. Когда я лежала раненая, обессилевшая, он… он накинулся на меня… – глотая слезы, прошептала Таня.

Андрей молчал, пораженный. То, что сказала Таня, можно поведать только брату родному. И тут он взорвался гневом:

– Слушай, Таня! Я клянусь тебе… Какой бы жестокой и долгой война ни была, все равно кто-то да останется с нашей заставы. Мы найдем Перелетного – и на земле, и под землей. И через десять, через тридцать лет – не уйти ему от возмездия! Он трус, жалкий наймит, приспособленец, садист и подлец с высшим образованием! – Андрей стиснул кулаки. – Перелетный. – враг твой и мой навсегда, как будет всегда нашим врагом фашизм! И, кроме других целей в своей жизни, я ставлю перед собой еще одну: поймать и отдать под суд этого предателя. Клянусь, Таня, тебе в этом!

Поздней ночью группа Стоколоса подошла к Днепру, неся две рыбацкие лодки, позаимствованные у дяди Кота. Над рекой стоял густой туман. Партизаны опасались наскочить на окопы или блиндажи. Но недаром старый рыбак уже десятки лет ходил тропинками над Днепром: знает каждую яму.

Четверо несли на носилках канаты, свернутые бубликом. Старики не поверили в крепость парашютной стропы, которую связали партизаны, и достали веревку из своих припасов. На таких канатах, заверили они, можно перетянуть через Днепр даже плот с танком.

Спустились с кручи извилистой тропкой. Хотя дождя давно уже не было, она оказалась скользкой: на глинистый грунт упали капли росы, сбитой ногами с травы, с кустов. И потому шли осторожно.

– Тут большой выступ, – предупредил проводник. – Чтоб не вывихнул ногу кто!

– Выступ! – передали по цепочке бойцы, шедшие следом за старым рыбаком.

Но вот совсем побелело: такой густой туман стоял над рекой. Под ногами уже был влажный песок, на который едва слышно накатывалась тихая днепровская волна.

Бойцы поставили лодки, носилки с канатом и стали пригоршнями пить воду, умываться.

– Слышите меня, хлопцы? – сказал рыбак. – На круче через двадцать сажен по течению растет старая дуплистая верба. Сейчас ее не видно. Она и будет вашим маяком с левого берега. Не забудьте. К вашему концу каната привязан лом. Вы воткнете его в дно, чтобы течение не снесло веревку.

– А свой мы забьем против вербы! – вмешался второй рыбак. – Лодки отнесете в лес.

– Спасибо, люди добрые! Ничего не забудем, – пообещал Андрей.

Хлопцы уже занимали места в лодках, а Андрей и Максим еще прощались с Галей, Таней, дядей Котом, которые тоже пришли, чтобы проводить своих на левый, пока еще далекий берег.

– В селе на том берегу сходите до Охрима, до Демьяна или до Корпины Трегуб… Там все наши! – сказал один из рыбаков. – У них есть лодки. Скажете, что пришли от деда Ониська, от меня, значит! Ну, с богом! – Старик оттолкнул лодку.

Весла легли на воду, и две лодки исчезли в тумане.

8

В этот день в штабе фронта обсуждался и уточнялся план взаимодействия украинских партизан с частями и соединениями Красной Армии на берегах Десны, Припяти и Днепра к северу и югу от Киева. По этому плану партизанам поручалось овладеть переправами через Десну и Днепр и обеспечить тем самым форсирование этих рек регулярными войсками.

Еще раньше генерал Шаблий через оперативные группы, подобные той, которую привел к Днепру Андрей Стоколос, поставил перед многими отрядами конкретные задачи. Все как будто учтено, «привязано», как говорят артиллеристы, к карте. Однако Шаблий ощущал беспокойство. Командующий фронтом, как и большинство генералов, считал основным плацдармом на Днепре не тот, что выше Киева, захватить который уже готовились партизаны, а ниже, на юг от столицы километров на пятьдесят. Шаблий было напомнил о том, что там очень разветвленная сеть дорог, по которым немцы могут подбрасывать подкрепления, что там слишком крутые берега, трудно будет развертываться танкам, если они форсируют Днепр, что там, наконец, нет такого количества партизан, как на севере. Вот почему Шаблий должен был немедля передать отдельным группам парашютистов и отрядам, которые дислоцируются между Каневом и Переяславом, чтобы они позаботились и о переправах через Днепр вблизи Переяслава. Туда должна пойти группа с рацией Андрея Стоколоса или Артура Рубена.

Шаблий вышел из дома, где только что закончилось совещание, и поспешил в сад – тут под вишнями устроился с рацией его радист. Он взял его с собою, чтобы иметь возможность в любое время переговорить не только с представителями своего штаба, но и с отдельными отрядами или оперативными группами в тылу вражеских войск. Семен Кондратьевич передал текст радиограммы радисту:

– Зашифруй. Напомни, что ответ ждем срочно.

А через несколько часов после этого сеанса радиосвязи между рацией генерала Шаблия и парашютистами во вражеском тылу, по дорогам, ведущим к Днепру, гонял на «опель-адмирале» Артур Рубен в униформе майора полевой жандармерии со своим сопровождением, среди которого был и Терентий Живица. Рубен наводил страх на проезжавших немецких солдат и офицеров, которых останавливал, чтобы проверить документы.

Никто из немцев не осмеливался поинтересоваться личностью майора из фельджандармерии. Знание языка и привычек гитлеровского офицера, диалект прибалтийского немца – все это не вызывало даже малейших подозрений у задерживаемых. Да и какие могут быть подозрения, если перед ними майор полевой жандармерии, которая безжалостно карает солдат за трусость. С такой службой лучше и не встречаться…

Майор фельджандармерии в сопровождении лейтенанта и солдата вышел из машины, поднял руку и остановил бронетранспортер, за которым шла колонна машин.

– Что случилось? – спросил офицер, который сидел рядом с водителем бронетранспортера.

Рубен изобразил улыбку:

– Майн гот! Это я у вас спрашиваю, что случилось, господин майор, ибо это вы показали русским свои пятки?

– Сплошной линии фронта уже нету! – оправдывался майор, сидевший в бронетранспортере. – А за Днепром «Восточный вал».

– Удивлен вашей информированностью, господин майор! – с сарказмом проговорил Рубен. – «Восточный вал» нужно оборонять! «Днепр – порог нашего дома. Если вы сдадите русским Днепр, вы больше не нужны Германии…» Так сказал фюрер!

При этих словах майор выскочил из машины и вытянулся. Дрожащим голосом он произнес:

– Так точно. Я вас понял. Все…

– Хорошо. Сейчас же сворачивайте на полевую дорогу. Переправа еще не готова. Ждите там до утра, – сказал Рубен уже спокойнее, показав направление, куда должна идти колонна.

– Спасибо, герр майор! Будет исполнено! – поблагодарил командир колонны.

Рубен небрежно козырнул. Крытые грузовики с солдатами, бронетранспортеры и несколько легковых лимузинов свернули с шоссе на грунтовую дорогу, идущую через небольшую ложбину.

Вскоре Рубен остановил обоз. Быстрым глазом определил, что самый старший тут лейтенант, и разговор с ним будет совсем не такой, как с майором, который командовал боевой частью.

– Вы, недоноски, куда?! – набросился на обозников майор фельджандармерии с руганью, позаимствованной у штурмбаннфюрера Вассермана, рассыпая искры из своих голубых сердитых глаз. – Как вы смели!

Несчастный лейтенант стоял и глотал слюну, не зная, что же такое он «посмел» и как быть дальше.

– Прочь с дороги! Вы мешаете автотранспорту! Переправы уже нет. Туда! – показал Рубен рукой. – Ждите распоряжений своих командиров!

Обозники, боясь даже оглянуться, свернули на ту же дорогу, по которой полчаса назад поехали машины.

Командира третьей колонны Рубен встретил зловещим полушепотом:

– Вы трус, герр гауптман! Фюрер сказал: «Кто отступает с Украины, тот больше не нужен великой Германии!..»

Гауптман щелкнул каблуками:

– Есть приказ. За Днепр…

– Вы больше не нужны Германии! Так сказал о таких, как вы, сам фюрер! – угрожающе выкрикнул Рубен и стал шарить по кобуре с пистолетом.

– Виноват. Извините… Я… Я… – давился словами напуганный гауптман.

– Вам читали приказ фюрера? – спокойно спросил Рубен. – «Днепр – порог нашего дома…» Вы это понимаете? – наконец он сменил гнев на милость. – Вы разве не знаете о том, что тут, на Днепре, нету переправы?..

– Не знаю, герр майор.

– Не знаете, что вас там просто разбомбят?

– Знаю, герр майор! Все знаю!..

– Наконец-то! – вздохнул Рубен и приказал: – Сворачивайте на полевую дорогу, замаскируйте машины.

И эту колонну Рубен спровадил к молодому леску. Он играл роль полевого жандарма уверенно, а временами и весело еще и потому, что, как и всегда, стремился вложить в эту «работу» все свое умение, всю душу, чтобы оправдать доверие генерала Шаблия.

Все проделанное командой Артура в первой половине дня казалось Рубену незначительным, и он был готов еще и еще отправлять вражеские машины на дорогу, где они могут стать мишенью для советских летчиков-штурмовиков. Через каких-то полчаса он передаст в штаб генералу Шаблию о сосредоточении немецкой техники вблизи шоссе, на полевой дороге под лесом.

Вновь и вновь выходил Рубен на шоссе и, расставив ноги, властно приказывал:

– Прочь с дороги! Выкидыши вы, а не арийцы. Трусы!

Наконец он нашел время отстукать в штаб радиограмму:

«ЗСТ-5». Молния. Пересек шоссе Пирятин – Киев. Немцы отступают к Днепру. В квадрате 45-80 наводится переправа, а в квадрате 45-76 скопление автомашин, тягачей, бронетранспортеров – около 500. Немедленно пришлите авиацию. Артур».

В ответ ему передали, что в этот квадрат выйдет наш танковый десант.

До самых сумерек майор фельджандармерии в сопровождении лейтенанта и солдата, которые стояли в стороне, но всегда были наготове, «регулировал» движение, проверяя документы и направляя автоколонны, идущие с востока, на дорогу между полем и молодым лесом. Машины и мотоциклы, направляющиеся на восток, Артур не трогал.

Когда же стемнело, к Рубену подошел Живица:

– А может, хватит? Там машин, наверно, уже в три ряда. А если танки не придут?

– Мы поставим мины вон там, – Рубен показал рукой. – Но это не выход. Нужно обязательно разгромить их колонны. Обещали ведь прислать танки. Еще напомню… – Артур вздохнул: – Если бы ты знал, как хочется, чтобы пришли танки! Это так важно для меня, так важно.

Уже ночью «опель-адмирал» добрался до перекрестка дорог, над которым поднималось четыре тополя. Машина остановилась под деревьями.

Ночь проходила в напряженном ожидании. Мысли каждого были там, на востоке, где над линией фронта пылало зарево, откуда должен прийти танковый десант.

Артур сидел у машины. Он страшно устал, но так и не смог заснуть всю ночь. Больше всего его беспокоила мысль, где же сейчас их отряд. Удалось ли бойцам Оленева, Колотухи и Стоколоса пересечь две шоссейные дороги и железнодорожную линию?.. Максим и Андрей не успели даже передохнуть с дороги после прибытия с правого берега Днепра, как генерал Шаблий срочной радиограммой снова послал их в дальний к опасный путь. Этот рейд пятой заставы означал, что войска Красной Армии выйдут к Днепру, также и к югу от Киева и партизаны должна помочь армейским частям форсировать реку. О том, что там действовали партизанские отряды, Оленев и Живица знали, даже встречались с ними, когда «заметали» от карателей свои следы. Но радиограмма Шаблия свидетельствовала о том, что между штабом и этими отрядами нет четкой, оперативной радиосвязи, как того требует обстановка на фронте.

Артуру почему-то припомнился Роман Шевченко. Дед был первым человеком на левом берегу, с которым встретился он, бежав из плена. Крепкий, высокий, в полотняных штанах и рубахе – в такой одежде ходили люди на Украине, наверно, сто и двести лет назад. В представлении Артура Рубена дед Шевченко словно всплыл из глубины столетий, стал воплощением духа народа, который испокон веков жил на этой великой славянской реке.

Теперь вот дед Роман будет за лоцмана у будущего десанта на правый берег, он знает, где спрятан паром, где лодки, знает людей, которые сядут вместе с красноармейцами как гребцы, проводники. И это очень почетное задание – помочь армейским подразделениям форсировать Днепр и закрепиться на правом берегу, чтобы стал этот клочок земли плацдармом для фронта, который поведет наступление на Киев.

Тихо шумел ветерок в верхушках тополей. Рубен прислушивался. «Наверно, так шумят сейчас камыши, в которых запряталось озерцо деда Романа». Перед глазами Артура стояла труба от сожженной хаты. Вроде и сейчас пахло пожарищем.

– Может, ты б перекусил, Артур, – обратился к нему Терентий. – Вот полбанки консервов. Подкрепись. Хочешь ихнего кюммеля?

– Нет. Если выпью, мне обязательно захочется плакать. Таким я стал… как это по-русски?.. Ну, слезы близко. Все перенесенное в плену припоминается, начинает болеть и тело и душа, друг Терентий, – искренне признался Артур.

– Странно. Ты одним своим взглядом скручиваешь немецких майоров и гауптманов в бараний рог. И откуда ты знаешь, что там ихний Гитлер говорил? Слова эти срезают немцев, как пулеметная очередь. Ты так уверен в себе, а говоришь – плакать хочется.

– Уверен? Это от стремления отомстить немцам за все! – тяжело вздохнул Рубен.

Он вдруг поднялся. В предутренней тишине ему послышался далекий гул, который нарастал, усиливался. Андрей в восторге схватил Терентия за руку – она у него дрожала.

– А может, это немецкие? – почти шепотом спросил Живица.

– Да ты что!.. Порядок! Танки выходят в заданный квадрат! – хлопнул его по плечу Рубен.

– Все-таки тыл немецкий, – с опаской сказал Живица.

Терентий боялся танков. Перед его глазами встала пыльная дорога на высоком берегу Днестра, немецкие мотоциклисты, мчавшиеся к переправе, немецкий танк и он сам, Терентий Живица. Идет он, хромая раненой ногой, опираясь на карабин вместо палки. Идет к вражескому танку, словно пиявками облепленному вражескими автоматчиками. Идет будто бы сдаваться в плен…

– Ты дрожишь? – шепотом спросил Артур, пожимая Терентию руку.

– Я боюсь танков.

– Это же наши! – крикнул Рубен. – Смотри!..

Свыше двух десятков танков, силуэты которых резко очерчивались на фоне восходящего солнца, выползали будто из самого горизонта. У бывших пограничников захватило дух.

– Знаешь, Терентий, я… я просто счастлив! Увидеть советские танки в немецком тылу! Теперь дрожите, гады! – показал он кулак в сторону, где под молодым леском стояли немецкие автоколонны.

– Были бы такие танки в сорок первом. Черта лысого немцы дошли бы тогда хотя бы до Днепра! – проговорил Терентий и вдруг стал поспешно снимать куртку с погонами немецкого лейтенанта. – Еще пальнут по нас… – Он швырнул немецкую фуражку в машину.

Начал раздеваться и Артур. Водитель машины отдал ему свой пиджак. Хлопцы засмеялись, потому что рукава были Артуру едва ниже локтя.

– Теперь и танкисты не спутают тебя с немцем, – заметил Терентий. – Выскочил ты, Артур, будто из цирка.

– Молчи, Терентий! – Артур снял пиджак и бросил на сиденье автомобиля. – Лучше буду в гимнастерке.

Они пошли навстречу танкам. От машин шли двое в комбинезонах, танкошлемах, с планшетками на боку. Танкисты остановились и козырнули. Живица и Рубен только стали по стойке «смирно», так как были без фуражек. Оба не сводили глаз с высокого чернявого танкиста, который улыбнулся и очень знакомым голосом сказал:

– Ну и ну! Сразу видно, что с вами нету старшины Колотухи.

– Только что сняли фрицевскую одежонку. Боялись, чтобы свои не пальнули… А старшина Колотуха и Стоколос, наверно, уже переплывают Днепр… – Терентий вдруг улыбнулся. – На заставе вы говорили: «Меня посылали в кавалерию после танкового училища. Машин пока нет настоящих. Но я своего дождусь и сяду на Т-34!» И добились своего, пересели на танк!

– На КВ, – ответил Майборский, прижав плечо Живицы к своему. – А теперь о деле. – Он обратился к командирам танковых батальонов и рот, которые обступили его. – Девяносто километров мы прошли без особого шуму. Немцы ночью, наверно, подумали, что это передислоцируются их танки. Предупреждаю: не увлекаться стрельбой из пушек, берегите снаряды для вражеских танков, самоходок и противотанковых батарей – день только начинается.

Рубен и Живица доложили обстановку, показали по топографической карте дорогу, на которой по их воле было сосредоточено большое количество немецкой техники, грузовиков с солдатами, а также место, где немцы начали вчера наводить переправу через Днепр. Подполковник Майборский давал задания командирам двух танковых батальонов, отдельным ротам и мотострелкам.

– Есть идти к Днепру и громить все, что на колесах и на ногах, расстрелять понтонный мост, если он наведен! – повторил боевое задание командир первого танкового батальона.

– Третий атакует транспорт противника навально с фронта и с двух флангов! – негромко, но решительно сказал комбат третьего танкового.

– Рота мотострелков на броне идет с первым батальоном к переправе! – повторил задачу командир автоматчиков.

– А мы?.. – растерянно спросил Живица, не сводя глаз со своего бывшего политрука.

– Шоссе мы не можем бросить на произвол судьбы. Надо взять дорогу под контроль, пока у переправы и у леса будут работать танки, – сказал Рубен. – Нам с тобой, Терентий, надо снова на «опель».

– Правильно! – поддержал эту мысль Майборский. – Будете проверять документы у немцев под охраной танков в засаде. Нужно взять ценного «языка» в подарок штабу фронта.

– Идет! – улыбнулся Рубен.

– Значит, снова в немецкую шкуру одеваться? – недовольно пробурчал Живица. – А мне-то так хотелось на танке прокатиться!

– Прокатишься! – ответил Майборский и, подняв руку, скомандовал: – По машинам!

Тридцатьчетверки и КВ, поднимая тучи пыли, двинулись к молодому леску. Под тополями остались только танк комбрига и машины, которые пойдут на шоссе в засаду. Одна группа танков обогнула дорогу и налетела на расположение немецких машин со стороны села. Другой взвод КВ атаковал вражескую технику, сгрудившуюся у шоссе. Переворачивались, падали на бок бронетранспортеры, автомобили, под гусеницы танков попадали пушки, прицепленные к тягачам…

Конечно, офицеры и солдаты из автоколонн, которые остановились, как и велел им майор фельджандармерии, у лесочка, давно уже слышали гул машин, доносившийся с востока. Но на войне, да еще во время активных действий на фронте гул этот не стихает ни днем, ни ночью. Ревут моторы самолетов, гудят двигатели, и лязгают гусеницы «тигров», «пантер» и «фердинандов», которые передислоцируются преимущественно ночью. Кто мог подумать, что советские КВ и Т-34 примчатся к этому леску за восемьдесят километров от линии фронта?

Солдаты непонимающе смотрели друг на друга широко раскрытыми, обезумевшими от страха глазами. Весь стан врага охватил ужас. Немцы метались в поисках малейшего укрытия от пулеметного огня, гусениц, но ни на шоссе, ни под машинами, ни в леске – нигде не было никакого спасения. Некоторые водители бронетранспортеров и тягачей старались вывести машины в поле, пока не сомкнулись два бронированных вала, катившихся навстречу один другому через немецкие колонны. Но только они сворачивали с дороги, как машины начинали буксовать, натужно ревя моторами. Солдаты и офицеры вопили, ругались, плакали, закрывая руками лица, и падали на землю под градом пуль. Танки с надписями на башнях: «За Родину!», «Капитан Тулин» и «Пятая застава» – все сбивали и сбивали таранными ударами немецкие машины, волчками кружили на одном месте, как бы стараясь совсем вдавить в землю то пушку, то автомобиль…