Текст книги ""Мистер Рипли" + Отдельные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 207 (всего у книги 223 страниц)

43

Окружной прокурор Фил Хоуленд, сухопарый, безупречно одетый и настолько же весь из углов, насколько расплывчат был Джерард, терпеливо улыбнулся сквозь облако сигаретного дыма.

– Оставьте парнишку в покое. Признаю, поначалу ваше предположение показалось мне любопытным. Мы тоже прочесали весь круг знакомств. Ровным счетом ничего, Джерард. Нельзя же арестовать человека только за то, что он собой представляет.

Джерард скрестил ноги наоборот и обходительно улыбнулся. Настал его час. Он испытывал тем большее удовлетворение, что ему приходилось здесь сиживать и с такой же улыбкой вести беседы куда менее важные.

Хоуленд кончиками пальцев подтолкнул к краю стола отпечатанный на машинке листок.

– Вот двенадцать новых имен, если вам интересно. Знакомые покойного мистера Сэмюела, данные представили страховые компании.

Хоуленд произнес это спокойным скучающим голосом, и Джерард понял, что он напустил на себя выражение особой скуки, потому что у него, окружного прокурора находится в распоряжении несколько сотен сотрудников и ему ничего не стоит раскинуть – и куда шире – куда более тонкие сети.

– Можете порвать этот список, – сказал Джерард.

Хоуленд улыбнулся, чтобы скрыть удивление, однако не мог спрятать любопытство, зажегшееся в черных, широко посаженных глазах.

– Вероятно, вы нашли, кого искали. Разумеется, это Чарлз Бруно.

– Разумеется, – хихикнул Джерард. – Только за другое убийство.

– Всего за одно? Вы же всегда твердили, что он способен на четыре-пять.

– Я этого не твердил, – тихо возразил Джерард разглаживая на коленях сложенные втрое, как письма, листки бумаги.

– Кого он убил?

– Интересно? Не догадываетесь? – улыбнулся Джерард, зажав в зубах сигару. Он пододвинул стул и принялся раскладывать на сиденье бумаги. Сколько бы ни было бумаг, он никогда не пользовался письменным столом Хоуленда, а теперь Хоуленд и подавно не подумал ему предложить. Джерард знал, что Хоуленд недолюбливает его и в личном, и в профессиональном отношении. Хоуленд обвинял его в нежелании сотрудничать с полицией. Полиция, впрочем, и сама ни разу ему не помогла, напротив, мешала, но и при всем том за последние десять лет Джерард раскрыл впечатляющее количество дел, в которых полиция даже не вышла на след.

Хоуленд встал, явив Джерарду свои худые длинные ноги, лениво обошел стол и остановился перед Джерардом, опершись задом о столешницу.

– Но проливает ли все это свет на данное дело?

– С полицией какая беда? Она привыкла мыслить однолинейно, – заметил Джерард. – В этом же деле, как и во многих других, потребовалось мышление двулинейное. Без него это дело просто нельзя было бы раскрыть.

– Кого и когда? – спросил Хоуленд с усталым вздохом.

– Гай Хайнс – слышали о таком?

– Еще бы. Мы допросили его еще на прошлой неделе.

– Его жена. Одиннадцатого июня прошлого года в Меткафе, штат Техас. Удушение. Вспоминаете? Полиция так и не нашла убийцу.

– Чарлз Бруно? – нахмурился Хоуленд.

– Вы ведь не знали, что Чарлз Бруно и Гай Хайнс первого июня ехали на юг в одном поезде? За десять дней до убийства жены Хайнса. Итак, какие вы из этого делаете выводы?

– Вы хотите сказать, что они уже были знакомы до первого июня?

– Нет, я хочу сказать, что они случайно познакомились в поезде. Способны выстроить дальнейший ход событий? Я подбрасываю вам недостающее звено.

Окружной прокурор понимающе улыбнулся.

– Вы утверждаете, что Чарлз Бруно убил жену Гая Хайнса?

– Именно, – припечатал Джерард, поднимая взгляд от бумаг. – Вопрос: есть ли у меня доказательства? Вот они. Большего вам и не понадобится. – Он указал на длинный ряд бумажек, выложенных одна на другую, как карты в пасьянсе «Солитер». – Читайте снизу вверх.

Пока Хоуленд читал, Джерард налил себе воды из стоящего в углу бачка и раскурил новую сигару от старой. Самые последние показания – таксиста, который вез Чарлза в Меткафе, – поступили только этим утром. Он даже не успел выпить по этому поводу, но обязательно пропустит три, если не четыре стопочки, как только уйдет от Хоуленда, в вагоне-ресторане скорого поезда до Айовы.

Бумаги представляли собой заверенные свидетельские показания – коридорных гостиницы «Ла Фонда»; некоего Эдварда Уилсона, который видел, как Чарлз выехал с вокзала Санта-Фе в восточном направлении в день убийства Мириам Хайнс; меткафского таксиста, который отвозил Чарлза в луна-парк «Царство веселья» на озере Меткаф; бармена из придорожного ресторанчика, где Чарлз пытался разжиться крепким спиртным; а также счета за междугородные звонки в Меткаф.

– Но вам, конечно, все это уже известно, – заметил Джерард.

– Большей частью, – невозмутимо ответил Хоуленд, продолжая читать.

– Вы знали и о его вылазке в Меткаф в тот самый день, не так ли? – осведомился Джерард, но в очень уж он был хорошем настроении, чтобы подпускать шпильки. – Найти таксиста было ох как нелегко. Пришлось идти за ним до самого Сиэтла, но, когда мы его раскопали, он вспомнил все сам, без подсказки. Такого молодого человека, как Чарлз Бруно, нескоро забудешь.

– Значит, вы утверждаете, что Чарлз Бруно настолько любит убийства, – иронически заметил Хоуленд, – что убил жену человека, с которым за неделю до этого познакомился в поезде? Женщину, которую ни разу в жизни не видел? Или все-таки видел?

Джерард снова хихикнул;

– Конечно, нет. У моего Чарлза был план. – Джерард не обратил внимания на вырвавшееся у него «моего» и продолжал: – Неужели не догадываетесь? Это же ясно как божий день. И это только полдела.

– Да сядьте же, Джерард, а то еще инфаркт заработаете.

– Нет, вижу – не понимаете. А все потому, что не знали и не знаете натуры Чарлза. Вас не интересовало, что большую часть своего времени он сидит и разрабатывает самые разные идеальные преступления.

– Ну, ладно, ладно, что дальше по вашей версии?

– Что Гай Хайнс убил Сэмюела Бруно.

– Ой, – простонал Хоуленд и ухмыльнулся Джерарду – впервые за много лет после того случая, когда Джерард допустил ошибку в одном деле. Джерард улыбнулся в ответ и произнес с подчеркнутым чистосердечием, попыхивая сигарой:

– Я еще не собрал все материалы по Гаю Хайнсу, не хочу пороть горячку и только поэтому и пришел – просить вас тоже не пороть горячку. Откуда мне знать, может быть, у вас против него столько улик, что вы заметете его не сегодня завтра?

Хоуленд разгладил свои черные усы.

– Все, что я услышал от вас, подтверждает мое мнение, что вам следовало уйти в отставку лет пятнадцать назад.

– Ну, за последние пятнадцать лет я все-таки раскрыл несколько дел.

– Такой человек, как Гай Хайнс? – снова рассмеялся Хоуленд.

– Против такого типа, как Чарлз? Заметьте, однако, я вовсе не говорю, что Гай Хайнс добровольно пошел на это. Его заставили в обмен на оказанную услугу по устранению жены, о чем, кстати, Чарлза никто не просил. Чарлз ненавидит женщин, – бросил Джерард походя. – Таков был план Чарлза. Обмен. Понимаете? Никаких «ключей». Никаких мотивов. Я его так и слышу! Но даже Чарлз не лишен человеческого. Очень уж его заинтриговал Гай Хайнс, чтобы после этого оставить его в покое. А Гай Хайнс был слишком напуган, чтобы как-то этому воспрепятствовать. Да, – Джерард так энергично кивнул, что клацнули зубы, – Хайнса принудили. А как это было ужасно, никто, скорее всего, никогда не узнает.

Искренняя убежденность Джерарда мигом согнала усмешку с лица Хоуленда. Версия представлялась маловероятной, однако и полностью ее исключить было нельзя.

– Хм.

– Если он сам не расскажет, – добавил Джерард.

– А как, интересно, вы предлагали заставить его рассказать?

– Ну, он еще может явиться с повинной. Для него это непосильная тяжесть. Но если не явится – предъявите ему факты, которые в настоящее время собирают мои ребята. И вот еще, Хоуленд, – подчеркнул Джерард тыча пальцем в лежащие на стуле бумаги, – когда вы с вашими… с вашей армией бугаев кинетесь проверять эти показания, не трогайте мать Гая Хайнса. Я не хочу его настораживать.

– Ага. С мистером Хайнсом мы играем в кошки-мышки, – ухмыльнулся Хоуленд. Он отвернулся, чтобы позвонить по какому-то постороннему поводу, и Джерард ждал конца разговора, негодуя про себя, что пришлось передать всю информацию Хоуленду, что представление «Чарлз – Гай Хайнс» закончится без него.

– Итак, – произнес Хоуленд с глубоким вздохом, – чего вы от меня хотите? Чтобы я поработал с вашим маленьким мальчиком на основе всего этого? Думаете, он сломается и выложит свой блестящий план с Гаем Хайнсом, архитектором?

– Нет, я не хочу, чтобы с ним «поработали». Я все люблю делать чисто. Мне нужно еще несколько дней, возможно, недель – закончить с материалами на Хайнса, а затем я устрою им очную ставку. Я передам вам материалы на Чарлза, потому что с этой минуты сам выбываю из игры, и пусть они знают об этом. Я уезжаю отдохнуть в Айову, я и в самом деле туда уезжаю и сообщу об этом Чарлзу, – и Джерард улыбнулся широкой ослепительной улыбкой.

– Нелегко будет попридержать ребят, – с сожалением изрек Хоуленд, – особенно на то время, что вы провозитесь, собирая улики против Хайнса.

– Между прочим, – Джерард погрозил Хоуленду рукой, в которой держал шляпу, – вам не удастся расколоть Чарлза всеми этими бумажками. А вот мне хватит того, что я имею в эту минуту, чтобы расколоть Гая Хайнса.

– Уж не хотите ли вы сказать, что нам не под силу расколоть Гая Хайнса?

Джерард поглядел на него с подчеркнутым презрением:

– Но вам неинтересно его раскалывать, верно? В ваших глазах он не виновен.

– Езжайте себе отдыхать, Джерард!

Джерард методично собрал бумаги и принялся запихивать их в карман.

– Мне казалось, вы собирались их оставить.

– Ну, если вы считаете, что они вам пригодятся.

Джерард учтиво вручил бумаги и пошел к двери.

– Может быть, скажете, что у вас есть такого, чтобы расколоть Гая Хайнса?

Джерард пренебрежительно хмыкнул.

– Человека замучила совесть, – ответил он и вышел.

44

– Знаете, Анна, – произнес Бруно, и на глаза у него навернулись слезы, так что пришлось опустить глаза вниз, на длинную каминную плиту под ногами, – сегодня вечером я бы хотел быть только у вас и больше нигде в целом свете.

– Спасибо на добром слове, – улыбнулась Анна, поставив на столик на козлах блюдо с маленькими бутербродами – плавленый сыр и анчоусы. – Угощайтесь, пока не остыли.

Бруно взял бутерброд, хотя понимал, что не сможет его проглотить. Столик, сервированный на двоих, под серой льняной скатертью и с двумя большими серыми тарелками, радовал глаз. Джерард уехал отдыхать. Они с Гаем одолели его, и теперь не нужно было следить за каждым словом. Он даже рискнул бы попытаться поцеловать Анну, не принадлежи она Гаю. Бруно распрямился и поправил манжеты. Он очень гордился, что ведет себя с Анной как образцовый джентльмен.

– Итак, Гай считает, что ему там понравится? – спросил Бруно.

Гай находился в Канаде, где приступил к работе над проектом большой плотины в Альберте.

– Я рад, что всем этим глупым расспросам пришел конец, так что ему не придется думать об этом за работой. Можете представить, каково у меня на душе. Надо бы это отпраздновать.

Он рассмеялся, главным образом от того, что явно преуменьшил свои чувства.

Анна бросила взгляд на высокого неугомонного гостя – тот стоял у каминной полки – и подумала, не подпадает ли Гай, при всей его нелюбви к Бруно, под странное обаяние последнего, как подпадает она. Она, правда, по-прежнему не могла решить, оказался ли Чарлз Бруно способен устроить убийство родного отца, и, чтобы прийти к какому-то выводу, провела с ним целый день. На одни вопросы он вместо ответа отшучивался, на другие отвечал серьезно и обстоятельно. Мириам он ненавидел до такой степени, словно был с нею лично знаком. Анну несколько удивило, что Гай рассказал ему так много о Мириам.

– Почему вы скрывали, что познакомились с Гаем в поезде? – спросила Анна.

– Я не скрывал. Просто я с самого начала сделал ошибку – ляпнул в шутку, что мы познакомились в училище. А потом возникли все эти вопросы, и Джерард начал раздувать из мухи слона. Если по-честному, это и вправду выглядело не лучшим образом – Мириам, как вы знаете, убили всего через несколько дней. По-моему, Гай оказал большую любезность, не пожелав притягивать к следствию о гибели Мириам человека, оказавшегося его случайным попутчиком. – Бруно рассмеялся коротким лающим смехом и рухнул в кресло. – Хотя в подозрительные типы я никоим образом не гожусь.

– Но это не имело отношения к расспросам об убийстве вашего отца.

– Разумеется, не имело. Но Джерард плевать хотел на логику. Ему бы изобретателем быть!

Анна нахмурилась. Она не могла поверить, что Гай поддержал версию Чарлза просто потому, что правда выглядела подозрительно, или даже по той причине, что в поезде Чарлз поведал ему о своей ненависти к отцу. Нужно будет еще разок спросить Гая. Его о многом придется спросить. Например, о враждебности Чарлза по отношению к Мириам, хотя тот ее и в глаза не видел. Анна вышла на кухню.

Бруно со стаканом в руке подошел к окну на улицу; он увидел, как в черном небе самолет сменил красные огни на зеленые. Похоже на утреннюю зарядку, подумал он, кончиками пальцев коснуться плеч, снова выпрямить руки. Жаль, что в этом самолете нет Гая, что он еще не возвращается домой. Он бросил взгляд на темно-розовый, с продолговатыми золотыми цифрами циферблат своих новых часов и снова подумал, еще не успев разглядеть время, что Гаю такие часы, вероятно, понравятся из-за современного вида. Через три часа исполняется ровно сутки, как он с Анной. Накануне он к ней заехал, просто так, без звонка, допоздна засиделся, и Анна предложила ему заночевать. Он спал в комнате для гостей, где они устроили его в ночь после новоселья, и перед сном Анна принесла ему горячего бульона. Анна была с ним жутко мила, он в нее просто влюбился! Он повернулся на каблуках – она как раз появилась из кухни с тарелками.

– А знаете, Гай к вам очень привязан, – заметила она за обедом.

Бруно посмотрел на нее, успев забыть, о чем, собственно, шла речь.

– Я для него готов на все! Я чувствую, что связан с ним прямо-таки братскими узами. Может быть, потому, что у него все в жизни пошло по-другому, после того как мы познакомились в поезде.

Хотя он настроил себя на веселый, даже смешливый лад, значительность его глубокого чувства к Гаю все же возобладала. Он провел пальцем по подставке с курительными трубками Гая, стоящей рядом на приставном столике. У него колотилось сердце. Фаршированный картофель был восхитительным, но он не рискнул съесть больше ни ложки. Ни выпить красного вина. У него возникло желание провести здесь еще одну ночь Может, получится, если сказаться занемогшим? С другой стороны, их новый дом был к нему ближе, чем казалось Анне. В субботу он устраивал грандиозный прием.

– Вы уверены, что Гай возвратится к субботе? – спросил он.

– Обещал, – ответила Анна, сосредоточенно поглощая зеленый салат. – Правда, не знаю, захочет ли он пойти на прием. Когда он в работе, то обычно не любит отвлекаться, разве что сходит разок под парусом.

– Мне бы хотелось поплавать под парусом, если не помешаю.

– Присоединяйтесь.

Сказав это, она вспомнила, что Чарлз уже плавал на «Индии», когда навязал свою компанию Гаю и помял планшир. У нее вдруг возникло чувство, словно ее обвели, обманули, словно что-то специально не давало ей вспомнить до этой самой минуты. Она поймала себя на мысли о том, что Чарлз, вероятно, способен на все, на самое ужасное дело, а после еще и всех одурачит этим своим обворожительным простодушием, этой своей робкой улыбкой. Всех, кроме Джерарда. Да, он мог устроить убийство отца. Джерард не стал бы развивать эту версию, если б она начисто исключалась. Возможно, что за одним с ней столом сидит убийца. Ее пробрала легкая дрожь, она встала – чуть-чуть резче, чем требовалось, как будто спасалась бегством, – и собрала тарелки. А с каким зловещим, безжалостным видом распространялся он о своем отвращении к Мириам. Убить ее было бы для него наслаждением, решила Анна. Хрупкое подозрение – уж не убил ли он Мириам и в самом деле? – промелькнуло в ее сознании, промелькнуло и исчезло, как унесенный ветром мертвый лист.

– Значит, вы отправились в Санта-Фе познакомились с Гаем? – чуть ли не заикаясь, спросила она из кухни.

– Угу, – ответил Бруно, снова утонув в огромном зеленом кресле.

Анна выронила кофейную ложечку, и та загремела по кафелю. Вот странно, подумала она, что говорить Чарли или о чем его спрашивать, похоже, не имеет значения. Его ничто не выведет из себя. Казалось бы, это должно облегчать разговор, а у нее наоборот – именно эта его способность смущает и отпугивает.

– Вам доводилось бывать в Меткафе? – услышала она вопрос, заданный ее собственным голосом.

– Нет, – ответил Бруно. – Нет, хотя и хотелось побывать. А вам?

Бруно прихлебывал кофе, стоя у каминной полки. Анна сидела на диване, закинув голову на спинку, так что изгиб ее шеи над крохотным гофрированным воротничком платья казался совсем невесомым. Для меня Анна как свет, вспомнились Бруно слова, как-то сказанные Гаем. Если б ему удалось задушить в придачу и Анну, вот тогда бы они с Гаем и вправду были вместе. Бруно одернул себя, рассмеялся и переступил с ноги на ногу.

– Вам смешно?

– Так, пришло на ум, – улыбнулся он. – Вспомнил любимые рассуждения Гая о том, что все двойственно. Понимаете? Положительное и отрицательное, бок о бок. У любого решения есть свои «за» и «против». – Он вдруг заметил, что тяжело дышит.

– Вы хотите сказать, во всем есть две стороны?

– Нет, нет, это слишком просто! (До чего тупы бывают порой женщины! – подумал он.) Люди, чувства, все-все! Двоится! В каждом человеке кроются две личности. И еще – где-то на свете обязательно существует твоя полная противоположность, и она поджидает в засаде.

Он с трепетным возбуждением пересказывал слова Гая, хотя, вспоминал он, тогда ему было неприятно их слышать, потому что Гай говорил и о том, что эти двое – смертельные враги, разумея себя и его.

Анна медленно выпрямилась, оторвав голову от спинки дивана. Очень, очень похоже на Гая, однако от него она никогда такого не слышала. Анна подумала об анонимке, которую получила прошлой весной. Должно быть, ее послал Чарлз. И Чарлза имел в виду Гай, когда говорил о засаде. Никто не вызывал у Гая такой резкой реакции, как Чарлз. Конечно же именно в Чарлзе ненависть и обожание постоянно меняются местами.

– И не то чтобы все было добром и злом, но так оно лучше всего проявляется в действии, – оживленно продолжал Бруно. – Кстати, не забыть бы рассказать Гаю, как я дал попрошайке тысячу долларов. Я всегда говорил – вот будут у меня свои деньги, отвалю нищему сразу тысячу. Что ж, отвалил – и вы думаете, он сказал мне «спасибо»? Я целых двадцать минут втолковывал ему, что деньги не фальшивые. Пришлось пойти с ним в банк и разменять сотенную! Тогда он повел себя так, словно у меня не все дома! – Бруно опустил глаза и покачал головой. Он-то рассчитывал, что будет потом о чем вспомнить, но вместо этого, когда в другой раз проходил мимо этого сукина сына, стоявшего с протянутой рукой все на том же углу, тот поглядел на него с самой настоящей обидой – где, мол, еще одна тысяча?! – Да, о чем бишь я…

– О добре и зле, – подсказала Анна. Он вызывал у нее отвращение. Теперь она прекрасно понимала чувства Гая, но еще не могла взять в толк, почему Гай его терпит.

– Ага. Значит, и то и другое проявляется в действиях. Взять, к примеру, убийц. Суды определяют им наказание, только лучше они от этого не становятся, говорит Гай. Каждый человек – сам себе и суд и наказание. Вообще для Гая каждый человек вбирает в себя почти все на свете, – рассмеялся Бруно.

Он так напился, что уже с трудом различал ее лицо, но ему хотелось выложить ей все, о чем они когда-либо с Гаем беседовали, все, кроме самой последней маленькой тайны, о которой нельзя рассказать.

– Бессовестные себя не казнят, не так ли? – спросила Анна.

Бруно поднял глаза к потолку.

– Верно. Одни слишком тупы, чтобы иметь совесть, другие слишком злы. Тупых обычно ловят. Но возьмите убийц жены Гая и моего отца. – Бруно попытался принять серьезный вид. – Оба они должны быть людьми довольно незаурядными, вам не кажется?

– Значит, у них есть совесть и будет жаль, если их поймают?

– Я не это хочу сказать. Конечно нет! Но не думайте, будто они не мучаются, хотя бы немного. На свой лад! – Он снова рассмеялся, потому что и вправду так надрался, что уже не соображал, куда его заносит. – Это не просто маньяки, как говорили про убийцу жены Гая. Лишнее вам свидетельство, что полиция плохо разбирается в настоящей криминологии. Такое убийство нужно было разработать. – Тут до него дошло, что этого-то убийства он никак не разрабатывал, но зато разработал убийство отца, что вполне подтверждает сказанное. – Да что это с вами?

– Ничего, – ответила Анна, трогая лоб ледяными пальцами.

Бруно смешал для нее хайбол, открыв бар, который Гай вмонтировал в боковую стену камина. Точно такой же бар Бруно хотелось иметь в собственном доме.

– Откуда у Гая в марте прошлого года появились на лице царапины?

– Какие царапины? – повернулся к ней Бруно. Гай говорил, что ей про царапины неизвестно.

– Не просто царапины – порезы. И синяк на голове.

– Я ничего такого не замечал.

– Он подрался с вами, правда?

Чарлз уставился на нее со странным розоватым блеском в глазах. К ней пришла уверенность. Она чувствовала, что Чарлз вот-вот набросится на нее, хотя стоит в другом конце комнаты, и ударит, но продолжала смотреть ему прямо в глаза. Если рассказать Джерарду, подумала она, то эта драка станет доказательством, что Чарлз знал об убийстве заранее. Тут, однако, улыбка Чарлза нерешительно вернулась на место.

– Нет, – рассмеялся он, усаживаясь. – А сам он что говорит, откуда царапины? Я-то в марте с ним вообще не встречался. Меня тогда не было в городе.

Он поднялся. У него внезапно повело в животе. Ее вопросы не имели к этому отношения, живот заболел сам по себе. А если его сейчас прихватит, как в тот раз? Или завтра с утра? Нельзя вырубаться, нельзя допускать чтобы Анна утром увидала то самое!

– Мне, пожалуй, пора собираться, – пробормотал он.

– Что случилось? Вам нехорошо? Вы побледнели.

Она ему не сочувствовала, это было понятно по тону. А кто из женщин хоть раз ему посочувствовал, кроме мамы?

– Огромное вам спасибо, Анна, за… за весь день.

Она подала ему пальто, он вывалился из дверей и, стиснув зубы, поплелся к машине, которую оставил далеко – у обочины на шоссе.

Когда через несколько часов приехал Гай, дом стоял погруженный во тьму. Он провел досмотр гостиной, обнаружил на плите перед камином раздавленный каблуком сигаретный окурок, на приставном столике – криво повернутую подставку для трубок, вмятину на маленькой диванной подушке. Короче, беспорядок особого рода, который не могли учинить ни Анна и Тедди, ни Крик, ни Хелен Хейберн. Этого он и боялся.

Он бегом поднялся в комнату для гостей. Бруно там не было, однако на ночном столике валялась свернутая в ободранный рулон газета, а рядом – по-домашнему выложенные десятицентовик и две монетки по центу. В окно – как тогда – слабо просачивался рассвет. Он повернулся к окну спиной, и перехваченное дыханье вырвалось подобно всхлипу. Ну с какой стати Анна так с ним поступила? Именно теперь, когда это особенно трудно вынести, когда одна половина его существа пребывает в Канаде, а другая – здесь, в тугой хватке у Бруно, у Бруно, от которого отстала полиция. Полиция и ему дала маленькую передышку! Но он уже за пределами. Сил терпеть остается совсем немного.

Он пошел в спальню, встал на колени у постели, разбудил Анну поцелуями – испуганными и лихорадочными, – почувствовал, как она заключила его в объятия. Он зарылся лицом в мягкий комок простыни у нее на груди. Казалось, вокруг него, вокруг их двоих ревет и неистовствует буря, и Анна – единственное сосредоточение покоя в самом ее центре, а ритм ее дыхания – единственный признак нормального пульса в нормальном мире. Он разделся с закрытыми глазами.

– Я по тебе скучала, – были первые слова Анны.

Гай стоял у изножия постели, засунув кулаки в карманы халата. Напряжение все еще не отпустило его, а буря, казалось, целиком переместилась в его грудную клетку.

– Вырвался на три дня. Так ты по мне скучала?

Анна отодвинулась.

– Почему ты на меня так глядишь? Я только раз его видела, Гай.

– Зачем ты вообще его видела?

– Потому что… – Щеки у нее покрылись таким же румянцем, как пятно на плече, где Гай поцарапал кожу своей щетиной. До этого он ни разу не говорил с ней таким тоном. А то, что она собиралась дать разумный ответ, казалось, придает его гневу лишь новые основания, – потому что он просто зашел.

– Он все время «просто заходит». Все время звонит.

– Но в чем дело?

– Он тут спал! – взорвался Гай и сразу понял – по тому, как она слегка приподняла голову и взмахнула ресницами, – что Анне стало противно.

– Да. Прошлой ночью, – ответила она спокойно, но с вызовом. – Он заглянул в поздний час, и я предложила ему переночевать.

В Канаде ему приходила мысль, что Бруно способен приударить за Анной просто потому, что это его жена. Анна же, в свою очередь, может поощрить его ухаживания просто потому, что ей хочется знать то, чего он, Гай, ей не сказал. Бруно, конечно, не позволит себе далеко зайти, но сама мысль о том, как он касается ее руки, а она ему позволяет – и почему позволяет, – была для него хуже пытки.

– Он был здесь вчера вечером?

– Почему это тебя тревожит?

– Потому, что он опасен. Он наполовину псих.

– А я думаю, он тревожит тебя не по этой причине, – сказала Анна все также неторопливо и ровно. – Не знаю, Гай, с какой стати ты его защищаешь. Не знаю, почему ты не хочешь признать, что это он послал мне тогда письмо и из-за него в марте ты сам едва не сошел с ума.

Гай окаменел: вина делала его беззащитным. Защита Бруно, подумал он, вечно защита Бруно! Он был уверен, что Бруно не признался Анне в авторстве письма. Анна, как и Джерард, всего лишь составляла мозаику из известных ей фактов. Джерард бросил это занятие, Анна же никогда не бросит. Она работает с нематериальными фрагментами, но как раз они-то и слагаются в законченную картину. Но пока что картина еще не сложилась. Потребуется время, еще чуть-чуть времени, чтобы он еще чуть-чуть помучился! Устало, словно свинцом налитой, он повернулся к окну; в нем не осталось жизни даже на то, чтобы закрыть лицо или опустить голову. Его тянуло расспрашивать Анну о ее вчерашнем разговоре с Бруно. Каким-то непостижимым образом он безошибочно знал, о чем говорил каждый из них и что нового узнала Анна. Он вдруг понял, что агонии отсрочки положено длиться строго отмеренное время. Просто она затягивается сверх всяких разумных ожиданий, как порой затягивается существование безнадежно больного, только и всего.

– Расскажи мне, Гай, – тихо произнесла Анна голосом отнюдь не просительным, а прозвучавшим для него звоном колокола, отметившего конец определенного промежутка времени. – Расскажи, ладно?

– Я тебе расскажу, – пообещал он, не отводя глаз от окна, но, услышав свой голос, сказавший эти слова, он в них поверил и преисполнился такой легкости, что Анна конечно же не могла ее не почувствовать в повернутой к ней половинке его лица, во всем его существе, и его первой мыслью было – разделить это с ней, хотя какой-то миг он медлил оторвать взгляд от солнечного луча на подоконнике. Легкость, подумалось ему, легкость луча, изгоняющего тьму, и легкость души, изгоняющей тяжесть, легкость-невесомость. Он ей расскажет.

– Иди сюда, Гай. – Она встретила его объятием, он присел рядом, скользнул руками ей за спину, крепко прижал к себе.

– У нас будет ребеночек, – сказала она. – Давай будет счастливыми. Ты будешь счастливым, Гай?

Он поглядел на нее, и ему вдруг захотелось смеяться – от счастья, от неожиданности, от ее робкой застенчивости.

– Ребеночек! – прошептал он.

– Чем мы займемся, пока ты здесь?

– Когда, Анна?

– Не так уж и долго. Я думаю, в мае. Чем займемся завтра?

– Выйдем в море на боте – и точка. Если, понятно, не будет штормить. – И глупая заговорщическая нотка в его голосе теперь вызвала у него смех.

– Ох, Гай!

– Слезы?

– Как хорошо слышать твой смех!