Текст книги ""Мистер Рипли" + Отдельные детективы и триллеры. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)"

Автор книги: Патриция Хайсмит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 162 (всего у книги 223 страниц)

Анне Гай соврал, что подрался с каким-то бродягой. На самом деле его повреждения ограничились подбитым глазом, но пришлось немного сгустить краски, чтобы иметь повод отменить поездку в Олтон и остаться в доме Анны. Он сказал, что получил удар в живот и нехорошо себя чувствует. Родители Анны перепугались и настояли, чтобы полиция на несколько дней обеспечила дом охраной.

Для Гая полицейской охраны было недостаточно. Он решил, что должен находиться здесь сам, на случай если Бруно еще что-нибудь затеет. Анна стала уговаривать его побыть у них немного, пока ему не станет лучше. Гай согласился.

Два дня у Фолкнеров прошли в ощущении жгучего стыда. Ему было стыдно, что пришлось остаться, стыдно, что с утра в понедельник он пошел в комнату Анны и проглядел почту, которую горничная всегда клала на стол. Письма от Бруно не было. Анна уезжала на работу рано, до того, как приходил почтальон. Гай быстро перебрал четыре или пять доставленных в этот день писем и выскользнул из комнаты, как вор, боясь попасться на глаза прислуге. Хотя он нередко заходил в комнату Анны в ее отсутствие. Например, иногда сбегал сюда передохнуть, когда в доме было много гостей. И Анне это очень нравилось. На пороге он прислонился затылком к дверному косяку, вбирая в себя картину привычного беспорядка. Незаправленная постель, торчат с книжных полок корешки больших художественных альбомов, к зеленой пробковой доске на стене приколоты эскизы, а на столе забыт стакан, в котором она смывала синюю краску с кисти. На спинке стула висит желто-коричневый шелковый платок – видимо, она собиралась надеть его, но передумала. Аромат гардении в воздухе – Анна всегда наносила каплю духов на шею перед выходом. Он так мечтал жить с ней одной жизнью…

Во вторник утром письма от Бруно все еще не было, и Гай уехал в Манхэттен. Накопилась куча работы, тысяча мелочей требовала его внимания. Контракт на офисное здание с компанией «Шоу Риэлти» никак не утверждали. В его жизни сейчас было больше хаоса и неразберихи, чем сразу после смерти Мириам. От Бруно за всю неделю пришло одно письмо, в понедельник, когда Гай находился у Фолкнеров. Бруно коротко сообщал, что его мать три недели болела пневмонией, но теперь, слава богу, поправляется, так что скоро он сможет уехать из дома.

В четверг вечером, когда Гай вернулся с собрания в клубе архитекторов, хозяйка дома миссис Маккосленд доложила, что ему звонили три раза. В тот же миг телефон снова затренькал. Бруно, злой и пьяный, спросил, готов ли Гай поговорить по делу.

– Нет? Ну, я так и думал. Анне я уже написал. – И он повесил трубку.

Поднявшись к себе, Гай тоже выпил. Он сомневался, что Бруно выполнил свою угрозу и вообще ее выполнит. Около часа он провел, пытаясь читать, позвонил Анне и наконец, не находя себе места, пошел в кино.

Во второй половине дня в субботу они с Анной решили встретиться на выставке собак в Хэмпстеде. Гай ехал туда с мыслью, что если Бруно отправил письмо, Анна его уже получила. Но она так беззаботно замахала ему из автомобиля, что стало ясно: никакого письма не было. Гай спросил, как ей понравилась вечеринка – накануне ее кузен Тедди праздновал день рождения.

– Очень понравилась! Никто уходить не хотел. Мы так засиделись, что поздно стало ехать домой. Я сюда прямо от Тедди, даже не переоделась.

И она, не сбавляя скорости, проскочила узкие ворота и выехала на дорогу.

Гай стиснул зубы. Значит, письмо дожидается ее на столе. Теперь он был в этом уверен и почувствовал себя совершенно беспомощным. Неотвратимость беды лишила его дара речи.

Бродя между рядами собак, он отчаянно придумывал тему для разговора.

– Из «Шоу Риэлти» с тобой больше не связывались? – спросила Анна.

– Нет.

Гай смотрел на перепуганную таксу и пытался вникнуть в щебетание Анны о том, какая такса была у кого-то из ее родственников.

Пока Анна ничего не знает, однако узнает очень скоро. Пусть даже не сегодня, но скоро, это лишь вопрос времени, возможно, нескольких дней. А что узнает? Гай много раз задавал себе этот вопрос – то ли успокаивая, то ли намеренно терзая себя, – и ответ был всегда один. Прошлым летом в поезде он встретил человека, который впоследствии убил Мириам с его, Гая, молчаливого согласия. Именно так Бруно все и представит, добавив немного деталей, чтобы история звучала убедительней. В суде их с Бруно беседа, совсем чуть-чуть приукрашенная, вполне сойдет за преступный сговор. Гай вдруг с необыкновенной ясностью вспомнил часы, проведенные в купе Бруно, в этом маленьком аду. То, что он там нес, было продиктовано ненавистью, той самой жалкой ненавистью, которая заставила его нелицеприятно высказаться о Мириам в парке Чапультепек в прошлом июне. Анна тогда очень рассердилась – не столько на его слова, сколько на злобу, которую он носил в себе. Ненависть тоже грех. Христос предостерегал от ненависти так же, как от прелюбодеяния и убийства. Именно в ненависти корень всего зла. Если бы Гая судил христианский суд, разве не признали бы его хотя бы частично виновным в смерти Мириам? И разве не согласилась бы с этим Анна?

– Анна… – начал Гай.

Он подумал, что ее надо подготовить. И ему нужно было знать ее ответ.

– Анна, если бы меня обвинили в причастности к смерти Мириам, что бы ты… Ты бы…

Она замерла и посмотрела на Гая. Он почувствовал, что мир вокруг них прекратил движение.

– В причастности? В каком смысле?

Гая толкнули – они с Анной остановились посреди прохода.

– Ну, просто если бы обвинили.

Она явно не знала, как реагировать.

– Если бы меня обвинили. Я просто хочу знать. Ну вот обвинили безо всяких причин. Это ведь ничего не изменило бы?

Он хотел спросить: «Ты бы все равно вышла за меня?» Но вопрос был таким жалким, таким униженным, что Гай не мог его произнести.

– Зачем ты говоришь такие вещи?

– Я хочу знать.

Она увела его в сторону, чтобы не мешаться на дороге.

– Гай, тебя что, кто-то обвиняет?

– Нет! – воскликнул Гай в досаде и смущении. – Это предположение! Если бы кто-то меня обвинил и…

В ее взгляде промелькнуло разочарование, удивление, недоверие – она смотрела на него так всякий раз, когда Гаем двигал гнев или неприязнь.

– Ты считаешь, кто-то может тебя обвинить?

– Я просто спрашиваю!

– В такие минуты, – тихо проговорила Анна, – мне кажется, что я совсем тебя не знаю.

– Я не хотел тебя расстраивать, – буркнул Гай, чувствуя, что она разорвала между ними невидимую связь.

– Если бы не хотел, так бы себя не вел! – Анна не повышала голос и смотрела на него прямо. – Тогда в Мехико ты тоже позволил себе отвратительную тираду в адрес Мириам. – Ее глаза наполнились слезами. – Мне это не нравится! Я не такой человек! И порой у меня создается впечатление, что я вообще тебя не знаю!

Я тебя не люблю – вот что услышал Гай. Она отказалась от него, отказалась от попыток узнать и полюбить его. В отчаянии он застыл, не в силах пошевелиться или вымолвить хоть слово.

– И раз уж ты спрашиваешь, – продолжала Анна, – если бы тебя обвинили, для меня это имело бы значение. Мне было бы интересно, почему это не стало для тебя сюрпризом. Почему ты ожидаешь обвинения?

– Я не ожидаю!

Она отвернулась, отошла в конец дорожки и встала там в тупике, опустив голову. Гай догнал ее.

– Ты меня знаешь. Ты знаешь меня лучше всех на свете. Я не хочу, чтобы между нами были секреты. Я задал вопрос, который случайно пришел в голову!

Для Гая все это было признанием, и, как водится, признавшись, он испытал облегчение. Теперь он вдруг уверился, что Бруно не станет ей писать.

Анна быстрым движением смахнула слезу.

– Скажи мне одно. Ты когда-нибудь перестанешь ожидать худшего – от всего и от всех?

– Да. Господи, ну конечно!

– Пойдем в машину.

Они провели остаток дня вместе и поехали ужинать в дом Анны. Никакого письма от Бруно не было. Гай выбросил угрозу из головы, как будто пережил кризис и выздоровел.

Около восьми вечера в понедельник миссис Маккосленд позвала его к телефону. Звонила Анна.

– Милый… Ты знаешь, я немного расстроена.

– Что случилось? – спросил Гай, хотя уже знал ответ.

– Я получила письмо. Сегодня утром принесли. В нем то, о чем ты говорил в субботу.

– Что?

– Оно про Мириам. Напечатано на машинке. И подписи нет.

– Что в нем? Прочитай!

Голос у Анны чуть подрагивал, но звучал, как всегда, четко и ясно:

– «Дорогая мисс Фолкнер. Полагаю, вам будет небезынтересно узнать, что роль Гая Хэйнса в убийстве жены более значительна, чем считают в полиции. Но правда скоро откроется. Если вы собираетесь замуж за мистера Хэйнса, имейте в виду, он двуличный человек. К тому же автору этих строк доподлинно известно, что мистер Хэйнс недолго останется на свободе». И подпись: «Доброжелатель».

Гай прикрыл глаза.

– Господи…

– Ты знаешь, кто это написал? Гай? Ты меня слышишь?

– Да…

– Кто?

Гай чувствовал по ее голосу, что она просто напугана, что она верит ему и боится только за него.

– Я не знаю.

– Ты уверен? Ну есть же у тебя хоть какие-то подозрения? Надо что-то делать!

– Я не знаю, – повторил Гай, хмуря лоб.

– Наверняка кто-то тебе знакомый. Подумай! Есть у тебя враги?

– Посмотри штемпель. Откуда отправили письмо?

– Из Нью-Йорка. С Центрального вокзала. Бумага самая обыкновенная.

– Сохрани письмо, я хотел бы взглянуть.

– Конечно, Гай! И я никому не скажу. В смысле родным. – Пауза. – Но ты ведь кого-то подозреваешь, ты спрашивал меня в субботу…

– Нет. Я спросил просто так. Подобные вещи иногда случаются после суда. – Гай осознавал, что покрывает Бруно с таким же старанием, как покрывал бы на его месте самого себя. – Когда мы встретимся? Можно я заеду сегодня?

– Я обещала маме с папой пойти с ними на благотворительный вечер. Могу переслать тебе письмо срочной доставкой. Получишь его завтра утром.

Наутро письмо ожидало в почтовом ящике вместе с очередным посланием от Бруно, содержавшим план действий и ласковое предупреждение, что скоро Анна узнает новые подробности.

22

Гай сел на краю постели, прижал ладони к лицу, потом усилием воли заставил себя отнять руки. Это все ночь. Ночь, темнота, бессонница. Из-за них мысли его предстали в искаженном свете. С другой стороны, бессонница могла открыть человеку глаза на истину. И пусть ночью истина видится с какого-то одного ракурса, от этого она не становится чем-то иным. Если он признается во всем Анне, разве не найдет она его вины в произошедшем? Разве согласится после этого выйти замуж? Он ведь чудовище! Прямо сейчас в нижнем ящике комода у него спрятан пистолет и инструкции, как убить человека!

В предрассветных сумерках Гай подошел к зеркалу и не узнал своего лица. Рот скошен влево, губы сжаты и оттого стали тоньше. Он постарался удержать блуждающий взгляд в одной точке. Собственные глаза, обведенные темными кругами, смотрели на него с осуждением, как на мучителя.

Что сейчас делать? Прогуляться или все-таки попробовать уснуть? Гай бесшумно прошел по ковру, неосознанно перешагнув скрипучую половицу возле кресла. «Старайся избегать мест, где полы скрипят, – писал ему Бруно. – Дверь в комнату отца сразу направо. Я все продумал. Действуй строго по плану, у тебя нет права на ошибку. На карте отмечена комната дворецкого Герберта. Опасное место, единственное, где надо проскочить под самым носом. Скрипучие половицы обозначены крестиком…» Гай рухнул на постель. «Что бы ни случилось, не смей бросить „люгер“ прежде, чем доберешься до железнодорожной станции». Гай запомнил инструкции Бруно наизусть, он знал, с каким звуком открывается кухонная дверь и какого цвета ковер в коридоре.

Если Бруно поручит дело кому-то другому, у Гая хватит доказательств, чтобы его посадить. Он отправит Бруно за решетку и отомстит за свои страдания. Хотя Бруно тогда объявит его соучастником в убийстве Мириам… Нет, надо просто еще немного потерпеть. Рано или поздно Бруно сдастся и пойдет искать кого-нибудь другого, а Гай сможет спать спокойно. Если же нет… разумнее будет воспользоваться не здоровенным «люгером», а маленьким револьвером… От этой мысли Гай вскочил в испуге и гневе. «Офисное здание для „Шоу Риэлти“», – произнес он вслух, будто объявляя новую сцену, пытаясь усилием воли переключиться с ночных мыслей на дневные. Здание для «Шоу Риэлти». Газон идет до самого крыльца. Есть еще гравийная дорожка, на нее лучше не наступать. Перешагнуть через третью и четвертую ступеньки. Легко запомнить: раз-два-пять-широкий-шаг.

– Мистер Хэйнс!

Гай вздрогнул и порезал щеку бритвой. Хозяйка звала его к телефону.

Из трубки донесся развязный голос Бруно, в котором слышна была тяжесть ночных возлияний.

– Привет, Гай. Ну что, готов? Или нужны еще стимулы?

– Плевал я на ваши стимулы.

Бруно расхохотался.

Дрожащей рукой Гай повесил трубку.

Весь день его потряхивало. Он отчаянно хотел увидеть Анну, представлял, как ждет ее в назначенном месте, издалека замечает… Но в то же время он намеренно лишал себя ее общества. Вечером он долго гулял по Риверсайд-драйв, чтобы утомиться, однако спал все равно плохо, с кошмарами. Наверное, легче станет после заключения контракта. Тогда можно будет наконец отвлечься на работу.

На следующее утро он ждал звонка от Дугласа Фриера из «Шоу Риэлти». И Фриер позвонил.

– Мистер Хэйнс, – произнес он флегматичным хриплым голосом, – мы получили насчет вас очень странное письмо.

– Письмо? Какое письмо?

– Оно касается вашей жены. Мы ничего не знали… Если желаете, я прочту.

– Да, пожалуйста!

– «Заинтересованным лицам. Гай Дэниэл Хэйнс, жену которого убили в прошлом мае, имел непосредственное отношение к ее кончине, вопреки мнению суда. Я знаю всю подноготную этого дела и могу вас заверить, что очень скоро состоится повторный суд и мистера Хэйнса выведут на чистую воду». Я уверен, что писал какой-то ненормальный. Просто решил, что стоит поставить вас в известность.

– Я понимаю.

Майерс невозмутимо сидел над кульманом в своем углу.

– Я вроде бы что-то читал в прошлом году об этой… э-э… трагедии. Скажите, повторный суд ведь не планируется?

– Конечно, нет! То есть я ничего об этом не слышал.

Гай обругал себя за растерянность. Мистер Фриер просто хотел узнать, не будет ли помех в работе.

– Извините, мистер Хэйнс, мы еще не пришли к окончательному решению по поводу контракта.

В «Шоу Риэлти» подождали сутки и объявили Гаю, что его чертежи их не вполне устраивают и они отдали предпочтение другому архитектору.

Гай понятия не имел, как Бруно узнал о проекте. Хотя, конечно, было множество вариантов. Возможно, об этом упомянули в газетах, а Бруно внимательно следил за новостями в области архитектуры. Он мог позвонить в офис, когда Гай был на встрече, и вытянуть информацию у ничего не подозревающего Майерса. Гай снова посмотрел на Майерса, гадая, не общался ли он по телефону с Бруно. Такая возможность отдавала чертовщиной.

Итак, заказ ушел из-под носа, и Гай начал оценивать последствия. Значит, к лету не будет дополнительных денег, на которые он рассчитывал. Как и возможности повысить свой вес в глазах семейства Фолкнеров.

Так продолжится и дальше. Бруно будет отыскивать его клиентов одного за другим и писать им «разоблачительные» письма. Он разрушит карьеру Гая. А брак с Анной? При мысли о ней Гая обожгло болью. Иногда он надолго забывал о том, что любит ее. Между ними происходило что-то непонятное. Бруно словно лишил его смелости любить. Тревогу усиливала любая неприятность, от глупой истории с лучшей парой туфель, которую он сдал в ремонт и забыл, куда именно, до все умножающихся расходов на строительство их с Анной будущего дома, который уже виделся ему неоправданно большим и дорогим.

Майерс корпел над чертежами, телефон Гая молчал. Не звонил даже Бруно – видимо, нагнетал обстановку, чтобы Гай, помучившись в неизвестности, обрадовался его голосу. Испытывая отвращение к самому себе, Гай посреди дня направился в бар на Мэдисон-авеню. Они с Анной хотели сегодня пообедать вместе, но она отменила встречу, Гай забыл почему. Не то чтобы она говорила с ним холодно, однако причину для отмены свидания назвала какую-то неубедительную. Она точно не собиралась за покупками для дома, это бы Гай запомнил. А запомнил бы? Может, дело в том, что он нарушил обещание прийти на семейный ужин в прошлое воскресенье, и Анна решила отплатить ему той же монетой? Но в воскресенье он был до того подавлен, что просто не мог ни с кем встречаться. Между ними с Анной как будто началась молчаливая, необъявленная ссора. В последнее время Гай чувствовал себя слишком несчастным и не желал обрекать Анну на свое общество, а когда хотел ее видеть, она притворялась занятой. Она была занята ссорой с Гаем и планированием обстановки их общего дома. Совершенно нелогично. В мире вообще не осталось ни смысла, ни логики, лишь необходимость избавиться от Бруно. Но Гай не видел ни одного логичного способа это сделать. Если он потащит Бруно в суд, результат едва ли будет логичным.

Он закурил и обнаружил, что в другой руке у него дымится еще одна сигарета. Он выкурил обе, сгорбясь над блестящим черным столом. Руки с сигаретами казались зеркальным отражением друг друга. Почему он сидит в баре во втором часу дня и пьянеет от третьего бокала мартини? Разве можно теперь работать? Впрочем, работы все равно нет. Вот во что превратился Гай Хэйнс, который любит Анну, который построил клуб «Пальмира»… У него не хватало духу даже швырнуть в угол бокал с мартини. Он словно увяз в зыбучем песке.

А если предположить, что увяз окончательно? Что он согласился выполнить требование Бруно? Задача совсем проста. В доме не будет никого, кроме хозяина и дворецкого, и Гай уже знал этот дом лучше, чем тот, в котором вырос. Можно оставить улики, компрометирующие Бруно, например, бросить «люгер» прямо в комнате. Это была единственная четкая мысль в плывущем сознании. Гай непроизвольно сжал кулаки и сам устыдился бессилия этого жеста. Нет, нельзя допускать такую возможность. Бруно только этого и ждет.

Гай смочил носовой платок водой из бокала и промокнул лицо. Утренний порез от бритвы защипало. Он посмотрел в зеркало на стене. Тонкая красная линия на левой стороне подбородка начала кровоточить. Захотелось врезать кулаком по этому подбородку в зеркале… Он резко вскочил и пошел расплачиваться.

Но запретная мысль уже пришла ему в голову, и прогнать ее было не так просто. Бессонными ночами Гай представлял, как выполняет план Бруно, и это успокаивало ему нервы, точно снотворное. В его восприятии убийство стало не преступлением, а операцией по удалению Бруно из своей жизни, движением скальпеля, отсекающего злокачественную опухоль. В ночи отец Бруно из живого человека превращался в предмет, а Гай – в силу. Совершить убийство, оставить «люгер» рядом с трупом, проследить, как Бруно осудят и отправят на казнь, – для Гая это станет очищением души.

Бруно прислал ему бумажник из крокодиловой кожи с золотыми уголками и монограммой «ГДХ» внутри. В приложенной записке говорилось: «По-моему, эта вещица в твоем стиле. Пожалуйста, не надо все усложнять. Ты мне очень дорог. Всегда твой, Бруно». Гай занес руку, чтобы швырнуть бумажник в урну, но вместо этого сунул его в карман. Он не мог выбросить красивую вещь и решил, что найдет ей какое-нибудь применение.

Тем же утром Гай отклонил приглашение выступить на радио. Он был не в состоянии работать. Зачем вообще приходить в офис? Он бы с большим удовольствием пил целыми днями и ночами – особенно ночами. Погрузившись в раздумья, Гай вертел перед собой сложенный циркуль. Тим О’Флаэрти из Чикаго однажды сказал, что у него руки как у капуцина. Они с Тимом сидели в его полуподвальной квартирке, ели спагетти и вели беседы о Ле Корбюзье и роли красноречия в карьере архитектора. Получалось, что красноречие естественным образом присуще людям, выбирающим эту профессию, и немудрено, ведь очень многое в ней зависит от способности убедить заказчика принять идею. Тогда Гаю все было по плечу. Пусть Мириам высасывала из него соки, но впереди ждала чистая борьба, вселяющая силы, и, несмотря на трудности, он знал, что поступает правильно.

Гай вертел и вертел на столе циркуль, пока не сообразил, что это может раздражать Майерса.

– Смотри на жизнь легче, – добродушно посоветовал Майерс.

– Дело не в том, как я смотрю на жизнь, а в том, сдамся я или нет, – отрезал Гай с убийственным спокойствием и, не в силах остановиться, добавил: – Благодарю, я не нуждаюсь в советах.

– Послушай…

Долговязый Майерс встал, безмятежно улыбаясь. Но выйти из-за стола не успел. Гай уже схватил пальто с вешалки.

– Я прошу прощения. Давай забудем, ладно?

– Да знаю я, что с тобой творится. Нервничать перед свадьбой – обычное дело, я сам через это прошел. Не пойти ли нам выпить?

Фамильярность Майерса неожиданно задела Гая за живое. Ему было невыносимо видеть спокойное и пустое лицо Майерса, слушать его банальности.

– Спасибо, честное слово, не хочется, – ответил Гай и аккуратно прикрыл за собой дверь.